скачать книгу бесплатно
То есть, Диана удалила меня из друзей?
Даже из таких, фиктивных, соцсетиальных, которые ничего не значат и ни к чему не обязывают?
Диана правда это сделала?
С минуту я ошалело разглядываю список, затем нахожу её страницу через общий поиск. Разворачиваю окно сообщений и строчу: «Кончай испарить! У меня клюшки твоей малы».
Ну, вообще с дисграфией печатать легче, чем писать, но порой и Т9 заходит в тупик. Я сосредотачиваюсь и расставляю правильные буквы.
«Кончай истерить! У меня ключи твоей мамы».
Я ещё раз проглядываю два коротких предложения и жму стрелочку (^).
«Вы не можете отправить сообщение этому пользователю, поскольку он ограничивает круг лиц, которые могут присылать ему сообщения».
– ХА-ХА-ХА.
Кажется, что меня ударили под дых. Я втягиваю носом воздух и с удивлением проглядываю текст ещё раз, словно там не автоматический ответ, а эпитафия над могилой.
– Да фиолетово. Фиолетово! Сами разбирайтесь со своими ключами!
Я машу телефоном и широким шагом иду прочь. От залива доносятся тихие гудки барж, и чайки роем срываются с проводов.
У танцующих берёз что-то заставляет меня оглянуться, и сквозь удушливый дым обиды проскальзывает неприятная мысль: дом Дианы состарился.
Будто человек.
Вы скажете, что семнадцать лет – это так, фигня, но за семнадцать я достаточно видел, как дряхлеют люди перед смертью. Мой дед, моя соседка. Моя первая классная руководительница. Они жили десятилетиями, почти не меняясь, словно бы застывая в невидимом янтаре, но потом возраст брал своё. Болезни в пару месяцев разъедали тела, одиночество – души. Слабели голоса, ржавели суставы, лица бледнели и туго обтягивали кости черепа. Всё дольше становились сны, всё реже – проблески сознания. Уходили силы – по песчинке, по капле, по волоску, пока пауза между ударами сердца не устремлялась к бесконечности.
Сейчас я смотрю на дом Дианы и с грустью понимаю, что он в конце этого тёмного пути. Ещё не в бездне, но уже соскользнул. Уже летит вниз.
Сон шестой. Электрический прибой
Ветер поднимает занавески невидимой рукой и взбивает их мягкими рывками. Из приоткрытого окна тянет сигаретами и мокрой жестью. Эти запахи, это неспешное движение полупрозрачной ткани гипнотизируют, и я чувствую, как проваливаюсь из кабинета физики куда-то в себя – в безмыслие и безвременье собственного разума.
Там бродит Диана, ведомая луной.
Там замерла, подобно статуе, Вероника Игоревна.
Вы думаете, за минувшую неделю она появилась в гимназии? Как бы не так, нет Вероники Игоревны.
В итоге её брелок и вся его железная компашка громыхают в моём рюкзаке который день, а физику у нас заменяет Леонидас, классный руководитель «ашек». Конечно, не тот царь Леонид из Спарты и даже не Джерард Батлер из «300 спартанцев», но что-то такое древнегреческое в облике нашего завуча определённо имеется.
Наверное, борода. Эта штука у Леонидаса ухожена так, будто её подравнивает каждый день личный садовник. Честно, я не понимаю мужиков, которые настолько следят за собой. И особенно не понимаю тех, что носят вязаные свитера с северными узорами. О, вы не заметили? Сегодня к нашему вниманию красные снежинки на белом фоне.
Не знаю, что меня больше беспокоит: мерзкие снежинки или чёрный список Дианы.
С ней мы пересеклись, когда позавчера я брёл по мосту Шестьдесят пятой параллели.
Сперва моё внимание привлекли две тонкие тени, которые скользили поперёк дороги – мокрой, в бронзовых искрах заката – и приятно напоминали девушку с велосипедом. Ими они и оказались. Диана устало катила алый ляс на фоне чёрно-сизых, с золотистым оперением облаков, и лужица солнца мелькала то за её шапкой-носком, то под мышкой, где трепыхалась паченция листов. Для ранней весны она оделась чересчур легко: серое худи, серые спортивные штанцы, тапочки.
Тапочки, да.
В голове шевельнулась мысль позвать Диану и отдать ключи, но я так обижался за чёрный список, что ощутил внутри почти физическое сопротивление.
Тем временем она дошла до перекрёстка, где тротуар обрывался бледной зеброй, и, не глядя на светофор, не замечая несущихся машин, попёрла через дорогу.
Я вскинул руку. «Эй! Осторожнее!» – само, без разрешения запрыгало на языке, и худая фигурка резко замерла, будто услышала меня. Перед ней с визгом клаксона затормозил синий «ниссан». Ветер рванул бумаги из пачки Дианы, подбросил вверх, и они засветились жёлтым в лучах солнца.
