Города власти. Город, нация, народ, глобальность

скачать книгу бесплатно

Брюссель, еще один представитель пояса городов, до сих пор служит красноречивым свидетельством богатой городской иконографии донационального периода. Несмотря на перестройку эпохи национального государства после 1830 г., к которой мы еще вернемся, символическим центром Брюсселя остается grande place /grote markt, над которым возвышается готическая ратуша середины XV в. Площадь окружена домами собраний гильдий, большинство из которых в стиле фламандского барокко, за исключением одного перестроенного готического здания, причем у всех есть прозвища на городском жаргоне. Топологический центр, площадь Брукер, названа в честь одного из мэров города.

Утрехтский мир 1713 г., который ратифицировал падение Соединенных провинций и подъем Великобритании, означал начало заката городов-республик. Французская революция, Наполеоновские войны и Венский конгресс сделали остальное. Соединенные провинции были преобразованы в Королевство Нидерландов с правящей Оранской династией, а Венеция была передана Габсбургам как часть соглашения. Только швейцарские городские кантоны, ставшие теперь довольно маргинальными, сохранили большую часть своей независимости еще на 30–60 лет, а Любек оставался в подвешенном состоянии вплоть до объединения Германии.

Королевский абсолютизм

Европейская конфигурация власти, предшествующая национальному государству, обычно представляла собой династическое территориальное государство, управляемое абсолютистским королевским режимом. Из этого общего правила было, правда, одно важное исключение, даже если не считать приходящих в упадок городов-государств, которые управлялись закрытыми торговыми олигархиями. Исключение составляло быстро развивающееся постабсолютистское королевство Великобритания, управляемое от имени короля землевладельческой аристократией, к тому же Великобритания господствовала в мировой торговле и запустила промышленную революцию. Тем не менее основным стилем был стиль абсолютизма, заложенный во время Людовика XIV в Версале, откуда он проник в габсбургский Шенбрунн и распространился вплоть до периферии абсолютистской Европы.

Центральным элементом королевской архитектуры и в целом монументальности обычно являлся королевский дворец, в Восточной Европе строившийся первоначально в качестве укрепленного замка, или же нескольких замков, а впоследствии, как правило, по крайней мере одного летнего замка и одного зимнего. Версаль (и Карлсруэ как его имитация) был разбит в виде радиального города, расходящегося лучами от королевского дворца. Огромный парк со множеством скульптур стал в XVII в. важной чертой настоящей королевской резиденции, sine qua non дворцов за пределами городских центров. Кроме того, могли иметься и другие дворцы, свидетельствующие о королевской власти и королевских щедротах, дворцы военных министерств, в некоторых случаях монетный двор, больницы для ветеранов или дома для инвалидов, такие как Дом инвалидов в Париже или Гринвичский морской госпиталь. Европейский абсолютистский монарх не был богом на земле или же какой-то другой властной инстанцией, парящей над нею. Он или она стояли на вершине аристократической пирамиды[72 - Anderson P. Lineages of the Absolutist State. N.Y.: Routledge, 1974; Андерсон П. Родословная абсолютистского государства. М.: Территория будущего, 2010.]. Соответственно, аристократические дворцы также были важным элементом в пейзаже монаршего города, что сильно заметно, к примеру, в Санкт-Петербурге.

Существовал определенный ритм королевских ритуалов, который играл важную роль в жизни династических столиц, – ритм королевских дней рождения, именин, свадеб, коронаций и похорон, дополняемый общественными церемониями и народными праздниками, а также протоколом двора и временными монументами – арками и трибунами на коронациях и королевских свадьбах. Также в городах могли проходить военные парады, а в некоторых, таких как Берлин, Потсдам или Санкт-Петербург, имелись специальные территории для их проведения, расположенные в самом центре города.

