скачать книгу бесплатно
– Может, дедушка, может, – вздохнула Ксения, осознавая, что ей предстоит пережить, если Василий начнет мотаться за ней по всей стране, но все равно стоит попытаться сделать хоть что-нибудь.
Весь день они обсуждали подробности возможного переезда и трудности, с которыми предстоит столкнуться. Они решили, что лучше всего поехать в Самару, так как там жила двоюродная сестра Григория Акимовича, которая определённо приняла бы на время родственника, да и Ксении там работа найдется, больницы во всех городах есть, да и люди повсюду хворают. Григорий Акимович даже сходил на почту и послал сестре телеграмму.
Через несколько дней ближе к вечеру в дверь их дома постучали. Ксения вышла на порог и увидела Василия с большим букетом гладиолусов. Он встал перед ней на колени и стал простить прощения:
– Я погорячился, клянусь тебе, больше не повторится! Не уйду, пока не простишь!
– Перестань, Василий, – попросила Ксения. – Что за странные драмы ты разыгрываешь? Как ты можешь меня шантажировать жизнью близких людей, а потом просить взаимности? Как ты деду моему в глаза посмотришь? Я ведь ему все рассказала.
Ксения уже хотела развернуться и закрыть дверь, но увидела шагающего к ним деда.
– Тьфу ты, – сплюнул под ноги Георгий Акимович. – Жених нарисовался. Вставай с карачек, пойдем в дом, по-мужски поговорим, с глазу на глаз.
– Дед, мы сами решим…
Василий, быстро сориентировавшись, постарался взять ситуацию в свои руки и, поднимаясь с пола, произнес:
– А вот это, Григорий Акимович, верно. Так правильно будет, все можно решить в спокойном диалоге, выслушав обе стороны, здесь я с вами полностью согласен, – он прошел в дом, держа в руках охапку цветов.
В этот момент заговорило дворянское происхождение Ксении.
– В диалоге? – повернувшись к Василию и гневно сверкнув глазами, возмутилась она. – Ты мне такое наговорил, а теперь диалоги? – ей многое хотелось сказать, но чтобы дед не услышал.
Григорий Акимович повернулся к Василию, взял из его рук букет и передал Ксении.
– Иди, поставь в воду, а мы пока потолкуем.
Они присели за стол, и дед в упор уставился на ухажера.
– Чего ты дуркуешь? Разве по-другому за женщиной ухаживать нельзя?
– Да, все так, – согласился Василий. – Только как иначе, если она бежит от меня?
Вскоре в дверь постучали.
– Дедушка, – заглянула Ксения в комнату. – Почтальон телеграмму принес.
Ксения передала клочок бумаги, где сообщалось, что приезду Григория Акимовича в Самару все будут рады и с нетерпением ждут его. Дед широко улыбнулся.
– Вот видишь, – обратился он к Щемилову. – Мы уже город из-за тебя поменять собрались, меня сестра с радостью ждет.
– Вот и хорошо! – поддержал Василий. – Вы съездите в гости, а у нас с Ксенией появится возможность присмотреться лучше друг к другу, иначе проявить себя, без оглядки на родственников. Ведь может она именно из-за вас замуж не выходит, боится вас без опеки оставить?
Григорий Акимович опешил от такого заявления, но в глубине души он и сам это понимал. Отчасти Щемилов был прав, Ксения действительно находилась в зависимости от старого деда.
– Может и так, – выдохнул дед. – И мне действительно стоит проветриться, съездить к сестре.
– Никуда я тебя не отпущу, – заявила Ксения. – Ты мне нужен здесь. И никуда не поедешь!
– Но ты же сама просила меня уехать? – удивился старик.
– Я не просила тебя уезжать одного, речь шла о нас, да и то это было два дня тому назад, а теперь я передумала.
Старик пожал плечами и, не попрощавшись с Василием, ушел к себе в комнату, бурча под нос.
Ксения, раздраженная происходящим, вытолкала Василия за дверь, а сама решила пораньше лечь отдыхать, так как следующую рабочую смену ей придется напрягаться за двоих, отрабатывая позавчерашний отгул.
Она долго ворочалась, не в силах уснуть, дурные мысли посещали ее, и то, что сказал Василий, болезненным отголоском стучало по вискам. Ксения слышала, что точно так же за перегородкой ворочается и не спит дед.
