скачать книгу бесплатно
Наверное, в тот день я серьезно задумался о том, что служба в Ракетных войсках стратегического назначения – это то, чем мне надо заниматься всю жизнь.
Гонтин
«Учись, студент. Вот когда будешь знать и уметь все, что твои подчиненные, тогда я тебя буду учить», – сказал на заре моей службы Владимир Петрович Ласковенко. Так звали начальника электроогневого (или третьего) отделения четвертой стартовой батареи, где начиналась моя служба в Ракетных войсках стратегического назначения (РВСН). Старшие товарищи называли его Володя или Ласка. А подчиненные за глаза говорили «наш незабвенный начальник».
Тридцатипятилетний капитан, ВУ (вечный узник, все умеет, взводным умрешь, вроде учился, выпить умею, «бычий глаз», велосипедное училище… и еще много расшифровок букв на значке о среднем образовании), невысокий, спортивного сложения, разведенный холостяк, в знании своего дела ему не было равных не только в полку, но и в дивизии. Он был прекрасный рассказчик, историй знал массу. И, частенько, свои байки он от души сдабривал, как теперь говорят «непарламентскими» выражениями.
Я перечитал всего Станюковича с рассказами, в которых говорилось, в том числе, о флотских мастерах крепкого словца. Но в книжках, понятно, этих выражений не печатали. Поэтому, когда я услышал несколько баек Владимира Петровича, я сразу понял: пожалуй, он мог бы посоревноваться с ними. Некоторые молодые лейтенанты, учились и этому «мастерству». И кое-кто, через несколько лет достиг в этом «больших успехов». Увы, это было все, чего они достигли. А вот сравниться с ним в мастерстве военном, на моей памяти, не удалось никому.
Сержанты и солдаты нашего отделения старались изучать свою специальность до тонкостей. И не только потому, что так требовал Устав и другие «Руководящие документы». Если через полгода службы молодой солдат или сержант не мог получить твердую четверку за содержание своей техники и практическую работу на комплексном занятии, для всего отделения начинались тяжелые дни. Владимир Петрович, когда заступал на дежурство, с зарядки и до отбоя тренировал всех до седьмого пота.
Особенно доставалось сержантам и старослужащим. Сержантам на низкую организацию самоподготовки и других занятий, за неумение воспитать и научить. А старослужащие, особенно те, кому предстояло уволиться в ближайший срок, страдали еще больше.
Аргументация была проста: раз вы «деды» (так они себя называли) не можете научить молодых работать, значит и не уволитесь до тех пор, пока не научите. Боеготовность снижена быть не может. Поэтому никакого кино в воскресенье, никакого телевизора вечером, только обучение.
Конечно, иногда методы обучения были, мягко говоря, далеко не безобидными. Были случаи, когда «деды» отбирали у молодых солдат масло, белый хлеб. Да и без рукоприкладства не обходилось. Естественно, все случаи, о которых становилось известно, были предметом серьезного разбирательства. А виновные всегда получали по заслугам.
Записывать было нельзя, секретно, поэтому заучивали на память, как стихи. И вот увольняемые, раз за разом заставляли молодых солдат повторять свои обязанности по подготовке ракеты к пуску. Чаще всего, такая работа давала хорошие результаты за месяц – полтора.
Сложнее было с обслуживанием техники. Большинство машин и агрегатов были выпуска 1960 года, за 12 лет прошли через многие, не всегда хорошие, руки. Но, как говорится, голь на выдумки хитра. Многое делали своими руками. А уж все, что касалось планового обслуживания, выполняли строго по инструкции и в полном объеме. Поэтому машины и агрегаты всегда работали надежно, а внешний вид никак не отражал их реального возраста.
Как правило, раз в год полк подвергался итоговой проверке. Чаще всего приезжали для этого комиссии Командующего Армией, из Смоленска. Реже бывали комиссии главнокомандующего РВСН. Вот про одну такую проверку и пойдет рассказ.
