Проклятие книжного бога. Город Ирий

"Ты не хочешь быть убийцей. Ты не хочешь терзать свою мать. Так вот, я оставлю её в живых. Но… каждую ночь, когда ты уснёшь, я буду приходить к тебе в сны."

М почувствовала, как её дыхание стало учащённым. Этот момент был решающим. Каждую ночь. Как бы страшно ей не было, она понимала, что выбор был сделан за нее, и теперь не было пути назад.

"Я буду приходить в твои сны и делать с тобой всё, что захочу. Ты будешь моим пленником, и твои кошмары будут настолько реальными, что ты не сможешь отличить их от настоящего мира. Ты будешь страдать. Но зато твоя мать останется жива."

М ужаснулась. Но какое у неё было право отказываться? Если она откажется, Тень всё равно уничтожит её мать. Она сжала зубы и выдохнула.

М медленно кивнула, даже не понимая, что она делает. Страх снова охватил её. Возможно, она выбрала худшее из возможных путей.

"Ты будешь моей," – Тень прошептала это слово с жуткой ласковостью, как обещание, от которого не было спасения. "И теперь ты никогда не будешь одна."

Тишина снова заполнила подвал, но в этом молчании было нечто более зловещее. М почувствовала, как её тело словно застывает на месте, не в силах пошевелиться. Все звуки, которые когда-то были обычными, теперь звучали как далекие эхо. Печальный, но неизбежный факт: Тень теперь была частью неё.

М не могла уйти от этой мысли. "Каждую ночь." Этого было достаточно, чтобы её разум окончательно сломался.

Время пришло. И вот, когда ночь достигла горизонта, её глаза медленно закрылись, и она оказалась в этом аду, где Тень была её повелителем. Сначала она ничего не заметила, но затем – она почувствовала, как мир меняется. Все стало реальным. Боль, страх и темные силуэты, что подходили всё ближе и ближе.

С каждым сном она начинала понимать, что её мир больше не будет прежним.

***

Мать сидела в своей комнате, прижимая ладони к ушам, но звуки из подвала не умолкали. Это были не просто крики. Это были ужасающие, искривленные звуки, полные боли, страха и отчаяния. Иногда они переходили в смех, но этот смех не был от радости. Он был пустым, искажённым, глубоко зловещим. Мать пыталась не замечать этого. Это было проще, чем думать о том, что на самом деле происходит. Ведь, если она начнёт думать, воспоминания снова вернуться. Она знала это.

Ночью она всё чаще прибегала к снотворному. Только так удавалось выжить в этом доме, где каждое шевеление в темноте заставляло её сердце замирать. Она выпила таблетку, а затем и ещё одну. Запила это водой, и попыталась забыться в пустом сне. Но в момент, когда её глаза уже начали терять фокус, она услышала его.

Тот голос.

– "Мамочка… мне больно…"

Голос был чистым, ясным, с каким-то детским отчаянием, что врезалось в её душу. Она прижала ладони сильнее, но он всё равно проникал. Было невыносимо слышать его. Это был голос М. Но это не могла быть её дочь. Нет. Она была уверена, что это невозможно. Её дочь была в подвале. Её дочь умерла в ту ночь, когда убила отца. Это была правда. Это была реальность.

Но крики продолжались.

– "ПОМОГИ МНЕ! МАМА"

Её тело будто сковало от страха. Женщина встала с места и пошла к шкафу. Там, среди пустых таблетниц, она нашла бутылку. Закрыла глаза, заливая раствор снотворным, выпила, и в тот же момент пыталась убедить себя, что это всё не важно. Понимание того, что она творит, вызвало у неё тошноту, но она зажмурила глаза, словно пытаясь заткнуть свои внутренние чувства.

Она снова легла в постель, взяла бируши и вставила их в уши. Тишина. Внешний мир исчез, и теперь ей оставалось только погрузиться в сон. Через несколько минут она почувствовала, как её тело становится тяжёлым, а глаза постепенно закрываются. Внезапно, всё исчезло.

