скачать книгу бесплатно
Через некоторое время меня перевели с повышением в четвертую батарею. Но всегда, когда мы встречались, он улыбался и лихо прикладывал руку к пилотке. А через год я снова вернулся в первую батарею, уже комбатом. Многие солдаты мне были знакомы. Естественно, я узнал и Салахова.
Он служил уже второй год и на КЗ работал мастерски. Его по-прежнему, можно было увидеть в посудомойке солдатской столовой, драящим пол «палубным способом» в казарме, метущим территорию осенью и на многих других местах, куда солдаты второго года службы старались не попадать. Так прошли зима, весна и лето 1976 года. Подходила к концу и служба Салахова.
В то время перед увольнением в запас, или, как говорили солдаты, «перед дембелем» в полку, дивизионе и в стартовых батареях создавались группы солдат, которые выполняли различные работы по благоустройству столовых, казарм, учебных классов и других объектов. Солдаты и сержанты, которым до увольнения оставался месяц-два по своим специальностям, как правило, были подготовлены отлично. Поэтому вместо занятий они ремонтировали все, что было нужно или создавали новые объекты. Это называлось «дембельский аккорд».
В зависимости от того, кто был инициатором создания таких бригад, были уровень поощрения. Командир полка мог уволить сразу после окончания работ и сдачи объекта, с торжественным построением, оглашением приказа о поощрении, вручении подарков и документов об увольнении. Поэтому мы старались подбирать в такие бригады наиболее дисциплинированных солдат. Хотя иногда случалось и по-другому. Недисциплинированный солдат оказывался прекрасным каменщиком или художником, сварщиком или плиточником. Но с этим приходилось мириться.
Так было и осенью 1976 года. В соответствие с Приказом Министра обороны увольнение проходило в период с октября по декабрь. Как правило командиры батарей, учитывая прохождение службы и заслуги солдат и сержантов заранее ориентировали личный состав по датам увольнения в запас. Это называлось «распределение по партиям», а солдаты называли проще «по пачкам».
Конечно, главным при определении порядка увольнения была подготовка качественной замены номеров расчета. Поэтому, как правило, после работ на «дембельском аккорде» увольняемые обучали свою «замену». Поскольку вечером в классы пройти было нельзя, увольняемые рисовали нужные картинки, проводили словесные тренажи, заставляли на память учить уставы, наставления и другие документы.
О чем же я задумался?
Прошел октябрь и половина ноября. У меня в батарее осталось четыре увольняемых. Трое были систематическими нарушителями дисциплины, отсидевшими неоднократно на «губе», так в просторечии называли гауптвахту, исключенными из комсомола. Они знали, что уволятся позже всех, но вели себя тихо и дисциплину не нарушали. Я предупредил, что малейшее нарушение – и они отправятся в дисциплинарный батальон, а не на гауптвахту. А четвертым был Салахов.
Не знаю по какой причине, но и начальник отделения, и я про него попросту забыли. Он не попадался на глаза, работал «как молодой» и до поры о себе не напоминал, наверное, по причине природной скромности.
В тот день я пришел на вечернюю поверку личного состава. А после построения и команды «Отбой» Салахов подошел ко мне сам. Обратившись, как положено, он спросил: «Товарищ старший лейтенант, а можете и мне дать «дембельский аккорд?»
Это было для меня, как холодный душ. Его можно было уволить, замена готова, ничего его не держало. Я сказал, что подумаю и утром ему сообщу. Пока шел в общежитие, а я был на дежурстве, думал, что можно ему поручить. Случайно, возле учебного корпуса, где располагался дежурный по дивизиону, мне на глаза попался солдат. Он веником убирал с дорожки опавшие листья. Веник был весь истертый, как иногда говорили «в две хворостинки». Я терпеть не мог, если видел солдата с таким веником. Видно его начальникам было все равно, как и чем солдаты подметают дорожки.
Идея пришла сама собой. Наутро я подозвал Салахова и спросил, умеет ли он вязать веники. Он удивился, но сказал, что умеет. Я не стал долго думать и сказал: «Сто веников сделаешь, и сразу уволю». Количество его нисколько не смутило. «Вы только мне разрешите на старт уходить с Елькиным», – попросил солдат. Елькин был механиком моей «боевой двойки» и ходил на старт самостоятельно, подметал территорию возле хранилища до прихода НДБР. Я согласился.
