скачать книгу бесплатно
– Ну и пусть встречается, – пожал плечами Лежава. – Не вижу проблемы.
– Да нет, проблема есть. Ведь ни Королева, ни Астахова, то есть Булгакова, до сих пор не знают, что Рыков жив, и говорить им об этом нельзя – последствия для их психики непредсказуемы. А уж если они узнают, что он вдобавок на свободе…
– Н-да… – протянул полковник. – Я еще год назад считал, что зря ты это с приятелем своим затеял. Сразу надо было им сказать. И что теперь?
Виктор задумчиво смотрел на файл перед ним, с ужасными фотографиями мертвой Оксаны.
– Теперь… – Виктор постучал пальцами по столу. – А теперь придется просить этого агента, чтобы он, общаясь с ними, держал язык за зубами. Я ему, пожалуй, условие поставлю, прежде чем информацией делиться.
– Странное условие, – заметил полковник. – Весьма странное. Агент подумает, что мы тут, в Москве, дурака валяем.
– Да плевать мне, что он там подумает! – напрягся Виктор. – Захочет информацию – пусть молчит. Не могу себе представить реакцию Катрин и Анны… – он смущенно замолчал, назвав их по имени – не как потерпевших или свидетельниц по делу, а как хорошо знакомых, даже близких людей. Полковник недовольно нахмурился:
– Ты слишком близко к сердцу принимаешь проблемы этих милых дам. С какой стати? Займись лучше своей личной жизнью. Как там Александра?
Виктор нахмурился:
– А это, кстати, еще одна проблема.
– Одни проблемы у тебя, – с досадой поморщился полковник. – Ты уж научись их решать. Здесь что не так?
– Ее мать сообщила Рыкову-старшему, что у Саши родился сын, его внук. Старый пень от радости до потолка прыгал. Не отставал от Насти, пока не увидел ребенка. И теперь регулярно у них бывает.
– И в чем проблема-то?
– Есть у меня опасения, что если он поддерживает связь со своим сыном, то непременно ему эту новость сообщит. А что уж тому в голову придет…
– Беда, – протянул полковник. – Но может, именно на это и поймать красавца? Хотя опасно, очень опасно.
– Я не буду использовать Сашу и ребенка как приманку, – скрипнул зубами Виктор. – Я никогда не рискну их безопасностью.
– Конечно, нет, – успокаивающе сказал Лежава. – Конечно, и речи быть не может! Надеюсь, у старшего хватит ума…
– Сомневаюсь, – мрачно кивнул Глинский. – Если только удастся изловить сынка, пока тот не дотянулся до Саши с Максимом.
– Ну вот видишь – значит, ФБР не лишнее, и спецагент может пригодиться. Рано или поздно он прилетит в Москву, – полковник погрустнел, представив сей визит – в данном случае это уже может стать и его проблемой.
– А может нам кого-нибудь в Париж отправить? – предложил Виктор.
– Не вижу нужды. Французы все равно никого из наших к расследованию не подпустят. Информацией, может, и поделятся, а вот розыском заниматься не разрешат.
– А американцам? – Виктору стало обидно.
– И американцам не разрешат. Но Нантвич – спецагент, и у него широкие полномочия, даже французы так просто от него не отмахнутся. Зато мы…
– Зато мы – при надобности – отмахнемся за милую душу, – довольно улыбнулся Виктор. – По-хорошему, на фиг он мне сдался…
– Не стоит это озвучивать, – тем не менее, полковник одобрительно кивнул. – Равно как и специально саботировать его просьбы. Он нам еще пригодится.
– Ага… – уныло кивнул Глинский. – Пока он нам пригодится, он нас же и употребит от души. Ну ничего…
Полковник смерил его насмешливым взглядом:
– Заткни-ка, генацвале, свое возбужденное самолюбие подальше. Знаешь, куда?
Глинский опешил. Он был уверен, что полковника тоже раздражает необходимость контактировать со сторонней спецслужбой – опыт показывал, что каждый в такой ситуации стремится выжать из партнера по максимуму, а поделиться по минимуму. И вдруг – подобная рекомендация.