Рядовой Темник, лейтенант Терехов, младший сержант Гонтин. Ефрейтор Белоконь. Старший электромеханик-дизелист. Имел допуск к работе за офицера в машине подготовки. На первых КЗ учил меня работать.
За несколько недель нам стало известно о предстоящей проверке. И все время было посвящено подготовке.
На плановых комплексных занятиях по подготовке ракеты к пуску отрабатывались практические вопросы, а все остальное время мы готовили технику.
В моем подчинении было четыре подвижных дизельных электростанции, три спец. машины на базе ЗИЛ157 и еще несколько небольших агрегатов. Соответственно, каждый агрегат обслуживал один человек. Только четыре дизельных электростанции обслуживали младший сержант Гонтин, ефрейтор Белоконь и рядовой Темник.
Начальника расчета ДЭС (дизельных электростанций) Гонтина я запомнил очень хорошо.
Высокого роста, широкоплечий красавец, всегда опрятно одетый, как все «большие» люди, чуть медлительный. Он говорил с легким южным акцентом, и даже редкая улыбка была с каким-то стеснением. Но когда его подчиненные, Белоконь и Темник, получали замечания от меня, или, не дай Бог, от Ласковенко, он готов был их разорвать.
Поставив обоих по стойке «смирно» он, неспешно прохаживаясь по дизельной, задавал простые вопросы: «Я тебе рассказывал, как надо?» «Я тебе показывал, как надо?», «Я тебе время давал на устранение?», «Почему опять замечание?». И не давая виновнику ответить опять спрашивал: «Ну и что тебе еще надо?», «Ну, и когда это будет исправлено?», «Почему у меня нет, а у тебя снова замечание?». «Вольно, иди устраняй, да доложить не забудь. А будут вопросы – спроси.»
И вместе с подчиненными шел к своей ДЭС, и все что-то подтягивал, подстукивал, протирал, доливал, вытирал. Его станция, как и резервная, всегда блестели и никогда не давали сбоев. Агрегаты его подчиненных тоже всегда работали надежно, но такого лоска во внешнем виде, как станции Гонтина, у них не было. Да и его рабочая форма, несмотря на то, что работал с топливом, маслами и смазками, всегда была чистой.
И вот настал день проверки состояния техники. Комбат построил батарею на старте (так называли стартовую позицию, на которой ракету готовили к пуску), доложил проверяющему и после краткого инструктажа приказал разойтись по сооружениям.
Я построил расчет в сооружении ДЭС и, встретив поверяющего подполковника доложил о готовности расчета и техники к проверке. Сначала подполковник проверил станции Белоконь и Темника. Существенных замечаний не было, хотя на некоторые теоретические вопросы ответы были не всегда хорошими. Но, если подчиненные затруднялись ответить, Гонтин спрашивал разрешения и отвечал сам.
Подполковник с интересом смотрел на него, чуть улыбался, но ничего не говорил.
Сделали перерыв, подполковник предложил перекурить, но Гонтин сказал: «Спасибо, мы не курим, разрешите остаться?» Подполковник снова улыбнулся, и предложил мне. Мы сели на скамейку в небольшой курилке, и он спросил: «А сержант действительно не курит?». «Нет, -ответил я, – а подчиненным со старшими по званию курить не разрешает». Подполковник снова улыбнулся.
Перекурили и пошли к ДЭС Гонтина. Он стоял возле станции, и когда проверяющий подошел, сделал несколько шагов вперед и доложил: «Товарищ подполковник, представляю станцию к проверке, начальник дизельного расчете младший сержант Гонтин».
Такую подготовку агрегата к проверке можно было представлять на показном занятии. Станция была вычищена до блеска, люки открыты, а рядом стояли два стола. На одном были по линейке разложены все инструменты, от самых маленьких до огромных ключей, отверток, молотков, различных приборов и приспособлений. Это была моя техника, но такого я, почти за год работы, не видел. На другом столе были разложены Инструкции, журналы, формуляры и паспорта. Это впечатляло.