К семнадцати тридцати, перед уходом со старта, я подошел к деревянному домику, возле которого увидел Салахова. Возле него лежала гора веток, топор и куски проволоки. К сучку стоящего рядом дерева была привязана веревка с небольшим кольцом на нижнем конце. Солдат собирал нужное количество веток, обвязывал их веревочной петлей и ногой, вставленной в нижнее кольцо, эту петлю затягивал. Куском проволоки связывал веник, делал еще одну петлю и опять связывал это место проволокой. Таким образом получался очень крепко связанный отличный веник.
Я никогда не видел, чтобы для вязки веников использовали такое приспособление. Это было очень просто, надежно и быстро. На вопрос, сколько уже готово, Салахов пригласил в домик, где лежала гора готовых веников. «Уже шестьдесят пять», -с гордостью сказал солдат. Я был поражен. Естественно пересчитывать эту гору я не стал.
С утра, сразу после развода, пошел в строевую часть и попросил подготовить документы к увольнению. Затем зашел к замполиту полка и спросил, можно ли солдату оформить грамоту от командира полка. На вопрос, кому и за что, я рассказал про Салахова, его службу и «дембельский аккорд». «Да для него в селе эта грамота будет как самая большая награда, он же героем для своих сельчан будет», – убеждал я замполита. Замполит ко мне хорошо относился и сказал, что к обеду все будет готово.
А перед обедом на старте ко мне подошел Салахов и доложил, что все готово, можно считать. Я, для вида, зашел в домик. Куча веников была огромной. «Ну что ж, пойдем на обед, а потом будешь переодеваться, сегодня поедешь домой», сказал я солдату, и мы вдвоем пошли к казарме. На вечернем построении я вручил солдату грамоту и документы, поблагодарил и просил от меня передать благодарность родителям. Вот так.
В моей памяти, увы, осталась только фамилия солдата, а жаль. Понятно, что его родственники вряд ли прочитают этот рассказ. Но хорошо бы написать и имя, и отчество. Человек заслужил такую память.
А вениками мы пользовались до следующей осени, почти год. Спасибо тебе, солдат Салахов.
1977 год
Отпуск. Это замечательное мероприятие ежегодно случалось с каждым офицером и прапорщиком. Отменить его не мог никто. Только чрезвычайные обстоятельства могли повлиять на время отпуска.
Естественно, все мероприятия в армии планируются заранее. Только внезапные проверки нельзя было предугадать. Однако, в те времена понятие «внезапная» было достаточно условным. Проверки, как правило, вносились в планы боевой подготовки дивизии, армии и Главного штаба РВСН. А уж какими путями узнавали о них нижестоящие командиры, можно только догадываться.
Было и еще одно обстоятельство, влиявшее на время проведения отпуска.
«Солнце жарит и палит, едет в отпуск замполит. Слякоть, дождь и непогода, едет в отпуск зам комвзвода».
Это крылатое выражение я узнал еще в детстве. Услышать его можно было от каждого офицера, я услышал это от своего отца. А когда сам начал служить, понял, что это действительно так.
Мой первый отпуск пришелся на позднюю осень 1973 года. А в 1974 году я поехал в отпуск в январе. Молодой начальник двигательного отделения 1 батареи, я только сдал на допуск к самостоятельной работе, заступил на дежурство и сразу после смены ушел в отпуск. Так было принято.
А в начале 1976 года, через несколько месяцев после того, как стал командиром батареи, сразу ушел в отпуск как самый молодой комбат. У каждой категории должностных лиц был свой график отпусков. И каждый командир старался максимально точно выполнять этот график. Я, как молодой офицер, принимал это как должное. И когда сам стал комбатом, тоже планировал отпуска своих офицеров. Хотя на график отпусков влияло и то, когда в отпуск уходят офицеры других батарей. Командир дивизиона не мог допустить, чтобы в отпуск одновременно ушли, например, все 4 начальника стартового (или другого) отделения.