– Как я уже сказал, делиться придется. На это, – Лежава ткнул пальцем вверх, – на это есть приказ свыше. А уж насколько подробно, смотри сам. Без фанатизма, конечно, но чтобы и стыдно не было за профнепригодность.
– Это у меня профнепригодность? – возмутился Виктор.
– Я так, к слову, – усмехнулся полковник. – Иди, генацвале, работай, солнце только встало. Кстати, вот еще, – он протянул сыну блокнот бледно-розового цвета с золотым обрезом. – Почитай на досуге.
– Что это? – спросил Виктор.
– Дневник Оксаны Кияшко, – ответил полковник. – Французы нашли в ее вещах. Переводом им, видно, лениво заниматься. Они нам его прислали – в качестве комплимента. Изучи при случае – мало ли что?..
Вернувшись в свой кабинет, Виктор кинул на стол документы, полученные от полковника. Сквозь прозрачный файл была видна фотография мертвой Оксаны. Плюхнувшись в кресло, Виктор в задумчивости разглядывал розовую записную книжку. Стоит ли сейчас начинать это грустное чтение? Времени у него в обрез. Но, открыв блокнот и пробежав несколько строчек аккуратного почерка прилежной ученицы, он уже не смог оторваться, пока не дочитал печальное повествование до конца, сбрасывая поступающие на его сотовый звонки.
21 июня 2010 года
Сегодня познакомилась с потрясающим парнем. Я помогла ему выбрать галстуки к рубашке. У него удивительные голубые, как летнее небо, глаза – и прекрасные зубы, что редкость. А еще от него обалденно пахнет…
Вечером мы пошли в ресторан. Зря я не сказала ему сразу, что не люблю китайскую кухню. Когда он это понял, было поздно. Очень стало неловко… Он тактично посоветовал мне пельмени – самое, наверно, нейтральное из меню. Китайское сливовое вино не так уж и плохо. Кстати, он сразу заметил, что мне грустно. А я все думаю о Полине, и о том, могла ли я предотвратить ее смерть.
После ужина мы поехали к нему на дачу. У него дача не где-нибудь, а в Серебряном бору, двухэтажная, с гаражом. Нет, я все же полная идиотка…
Ванна с ароматом жасмина, шампанское… Никогда в жизни у меня не было ничего подобного. Я не устояла перед ним. Как же от него пахнет…
2 июля 2010 года
Олег увидел мой дневник. Улыбаясь, спросил, пишу ли я о нем. Я не стала скрывать, и он попросил взглянуть. Я замялась, он не настаивал. Но ночью я проснулась от звуков на кухне. Он смутился, когда я застукала его с дневником в руках – он читал, мне показалось, с большим интересом. Я не рассердилась, только испугалась, что прочитав, как сильно я его люблю, он потеряет ко мне интерес. Но Олег лишь сказал, что ему очень приятно. «Спасибо, что ты так любишь меня», – его слова. Спросил, кто такая Полина. Я ему рассказала. Он удивился, что моя подруга занималась столь сомнительным ремеслом. Спросил меня про какую-то Катрин. Кто она такая? Я не знаю ее и сказала ему об этом. Олег махнул рукой, типа, неважно. И еще указал на то, что я не всегда проставляю даты и время – он прав, конечно. Спустя несколько лет уже трудно будет вспомнить, когда что происходило. Постараюсь теперь быть внимательнее…
Как же мне плохо. Тошнит, голова кружится. Думала, беременна, но тест отрицательный. Опять звонил тот майор – как он меня достал. Рассказала Олегу, хотя меня просили ему не говорить. Он успокоил меня, сказал, что… ой, опять тошнит.
Не могу поверить, мой любимый, мой голубоглазый ангел – убийца и насильник! А ту женщину, Катю, он похитил – это какая-то ошибка, он не мог так поступить! Она же женщина его друга, Андрея. Я знаю Олега, он порядочный человек, у него обостренное чувство чести. Или мне кажется, что я его знаю? Еще они говорят, что он травил меня наркотиками, и поэтому мне было так плохо! Вранье, все вранье! А вдруг правда? Лучше не жить тогда!
