Белый конверт

А производительность труда у нас даже очень высока т.к. каждый занимается тем делом, которое ему нравится и так уж заложено в человеке, что в большинстве случаев, ему нравится то, что у него лучше всего получается. И к тому же, каждый осознает, что он трудится в первую очередь во благо себя, а его благо, это благо нашего маленького общества. Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи.

– это конечно все прекрасно, но есть неоспоримый факт. Фаланстеры распадаются, а новые после того бума когда они росли как грибы и не создаются. Как не крути, а проблема системная. И сейчас и 150 лет назад наблюдается один и тот же процесс.

– вот ты с самого начала хорошо сказал, что мы в цитадели, а чего хочет каждый находящийся в окружении?

– наверное вырваться из окружения.

–так точно товарищ. Вот они и вырываются и мы выйдем, но непременно развернутыми знаменами революции и под аккомпанемент автоматной очереди.

Мы должны их поблагодарить. Искренне поблагодарить ведь они вырвали нас из застоя, они способствовали развитию идей больше, чем кто либо из наших теоретиков и высшим выражением нашей благодарности будет если мы поволочем их за собой, вопреки их желанию, в то светлое и справедливое, врата которого во многом, они и сделали осязаемым для нас.

Безусловно в 90-ие годы, они рассчитывали что коммунисты выродятся вместе с выродившимся государством, однако они сами того не желая способствовали нашей метаморфозе. Разбив тот кокон, в который мы сами заточили себя и который не давал нам развиваться, преобразовать общество в восжеланную, предначертанную нашими поступками форму, идти за своей целью. Да он нас защитил в трудные времена, но он же и заточил нас в объятия государства и эти же объятия, сжимая нас как тиски, раздавливали все ростки нашего движения к великой цели всего человечества.

–ваша революция лже революция, ее конечная цель сыты рабочий. В этом видите вы счастье народа. Я видел счастье народа и его довольное похрюкивание в грязи. какое мне дело до счастья народа, разве он не счастлив? Были ли его стоны когда ни будь от боли, а не от удовольствия ? я хочу от него лишь красоту. поскольку в среду обитания человека непременно входит другой человек, то его красота, его способность понравится мне, такой же приоритет для меня как и нетронутая дика природа. чистый воздух. Мягкая кровать . вкусный кофе и т.д. а ваше счастье лишь дерево перед моим окном, загораживающее вид звездного неба и я хорошо заточил топор.

–опыт друг мой. Набитые шишки, дают нам возможность не наступать нате же грабли.

– мечтать, конечно не вредно, но надобно бы мечтания делом подкреплять.

–на то вас и позвал. Завтра на известной квартире состоится прием в наши ряды еще одного бойца. Ваше присутствие в высшей степени желательно.

–мы и так рискуем всем, находясь сегодня здесь подставляться из за глупых ритуалов это вздор. – «Р» от волнения вскочил с места и возмущенно замахал руками при этом, что та бормоча.

Уговоры длились мучительно долго. Ф. Успел всучить на по брошюре, которую сразу же не открывая запихнул в карман. мой усталый взгляд блуждал по огромной комнате наталкивался, отскакивал и снова напарывался на сомнительной художественной ценности портрет мужчины с седыми завивающимися волосами который насулив брови капризно смотрел через наши головы в окно где журчал фонтан и в воздухе витал сладкий запах цветов.

Убийство

Была уже темно, собирался укладываться спать, когда в окно постучался Р. Жестами дал знать, чтоб я оделся и вышел. В прочем, уже через минуту, мы ехали по неизвестному мне адресу.

– надо встретиться со здешними, как бы нам этого не хотелось, но без их помощи никак не обойтись. Мне стоила многих усилий, что бы выбить нам встречу с глазу на глаз, нельзя оплошать, человек он видима очень боязливый. Говорить буду я, ты постой для вида, что тебе отлично удается, ты даже мне хорошо знающему тебя, на минуту невольно внушаешь уважение.– Он засмеялся и потрепал меня по плечу. Сцена выглядела очень вымучена и не то что бы ни скрывала его взволнованности перед встречей, но наоборот, выпячивала ее.

Мы подошли к огромной гниющей туше заброшенного завода. Пробираясь через руины и кусты, нас наконец окликнули. Это был низкий довольно упитанный человек лет сорока.