Штаб дивизиона собирал от комбатов предложения, анализировал их, а потом выдавал нам, комбатам, рекомендации по корректировке.
Как получилось, что в 1977 году мой отпуск был запланирован на июль, я не знаю. Тем не менее, когда я узнал об этом, я очень обрадовался. Отпуск летом, с детишками на море… Увы, мечты остались мечтами.
Я уже купил билеты на самолет, получив отпускные документы чуть раньше, написал в «отпускной тетрадке» задание всем офицерам, провел небольшое совещание перед вечерним разводом, как меня вызвали к командиру полка. «Отпускная тетрадка» так я назвал тетрадь, в которой перед отпуском ставил задачи каждому офицеру батареи. Кто из комбатов – Косарев или Глазачев, научили меня так делать, сейчас уже не помню. Но и впоследствии я так делал неоднократно. Как говорил один из знакомых замполитов «самая острая память – тупой карандаш». Это, пожалуй, единственное выражение политработников, которое стоит того, чтобы выполнять.
Командир полка подполковник Соколых пришел после Абаева. И завоевать хоть малейшую симпатию у подчиненных, как это ни прискорбно, ему не удалось.
Едва я зашел в кабинет и доложил, на меня обрушился такой поток негатива, как будто я – главный виновник всего плохого, что есть в полку. И о чем я, кроме своего благополучия, думаю, если мог позволить себе отпуск вообще, а перед показными занятиями и годовым регламентом, в частности. И как это я спланировал отпуск (а то, что это планировал командир дивизиона, неважно). А когда я сказал, сдуру, что у меня уже и билеты куплены, это было не просто каплей, а ушатом на голову. Тут я услышал, что и ПНШ по строевой, выдавший проездные, такой-же негодяй, как я, и что в Таллин я ездил незаконно. Дальше я понял, что надо молча выслушать все до конца, и даже разбавлять речь командира только тихим «виноват» не стоит.
Наконец Соколых замолчал, глядя на меня, как на врага народа. Я, не оправдываясь, сказал, что, если он разрешит, я готов вернуться из отпуска дней на десять раньше, чтобы успеть все, что еще не сделано, доработать.
Оказалось, что кроме меня командир полка, чуть позже, вызвал и командира дивизиона. Подполковник Панов Виталий Андреевич, толковый и опытный командир дивизиона, относился ко мне очень хорошо. Он, естественно, знал и про регламент, и про показные занятия, и про то, что все уже готово и волноваться не стоит. Когда он вошел в кабинет, я понял, что это из-за меня. Соколых приказал мне выйти.
Можно только представить, что он говорил Панову. Через несколько минут дверь кабинета открылась, и Панов сказал, чтобы я вошел. Командир полка, не меняя «грозного» выражения лица, сказал, что в отпуск он меня отпускает, но приехать надо на неделю раньше. Я сказал «есть» и, спросив разрешения, вышел. Дождавшись у входа в штаб Панова, я сказал, что, если надо, я могу сдать билеты и не ехать. Виталий Андреевич махнул рукой, вполголоса невнятно буркнул «пошел он…» и мы пошли к штабу дивизиона. Вечерний развод уже прошел. Перед штабом он сказал мне подождать. Я закурил, а Панов вошел в штаб. Через несколько минут он вышел, пригласил меня в свою машину, и мы поехали домой. По дороге говорили обо всем, кроме разговора с командиром полка. А на следующий день мы уже ехали в Таллин.
Показные занятия, о которых говорил командир полка, проводились в связи с проведением годового регламента на вооружении и технике: одного из важнейших мероприятий Плана Боевой подготовки. Перед каждым годовым регламентом в полку проводились показные занятия. Как правило их проводили на той батарее, которая начинала регламент. А в 1977 году это была моя, первая батарея.
Мне исключительно повезло. В 1976 году, будучи заместителем командира четвертой батареи я готовил и проводил такое мероприятие. И новый главный инженер полка майор Краснолуцкий Анатолий Валентинович это тоже учитывал. В 1976 году он был главным инженером нашего дивизиона. Мы тогда хорошо подготовились и провели показные занятия и регламент. И в 1977 году он не сомневался, что я, имея такой хороший опыт, смогу провести показные занятия.