Она заснула. И с каждым мгновением, когда её сознание поглощало тьма, она пыталась убедить себя, что всё правильно. Она поступала правильно. Если она не будет слушать, если она закроет глаза и уши, то сможет избежать правды. Это было легче, чем столкнуться с тем, что её дочь – это не она. Она больше не была её дочерью. Чудовищем. Чудовище должно быть в клетке.

Глава 4. Книга смотрит на меня

Третий день.

Третий день, как дверь наверху осталась закрытой.

Металл цепи уже давно стёр кожу до мяса – теперь каждый вдох уже не жёг, М привыкла к этой боли. Запах ржавчины и гнили витал в подвале, как призрак. М лежала на боку, изогнувшись в неестественной позе, и считала капли, медленно падающие с трубы на бетон.

Кап… кап… кап…

Иногда казалось, что это отсчёт её жизни.

Тишина наверху была не просто тишиной – это была мёртвая пустота. Ни шагов. Ни звона чашки. Ни шороха. Даже холодильник, казалось, затих. Дом будто вымер.

"Может быть… она мертва?" – пронеслось в голове.

"Нет," – отозвался голос, её голос. Или уже нет? – "Ты бы почувствовала запах."

И в тот момент – словно в ответ – стены подвала зашевелились. Тени, безликие, обрели черты. Сначала неуловимые, как морок: едва заметное движение в углу глаза. Потом – ясные. Явные.

У стены вытянулась длинная чёрная рука, упираясь в потолок. Её пальцы растекались, как масло, цепляясь за воздух. Из темноты выдвинулась шея. И следом – лицо.

Безглазое. Рот до ушей. Улыбка шире, чем должна быть.

"Она забыла тебя," – прошипели тени, сливаясь в одно дыхание, похожее на шорох дохлой листвы. – "Сначала она боялась. Потом – стыдилась. Теперь – просто живёт. Без тебя."

М сжалась. Попыталась закрыть уши руками, но звуки лились прямо внутрь. В голову. Под кожу.

"Ты ей – напоминание. Твоя кровь на её руках. Твоя боль – её зеркало."

Где-то наверху глухо что-то упало. Может, стакан. Может, она снова напилась. Может… ей просто всё равно.

Тени стали ближе. Они обвили её ноги, медленно поднимаясь вверх, как корни древнего дерева, готового поглотить.

"Ты – ошибка. Ты – проклятие. Но…" – один из голосов изменился. Стал чуть тише, но глубже. Бархатный. Опасный. – "…ты – сила."

М не шевелилась. Только губы задрожали. Слёзы начали течь вновь. Они стекали в рот, солёные, противные.

"Ты ведь уже знаешь, что можешь управлять ими. Помнишь?"

М зажмурилась. Но перед глазами – вспышки. Воспоминания. Первое – как в темноте, во сне, тень коснулась её руки. Второе – как в ярости она сжала кулак, и лампочка на улице взорвалась.

"Ты не просто пленница. Ты – хозяйка."

Тени хором засмеялись, и их смех был глухим, как раскат грома под землёй.

М подняла руку – дрожащую, испачканную засохшей кровью и грязью – и потянулась к ошейнику. Пальцы не слушались. Тело было измотано. Но внутри что-то трепетало. Что-то неугасшее.

"Я не хочу быть чудовищем…" – прошептала она.

"Ты уже им стала," – ответила тень, обвивая её запястье. – "Но чудовище может быть свободным."

Она сжала цепь. Из раны потекла кровь. Капля упала на металл – и цепь завибрировала. Лёгкий звон, едва слышный. Тени заволновались, закружились, как стая ворон.

"Я не могу," – прошептала М. – "не могу …"

Почему? Потому что хорошие девочки сидят тихо? Потому что ты заслужила это?" – засмеялись тени. Их смех был похож на треск ломающихся костей, на хруст ногтей, сдираемых до мяса.