Подполковник сначала проверил документацию на агрегат. Ни одного вопроса, на который бы Гонтин не ответил, не было. На просьбу показать формуляр или паспорт на любую комплектующую деталь, Гонтин, мгновенно открывал папку с документами на той странице, где эта бумага была подшита или прикреплена.
Подполковник приступил к осмотру станции. И опять ни одного замечания. Мы знали, что самым ответственным местом был щеточно-коллекторный узел (ЩКУ). Стоило только неправильно его обслужить, как, либо угольные щетки быстро истирались, либо на медных шинах появлялись царапины, что было недопустимо.
Подполковник проверил все и приказал открыть ЩКУ. Гонтин, не оборачиваясь, протянул руку к столу с инструментами, взял ключ, именно тот, что нужно, открутил два болта и снял крышку. Проверяющий внимательно осмотрел все элементы, достал одну щетку, осмотрел, вставил на место. Взял щуп для изменения величины зазора, проверил что-то, заслонив от нас место проверки спиной. Затем, повернувшись к Гонтину попросил: «Чистую тряпочку дайте пожалуйста, проверю коллектор».
Гонтин мельком глянул на стол и, не найдя ничего подходящего, достал из кармана брюк аккуратно сложенный, выглаженный белый носовой платок и протянул подполковнику. Тот, с выражением искреннего удивления, молча взял платок, слегка прикоснулся к щеткам коллектора и мельком, так, на всякий случай, посмотрел на чистую ткань. Он и так не сомневался, что она была белоснежной, как и пару секунд назад. Вернув платок хозяину, он слез с подножки, сел на стул у стола с документами и стал писать в журнале о результатах осмотра. Мы стояли невдалеке.
Судя по времени письма, запись была короткой. Закрыв журнал, он повернулся и спросил у меня:
– Вы давно служите?
– Меньше года, товарищ подполковник.
– А дизелисты?
– Гонтин и Белоконь, почти полтора года, Темник год.
– Хорошие у Вас ребята, товарищ Терехов.
Затем подошел к каждому, пожал руку, поблагодарил и пошел на старт, разрешив мне остаться. Я тоже сказал каждому спасибо, разрешил отдохнуть минут десять, а затем привести агрегаты и документацию в исходное положение. Сам пошел к Ласковенко, доложил о результатах проверки. Другие расчеты тоже отчитались хорошо.
В установленное время батарея построилась на старте. Комбат доложил подполковнику, а он был старший из проверяющих, об окончании проверки и приведении техники в исходное положение.
Комбат майор Глазачев и автор с подчиненными
Подполковник дал время для доклада результатов проверки каждому инструктору, а затем стал докладывать сам. Он подробно рассказал о хороших результатах проверки ДЭС, отметил высокую теоретическую и практическую подготовку расчета.
А затем рассказал о проверке станции Гонтина. Он рекомендовал провести на его станции показное занятие о порядке содержания и обслуживания агрегата. Отдельно отметил высокую личную подготовку Гонтина, сказал, что будет персонально о нем докладывать руководителю проверяющих и рекомендовал комбату ходатайствовать о поощрении начальника расчета.
А когда мы пошли на обед, я по дороге рассказал о носовом платке. Комбат посмеялся, но обещал Гонтина поощрить.
Первая квартира
1973 год был богат на разные хорошие события. И одним из таких событий было получение моей первой квартиры. Дома для офицеров нашего полка располагались на окраине небольшого эстонского городка Раквере. До Таллина было около восьмидесяти километров и туда ходили комфортабельные Икарусы. А еще это был самый маленький город в Союзе, где был свой драматический театр.
Как только я написал рапорт, с просьбой оставить меня «в кадрах Вооруженных Сил», мне сразу дали двухкомнатную квартиру. Это было летом, примерно в конце июня. Я жил в общежитии и у меня гостили Таня с Виталиком. У лейтенанта, даже женатого и с ребенком, вещей было немного.