– не совру что рад встречи, но коли так уж вышло, давайте быстрее изложите в чем смысл встречи и разбежимся.– он и в самом деле говорил очень быстра, не договаривая слова и при этом нелепо выкрикивая их будто, опаздывая на поезд был готов разбежаться, запрыгнуть на него и еще на прощание помахать нам рукой.

Его лицо искривилась, словно он впервые в жизни пробовал улыбнуться. Из за его плеча торчала голова Р, с такой же гримасой на лице. он хотел закричать, но его снова ткнули ножом в бок и снова и снова, пока его тело безвольно не повисла на руке Р.

– ну что ты смотришь на меня. Ну, предупредил бы заранее, о причине нашей прогулки, ты же не пошел бы, а одному мне копать могилы без тебя совсем не привычно. Ты сам выбрал этот путь и не забывай самая красивая и широкая дорога всегда ведет на эшафот. В этом смысле судьба нам хорошо платит. Я схожу за лопатами, а ты смотри, что бы он ни убежал. Да ну тебя улыбнулся бы хотя бы.

Не знаю долго ли он отсутствовал, но мне казалась, что я пробыл с этим трупом целую жизнь и не было в мире людей более близких, чем я и этот труп. Хватит ли воображения, что бы представить, допустить на секунду, что это тело когда та было наполнено жизнью. Что когда та внешний мир умудрялся протиснуться в его череп, через эти крохотные глаза и укутавшись его мыслями засыпать. Что только один миг соприкосновения с красотой, или страхом могли заставить его грудь биться чаше. Я больше поверю, что минуту назад он был мясом на прилавке, от которого отгоняли мух, чем признаю в нем, что ни будь от живого и все же я никак не могу найти существенной разницы между ним и мной. Право я был его зеркалом, а он моим, воротившийся Р. совсем чужим, третьим лишним, а он никак не хотел этого почувствовать. Чем больше он говорил, тем отчетливее я осязал пропасть на одном краю которого стоял Р, а на другом я и мой уже закадычный труп. Велика ли трагедия, умер человек, который полчаса назад вовсе не существовал даже в виде трупа. Может трагедия не в его смерти, а в том что я стал жалким толстяком. Нелепой гримасой, Ножом кромсающим тело, Каплями крови на листьях инжирового дерево. Или все гораздо хуже и в самом деле не была никакой трагедии? Хотел выжать из себя сопереживания, но мертвым он был мне ближе, чем живым.

– К твоему сведению, его же товарищи свалили на нас это грязное дело. Прознав о его намерениях упаковать нас всех в клетку и сдать властям. Устранить угрозу не решились, как говорится «свобода или смерть» к счастью в этом случае смерть не наша. Вот и пришлось нам исправлять чужие промахи. Диву даешься как из за этого толстячка, чуть все дело не полетела в тартарары, а в придачу и наши головы. Вон там и зароем, слишком большая честь ему, по более с ним возится. Пока ищейки по следу дойдут до нас, мы будем в таком дерьме что они будут самой незначительной проблемой для нас. Пойдем ко мне, приглашаю на окрошку. Решил поиграть в Пруста. Приготовил блюдо из детства. жаль его, написал кучу книг, а все только и помнят абзац с круасаном. Не знаешь, кровь отстирывается? А то всю куртку замарал.

Нет я не знал отстирывается ли кровь.

Дорога к Р. была долгой. Мучительно долгой.

Р. устроился не на много лучше меня, но было видно, что он приложился к каждому уголку коморки. В этот вечер все было кстати. Грязный диван, не менее грязный скрипящий пол, низкий стол, два сгорбившихся человека над столом, кислая похлебка, труп у стен заброшенного завода. Мы вместе были одной целостной картиной и все тонули в ночь. Откуда бы ему взяться, но чувствовался домашний уют.