М судорожно вжалась в бетон, будто могла исчезнуть внутри него. Внутри груди что-то выло, застряло между горлом и сердцем. Переставай плакать. Ты должна быть сильной.

Но что значило "быть сильной"? Смириться? Терпеть? Молчать?

«Я не хочу…» – прошептала она. Шепот утонул в плесени и холоде. – «Я не хочу быть… этим».

Но темнота вокруг зашевелилась. Она не просила. Она не приказывала. Но всё равно они пришли.

Тени. Сгустки мрака, чернее ночи, плотнее воздуха. Они тянулись к ней, как ручейки ртути, собирались в пальцы, в лица, в глаза, которые не мигали.

«Ты уже одна из нас», – сказали они, и голос их был в ней. Не рядом. Внутри. Как заноза, как игла под ногтем.

М отвернулась. Закрыла глаза ладонями, но даже сквозь них видела их силуэты. Она вспомнила. Всё. Три года назад – первый раз. Тогда она просто разозлилась. Тени пришли по зову её боли. По крику, который она не произнесла.

И они сделали это.

Сломали собаку. Маленькую, злую псину, которую мать притащила, чтобы она "охраняла подвал". Её лай сводил М с ума. В ту ночь она только хотела тишины.

Она не приказывала.

Но тени… сделали всё за неё.

После этого – каждый раз, когда в ней рождалась злость, обида, страх – тьма отвечала. Всегда. Готовая. Сильнее с каждой ночью. Голоднее.

«Ты боишься себя», – прошептала одна из фигур,сползая вниз у самой стены. Губы её были ниточками, чёрными, как обугленные вены. – «Боишься, что тебе понравится».

М утопала в рыданиях. Слёзы жгли глаза, как кислота. Она сжала ладонями лицо, пытаясь выцарапать из себя всё это. Всё. Всю тьму. Всю злость. Всю себя.

«Я не монстр…» – хрипло выдохнула она. – «Я просто… я просто хотела быть любимой…»

Смех – тянущийся, эхом, как цепь, волочащаяся по полу.

«Любимой?» – произнесли тени в унисон. – «А когда ты была любимой, М? Когда тебя целовали в лоб, когда пели колыбельную? Или когда тебя посадили в цепь и закрыли за дверью? Где тогда была любовь?»

М закричала. Закричала так, что голос разорвался, как старая ткань. Она схватилась за ошейник, застывший на её шее, как клеймо. Кровь сочилась между звеньев. Под пальцами пульсировала боль.

«Нет!» – закричала она в темноту. – «Я не буду… Я не позволю вам…»

«Но ты уже позволила», – сказала другая тень, склонившись к ней. Из чернильного силуэта вытянулась рука – её пальцы касались шеи М, будто ласково, будто утешая. – «Ты позволила нам расти. Каждый раз, когда тебя предавали. Каждый раз, когда ты кричала в пустоту. Мы – единственные, кто слушал».

Тело дрожало. Мысли лопались одна за другой, как мыльные пузыри.

М подняла глаза.

«Я просто хочу… свободы…»

«Значит – выбирай»

«А если… если я откажусь?»

Тьма затаилась. А потом – вспышка. Воспоминание.

Отец. Его синий, перекошенный рот. Его глаза, мёртвые, как лед в проруби.

«Ты знаешь», – произнесли тени. – «Ты знаешь, что будет, если скажешь "нет"».

Металл затрещал.

Ржавый хруст. Сдавленный крик. Потом – щелчок.

Ошейник упал на пол, оставив на шее глубокий, кровавый след. Глухой металлический звук, как последний удар колокола, возвещающий конец чего-то великого… и начало чего-то более страшного.

М сидела на холодном полу, тяжело дыша. Грудь ходила ходуном. М вцепилась пальцами в кожу на груди, проверяя: действительно ли она дышит сама? Не сквозь хрип стальных колец, не прерываясь на всхлипы. Её руки обвисли, шея болела, пульсировала, будто теперь, когда исчез груз, тело отказывалось верить в свободу.