Кроме того, у меня были очень опытные офицеры. Мой заместитель Валя Степанов, был на год старше меня. Да и начальники отделений были «палец в рот не клади». Только начальник двигательного отделения, двухгодичник, не имел опыта. Но он был толковым и работящим офицером.
Главным инженером дивизиона был майор Лев Исаевич Нови. Я до сих пор хорошо помню этого человека. Он прекрасно знал всю технику батареи, был очень интеллигентным человеком. Мы с ним сразу «сошлись», прекрасно ладили и никогда не было недопонимания. Он очень уважал меня, молодого комбата, и наши отношения иногда выходили за пределы «служебных».
Немногие комбаты могли сказать, что предлагали Льву Исаевичу «принять по сотке» после, например, работ на старте в субботу, в парково-хозяйственный день. «Запанибрата» мы, естественно, никогда не были, но мне было приятно, когда он называл меня «Володя» и рассказывал разные прибаутки про службу в авиации, откуда он, «по велению Партии» стал ракетчиком. А когда, через три года, мы случайно встретились в поезде, оба были этому очень рады и прекрасно отметили эту случайную встречу.
Сейчас, через много лет после увольнения, я вспоминаю, что не было ни одного офицера службы вооружения, которые бы были «арапами», крикунами или неуважительно относились к другим. Никогда, ни один зам. по вооружению не требовал «сократить время проведения работ», «экономить ГСМ и расходные материалы» и тому подобное. Естественно, если солдаты выбрасывали банки с остатками смазки или выливали на землю отработку, начальник этих солдат получал «по полной». Но все мероприятия по службе вооружения всегда были толково спланированы, подготовлены и проводились в срок.
Офицеры 23 гвардейской ордена Ленина Краснознамённой Орловско-Берлинской ракетной дивизии на сборах. В центре – командир дивизии генерал-майор Орехов Л. В.
Показные занятия мы начали готовить заранее. Уже в июне 1977 года было готово все оборудование регламентных постов. Поскольку на показных занятиях должны были присутствовать не только офицеры нашего полка, но и руководство других полков, их подготовку контролировали офицеры службы вооружения дивизии. А заместителем командира дивизии по вооружению, тогда мы обычно говорили «главный инженер дивизии», был полковник Ярулин. Сейчас, конечно, трудно вспомнить все подробности. Но я точно знаю, что замечания, которые я, наверняка, получил от полковника Ярулина, были сделаны так, как будто это были слова отца к сыну, по-доброму, как слова старшего и более опытного товарища.
Выру. Танк в 1 дивизионе. Третий слева полковник Ярулин Мулланур Газизович, пятый слева полковник Мороз Виталий Васильевич.
Так случилось, что через пять лет после этих показных занятий я принял дивизион, начальником подвижного командного пункта которого был старший лейтенант Газинур Мулланурович Ярулин. И я сразу спросил, не его ли отец был главным инженером дивизии в Валге. А получив утвердительный ответ, сказал, что у меня только хорошие воспоминания о нескольких встречах с этим человеком. А недавно Газинур Мулланурович прислал мне две фотографии с вопросом, не узнаю-ли я кого- нибудь. Конечно, я сразу узнал командира дивизии полковника Мороз Виталия Васильевича. А ещё я сказал, что третьего слева офицера я видел несколько раз, но кто это – не помню.
Я не лукавлю. Но если я видел человека всего несколько раз, да еще столько лет назад, узнать сразу невозможно. И то, что я его видел, как и то, что этот человек оставил отличное впечатление, это совершенно точно. Этим человеком был главный инженер дивизии полковник Ярулин.
Все три недели того отпуска прошли в ожидании раннего отъезда. Купить в июле билет на самолет из Одессы было весьма проблематично. Пришлось несколько раз вместо пляжа ездить в центр города, в кассу Аэрофлота. Опять ехал один. А когда приехал узнал плохую новость.
Буквально накануне по указанию начальника третьего отделения капитана Романова солдат нес «ведро бензина Б-70 в убежище»?! Там было темно, и «чтобы осветить пространство, солдат зажег спичку». Вспыхнувший бензин обжег солдату руки и лицо (как вообще остался жив?).