О монументальных комплексах за пределами дворцов думали меньше и разрабатывали их реже, однако они все же существовали. Конная статуя – древнеримский памятник, хотя, возможно, второстепенный. Карл Великий, увидев конный памятник Теодориху в Равенне, настолько пленился им, что перенес его в Аахен, но во времена Средневековья такая форма не получила большого распространения. Обычай устанавливать конные статуи был возрожден при итальянском Ренессансе и получил развитие при французском абсолютизме XVII в. В Париже была поставлена статуя Генриха IV у Пон-Неф в 1614 г.; довольно много статуй Людовика XIV поставлено по Франции и несколько в Париже[73 - Gardes G. Le monument public fran?ais. Paris: Presses Universitaires de France, 1994. P. 14, 24 ff, 90 ff.]. В Лондоне статуи Карла II установили на Кингс-сквер (ныне Сохо-сквер) и рядом с госпиталем в Челси. Статую Якова II поставили, до его свержения, в Уайтхолле[74 - Pevsner N. Op. cit. P. 73.]. В Вене самая старая конная статуя – или по крайней мере самая старая из всех сохранившихся – датируется лишь концом XVIII в. Она изображает императора Франца Стефана (1708–1765), была заложена в 1781 г., а впервые открыта в 1797 г.; сегодня ее можно найти в Бурггартене (ранее – Кайзергартен)[75 - Settele M. Denkmal. Wiener Stadtgeschichten. Vienna, 1995. S. 68–69.].

Также имелась и королевская площадь, название которой отсылало к тому или иному конкретному королю или королевскому подвигу; обычно на ней ставили статую. Образцом стал Париж Генриха IV с площадью Дофина на острове Сите и статуей короля, а также Королевской площадью (ныне площадь Вогезов), построенной так, что ей удалось стать центром модной жизни в городе, со статуей Людовика XIII. Людовик XIV, несмотря на то что сам он переехал в Версаль, вкладывал средства и в королевское величие Парижа. Несколько менее внушительная площадь Побед с весьма триумфальной статуей Людовика XIV была частной инициативой богатого почитателя, а созданная практически тогда же площадь Людовика Великого (современная Вандомская площадь, названная по старому дворцу герцога Вандомского) в каком-то отношении больше завязана на символизм конной статуи «короля-солнца». Площадь Трона получила свое название от вступления в город Людовика XIV – на ней устанавливался временный трон. Площадь, которая ныне известна как площадь Согласия, была разбита в последней трети XVIII в. как площадь Людовика XV с королевской статуей[76 - Cleary R. The Place Royale and Urban Design in the Ancien Rеgime. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.].

Санкт-Петербург представлял собой наиболее типичный абсолютистский город, величественное проявление богатства и воли аристократического двора – донационального, монархического, производного от персоны царя. Город был построен итальянскими архитекторами, но по русским вкусам. Война, религия, монархия и аристократия – все они оставили на городе свой отпечаток. Дворцовая площадь окаймлялась царским Зимним дворцом и расположенным напротив зданием Генерального штаба. Здесь же, чуть сзади, находились здания Сената и Синода, верховных инстанций гражданского и церковного управления. Грандиозный и довольно длинный променад Невского проспекта был проложен от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры.

Москва стала менее имперской и менее аристократической, а к концу XIX – началу XX в. обуржуазилась с развитием текстильной промышленности. Однако она сохранила центральную роль, унаследованную от досовременной России. Царей короновали в кремлевском Успенском соборе, а после вторжения Наполеона в 1812 г. город стал протонациональным символом, обусловленным жертвенным сожжением города, которое вынудило Великую армию отступить, что и привело ее в итоге к катастрофическому поражению.

Нация против князя (и князей)

Европейские национальные государства построили свои столицы на основе донациональных традиций греко-римской античности, средневековых церквей, ратушей и зданий собраний гильдий, монархических и аристократических дворцов, т. е. всех этих исторических слоев, которые все еще заметны в современных национальных городах. Не было построено ни одной новой столицы, не считая Рейкьявика в Исландии, в которой вообще не существовало досовременного города. Афины как город перестроили, а некоторые балканские столицы были маленькими и похожими на деревни. Элементом европейской традиции явилось также отдельное городское правительство, однако к закату королевской государственной власти большинство столичных городов утратили большую часть своей гражданской автономии. У Лондона Нового времени вообще не было единого городского правительства – и Лондон, и Париж обзавелись полностью выборными городскими правительствами только в 1970-х годах.