Она прижалась лбом к холодному полу. Его шероховатость обжигала, как лёд. Пальцы дрожали. Лопатки ныли.

Свобода.

Но не облегчение.

А страх.

Всё, что держало чудовище взаперти, теперь исчезло. Всё, что удерживало ЕЁ – рассыпалось. А тьма внутри ликовала.

«Ты свободна», – прошептали тени, обвиваясь вокруг щиколоток, как змея, как напоминание. – «А теперь… иди.»

Она почувствовала, как внутри что-то рвётся.

«Мама…» – выдохнула М, и губы сразу треснули от сухости. – «Мне нужно… к маме…»

Грудь сдавило. Боль в рёбрах была невыносимой.

Но она знала: уже третий день мать не спускается. Уже третий день наверху тишина. И в этой тишине – страшнее всего.

М оттолкнулась руками. Руки подогнулись под весом тела, как гнилые ветки. Её мышцы были как резиновые жгуты – дрожащие, безвольные.

Но она поползла.

Один дюйм. Второй.

Тени хихикали. Но не мешали. Они просто смотрели. Ждали.

Каждое движение было агонией. Колени стучались о бетон, кожа рвалась, обнажая багровую мякоть.

«Ты глупая», – шептал внутренний голос. – «Ты могла бы позвать нас. Мы бы подняли тебя за один миг…»

«Нет», – сквозь стиснутые зубы. – «Я должна… сама…»

Она не верила в себя. Не верила, что найдет там наверху мать живой. Но она не могла не идти.

Каждая ступень была как скала. Грубая, покрытая плесенью и пылью, холодная, будто выточена из зимы.

М цеплялась пальцами за кромки ступеней. Пальцы сдирались в кровь. Кожа лопалась. Кровь оставалась за ней, как след.

– «Мама…» – прошептала она снова, на пятой ступеньке.

Темнота сзади зашептала:
– «А если она не хочет тебя видеть?»
– «А если она рада, что ты сгниёшь здесь?»
– «Ты всё равно виновата, помнишь?»

М зажала уши ладонями. Заплакала. Но не остановилась.

– «Ты… моя мама…» – выдохнула она, – «Ты… жива…»

Шестая. Седьмая.

Тошнота накатывала волнами. Она чувствовала, как тело сдаётся. Но что-то – нечто – держало её в этом адском ползке.

Не страх. Не надежда.
Любовь.

Глупая, больная, обречённая.

Она хотела убедиться. Увидеть. Хоть одним глазом. Жива ли та, кто был последней связью с человечностью.

Восьмая ступень. М дышала , как загнанный зверь.

– «Мы можем помочь», – шептали. – «Мы можем сделать тебя сильной. Можем дать тебе сильные ноги. Можем вырвать дверь. Сломать всё…»

– «Нет», – выдох. – «Я… не… чудовище…»

Девятая. Десятая.

Слёзы уже не текли – глаза пересохли. Мозг плыл. Казалось, ступеньки движутся под ней, как эскалатор, только в обратную сторону.

Одиннадцатая. Один рывок – и нога соскользнула. Она ударилась подбородком. Звёзды в глазах. Железный вкус крови.

Но ладони схватились за край. Она зацепилась. Подтянулась. Как зверёныш.

Последняя. Двенадцатая.

Дверь. Ржавая. Тяжёлая. Почти глухая.

М приложила ухо.

Ничего.

Потом – скрип. Наверху. Едва слышный. Но был.

Сердце забилось.

Она застонала и вытянула руку. Рукоятка. Холодная. Едва дотянулась. Дёрнула.

Щелчок.

Дверь отворилась. Щель. Свет. Осторожный. Как рассвет после многолетней ночи.

М на секунду зажмурилась. Свет резал глаза, как нож.