– Девушка!!! – закричал водитель и наполовину высунулся из машины. – Вы дальтоник? Красный свет!
Диана даже не посмотрела на него. Её тело слегка покачивалось вперёд-назад, и белые листы разлетались сияющим вихрем.
Она спала.
Едва я осознал это, мои ноги шагнули в сторону Дианы, а она, подобно странной марионетке, повторила движение.
– Диана!
Водитель «ниссана» раздражённо смахнул бумаги с лобового стекла и окончательно вылез из машины. Сомнамбула не отреагировала ни на него, ни на меня: молча направилась вперёд и в пару секунд добралась до остановки.
Там уже собирал урожай зелёный автобус на Поморку. Он быстренько втянул в себя Диану, лязгнул дверьми и покатил за поворот, в заходящее солнце. Воцарилась странная тишина. Только белые листы с шелестом скользили по асфальту и радостно сигали под опоры моста.
С той встречи минуло два дня.
Небо за окнами давит ледяным свинцом на кладбищенский холм. Иногда округа загорается мертвенно-белым, и над головой, оглушая и прибивая к полу, прокатывается гром – словно крик инопланетной твари бьётся в стёкла.
Апрель.
Гроза. Такие ещё зовут «зимними», хотя они и случаются весной.
На экранчике моего телефона Вероника Игоревна разбирает конденсатор, похожий на рогатый бочонок. Точно судмедэксперт, она залезает пальцами в его блестящие внутренности и вытаскивает рулончики фольги, длинные, как дождик для новогодней ёлки. Тут верхнюю часть кадра перекрывает оповещение:
ПОЧТАМПЪ сейчас
Мухонос
О_о
[фото]
Этот дебил постоянно шлёт всякую пургу в чат класса, и я, не читая, смахиваю «наклейку» прочь.
Изыди.
Видео на секунду подвисает, затем Вероника Игоревна показывает целый, здоровенький конденсатор и крепит к нему крокодильчиками два проводка от вилки. Прикладывает палец к губам и, разматывая провод, отходит вместе с нами в дальний угол кабинета – того, старого, сгоревшего. С трудом запихивает вилку в древнюю розетку.
– Бам, – шепчу я.
Мигают плафоны. Конденсатор лопается со вспышкой, будто перезрелый плод; разлетаются серпантины фольги. Один прилипает к доске, другой к потолку. В кадре появляются члены химического электива: ошалелые, с диковатыми улыбками. Среди них я с оторопью вижу и себя – вижу и не узнаю. Ни причёску-горшок, ни синюю рубашку, ни покатые плечи. Какой же вы нескладный, Артур Александрович.
Вероника Игоревна снова прикладывает палец к губам, и видео замирает.
Я ловлю себя на том, что радуюсь какому-то неуловимому, ускользающему чувству внутри – словно бы движению воздушных потоков памяти, и блокирую экран.
Не знаю, кто рассказал тогда родителям о конденсаторной бомбочке. Может, речь шла и не об этом случае, а об истории, когда Олеся облилась щёлочью, но электив закрыли, а кабинет сгорел.
Жалко.
Определённо те занятия с Вероникой Игоревной проходили куда интереснее, чем замены Леонидаса. И класс её лучше этого убожества, где каждый гвоздь пропитался нафталиновым духом прошлого. Типичные старые парты, типичная убитая доска. Типичный Ньютон на стене – между типичными Путиным и Медведевым.
Пока я так размышляю, до меня доходит экскурсионный список. Он пахнет чипсами, он подкараулил солнечный зайчик в левом верхнем углу и собрал, кажется, ВСЕ оттенки синих ручек.
Каждый год нам предлагают поездку на северо-стрелецкие скиты, и каждый год мы табуном туда чешем. Не потому, что это бог весть как прикольно, а потому что находится лишний повод прогулять гимназию. Трум-пум-пум – денёк свободы от нудятины. Я с радостью щёлкаю ручкой, вписываю себя и передаю листок дальше. Только в этот момент, запоздало, что-то царапает моё внимание.
Наш 10 «В» повезёт не Вероника Игоревна – Леонидас.
– …где делегация Северо-Стрелецка приняла участие в областной конференции «Север – страна без границ», – проникает мне в уши его голос. Низкий и сочный. Девчонки от него тают, а мужиков подташнивает. – Как некоторые знают, нашу гимназию представляла ваша одноклассница… Олеся встань, пожалуйста… с работой о нашем писателе-земляке Н.О. Булдакове. За что нашей гимназии была вручена грамота. Не слышу поздравлений!..
Олеся с наигранным смущением встаёт и принимает вялые аплодисменты. Она, как обычно, в белой сорочке и юбке оттенка лоснящегося воронова крыла. Сколько я помню, Олеся всегда ходит в одной и той же одежде одних и тех же монохромных оттенков – словно родилась от шахматной интрижки чёрного офицера и белой королевы.