– знаю, что я должен понимать, но все же, никак не могу понять. Вот в этот момент ты ешь суп. Правда? а вот и нет вроде одно и то же но между моим, ты ешь суп и твоим, я ем суп целая непреодолимая для человеческого ума пропасть. И никакими методами ее не перепрыгнуть. Кто та из наших великих говорит что даже отрицание это более высокое понятие о изучаемом чем предыдущее ибо оно обогатилось его отрицанием и Таким путем должна вообще образоваться система понятий, – и в неудержимом, чистом, ничего не принимающем в себя извне движении получить свое завершение. Но следуя этому методу, мы преумножаем и выводим на качественно новый уровень наше представление, а не его познание которое имеет относительную связь с самим объектом познания и носит исключительный характер. Так как один и тот же путь приводит двух субъектов, так сказать познающих к разным результатом и различие кроется отнюдь не в объекте а даже наоборот в субъекте, то есть различие в познаваемом исходит из различии в познающих. Таким образом, истина как вещь в себе то есть восприятие субъектом самого себя остается в стороне от нашего пути и мы продолжаем познавать сами себя то есть это метод выведения истины о себе. Вот как Михаил Пселл поясняет природу познания. Познание занимая среднее положение между предметом познания и познающим, свою исходную точку имеет в познающем, вращается вокруг познаваемого предмета и становится соответствующим для познающего. Знания же сами по себе не меняют положение вещей, но остаются в сознающих; существующие же вещи не отступают от своей природы. Для него так как существует бог существует и истина сама по себе то есть истинная природа вещи от которой она не отступает. Но что делать нам так сказать людям лишенным такой великой благодати как вера. Если допустим что нет бога хотя допускать следовало бы обратное , нет и истинной природы вещей и они существуют никак не иначе как в представлении познающего. Мы не познаем мир а творим его. Во истину Бог это ключ способный как отворить так и закрыть дверь перед носом. Не смейся сам знаю, что в голове у меня черти что и полный беспорядок но Беспорядок это то же одна из форм порядка. Ньютоны до этих мыслей доехали на автобане науки, а я лазил по горным тропам, на которые возможно еще не ступал и никогда не ступит, полет мысли ни одного человека и сам Ньютон, не подозревал об их существовании, а этих троп миллионы и они скрыты в нас самих.

Друг мой, нам очень не повезло мы живем в переходном периоде мы уже не принадлежим прошлым и при этом мы так же не можем отождествлять себя с будущими и что хуже будущие люди не сочли бы нас за своих и более того вряд ли нашли бы существенные отличия между нами и нашими предшественниками.

Если призадуматься не мы одни так невезучи, все и во все времена жили в переходном периоде между до меня и после меня. Вот причина почему мы так неуютно чувствуем себя здесь. Вот почему меня так сильно тянет в прошлое там нет этой зыбкости этой невыносимой мной мимолетности. В эту секунду сходятся две вечности прошлое и будущее и между ними я не одной из них не принадлежащий. Эта композиция небеспричинно напоминает мне весы и в какую бы сторону я не склонился в первую очередь это будет уклонением от себя.

Говорят, может еще не говорят, но вполне следовало бы, что бог не создал Другова бога, а только свой образ. Неполноценное существо и мы как его творение подражая своему прообразу, обречены создавать неполноценное и в самом деле мир это отражение отражения. Вот почему ничто не совершенно сказал бы иной циник, но не я, я лишь скажу что совершенно все что существует одним только фактом своего существования. К примеру, эта ложка. Из бесчисленного количества возможностей не существовать она существует единственная и неповторимая и при том в моих руках, это ли не чудо. «Но как же» скажешь ты, а если не скажешь то непременно подумаешь « как ты можешь считать ее идеальной когда вон она вся изогнутая, в царапинах да трещинах, еле справляется со своей примитивнейшей задачей» но я скажу, что у нее нет никаких, даже самых примитивных задач, это ты надумал всякие цели и клевешешь, разочарованный тем что бедная ложка не хочет подстраиваться под твое представление о ней. Но мой друг разуй глаза, она бессмысленно, не более и не менее чем ты и даже когда она распадется на атомы, она превратится в нечто столь же бессмысленное и по сему столь же идеальное. Существование единственная причина всего существующего.