Пол под ногами казался живым. Он дышал, пульсировал – каждый шаг отзывался в теле, будто по венам вместо крови текла ртуть. М вскарабкалась из подвала – точнее, выползла, как раненое животное. Она почти не чувствовала ног, их больше не было – только онемение, судороги и липкое месиво крови и плоти. Но М уже не замечала этого. Её грудь сдавило от предчувствия, будто вся тяжесть подвала теперь перекочевала в воздух, наполняя каждый сантиметр дома липкой, душной тревогой. М едва держалась на ногах, но всё же добралась до кухонного проёма, опираясь на стены, как на старые кости. Пальцы скользили по обоям, оставляя за собой следы крови и грязи. Наконец – она дошла. Остановилась на пороге.

Кухня.

Та же, и совсем другая.

Свет тусклой лампочки качался под потолком, словно привешенный на виселице. Пол в пятнах. Не то ржавчина, не то… она не хотела думать, что. Воздух был густой и пах плесенью, пеплом и чем-то тёплым, гниющим.

Мать сидела за столом.

Слишком прямо.

Слишком неподвижно.

Лицо – белое, как вымытая кукольная маска. Губы высохли, потрескались. Глаза не моргали.

М подалась ближе, дрожа всем телом. Что-то в воздухе било по коже – невидимыми плётками, как статическое электричество. И тогда она увидела.

У матери не было глаз.

Из глазниц прорастали стебли – живые, зелёные, тяжёлые от зёрен. Пшеница колыхалась, будто дышала сама по себе. А внутри зёрен что-то шевелилось. Словно они были не растениями, а яйцами. Глазами. Ожидающими.

М всхлипнула. Шагнула назад – но взгляд упал на стол. На его поверхности – царапины. Сотни. Нет – тысячи. Они пересекались, накладывались, создавали узоры, похожие на древние руны.

Но посреди хаоса – слова.
Вырезанные чем-то острым.
Ровные. Повторяющиеся.
Как мантра.

«Книга смотрит на меня»

В груди всё сжалось. Она понимала. Что-то случилось. Слишком долго она была внизу. Слишком поздно.

Мать дернулась.

Голова наклонилась набок – рывком, неестественно, как у сломанной куклы.

Из раскрытого рта послышался смешок. Сухой. Глухой. Словно старые листья шуршали в гортани.

«Маааааа…»

Голос был не её. Не человеческий.

М отшатнулась, ударившись лопатками о дверной косяк.

Тени за спиной зашипели:

– Сожги это место.
– Очисти огнём.
– БЕГИ.

М дрожала. Слёзы лились по щекам, скапливаясь на подбородке.

Она не хотела. Она любила свою мать. Даже если та бросила её. Даже если оставила гнить в темноте. Даже если…

Но это было уже не она.

Не человек.

М развернулась к ящику стола. Дёрнула.

Спички.

Всё дрожало в руках. Первая – не зажглась. Сломалась.

Вторая – вспыхнула и обожгла пальцы. М вскрикнула, выронила её.

Третья…

Тень наклонилась к её уху:

– Пожалуйста.

М взмахнула рукой.

Пламя прыгнуло. Будто ждавшее.

Оно вцепилось в занавески, как в плоть.

Полыхнуло.

Огонь побежал вверх, облизал потолок, двинулся по стенам, как дикий зверь. Воздух загудел – старый дом начал дышать, кашлять, стонать.

Мать не кричала.

Она смеялась.

Громко. Дико. Как будто внутри неё поселился хор.

Пока пламя лизало её лицо, пока волосы сгорали, а кожа трескалась, она не молчала.

И только тогда М смогла сдвинуться с места. Не по своей воле – просто ноги вдруг поддались, мышцы напряглись, и она бросилась прочь.

– Я бегу? – удивилась она, даже не веря себе.

Каждый шаг был словно удар молотом по стеклу – по её слабым суставам, по иссохшим мышцам. Но она двигалась. Быстро. Слишком быстро.