Я вспомнила! Олег спрашивал меня о Катрин! Значит, он именно той самой Катей интересовался, когда читал мой дневник. Но почему он спрашивал о ней – меня? Ничего не понимаю. Неужели он маньяк?
31 января 2011 года
Сегодня ко мне пришел странный человек, серый и молчаливый. Он сунул мне записку и исчез, не слушая вопросов. Когда я прочитала записку, у меня помутился разум. Она была от Олега. Боже, как я могла поверить мерзкой клевете? Мой любимый, мой бедный! Он просит, нет, он молит меня о помощи! «Ты – моя последняя надежда. Если ты тоже с ними, мне остается только умереть. Помоги. Я люблю тебя». Я должна ему помочь, я должна его спасти. Надо устроить ему побег. Но где взять деньги? У меня ничего нет. Ничего, кроме моей квартиры…
11 марта 2011 года
Деньги на исходе – еле хватило на то, чтобы снять комнату в жуткой дыре на окраине Питера. Но главное готово – документы, билеты. Послезавтра все кончится. Конечно, плохо, что ему понадобилось в Москву – лишнее время, лишние деньги. Но в последней записке ясная просьба, даже не просьба, а приказ – обеспечить билеты на «Сапсан». Можно было улететь прямо из Питера. Может, он хочет увидеться с той женщиной? Но это же чистое самоубийство… Нет, навряд ли, скорее всего, хочет встретиться с мамой, он так ее любит. Жаль, он не успел меня с ней познакомить. Господи, как не сойти с ума от тревоги за то время, что его нет рядом… Пойду куплю хлеба и молока, очень есть хочется. Поскорее бы уже все закончилось, и мы уехали. Париж, Париж… Почему именно Париж?..
25 марта 2011 года
Олег снял квартиру на улице Вожирар. Окна выходят на Люксембургский сад. Он говорит, что это одно из самых дорогих мест на Левом берегу. Не понимаю, зачем так безрассудно тратить деньги. Что все находят в этом Люксембургском саду? Облетевшие деревья, пожухлая трава, увядшие цветы. Из окна видно, как мамаши гуляют с детьми, люди наматывают круги по парку, с наушниками и пластиковыми бутылками эвиана… Студенты с вином и неизменными багетами сидят на металлических, выкрашенных в зеленый цвет стульях вокруг фонтана. Все чем-то заняты, кроме меня.
Все еще сижу дома, уже мутит от четырех стен. По-моему, безумно раздражаю Олега. Он отсутствует целыми днями. Чем он занимается, интересно?.. Когда возвращается, злится на меня. Конечно, не очень ему приятно видеть мое унылое лицо. Но ничего не могу с собой поделать.
Попыталась познакомиться с соседкой с третьего этажа. Мой школьный английский она не поняла, посмотрела как на умалишенную. И побежала по своим делам. У всех дела. Нашла в Интернете самоучитель французского языка. Какой же он сложный! Эти неправильные глаголы – их тьма, и все спрягаются, как им хочется. Похожи на самих французов. Сказала об этом Олегу – в кои-то веки он смеялся. Пообещал помочь мне с французским. Когда, интересно? Уходит – я еще сплю, приходит – я уже сплю. Одни обещания…
24 апреля 2011 года
С утра он был крайне раздражен и велел заняться чем-нибудь – в достаточно резкой форме. Посоветовал сходить в музей. Скорее приказал, чем посоветовал. Терпеть не могу музеи. Но придется сходить. Выдал мне кредитку. Сказал, могу тратить в бутиках, сколько хочется. Но я не хочу ни в музей, ни по магазинам. Я так соскучилась по маме… Хочу домой! Или, если уж я обречена жить в этом чужом городе, то чтобы Олег находился рядом не только ночью, когда, уставший, он поворачивается ко мне спиной, словно я опостылевшая жена…
Та женщина… Олег остолбенел тогда в Шереметьево, когда увидел ее…
Сегодня обошла…
И что все находят в Моне Лизе? Страшная, зеленая какая-то…
Сегодня Олег опять застыл с остановившимся взглядом. Он слушал «Дидону и Энея» – в который раз! Почему эта музыка для него так много значит? Неужели он опять вспоминает ту женщину?.. Да как я могу быть столь наивной? Все вокруг только и говорили о том, как он любит эту Катрин, а я отказывалась верить, да что там – не хотела, изо всех сил упрямо отвергала даже мысль о его любви к другой. Нет, не может быть! Он просто устал, все еще можно вернуть, я буду счастлива с ним!