Больше всех меня «позорил» зам. командира дивизиона капитан Тарасов. Службу мы начинали вместе, в 1972 году.
У него я принял отделение, затем батарею. А тут, кроме «упоения властью» ничего не услышал. «Как ты мог уйти в отпуск… как мог допустить… почему… где твоя партийная совесть» и многое другое. А в заключении этой «воспитательной беседы» слова, которые меня не просто удивили, а поразили.
Мне должны были присвоить звание «старший лейтенант» еще в мае 1974 года. Но ПНШ полка по кадрам было лень писать представление одному, написал вместе со всеми, к августу. А в 1977 году документы на звание «капитан» к моему возвращению из отпуска еще не были отправлены. И вот этот «начальник» сказал, что «теперь капитана тебе ждать долго».
Я до этого молчал, что спорить с дураком. Но эта фраза меня возмутила. Когда Тарасов остановился после фразы про звание, я просто сказал: «Пошел ты на…» – вышел из кабинета и хлопнул дверью.
Хотя звание «капитан» мне и задержали до ноября, присвоению мы были очень рады. А потом был 1978 год: нас сняли с дежурства, мы сдавали технику, отправляли солдат в другие части…
А с Пановым, Нови и другими Офицерами и в Раквере, и в Выру служить было отлично. И показные занятия по регламенту я тоже проводил. И хорошие учителя такие, как полковник Ярулин и подполковник Краснолуцкий, запомнились на всю жизнь.
Регламент
Мне исключительно повезло. В конце июля 1972 года мы с моим институтским другом Славой Сагайдак из Одессы поехали в Смоленск, где находился, как я узнал позже, штаб Ракетной армии. Мы и предполагать не могли, куда занесет нас судьба.
Из Смоленска мы поехали в Ригу, где пробыли почти сутки. Затем приехали в небольшой городок, стоящий на границе Латвии, где он назывался Валка, и Эстонии, где имя ему было Валга. В Валге находился штаб 23-й гвардейской ракетной Орловско-Берлинской ордена Ленина Краснознаменной дивизии. Тут судьба нас развела. Слава поехал в Выру, а меня направили в Раквере, где дислоцировался 304 гвардейский Краснознаменный ракетный полк. Это сейчас можно найти в интернете все действительные наименования ракетных армий, дивизий и полков.
Тогда я знал только, что направляюсь в войсковую часть 14372. Много факторов повлияло на то, чтобы через год я понял, что хочу посвятить свою жизнь службе в армии. Но, главную роль тут сыграли, конечно, люди. Вокруг меня были такие хорошие люди, что я не представлял, как может быть по-другому. И продвижение по службе шло хорошо. Как иногда говорили, я был «дикорастущим лейтенантом».
Эстония, г. Выру, улица Кубия, д. 1. Наши 2 окна справа на 4 этаже
Когда весной 1978 года 304 полк сняли с боевого дежурства, командир дивизии генерал-майор Мороз Виталий Васильевич, который отлично меня знал, перевел меня в другой полк своей дивизии – в Выру. Мы с семьей уже привыкли к Эстонии, нам почти все нравилось. В конце июня 1978 года я приехал в полк. К этому времени многие офицеры из Раквере были переведены в Выру. Я представился командиру полка и его заместителям. Главным инженером полка был майор Краснолуцкий Анатолий Валентинович.
Я знал этого замечательного офицера еще с лейтенантских времен. Он учил меня, как начальника отделения, заместителя командира батареи и комбата. С улыбкой Анатолий Валентинович встретил меня на пороге своего кабинета. Мы несколько минут поговорили, а в конце разговора он подвел итог: «Давайте, Владимир Витальевич, сделаем все, как было у нас. Тут многие вопросы решаются из рук вон плохо, да и проверку Главкома они завалили. Надо поднимать полк.» То, что полк получил двойку на проверке Главкома, я знал. «Будем поднимать, Анатолий Валентинович,» -ответил я. Уже когда я уходил, Краснолуцкий сказал: «Да, кстати, у Вас идет регламент боезапаса, там сейчас Шлыков зашивается.»