Слишком нереально.

И только когда вылетела за порог, споткнулась, упала в мокрую траву, вдохнула холодный воздух – только тогда поняла: это были они.

Тени. Опять.

Они вложили силу в её ноги. Они повели её телом. Они вытащили её – не ради неё, а потому что хотели сохранить сосуд. Инструмент.

– Я не хочу быть их частью… – простонала она, прижимаясь щекой к земле.

Позади трещал дом, и в пламени, казалось, слышался шёпот – не матери, нет. Их.

– Ты выжила. Потому что мы этого хотели.
– Ты теперь одна. Но не совсем…

М закрыла глаза.

Слёзы катились по щекам, смешиваясь с грязью.

Она выжила.

Но свобода пришла не по её воле. Её тело горело от ожогов, мышцы слабы, дыхание прерывистое. Сердце колотилось в висках, кровь не спешила нести жизнь – только боль и холод.

Глава 5. Добро пожаловать в ОБМ

Когда она очнулась, мир казался чужим и холодным. Пахло больницей, а тело было обездвижено. М не могла встать – слишком много ожогов, слишком слабые мышцы, и ужасная усталость.

Свет внезапно вонзился в глаза, а моргание казалось пыткой – один раз, второй… Веки слипались, словно налитые свинцом, а тело гудело болью, будто тысячи ржавых гвоздей вонзились под кожу, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться. Каждое движение было словно удар об стену, но даже попытка шевельнуться оказалась тщетной.

Металл холодный и жесткий впился в запястья – тяжелые наручники, ледяные на ощупь, безжалостно сковали руки, прикованные к железным перилам кровати. Холод полз по венам, наполняя пульсирующей тоской.

Голова раскалывалась на тысячи осколков, сознание плавилось, а губы жгло, будто по ним провели раскалённым железом – они были потресканы, сухие, будто выгоревшая земля под палящим солнцем. Язык казался запекшимся, жестким и пересохшим.

Палата вокруг казалась чужой и безжизненной. Белые стены, покрытые трещинами и пятнами от старой краски, казались будто бы отдалённым эхом прошлого, выхолощенным и холодным. Сквозь маленькое оконце за решёткой пробивался тусклый солнечный свет, но он не согревал, а только усиливал ощущение пустоты и заброшенности. В углу стоял металлический столик с ржавым подносом, на котором лежали стерильные инструменты, чьи формы казались чуждыми и угрожающими.

Воздух был тяжёлым, пропитанным смесью антисептика и чего-то жгучего, почти неуловимого – то ли гарью, то ли страхом, что нависал над этим местом. Непонятное тревожное ощущение, словно время здесь течёт иначе, а стены слушают и запоминают все звуки, в том числе и те, что исходят из глубин сознания.

В полумраке палаты перед глазами мелькали смутные образы – пылающие языки пламени, родные черты матери, колосья золотой нивы и детский смех. Они лились, словно вода через треснувшую плотину, натыкаясь на барьеры забвения и боли.

В углу комнаты стояли двое. Один – в строгой форме, с холодным, неподвижным взглядом, другой – в штатском, но с уверенностью и властностью, которая говорила больше, чем простая одежда. Это были полицейские. Следователь и оперативник. Тени, которые пришли сюда не для утешения, а для решения вопросов, от которых нет спасения.

Один из них сделал шаг вперёд, его тень удлинилась и застыла прямо перед ней. Сердце М забилось так громко, что казалось – оно рвётся вырваться из груди, удары отдавались эхом в висках. Холодный страх прокатился по телу волной.

– Доброе утро, Марианна, – произнёс один из них. Голос – не сочувственный, не враждебный. Просто холодный. – Нам нужно задать тебе несколько вопросов.

М не ответила. Только медленно повернула голову. Боль прошила позвоночник, но она ничего не сказала.