1 января 2012 года
Самый печальный Новый год в моей жизни. Даже когда я знала, что он в тюрьме, мне не было так больно. Мы отправились отмечать в дорогой ресторан, все вокруг смеялись и веселились, и только за нашим столиком было похоронное настроение – словно не праздник, а поминки. Разговоры о Москве – табу, когда я начинала: «А помнишь, в Серебряном бору…» у него становилось такое лицо, что мне хотелось встать и убежать из ресторана. Даже танцевать меня не пригласил. Вернулись домой часа в два, и легли спать.
Но я не выдержала и разбудила его около четырех утра. Я прильнула к нему, обняв обеими руками, и стала целовать его спину. Он сразу проснулся, и как же он напрягся – я всем телом ощутила. Но прошло еще какое-то время, прежде чем он повернулся ко мне. Боже, лучше б не поворачивался! Он исполнил «супружеский долг» тщательно и равнодушно, а потом опять отвернулся и заснул. За все время он не произнес ни слова, будто я резиновая кукла.
5 января 2012 года
Осмотрела весь Лувр – ну, или почти весь. Полгода ежедневных посещений, кроме вторника, выходного дня. Обошла музей импрессионистов – два месяца. Я побывала во всех бутиках, которые только можно найти в округах с первого по девятый… Но мне одиноко, и я несчастна. Надо бежать отсюда. Надо возвращаться в Москву. Но как ему об этом сказать? Как мне его оставить? Но я больше не могу выносить его равнодушия…
На днях мне приснился сон – словно стою на краю пропасти, дна нет, а лишь густая белая дымка клубится под ногами. Я чувствую присутствие Олега за спиной, поворачиваюсь и вижу его голубые глаза – пустые и неживые. Я хочу позвать его, но язык отказывается повиноваться. Он делает еле уловимое движение, и я лечу в эту пропасть, лечу, лечу, лечу. Я проснулась от собственного крика, обнаружив пустую подушку рядом с собой. Полвторого ночи, а Олега нет – он даже не позвонил! Тут хлопнула входная дверь, и спустя минуту он заглянул в спальню. «Почему не спишь? – холодно спросил он и, не дождавшись ответа, прикрыл дверь поплотнее – с внешней стороны. Мне хотелось плакать от обиды и собственного бессилия…
31 января 2012 года
Слава богу! Как хорошо, что я решилась! Олег выслушал меня спокойно и терпеливо. Когда я замолчала, в его глазах блестели слезы. А в голосе звучало неподдельное раскаяние.
– Моя дорогая… – начал он, – я очень виноват перед тобою. Я совсем тебя забросил. Дай мне еще несколько дней, я окончательно развяжусь с делами, и мы куда-нибудь поедем вместе. Хочешь в Нормандию? Хотя нет, там сейчас промозгло и сыро. Мы поедем в Ниццу. Там тепло и все зеленое. Магнолии и пальмы. Хочешь?
– Ты правда поедешь со мной в Ниццу? – тут я расплакалась, как дура. Но это были уже совсем другие слезы – светлые слезы облегчения.
– Ну, и чего ты ревешь? – он протянул мне платок. – Ну-ка, вытри.
– Я думала, я тебе надоела. Сижу тут, небо копчу…
– Что ты коптишь? – засмеялся Олег. – Не смеши меня. Итак – потерпи неделю. Договорились?