Мимоходом распрощался с Р. и пошел. Через час ли, но меня осенила мысль, что я должен не проста идти, но еще и куда та прийти и не проста куда та, а к себе домой. Это было не выполнимой задачей. Доковыляв до лавочки у подъезда рухнул как… нет во всяком случае не как убиты. Я уже видел как падает убиты, как нечто превращается в противоположное в противоестественное былому. Единственное чему я на самом деле хорошо научился у жизни это скрывать свое и угадывать его безумие. нелегкое однако дело но его я освоил его безукоризненно хорошо. Было время когда я ужасно боялся разоблачения особенно в толпе. Баялся что они раскусят мою лож, мою жалкую игру в нормальность. Прогонят брезгливым смехом за чедушную попытку. Но сейчас я почти безукоризненный, Изредка мои демоны возвращаются навестить старого друга и тоска кошкой прокрадывается в душу, как же она мурлычет нежась и пуская когти в нее. еще немного и поверю в будущее и тогда прощай безумие которое я скрывал всю жизнь. точнее укрывал как тлеющий огонь которому только предстоит разгореться. Но в эту ночь как прежде мы честны друг пред другом и в свидетели нам этот клен нелепо выпячивающий себя. Приготовься сейчас забросаю тебя плоскими речами, встану перед зеркалом и зачитаю всю правду, написанную морщинами на моем лице, всю правду про твою глупость и тщетность как отвратна брать у тебя, загребая и выгребая и еще более брать брезгливо со снисхождением. Кто та соврет, что слышал твой нежный и хрупкий голос, а я скажу, что услышал от тебя лишь чавканье и хруст костей. Даже не заикнусь, что ты глубока и непостижима лишь скажу, что мутная вода умело скрывает дно и непостижима все в чем нечего постигать. И даже в эту ночь, когда нечего скрывать все сказанное будет клеветой о тебе, но правдивым рассказам о рассказчике.

Все это время дворник убирающий листья, останавливался опершись подбородкам на метлу и качал головой, наверное сочтя меня за пьяницу. Может ли он знать, что даже в сравнении с пьяницей, я выхожу проигравшим. Счастливый человек, ему есть кого осуждать и тыкать пальцем. Боже мой, как я мог быть так слеп. Как же я умудрился прожить стока лет и не заметить этого. Ведь в самом деле, даже такой как я может отслужить нормальную жизнь. Я могу приемлемо хорошо исполнять какую ни будь работу. Могу жениться на почти любимой женщине. Завести не совсем скучных друзей. Праздновать странные дни, с почему та не чуждыми мне людьми. Как я мог быть так слеп. Я могу все это в самом деле могу. незачем меня мучить и мне незачем вымучивать. Надо будет это обдумать, но не сейчас, я не доверяю этому клену. Но ему меня не провести не в этот раз. Слишком часто я поддавался на величественные образы таких вот кленов, заслоняющих весь горизонт.

Встреча

Не могу вспомнить, не могу восстановить ту чарующую красоту, которая дала уверенность в правильности «моего дела». Которая возбуждала ту могучую страсть не повинуясь которой я чувствовал себя предателем, самым гнусным, жалким преступником. То мгновенное, могучее движение души, инерцией которой и является все последующие действия. Я по-прежнему вижу правильность суждений и воззрений во имя которых и следуя которым совершаются наши действия, но не могу воссоздать в памяти, вновь почувствовать то наслаждение которое сопровождала прикосновение к этой истине. Истина, приютившая мои надежды, манившая меня пламенной звездой, оказалась серьгой в ее ушке так беспощадно разбрасывающая отколовшиеся от нее лучики света.

Фаланстер. Встреча. Стол. Хмурые, оживленные, веселые лица. Шум. Гул. Вылетающие как пули из извивающихся губ слова. Умные, вкрадчивые, напыщенные, глубокие, непонятные, ненужные.

–охарактеризуйте жизнь одним словом.

–ненужная.

Точная, неумолимая как контрольный выстрел. Кроткая, насмешливая улыбка тонкой красной линией растекается по ее лицу. Одиноко белой луною мерцающая сережка освещает ее оголенную шею призовая к поцелуям.

Ненужная. Жизнь нужна каждому существу, но жизнь существа не нужна.

Сигаретный дым. Пар горячего кофе в бороде. Смех.

Красная тряпочная скатерть. Ее ноготь, сквозь свеже прожженное, еще теплое сигаретное пятно, нервно вгрызается в стол.

Дверь. Стужа. Затерявшееся в суете – пока.

–ты не с нами?

–нет, я жду мужа.

Выжал из себя отговорку. Бросил в них, что та невнятное, что бы отделиться.

Мужа нет.

пошел за ней.

Темные переулки, словно корчившиеся от боли перерубленные червяки.

Стук ее шагов тиканьем часов отзываются во мне. Часов отсчитывающих последние мгновения, предсмертные судороги моего прошлого.