Эстония, г. Раквере, ул. Леннуки (Авиационная) 8 1973 год.
И в тот же день мы переехали, точнее перешли, в СОБСТВЕННУЮ квартиру. Она была в соседнем с общежитием доме №8 по улице Леннуки. Полутораспальную кровать с панцирной сеткой, матрас, подушки и белье тоже дали в общежитии. Стол и пару стульев «с инвентарными номерами», как говорили в кино, привез из полка. Но все это были мелочи, по сравнению с тем, что у нас была СВОЯ квартира. Тане надо было еще год учиться, поэтому прожили мы до конца августа, а потом она с Виталиком уехала. А я решил, что главная моя неслужебная задача – сделать ремонт. Почему-то мне запомнилось, что начал я ремонт в своей первой квартире первого сентября 1973 года.
Когда я получил назначение начальником двигательного отделения первой стартовой батареи, командир батареи майор Косарев Александр Михайлович сразу взял меня под особый контроль. Не по службе, тут все было понятно, а в личном плане. На первом же совещании офицеров Александр Михайлович сказал: «Если, не дай Бог, узнаю, что водишь баб или мужики у тебя собираются пьянствовать, „бледный вид“, это ничто, по сравнению с тем, что с тобой будет». Он был опытным во всех отношениях человеком.
Я не знаю вопроса, на который он бы не мог дать толковый, правильный и понятный ответ. И контролировал он меня систематически, чаще всего внезапно. Уже в первый визит, осмотрев квартиру, он сел за стол и составил план ремонта. Конечно, там не было ни дат начала и окончания работ, ни ответственных за выполнение и контроль, но сами работы были расписаны в нужном порядке и очень подробно.
Проще всего оказалось снять старые обои. Там, где не отрывалось, немного воды на стену, и все готово. А вот с побелкой потолков было сложнее. Но один из старших товарищей дал на время пылесос, Александр Михайлович рассказал, как сделать «побелочный раствор» из зубного порошка и к концу октября побелка была закончена. Да, времени уходило, вроде бы, много.
Но надо учесть, что не реже одного раза в месяц я заступал на дежурство с пятницы до пятницы. Да и освоение новой должности оказалось делом далеко не легким. И часто, вместо выходного в субботу и воскресенье надо было ехать в полк и учиться. Но спешить было некуда. Таня с Виталиком могли приехать не раньше июля. После побелки потолка наиболее долгими были работы по подготовке пола к покраске. Дощатые полы, естественно, были покрашены, но щели между досками, в некоторых местах, были шириной до одного сантиметра. Александр Михайлович, увидев это, предложил два варианта ремонта: первый – заделать щели рейками, второй – зашпаклевать.
Он сразу отверг первый вариант: долго, сложно и ненадежно. А вот рецепт замазки, которую он мне предложил для шпаклевки пола, был простой и дешевый. Сейчас сложно вспомнить точно, но это, по-моему, было так: сварить хозяйственное мыло, столярный клей и развести этим «варевом» цемент. А для усиления можно было вставить в щели кусочки тонкой тряпки. Как оказалось, замазка держалась с 1973 года до 1978, когда меня перевели в Выру.
Особую гордость у меня вызвала отделка кухни. Стены я покрасил разноцветными горизонтальными полосками. Проходили полоски не только по стенам, но и по встроенному напольному шкафу для посуды. В этом шкафу, у наружной стены, было небольшое отверстие с решеткой, выходящее на улицу. Этот отсек был «холодильником».
К середине весны я закончил ремонт и покраску оконных рам и поклеил обои в комнатах. Были, также, покрашены двери. А розетки в комнатах были заделаны так, что на обоях были видны только два отверстия.