Таблица 3. Столицы при глобальном капитализме: 25 наиболее связанных городов

Нация проникла в европейские столичные города двумя большими и двумя малыми волнами. Первая была обусловлена Французской революцией, ее особенностями и последствиями (преимущественно наполеоновскими), распространившимися по всему континенту от Британских островов – где важные изменения начались раньше – до России и от Норвегии до Испании и Балкан. Панцирь средневековых традиций, городских олигархий и королевской власти треснул, в некоторых случаях лопнув с оглушительным шумом, а в других незаметно распавшись. Вторая волна прокатилась с середины XIX столетия, включив европейскую «Весну народов» 1848 г. (хотя последняя и не стала ее кульминацией) и закончившись независимостью Албании, полученной непосредственно перед Первой мировой войной. Она породила национальный Белград, Брюссель, Бухарест, Будапешт, Копенгаген, Рим, Софию, Тирану и национальный (но в то же время императорский) Берлин. В этом случае конфликт народа и князя был встроен в ряд масштабных процессов социальных изменений в отношениях города и деревни, роста населения, создания железнодорожного сообщения и индустриализации, в сложную игру геополитической власти, которую вели великие континентальные державы.

После этого была третья кратковременная волна 1919–1920 гг., которая прошла по центральноевропейской полосе между Россией и Германией и означала окончательный распад всех еще сохранявшихся к тому времени донациональных режимов Европы – России Романовых, Германии Гогенцоллернов и Австро-Венгрии Габсбургов. Османские Балканы были национализированы непосредственно перед Первой мировой войной. Наконец, в 1990-е годы прокатилась четвертая волна, вызванная крахом многонациональных коммунистических государств – СССР и Югославии, – волна, рябь которой достигла и Великобритании, когда Шотландия и Уэльс получили дополнительные права самоуправления, для которых были сформированы новые шотландские и уэльские институты, а для последних – построены здания. Национальные вопросы снова всплыли в 2010-е годы на Шотландском референдуме, также их причиной стали неокончательное отсоединение Восточной Украины, традиционная несговорчивость Фландрии и усиление каталонских претензий на суверенитет. На момент подготовки этой книги еще не вполне ясно, что из этого получится.

Первые три волны завязаны на конфликты между народами, которые учреждают себя в качестве наций, и монархической властью или, как в Нидерландах и Швейцарии, наследуемыми Regenten (правительствами) либо regimentsf?higen Familien (семействами, способными к правлению). Четвертая волна состояла в отвержении многонациональных национальных государств.

Здесь не место теоретизировать или объяснять развитие национальных государств как таковых. Наша задача – локализовать их хронологически и понять их влияние на столицу. Однако нам нужны какие-то ясные критерии. Прежде всего мы занимаемся здесь не вопросами национализма и национальной идентичности, а вопросами формирования государственной власти.

Государство является национальным государством, когда заявляется, что его суверенитет и власть проистекают из нации (или народа). Хотя претензии на существование в качестве нации часто, особенно в Европе, оказываются производными от определенной интерпретации прошлого, власть суверенной нации открыта будущему и не связана генеалогией или традицией. Суверенная власть нации относится к эпохе Модерна. Учреждение национального государства, поскольку его власть распространяется на все общество, которым оно правит, может считаться порогом, преодолев который страна вступает в Модерн[77 - Этот аргумент разработан в моей книге «Мир» (Therborn G. The World. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. P. 54 ff; Терборн Й. Мир. Руководство для начинающих. М.: Изд. дом ВШЭ, 2015).]. Его противоположностями являются государства, которые принадлежат князю на основании «божественного права» или «мандата небес», в силу легитимного престолонаследия или же завоевания. Два этих полюса не исчерпывают собой исторический перечень человеческих политий, однако их противопоставление в общем и целом определяет то поле, в котором национальным государствам пришлось себя учреждать. В Европе, впрочем, достаточно давно сформировалась концепция территориального королевства, принадлежащего тому или иному князю, но отделимого в качестве географического понятия от его правящей семьи. В Азии это было не так; Османская империя и Империя Моголов были династическими названиями, как и Чосон (нынешняя Корея). Слово «Китай», «Чжунго», имело территориальное значение, однако использовалось также, например в Корее, для обозначения династии[78 - Wang Hui. China from Empire to Nation-State / transl. M. Gibbs Hill. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2014. Ch. 2.].