Ее силуэт расплывается в темной мути. Тонкий сладкий запах ее духов. Хочу вдохнуть в себя весь воздух земли. Вдохнуть ее. Наполнить свою кровь ею. Жить ею. Захлебнуться ею.

среди назойливо оживленной улицы маленький сквер. Этот одиноко распростертый вдоль улицы оазис тишины, притягивал одиноких.

В уединении пропахшем сырой землей и только-только зацветшими деревьями в пятне света сидела «Т». Фонарный свет словно выкрал ее из тьмы и стыдясь своего преступления неутомимо мигал, то возвращая, то снова выхватывая ее из объятий темноты не выдерживая соблазна и в то же время ревнуя ее к чужим глазам. Она сидела погруженная в свою печаль. Не замечая как капельки слез скользили по ее лицу, обвевая ее скулы, что бы прильнуть к кончикам ее губ. Она иногда обводила губы языком, упиваясь своей тихой скорбью.

Я мог бы подойти, попытаться утешить ее, но она была так прекрасна в своей глубокой грусти. была бы она так совершенна без этой глубокой печали? Не улетучилась бы все это великолепие? Не испугалась бы застывшее в великолепии мгновение ее ясного ума, ее нормальности ?

Все колышется, мигает, мерцает, все кипит в движении, в брожении постоянно меняется, обновляется, убивает, разрушает себя и возобновляется, самовоспроизводится. Все охвачена хаосом страсти, но все же находит покой в противодействии, в силе других находит свою истинную сущность. Через силу других познает сама себя.

Все служит познанию себя и пропусканием через свои чувства становится познанным. Внешний мир соприкасается с субъектом, становится познанным субъектом через противодействие. Сопоставления представления объекта о себе представлению субъекта о нем же.

И все это, что бы быть ненужным.

Встала. Отряхнулась. Уверенными шагами пошла в мою сторону. С спокоенным взглядом приласкала мое детское смущение. Вышла в свет, где шумели машыны, и лилась разбавленная нормальностью прокисшая жизнь.

Днями на пролет шатался по городу где должна была, могла была быть она, высматривая знакомое, желанное лицо, в мелькающем, безразличном, неразличимом потоке человеческих лиц и каждое встреченное, промелькнувшее безобразным напоминанием, насмешкой лицо требовала просила, молила ее. Мой взгляд натыкаясь на лица человеческих существ, обезображенных моим безразличием, отскакивал от них пытаясь спрятаться в желанном , в знакомом , в родном и проскользнув по ней, мой взгляд ошарашенный прильнул к ее чертам, словно после долгих странствий, томимый неудержимой жаждой путник к водопою, не боясь что эта непривычная, страстно холодная свежесть разорвет его сердце на клочки от счастья. И я не замечая никого упивался ее свежестью, ее грустью, так красиво так тонко отображенной улыбкой. Поддавшись ее весенним чарам, я сам улыбался ей всем лицом, каждым Движением души и тела хотел выразить эту улыбку.

Подошел. Она сказала какую та нежность и ребячески засмеялась. Ее тихи, спокойный голос разливался по моей душе симфонией счастья.

Забастовка

Паровое дыхание чугунных легких. Терпкий запах стали, в котором угадываются загнившие в сменах часы, затупленные мысли, придавленные судьбы, увядающие жизни.

Угнетает не сама усталость, не проделанный труд, а предвкушение завтрашнего труда, предвкушение безысходности, неизбежности. Бессмысленный круговорот бессмыслицы.

Забастовка. Несколько сотен людей перед воротами завода. Наполненные робкой суетой, сами наполняют гулом соседние улицы. Встал у края этого человеческого изгустка, где она становилась реже, разливалась на маленькие лужица, на отдельные капельки. хотел почувствовать себя частью всего этого великолепия частью происходящей «драмы». Они были сплоченны единой страстью еденными переживаниями, злобой, единой волной того шторма который бушевал в народе и каждый из них всецело чувствовал себя народом.

Вопрос невзначай.

– как что? Забастовка не видишь?

–Бунт до первых синяков.– спохватился второй за возможность уколоть своей насмешкой и попытался спрятать в усах надменную презрительную улыбку. Нет конечно хочется сопереживать- продолжил он почувствовав в выражении лица собеседника надобность в оправдании.– и сопереживал бы но к сожалению я знаю их почти каждого по отдельности. И скажу вам народца более забитого, смирного, подлого, не шядящего друг – друга трудно сыскать.