Ночью он был как никогда нежен. Как мне хочется верить ему, все мое существо отвергает даже мысль, что я Олегу больше не нужна. Но я не могу забыть выражение его лица, когда он смотрел на нее. Та женщина. Та женщина, Катрин – что он нашел в ней? Разве она была с ним в минуту беды и скорби? Разве она доказала ему свою преданность и любовь, как доказала я? Да, на мгновение утратив веру в него, я посмела быть несправедливой – а ведь Олегу так досталось! Не каждый вынесет обвинения в страшных убийствах, да еще когда лучший друг в припадке ревности ломает тебе шею. Оболганный и опозоренный, он умирал в тюремной больнице и все отвернулись от него, и даже я оказалась так наивна, что чуть не поверила тем ужасам, которые о нем рассказывали. И вот – я чуть снова не предала Олега, бросив одного, без единого человека, кто б его любил, и кто б ему верил. Как малодушна я и как благороден он, все понимая и все мне прощая…
12 февраля 2012 года
Он изменился и снова стал тем Олегом, от которого я потеряла голову, когда застегивала на нем синюю шелковую рубашку в примерочной кабинке. Завтра мы уедем, а сегодня он назначил мне свидание в странном месте – музее Клюни, в зале со средневековыми шпалерами. Это в двух шагах отсюда – пять минут пешком по улице Racine. «Тебе надо ее увидеть. Эта дама так на тебя похожа. Я подумал об этом при нашей первой встрече. В ней твоя строгость и твое очарование».
La Dame ? la licorne. Дама с единорогом. Я заглянула в Википедию. Символ непорочности и чистоты – значит, Олег еще считает меня чистой и невинной, несмотря на все мои проступки. Может, он все же любит меня, и я терзаюсь напрасно? Конечно, конечно, любит! Эти слова – как серебряные колокольчики. Сегодня я должна постараться – пусть видит, какая я красивая и пусть гордится мною.
Олег запретил мне стричься. Наверно, он прав – с шиньоном гораздо женственней. Надену белое кашемировое пальто – Олег сам его покупал. У него великолепный, даже изысканный вкус, и пальто роскошное. Я в нем выгляжу потрясающе. Сколько времени потеряно зря из-за того, что я не умею держать себя в руках. Но чемоданы упакованы, завтра утром мы уедем в Ниццу и неизвестно, когда вернемся в Париж и вернемся ли вообще. Хорошо бы снова приехать сюда в мае, когда все цветет. И может, тогда я смогу полюбить этот город, который возненавидела от одиночества и ревности… Все, дневник, убираю тебя в чемодан. Мне пора.
Начало марта 2012 года, Лондон
Катрин лениво ковыряла ложкой овсяную кашу, которую Тереса исправно стряпала, искренне желая приготовить максимально английский завтрак, невзирая на протесты хозяйки. Катрин терпеть не могла овсянку, тем более, сваренную на воде, но послушно давилась ею – она очень боялась обидеть служанку. У Катрин никогда не было прислуги, и она не знала, как следует отдавать распоряжения. Она вообще не понимала, зачем Сергей нанял эту шумную девятнадцатилетнюю пуэрториканку, которая вела себя так, будто именно она хозяйка в доме. Катрин не без облегчения сложила с себя рутинные обязанности по готовке и уборке, но иногда Тереса ее раздражала, как раздражает стройка за окном.
И вот Катрин меланхолично глотала ненавистную кашу с тупой мыслью: сейчас ее муж отправится на работу, и ей придется чем-то себя занимать. Как правило, эти раздумья заканчивались бездарной тратой денег в магазинах. Продавцы в бутиках в районе Оксфорд-стрит уже привыкли к ней и радушно приветствовали красивую темноволосую, с неизменно грустными глазами, женщину.
Послышались шаги, и на кухне появился Сергей, на ходу завязывая галстук и как всегда раздражаясь, поскольку у него ничего не получалось. Катрин, оторвавшись от овсянки, стала помогать ему. Он с удовольствием принял ее помощь, задирая свежевыбритый подбородок. Когда, наконец, галстук был побежден, он благодарно поцеловал ее в нос и сел к столу.