Когда государство становится национальным? Преемственность в истории европейского государства усложняет ответ на этот вопрос, зачастую требуя выделения временных отрезков разной длины. Весьма важным аспектом этой преемственности является специфический европейский процесс, в ходе которого княжеское правление могло постепенно превратиться в чисто символическую монархию. Даже случай Франции не дает безальтернативного ответа. Конечно, революция 1789 г. и ее последствия сделали Францию в итоге национальным государством, однако сама ключевая дата или даже год остаются спорными. Например, в 1880 г., когда Национальное собрание должно было определить День Нации, у него было по меньшей мере одиннадцать вариантов[79 - Amalvi C. Le 14-e Juillet // Les lieux de mеmoire. Vol. I. La Rеpublique / ed. P. Nora. Paris: Gallimard, 1984. P. 424.]. К их числу относился и наиболее подходящий, с моей точки зрения, а именно 20 июня 1789 г., когда третье сословие Генеральных штатов превратило себя в Национальное учредительное собрание. Выбранная в итоге дата – 14 июля 1789 г. (взятие Бастилии) – стала, вероятно, разумным компромиссом, скромным способом почтить память революционного народа Парижа.

В парижской иконографии зачаточная национальная черта была заметна уже при монархической гегемонии ancien rеgime. Когда главным улицам начали в XVII в. давать официальные названия, некоторые были названы в честь государственных деятелей, не являвшихся членами королевской семьи, таких как Ришелье, Кольбер и Мазарини; позже некоторые были названы именами старейшин купцов и глав гильдий, а в 1780-х годах даже именами таких писателей, как Расин и Мольер[80 - Hillairet J. Dictionnaire historique des rues de Paris. Paris: Editе par les editions de Minuit, 1963. P. 38.].

Одним из первых городских завоеваний революционной нации стало упразднение раздвоения на Париж и Версаль как город королевского двора. Штаты были созваны в Версале, и именно там французская нация учредила себя в качестве нации. Именно в здании неподалеку от королевского замка в Версале третье сословие преобразовало себя в Национальное собрание, в Зале малых удовольствий (Salle des Menus Plaisirs), и принесло Клятву в зале для игры в мяч (Jeu de Paume) – не расходиться, пока у нации не будет собственной конституции. Эта пространственная раздвоенность внезапно закончилась в октябре 1789 г., когда процессия разгневанных парижских рыночных торговок и марш чуть менее рассерженной парижской Национальной гвардии заставили короля и его двор вернуться в Париж, в Тюильри. Национальное собрание последовало за ним, обосновавшись в Манежном зале (Salle de Man?ge) того же самого королевского дворца.

Революция привела к огромной волне иконоборчества, у которой, впрочем, были некоторые прецеденты[81 - Древнеримский процесс под названием damnatio memoriae включал уничтожение портретов и статуй (мертвых или смещенных) «плохих императоров» и удаление сведений о них из исторических записей (см.: Varner E. From Caligula to Constantine: Tyranny and Transformation in Roman Portraiture. Atlanta: Michael C. Carlos Museum, 2000).], и в этом она напоминает более поздние коммунистические революции и антикоммунистические контрреволюции. Когда революция положила конец ancien rеgime – после кратковременной контрреволюционной Реставрации 1815–1830 гг., – дореволюционная топонимика и система памятников уже не вернулись, в отличие от некоторых частей посткоммунистической Европы, но и революционный запал тоже через какое-то время иссяк. Площадь Людовика XV стала площадью Революции, местом гильотины и казни Людовика XVI. В 1795 г. Директория дала ей сегодняшнее имя – площадь Согласия, которое было отменено на небольшой промежуток времени Реставрацией. Площадь Трона стала площадью Опрокинутого трона, чтобы потом закрепиться в качестве площади Нации. Королевская площадь утратила статую Людовика XIII, а после краткосрочной вахты в роли площади Федератов (армии Национальной гвардии) стала мирной площадью Вогезов, в память о первой провинции, которая приняла участие в военной кампании 1799 г. Реставрация, конечно, восстановила ее исходное монархическое название, но потом проиграла. Площадь Людовика Великого стала в конечном счете Вандомской площадью, а Людовик XIV был заменен Аустерлицкой колонной, сделанной по образцу древнеримской колонны Траяна. С ее вершины во время Реставрации сняли победоносного главнокомандующего (Наполеона), но позже вернули. Бастилию снесли. Вместо нее возникла площадь Бастилии с ее Июльской колонной, увенчанной Духом свободы, которую возвели в 1830-х годах в память о жертвах Июльской революции.