– Спасибо, Олеся. Так, об экскурсии сказал, о конференции сказал. На чём мы остановились?.. – Леонидас одной рукой трёт висок, другой сжимает пастельно-жёлтый мел, тень которого по диагонали пересекает бородатое лицо. – А, ругали наших модников и модниц. Не вижу причин, почему бы не продолжить. Кто у нас следующая жертва? – Леонидас театрально прищуривается и осматривает класс.
Касательно первой жертвы: в углу вы наверняка заметили Симонову – благо наша конфетка уже минут двадцать топчется лицом к стене, как напакостивший малыш. Сегодня Аня щеголяет в клетчатой мини-юбке. Квадраты чёрные, квадраты красные, округлости попы – кра-со-та. Не знаю, чего добивался Леонидас, но в итоге всё мужское население 10 «В» выкручивают шеи, любуясь на Анины булочки. И да, они в самом деле притягивают.
– Артур, с добрым утром! – раздаётся голос Леонидаса, и я резко отворачиваюсь от прелестей Симоновой. – Прекращай щёлкать ручкой, милый друг, и поднимайся.
– Проснись и пой, зуо-омби, – напевает Коваль и раздражающе цокает.
Судя по «наклейке», которая мигает на экране моего телефона, Шупарская отвечает «да ладно» на сообщение Мухоноса. Прочитать больше я не успеваю: кладу на парту ручку, сотовый и неохотно встаю. Пальцы упираются в канавки надписи «НЕНАВИЖУ МЕСЯЧНЫЕ» на поверхности парты, лицо обдаёт мокрым воздухом из окна.
– Милый друг? – Леонидас фотографирует меня для стены позора и вопросительно поднимает бровь.
– Ну чё не так с моей одеждой?
– Ещё раз, для всех: пижамы, свитшоты, худи, толстовки, майки-алкоголички и мини-юбки – под запретом. Персонально для Артура: стрижка офицера СС, короткие штанишки и голые лодыжки – найн.
– Эта стрижка, Евгений Леонидович, – современная.
– Милый друг, лично я придерживаюсь либеральных взглядов. Я обеими руками и ногами за всё новое и современное. И на мои уроки я разрешаю ходить как угодно, но на остальных – надевай парик.
– Эта стрижка – современная, – с вызовом повторяю я.
А-а-а-а, убейте меня. Чем мне нравится Вероника Игоревна, так тем, как ловко избегает подобные темы. Она бы скорее поинтересовалась, что общего у грозового облака и батарейки, и ещё повела бы нас ловить молнии в банку из-под огурцов.
И мы бы точно не обсуждали всем классом мой причесон.
– Артур, ты знаешь, что отличает человека от других существ?
Я открываю рот, но Леонидас не дожидается ответа:
– Умение адаптироваться к социальным нормам. Например, у учеников гимназии должна быть аккуратная стрижка, а не стрижка гитлерюгенд.
Раздаются смешки.
– Строго говоря, – я тоже улыбаюсь, – в каждом из нас живёт по килограмму бактерий, а клеток этих бактерий раз в десять больше, чем наших клеток, так что мы скорее не люди, а кишечные палочки в скафандре.
Кто-то фыркает от смеха, у Леонидаса дёргается бровь.
– Умничаем?
– Мы не на «Модном приговоре», Евгений Леонидович. В гимназии надо оценивать выученные уроки.
– Вау, – доносится слева. Сзади восторженно присвистывают.
Леонидас насупливается на секунду, затем усмехается.
– Да не вопрос. Прошу к доске. Напиши мне формулу ёмкости.
Я наклоняю голову, подобно упрямому быку.
– Как бы… Вероника Игоревна меня обычно не вызывает.
Брови Леонидаса ползут вверх.
– Это ещё почему?
– У меня, типа, кое-какая фигня с написанием.
На самом деле к 10 классу Артура Александровича научили писать более-менее без ошибок. Ну, или он лепит их не чаше среднестатистического гимназиста.
– Для детей с ограничениями существуют специальные классы.
По кабинету разбегаются голоса.
– Я не ребёнок, Евгений Леонидович.
– Для подростков, извини. – Леонидас примирительно поднимает руки. – Неправильная формулировка. Я верно понимаю, что к подросткам с ОВЗ ты отношения не имеешь?
– Ну, не так серьёзно.
– Тогда тебе ничего не стоит порыться в чертогах своего разума и нарисовать формулу-другую.
Видно, в лице у меня отражается такая ослиная упёртость, что Леонидас вздыхает и устало трёт висок.
– Ладно. Не хочешь писать, милый друг, так СКАЖИ НАМ: что у нас такое… хм-м, Лейденская банка?
У Олеси поднимается рука и слегка покачивается, будто флаг над полем битвы.