– дурак. мы и за тебя сражаемся. От добытых нами прав, поди не откажешься. Мы и о тебе и о рабочем деле думаем, стары ты дурак.

–эх если бы вы могли думать, так еще не о своем желудке а о ком нибудь еще. Но проблема не в этом а в том что в толпе нет мысли, есть обида злоба но мысли нет. Что в него крикнут, то оно и выкрикивает. За эту мысль и будет хвататься, да еще так по детский неосознанно, с таким остервенением, что не сможет превратить ее в свою, не будет охвачена им, а лишь иллюзией ее обладания. И когда толпа рассосется, рассеется и мнимое чувство обладание идеей превратится в еле припоминаемый привкус, всякое приобретенное толпой превратится в утрату приобретенного индивидом.

Его голос затерялся в резком оживлении рабочих. Всю людскую масса, будто от дуновения ветра комок пыли, выдула с территории завода и от края мы оказались в самой гуще.

–сейчас начнется – закричал мне в самое уха и калыхаясь вместе с толпой, довольный поправил усы над улыбкой.

Десятка сплоченных единым порывом человек с шиитами, вонзаются в толпу, словно кулак в дряхлый живот. Толпа пятится. Корчится от боли. Рассыпается.

Несколько секунд нас нес в себе этот поток, но ее плотность разредилась, я снова почувствовал собственную волю в своих движениях. Как бы быстро мы не бежали нас все ровно подпирали убегающие еще быстрее. Переулок. Кисть запыхавшегося усача в моей руке. Тяну его в переулок. Пытается отдышаться в три погибели. –иду… иду – вырывается вместе с отдышкой.

оторвались.

Кладбище. Застывшие в смеренном в вековом ожидании лица. Украдкой посматривающие на каменную шкатулку, в которую при жизни пытались заточить бога, а теперь ждут спасения из своего вечного заточения.

Каменная громадина острием своего – купола – пытающаяся проткнуть небо. Своей размеренностью. Четкостью своих углов, строгостью своих форм, олицетворяющая мнимую незыблемость всего тлеющего, угасшего в этих застывших лицах.

Забежали внутрь. Приторный, настырный запах благовоний. Величественные, безмятежные образа. Сладки запах меда, от одиноко догорающих свечей. Лунный свет ресницами ангела, сачился через окна – бойницы купола. Нависший над головой лоскуток охваченного золотой лихорадкой небо. Небом в котором есть Христос, смотрящий с сочувствием на молящего, с задранной головой в отчаянии, устремившего в него взор. Словно говоря – да я тоже жил. Потерпи немного. Я все понимаю мой бедный малыш.– Понимания, сочувствия ищет молящий, а не любви. Любовь возможна лишь между равными. Кто мог бы пожалеть бога как самого себя и быть им любим.

– ее величественная красота осталась в прошлом,– защебетал словно молитву приглушенным голосов усач – на ее месте, вместе с ветхостью приходит грусть и следы зубов времени, которые никак не скрыть. Нет, не повторить те чувства, которые испытывал крестьянин, войдя в это великолепия. То благоговение перед этой красотой, которая заставляла в бессилии падать на колени. И придавленный этим куполом к своей нищете, выдавленный из жизни в потустороннее, человечество все еще не смеет взглянуть жизни в глаза. А жизнь блудница и как бы она не была страстна с тобой, как бы она сама не желала тебя, все равно возьмет с тебя плату. Но платить мало кто хочет. Так и умирают девственниками, пряча голову под этим куполом. перекидывая свои надежды, свои устремления в несбыточное.

Расстались с усачом близкими незнакомцами.

Свидание

Она лежала напротив меня. Ее дыхание обволакивала ласкою мое лицо. Она вдыхала в меня исторгнуты ее легкими, пропитанный страстью горячий воздух, наполняя меня нежностью. Пелена ее век не скрывали буйной, неудержимой страсти, гаряших в ее глазах. Лицо застывшее в спокойствии, и только еле заметно двигающиеся брови выдавали тот рефлексивный процесс, который кипел в ней. Она хотела что та сказать. Губы двигаясь лениво, устало, едва заметно касались моих губ и произнесённые, еле прошептанные, прозрачные слова, пропадали во мне, затеряясь в моих чувствах. Терпкий запах, сладких духов, кожи, пота, теплого дыхания.