– Буду поздно, – Сергей торопливо жевал яичницу с беконом. Овсянку он ненавидел примерно так же, как и жена, но, в отличие от Катрин, Тересу не боялся и игнорировал кашу – словно ее на столе и не было.
– Поздно? – отозвалась Катрин, возвращаясь к своей тарелке. – Мог бы и не сообщать, что придешь поздно. Вот если б ты вернулся рано – это стало бы событием, достойным англосаксонских хроник… Надо будет придумать комментарий, – она воздела глаза к потолку. – А на первой неделе по Пасхе прискакал досточтимый рыцарь к возлюбленной жене не в кромешную ночь, а при солнечном свете, и вышла она ему навстречу, и узнала его, и вознесла молитву, и устроила в честь его пир… Не, пир не обещаю.
– Смешно, – кивнул Булгаков, – но до Пасхи далеко, поэтому время на готовку у тебя есть. Катрин, – он решительно отложил вилку и перестал жевать. – Вчера меня вызывал Грегори.
– Грегори – who[26 - Кто это? (англ).]?
– Не «who», а директор больницы. Он спросил, буду ли я продлевать контракт. Попечительский совет заинтересован во мне и…
– Нет! – Катрин энергично замотала головой с такой силой, что наспех собранные в узел волосы разметались по спине. – Все, не могу больше. Я хочу домой.
– Хватит ныть, – отрезал Булгаков. – Катрин, ты взрослый человек, а ведешь себя, как ребенок. Здесь хоть какая-то гарантия стабильности, а что нас ждет в России? Идиотская политика… бесконечные кризисы…
– Хочу домой, – упрямо повторила Катрин. – Я сыта туманным Альбионом по горло. Ненавижу Англию.
– Хочешь пойти работать? – вдруг спросил Сергей. – Я бы мог узнать…
– Работать – кем? Секретаршей в офис? Не хочу. Я бы, может, переводами занялась, но где их взять? И вообще, пока здесь получишь разрешение на работу – облысеешь.
– Было бы желание, – пробормотал Сергей под нос, но Катрин его бубнеж услышала и завелась:
– Не думай, что я мучаюсь от безделья…
– Я не думаю, – быстро вставил Сергей.
– Думаешь, – проворчала она. – Точно, думаешь. Так вот, дорогой! У меня дома дел полно. Тереса, мне, конечно, помогает, но…
У Булгакова мелькнула нехорошая мысль, что, слава богу, Тереса в силу языкового барьера не поняла сего наглого заявления, что она помогает хозяйке, у которой, оказывается, «дел полно». Катрин слонялась из угла в угол целыми днями, а пуэрториканка вздыхала с облегчением, когда леди куда-нибудь уходила и переставала ей мешать.
– Ладно, – Сергею совершенно не хотелось спорить с женой, и поэтому он, поднявшись из-за стола, чмокнул ее в макушку. – Я все понял. Ты хочешь домой.
– Именно, – мрачно констатировала Катрин, глядя, как закрывается за ним дверь.
Итак, он снова ушел. Изо дня в день – одно и то же. Она провожает его на работу, он целует ее – она чувствует нежность, которой истекает его поцелуй – но все же он уходит, чтобы вернуться очень поздно. И вновь она целый день будет одна – Тереса не в счет.
С юности привыкнув быть окруженной друзьями и, чего уж кривить душой – быть в центре внимания своей небольшой компании, Катрин изнывала от одиночества в ненавистном Лондоне. Англию она терпеть не могла, а особенно англичан – тщеславных, косных и жестоких. Она промаялась несколько месяцев, но теперь все чаще заводила разговор о возвращении в Москву, о чем Булгаков не хотел и слышать. Катрин, задаваясь вопросом о причине его стойкого нежелания покидать Лондон, возмущенно отметала простое объяснение, что его держат в этом противном городе материальные факторы – хотя зарплата Сергея в Королевском госпитале значительно превышала московскую. «Он и в Москве не бедствовал: одевался прилично, – сердито думала Катрин и вспоминала булгаковскую «Audi»: – и на тачке неплохой катался».