Наиболее сложным оказался ремонт ванной комнаты. Говорить о кафельной плитке не приходилось. И не потому, что это было дорого. Плитку было «не достать». Поэтому ванная комната у всех была покрашена масляной краской. Проще всего, как мне казалось, покрасить потолок и стены в ванной с помощью пылесоса.
Это сейчас, во-первых, можно купить различные домашние бытовые приборы: и электрические распылители, и валики, и много чего еще. Зато те пылесосы имели выход воздуха и в комплект входили насадки на банки, с помощью которых можно было распылять краску. Правда, для этого краску надо было разводить. И краска ложилась на стену ровным слоем. Пришлось опять брать пылесос и разводить краску. Я в тот момент только начал красить стены в ванной.
Несколько слов про материалы. Краску, обои, кисти, зубной порошок и все остальное, что было нужно, я покупал. Единственное, что я, с разрешения комбата, мог привезти, было пара литров бензина и несколько килограмм цемента. И, естественно, ремонт в квартире я делал сам.
Для покраски стен я в полуторалитровой банке развел белую краску бензином, перелил немного в поллитровую баночку, подсоединил к банке распылитель, вставил шланг от пылесоса и приступил к покраске. Для защиты лица, правда, пришлось надевать противогаз. Но проблем со старыми противогазами не было. Краска закончилась, и я подумал, что, если подсоединить распылитель к полуторалитровой банке, все будет нормально.
Но, как только я поднял распылитель, банка сорвалась, ударилась о пылесос и разбилась. Все это происходило в маленьком коридорчике у входной двери. Я быстро вытер чужой пылесос, собрал осколки стекла и совком собрал с пола основную часть краски. Понятно, что использовать эту краску было нельзя. Оставшуюся на полу краску я кисточкой растер по полу. Площадь коридорчика была около двух квадратных метров. Я подумал, что этот слой краски будет как черновая покраска. Хорошо, что щели в полу в коридорчике я уже заделал.
Только я собрался открыть новую банку с краской, как раздался звонок. Дверь у меня была открыта, и я из комнаты крикнул: «Не заперто, входите», – и пошел ко входу. У открытой двери, на лестничной площадке, стоял Косарев и с удивлением смотрел на белый пол. Я не мог подойти к нему по свежевыкрашенному белой краской полу. Наверное, это меня спасло. Сейчас не вспомнить, какие конкретно слова он говорил. На громкий его голос вышел сосед из квартиры напротив, капитан Фурс, тоже офицер из нашей батареи. Косарев и ему показал на белый пол и продолжил воспитательную беседу. Затем махнул рукой, хлопнул дверью и ушел.
В понедельник, после развода комбат собрал офицеров в канцелярии. Он с присущим ему юмором рассказал, как «вот этот молодой лейтенант открыл новую страницу в ремонте» и что «зарплата у него, наверное, больше, чем у комбата», и что, «вместо того, чтобы ребенку или молодой жене что-то купить, он…» и еще много чего.
Под хохот товарищей я пытался объяснить, что это банка разбилась, но только усугубил положение. В общем, очередная рабочая неделя началась весело. Через несколько дней он опять зашел ко мне и увидел, как я шпаклюю пол. Ужасный запах замазки, сваренной по его рецепту, комбата не смутил. «Высохнет и запах пройдет,» -сказал Александр Михайлович и похвалил за хорошее качество.
Было 1 мая. Праздник праздником, но ремонт надо было заканчивать. Я шпаклевал пол в комнате, громко играл магнитофон, когда раздался звонок в дверь. Я, как обычно, крикнул, что открыто, а когда поднял глаза, увидел в комнате Таню. Она не сообщила, что приедет. И когда узнала, что я через два дня заступаю дежурить, конечно очень расстроилась. Ремонт на два дня был отложен. В пятницу я уехал в полк, а Таня уехала в Одессу.
