скачать книгу бесплатно
И они, должно быть, пришли к тому же выводу: пора отпустить меня с миром. Все молча повернули головы в сторону декана. Тот, почувствовав решительную минуту, заёрзал на стуле, с холодной твёрдостью направил взгляд опять куда-то в стену, мимо моего уха, заговорил вежливо и сухо:
– Вы не сдали вступительных экзаменов по живописи. Приёмная комиссия считает, что вы недостаточно подготовлены для обучения в нашем институте.
Тут мне, по всей вероятности, надлежало повернуться и выйти в дверь. Но я стоял. Стоял не потому, что был оглушён. Нет, я, разумеется, ждал только такого решения. Но как повернуться и выйти? Какое слово сказать на прощание? До свидания, прощайте? Бросить что-нибудь возмущённое или просто молча отвернуться?
– Вы хотите что-то сказать? Наверное, возразить нам? – спросил член комиссии с аскетическим лицом.
Они ждут возражений. А почему бы и нет? Терять нечего, так пусть хоть послушают.
– Да, хочу сказать, – ответил я и сам удивился своему хриплому голосу. – Я хочу задать одни вопрос. Как быть таким, как я?
Декан болезненно сморщился, недоуменно пожал плечами. Член комиссии с аскетическим лицом продолжал разглядывать меня с грустным вниманием. Остальные с покорным терпением склонили головы: что делать, придётся выслушать.
– …Таких, как я, пол-России, на семьдесят процентов страна состоит из деревень и таких городишек, как Густой Бор. В них нет художественных училищ, нет студий… Вы восхищались теми, кто сумел уже научиться. Я сам ими восхищаюсь. Но почему они должны быть счастливее меня? Только потому, что жили в больших городах?
Тревоги последних дней, отчаяние, унизительное ощущение чужеродности в стенах этого института, стыд за своё невежество, злость на этих умных, безупречно вежливых людей – всё это прорвалось в бессмысленный и озлобленный бунт. Может быть, я не так складно говорил, как потом припоминал, даже наверняка нескладно, быть может, более решительно упирал на своё «я», на собственное безвыходное положение. Кажется, упомянул об окопах, в которых мне приходилось торчать в то время, как другие сидели в училищах перед мольбертами.
– Что мне делать? Я не меньше, чем другие, люблю рисовать, не меньше других хочу стать художником. И только им! Как мне поступить?..
– Не лучше ли вам подать заявление не в институт, а в художественное училище?
– В училище? Но мне, во-первых, не семнадцать лет. Пять или – сколько там? – четыре года в училище да пять лет в институте. А кто будет меня кормить в течение этих десяти лет? Вы вправе мне отказать. Вправе, не спорю. Но ведь, трезво судить, после этого у меня один путь: обратно, в свой Густой Бор; где нет ни студий, ни училищ…
Я говорил, меня слушали, не перебивали, нисколько не выражали возмущения по поводу моей необычной выходки. Наконец я излил всё.
Член комиссии с лицом доброго Мефистофеля обернулся к режиссёру:
– Вы помните, я вам показывал одну из его работ. Там что-то такое чувствовалось. Я говорю об этюде… Он обратился ко мне, уставшему, угнетённому, желавшему только поскорее уйти. – Там изображён пустырь с изгородью под серым небом.
– Козий выпас, – буркнул я.
– Козий выпас, вот видите…
И все снова почему-то поглядели на мои штаны.
– Да, там что-то было, – после некоторого молчания согласился режиссёр.
– Знаете что, товарищи. – Член комиссии сначала в одну, потом в другую сторону повернул свой хрящеватый нос. – У меня есть предложение: в порядке исключения принять… Разумеется, с испытательным сроком, на месяц.
– Положение таланта на глухой периферии незавидное, – осторожно поддакнул другой.
– Медвежий угол, – вставил декан и впервые за всё время поглядел мне почти дружески прямо в глаза.
– Как-никак фронтовик.
– Надо учитывать и то, что молодой человек, по всей вероятности, не может рассчитывать на помощь состоятельных родителей.
– Принимаем, – наконец произнёс режиссёр.
Все в ответ облегчённо закивали головами.
– Помните, что принимаем условно. Месяц испытательного срока подскажет, оставить вас или освободить от обучения.
Я опомнился, когда оказался за дверьми.
– Ну, что? – подскочила ко мне Эмма Барышева.
Я недоуменно развёл руками:
– С испытательным сроком…
– Приняли?
– Кажется, да.
– А ты ещё хотел уезжать!
Из-за дверей раздался громкий голос:
– Исмаилов!
Паренёк-татарин вздрогнул и несмелым шагом подался к двери.
– Этого уж должны принять, – сказала ему вслед Эмма Барышева.
– По живописи у него не совсем, – заметил кто-то.
– Зато рисунок крепкий. – Барышева повернулась ко мне. – У тебя ведь по живописи, если честно говорить, хуже.
– Да, да, – искренне согласился я. – Примут, обязательно.
Мне хотелось, чтобы приняли всех, чтоб в такой день ни одного человека не было обиженного.
Исмаилов пробыл в комнате приёмной комиссии недолго, каких-нибудь десять минут. Его обступили.
– Как?
– Принят?
– Да что молчишь?
На узком к подбородку и широком ко лбу лице – смятение, потемневшие губы вздрагивают. Он отрицательно покачал стриженой головой.
– Нет, не принят.
– Почему?
Он пожал плечами.
– Но что сказали?
– Молод, сказали. Могу ждать, сказали. Сказали: по живописи плохо…
– Да как же плохо? Разве у тебя хуже Бирюкова?
Чёрные, полные горестной растерянности глаза татарина скользнули по мне.
– Он фронтовик. Я не фронтовик. Разве можно спорить? Я не спорил…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