– Ты находилась в доме, который сгорел. Одно тело. Подозрение на поджог.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть на неё внимательнее.

– Ты помнишь, как начался пожар?

М молчала. Кольцо на её пальце – кольцо отца – было странным образом холодным. Как будто оно знало, что произойдёт дальше. Но М молчала,не зная с чего начать… что она убила отца? Или с того ,что ей управляют тени? Или со странной надписи на столе?

– Если ты нам не поможешь, ты сама знаешь, как это закончится. Дело серьёзное. Против тебя – всё. Улики. Свидетели. И огонь. Ты одна осталась в живых.

М снова закрыла глаза. Сердце билось как у загнанного зверя.

В этот момент в палату вошла медсестра. Молодая, с гладко зачёсанными волосами, лицо почти кукольное. В руках – лоток с лекарствами.

– Простите, господа, – сказала она мягко, – но пациентке нужно ввести обезболивающее. Очень срочно. Её состояние критично.

Полицейские переглянулись. Один из них кивнул:

– Хорошо. Но мы вернёмся через полчаса.

Когда они вышли, медсестра закрыла дверь.

Повернулась к М и вдруг наклонилась к самому уху:

– Если хочешь выжить – не говори больше ни слова. Ты нам нужна.

М едва успела приподнять брови. Что?

В уколе, который медсестра молниеносно ввела в вену, было что-то другое. Что-то, что сразу же начало затуманивать сознание.

Глаза потемнели, шум крови стал глуше. Последнее, что она увидела – белый халат. И тень – как будто за спиной медсестры вырос кто-то в чёрном.

Перед тем как провалиться в забытьё, она услышала:

– Всё будет хорошо. Мы рядом. Всё, что тебе осталось – это принять свою роль.

М очнулась в тишине, которая звенела, как натянутая проволока.

Сначала пришли звуки: капля воды где-то в темноте, глухой скрежет, будто коготь чертил по камню. Затем – тяжесть тела. Оно было словно чужое. Горячее в одних местах, ледяное в других. Она медленно разлепила веки. Мир качнулся, как плохо пришитая занавеска в ветреный день. Потолок был каменным. Неровным, с белыми прожилками, похожими на вены. Он дышал.Или это просто она дышала. В нос ударил запах влажной земли, крови и старого металла. М попыталась пошевелить рукой. Кожа на предплечье тянулась странно – будто бы новая. Ожоги? Они зажили. Но не до конца. Боль осталась – приглушённая, как будто проходила сквозь вату.

Где я…?

Попыталась подняться. Не смогла. Тело не слушалось.

М сидела, облокотившись о стену пещеры, камень под спиной был холодным и неровным. Пальцы дрожали. На ней – бежевая форма, грубая, как мешковина, с пустой нашивкой на груди: ни имени, ни номера. Чужая. Обезличенная. На ногах тяжёлые армейские берцы, будто в насмешку над её обожжёнными ступнями.

Перед ней – два мужчины.

В той же камуфляжной бежевой форме. Тела крепкие, лица закрыты очками и масками. Они были – чистыми. Без запаха. Без лиц. В руках – оружие. Один держал пистолет, направленный прямо ей в грудь. Другой – стоял чуть дальше, но смотрел с тем же спокойным, холодным вниманием, каким смотрят на дикое животное, которое могут приручить… или застрелить.

М вздрогнула. Сердце заколотилось.

– Ты очнулась— сказал один, голос низкий, глухой. Как будто говорил не из горла, а из глубокой шахты.

М пыталась заговорить, но во рту пересохло. Казалось, язык стал деревянным.

– Что… что происходит…?

Первый из мужчин шагнул ближе. Он говорил без эмоций, ровным тоном, как будто зачитывал инструкцию из операционного протокола.

– Ты находишься в секторе 4-B организации ОБМ.

Ты была доставлена сюда из госпиталя №19 после пожара.

Состояние: критическое. Вмешательство требовалось немедленно.Теперь ты стабильна.