Через неделю, сменившись с дежурства, я снова принялся за ремонт. Остались мелочи. Закончить шпаклевку и покрасить пол в комнате и коридорчике. И к пятнице почти все было готово. А в субботу, 18 мая 1974 года, я уезжал в отпуск. Уже одетый, я выставил чемодан в коридор. Аккуратно, держа кисть рукой в перчатке, докрасил небольшой кусочек пола в коридорчике, поставил банку с краской на тумбочку, снял перчатку и закрыл дверь на ключ.
Ремонт, длившийся почти девять месяцев, закончился, а отпуск, всего в один месяц, начинался.
Тренажер
Уже через несколько дней, после того, как я пришел в первую батарею, комбат предупредил: «На каждом тренаже будешь участвовать в транспортировке ракеты на старт и стыковке со столом». Дело в том, что учебные ракеты стояли в четвертой «двойке» и до первого старта их приходилось транспортировать машиной. Расстояние примерно 750 метров вроде небольшое, но, во- первых, туда надо было добежать, а во-вторых на пути транспортировки приходилось делать два левых и два правых поворота. А учитывая габариты тележки с ракетой это было весьма непросто. И только водитель ехал, а комбат все время бежал метрах в пяти впереди машины, показывая водителю, как надо ехать.
А при поворотах приходилось двигаться спиной вперед, чтобы видеть, как идет машина и тележка с ракетой. Надо сказать, что методику транспортировки ракеты я освоил с первого раза.
После поворота на старт машину отцепляли и далее тележку с ракетой двигали все свободные солдаты и сержанты согласно боевого расчета. Сначала тележку катили вдоль установщика на расстояние метров десять от «стола». «Стол» -так на ракетном жаргоне называли пусковое устройство, на которое устанавливали ракету.
Ходила шутка, что эстонцы с близ лежащих хуторов, услышав команды «от стола» или «к столу» говорили, что русские даже пьянствуют по команде. Простая, на первый взгляд, операция по стыковке тележки со столом была очень ответственной. Были случаи, когда при неправильном её проведении и отсутствии контроля повреждалась техника и получали травмы люди.
Суть этой операции была в том, что «ползуны тележки должны направляться в соответствующие ловители пускового устройства так, чтобы разница расстояний между концом ползуна и ловителем справа и слева была не более 50 миллиметров». Вот эти самые «миллиметры» и представляли сложность. Передняя ось тележки была поворотной, а около задней ось находился ручной тормоз. Длинный кронштейн передней оси назывался «водило», но чаще всего на жаргоне его называли «дышло». На «дышле» и на «тормозе» работали очень опытные, специально подготовленные солдаты.
Конечно, мне не раз приходилось видеть, как стыкуют «тележку» со «столом». Казалось бы, чего проще. Тем более, что на бетонном покрытии стартовой позиции всегда была разметка белой краской. После того, как ракету привезли на старт, комбат сказал: «Терехов. Пристыковать тележку к пусковому устройству». Я, как положено, повторил команду, ответил: «Есть», – и продолжил, – «Расчет, слушай мою команду…». Далее я подавал команды, по которым тележку подгоняли к столу, не попадали в ловители, снова отгоняли, снова подгоняли, опять не попадали, снова отгоняли.
Так продолжалось около часа. Ни о каких временных нормативах, естественно, речи не шло. Взмокшие солдаты, я думаю, кляли меня последними словами, когда комбат скомандовал: «Стой». Он все это время вместе с начальником стартового отделения капитаном Толей Пахомовым сидел на обвалованной «четверке». Редкая для эстонской осени солнечная погода их явно радовала, и они о чем-то спокойно беседовали. Косарев подошел ко мне и сказал: «Да, с первого раза ничего не получилось, вон солдаты уже все мокрые».
Он повернулся к сидевшему на «четверке» Пахомову и сказал: «Пахом, -так иногда называли Пахомова другие офицеры, – покажи, как надо». То, что было потом, было, с одной стороны показателем мастерства, а с другой стороны – фарсом. Человек, который занимается этим около десяти лет, должен в совершенстве владеть своей специальностью. Но то, как показать свое мастерство: с достоинством и уважением, или с явной издевкой, много говорит о человеке.
Толя Пахомов был человек очень самолюбивый. Если он что-то должен был показать или рассказать новичку, он всегда обставлял это так, чтобы показать свое непререкаемое превосходство. И впоследствии, будучи командиром первой батареи, мне было сложно с ним работать. За год службы в дивизионе я немного узнал всех офицеров, и Пахомов был одним из тех, кто явно недолюбливал молодых офицеров, а особенно двухгодичников.
Толик встал с травы и не подходя ближе скомандовал: «Внимание! Слушай мою команду…» Далее он отогнал тележку метров на десять и, подавая соответствующие команды, пристыковал её к столу.
«Лейтенант, можешь не проверять, зазора нет», -с издевкой сказал он мне. Надо сказать, что на меня это не подействовало. Я подошел к ловителям справа и слева. Да, зазора не было. Но как он это сделал, я все равно не понял. Была пятница, тренаж закончили. Я, под контролем комбата, отогнал тележку в четвертую «двойку», получив за эту работу похвалу от Косарева. Но вопрос, как управлять расчетом при стыковке, не давал мне покоя.
В субботу, прямо с утра я пошел по магазинам. Надо было посмотреть обои и еще кое-что для ремонта. Заодно, зашел в магазин игрушек. Бегло осмотревшись, я сразу обратил внимание на одну машинку. Её вид сразу навел меня на мысль, что она похожа на тележку с ракетой.
Идея использовать её, как тренажер, практически не переделывая, родилась сразу. Кабина с колесами будет служить передней осью, а полуприцеп с задней осью будет как тележка. Дома я впаял в хвостовую часть полуприцепа два небольших гвоздя, а на стене карандашом нарисовал небольшие круги – это был аналог ловителей.
Всю субботу и воскресенье, забыв про ремонт, я тренировался: подавал нужные команды и двигал по этим командам машинку-тележку. Несложные, вроде, операции позволили понять принципы движения тележки с большим расстоянием между поворотной передней осью и не поворотной задней. Не знаю, по какой причине, но очередной тренаж с ракетой был уже в понедельник.
По команде «Батарея, к бою, занять боевые посты» я сразу побежал к четвертой «двойке». Комбат приехал на машине и без слов согласился, что показывать водителю маршрут до старта буду я. Дорога не заняла много времени. А на старте я пристыковал тележку с первого раза за несколько десятков секунд. Комбат удивился, а Пахомов, убедившись, что зазора нет, небрежно сказал: «Случайность, бывает».
Не спрашивая разрешения у комбата, я отогнал тележку, произвольно поворачивая «дышло». А через полминуты тележка опять была пристыкована к столу. Комбат проверил правильность стыковки и теперь сам отогнал тележку и поставил её под углом градусов сорок пять к разметке. «А ну ка, еще раз, сможешь?» – спросил он у меня с надеждой в голосе. «Так точно, смогу», – ответил я, и весело крикнул, – Расчет, слушай мою команду». И снова тележка была пристыкована быстро.
Удивлению офицеров не было предела. И тогда я рассказал комбату про свой «тренажер». «А Вы заходите вечером, я покажу», – сказал я, завершая рассказ. Вечером все офицеры батареи зашли ко мне. Проходя мимо магазина, кто-то предложил Косареву «взять по маленькой», но комбат был непреклонен. «На квартире у Терехова никаких пьянок. Вот Татьяна его приедет, пригласит, тогда и выпьем», – сказал Александр Михайлович. Он был непреклонен.
Посмотрели «тренажер», посмеялись. И только когда все уходили, я заметил, что Пахом ко мне в дом заходить не стал. А «тренажер», через год, сын использовал по назначению.
Майор Макаров
Если-бы в молодости, читай от лейтенанта до подполковника включительно, можно было предположить, что хоть раз в неделю надо отражать на бумаге произошедшие события… Это было так же невозможно, как уйти из дома, когда дети уже проснулись или вернуться домой, когда они еще не спят.
А сейчас просыпаешься и засыпаешь, когда хочешь, и день планируешь по своему усмотрению, а не привязываясь к распорядку дня, Плану боевой подготовки и…
Но сейчас, думая про те далекие годы, вспоминаются только наиболее яркие люди и моменты. Одним из таких людей был майор Макаров. Сам он, когда представлял говорил «моёр Мокаров».
Он «окал», и всем это нравилось, его не передразнивали, а говорили «моёр Мокаров» очень уважительно.
В нашем полку пообедать в солдатской столовой – это нормально, сытно и вкусно. И я, лейтенант Терехов, это подтверждаю
Он был заместителем командира первого дивизиона в 304 гвардейском ракетном Краснознаменном полку. Полк дислоцировался в районе города Раквере, в Эстонской ССР, а офицеры жили на окраине этого небольшого городка.
Когда я в 1972 году начинал службу лейтенантом, я видел его только на разводе утром и вечером. А вот через год, когда стал начальником отделения, надо было сдавать на допуск к боевому дежурству «за комбата», наши встречи участились.
Старший лейтенант Терехов – заместитель командира 4 сбатр
Владимир Иванович, так его звали, был интересным человеком. Высокого роста, худощавый, подтянутый, всегда очень опрятный, настоящий русский офицер. Он любил военную форму и умел её носить. Ему было далеко за сорок, перспектив по службе никаких, но это его не беспокоило.
Он занимался своей работой и делал это не «из – под палки», а по убеждению, своевременно и тщательно. А обязанностей у него было больше чем достаточно. Учебно-материальную базу надо было совершенствовать постоянно. Организация боевой подготовки всегда была сложным вопросом. Старую технику надо было постоянно обслуживать, а, значит, людей надо было учить.
А еще была спортивно-массовая работа. И, самое главное, поддержание внутреннего порядка и дисциплина в дивизионе, что тоже лежало на его плечах. На словах, вроде, немного. Но, чем более высокие должности в войсках занимаешь, тем больше понимаешь, как все это сложно и ответственно.
И Владимир Иванович все это успевал. Ни на одном подведении итогов полка в его адрес кроме благодарности мы ничего не слышали. И он, соответственно, работал с нами так, чтобы мы, молодежь, чувствовали ответственность и не расслаблялись.
Никогда не повышая голоса на подчиненных он, тем не менее, мог так указать на недостатки, что было стыдно, как это можно было такое допустить. А подведение итогов занятий превращались в «театр одного актера». Он так в лицах рассказывал о том или ином этапе занятий или учений, что мы поражались, как можно было все это увидеть, обязательно записать и прокомментировать. А если было надо, то приводились временные характеристики этапов учений, с обязательным указанием требований документов и реальных результатов. А если, не дай Бог, недостатки повторялись на нескольких занятиях, он мог остановить занятия и повторить неудавшиеся моменты несколько раз, до тех пор, пока не получалось правильно.
Особой гордостью Владимира Ивановича и предметом его особой заботы был автопарк. Огромная территория, боксы с техникой, которая в любое время года должна была по тревоге своевременно выехать «на старт», так мы называли стартовую позицию ракет. Он приходил в автопарк каждый день. Но не затем, чтобы просто отбыть номер.
Каждый его приход в «парк» имел конкретную цель. И сопровождал его не только начальник авто службы дивизиона капитан Дударь. Он обязательно брал с собой того офицера, чьи боксы и технику хотел посмотреть. Естественно, мы узнавали об этом заранее. И эти его походы в автопарк тоже заканчивались разбором. И никогда это не было «разносом» или руганью. Указывались недостатки, определялись сроки и порядок их устранения, а, если требовалось, то и помощь.