Утром она пораньше поднялась и отправилась на телеграф, чтобы выслать тетке новую телеграмму с извинениями и сообщением о том, что поездка Григория Акимовича к ней отменяется.
Жизнь начала входить в обычное русло. Ни в этот день, ни в следующий Василий Щемилов рядом с Ксенией не появлялся, и она подумала, что его настойчивость и желание приударить за ней окончились.
Наступило воскресенье. Григорий Акимович, как всегда в благодушном настроении, отправился в Покровский собор, зашел на клирос. Началась служба. В многозвучии сливались голоса. И вдруг в храме появились люди в форме. Всех безо всяких разборов арестовали, кроме Никольского. Красногвардеец внимательно посмотрел документы старика и, извинившись, отпустил его.
Дед вернулся домой побледневший и хмурый. Он заглянул в комнату Ксении и сказал:
– Ты спрашивала, что я думаю о Василии Сергеевиче?
– Спрашивала.
– Я думаю, внучка, тебе надо выходить за него замуж и не откладывать это событие на долгое время. Как своей женщине, Щемилов даст тебе для жизни все необходимое.
– Дед, ты чего? – удивилась такой перемене Ксения.
– Слушай, что говорю, – строго ответил дед. – Иначе ты и себя, и меня погубишь.
То же самое Ксения услышала днём позже, в больнице. Клавдия Николаевна, старшая медицинская сестра, поманила её пальцем в дальнюю комнату, которую использовали под склад, и шепотом стала рассказывать:
– Вчера арестовали главного врача, Петра Васильевича, только потому, что он до революции принадлежал к дворянскому сословию. Я своими ушами слышала, как комиссар произнёс, тыкая револьвером: «Пошевеливайся, дворянская рожа!» Извините, деточка, но послушайте меня, выходите за вашего огэпэушника. Не раздумывайте, вы же тоже дворянского рода.
– Зачем вы так говорите? Вы же его совсем не знаете? – возмутилась Ксения.
– Только так вы сможете уберечься.
– Что значит уберечься?
– Сохранить жизнь, милочка, себе и своим близким! – ответила Клавдия Николаевна и добавила: – В нашей больнице вы последняя из дворян.
Ксения ничего не ответила, но задумалась. По городу прокатилась волна арестов. Людей хватали дома, на улице, в учреждениях. Жители города шепотом обсуждали, как избежать ареста.
Все эти дни Василий к Ксении не приходил, не звонил, и ей не хотелось верить в то, что все происходящие в городе события как-то перекликаются с ней и с Василием Сергеевичем Щемиловым.
После работы она снова решила съездить к Зухре, чтобы развеять сомнения по этому поводу, но, подойдя к дому гадалки, увидела, как люди в форме сажают ее в воронок.
Старая цыганка поймала печальный взгляд девушки и, узнав ее, успела выкрикнуть:
– Не тяни с замужеством, а то и тебя посадят…
Вскоре вновь появился Василий Щемилов. Он продолжал как ни в чем не бывало приходить к ней на работу, приносить цветы, и все чаще по вечерам провожал Ксению до дома, и это для нее становилось обыденным явлением. Однажды вечером Василий предложил пройтись через парк. Она поняла, что в парке он опять полезет с поцелуями, однако отказываться от прогулки не стала. Как она и предполагала, на плохо освещенной аллее Василий прижал ее к стволу дерева и стал жадно осыпать поцелуями. Ксения, уперевшись руками в его грудь, пыталась оттолкнуть, но он крепко обхватил ее и повалил в траву. Ксения уворачивалась от его губ, но он впился в них так, что шансов сопротивляться не осталось. С Ксенией происходило что-то доселе незнакомое и необъяснимое ее скромным воспитанием, стыд смешался с наслаждением, и она будто летела далеко-далеко в бесконечные звездные дали, что Василий конечно же заметил.
Потом они вдвоем лежали на траве, и Ксения смотрела в звездное небо и пыталась осмыслить ситуацию. Слезы, вызванные то ли смущением, то ли первым сексуальным опытом, а может непониманием того, что ждет ее дальше, самопроизвольно текли по щекам. Василий приподнялся над ней и, глядя на Ксению, раскрасневшуюся и смущенно оправлявшую юбку, заботливо прикрыл ее своим пиджаком:
– Ну чего ты, глупенькая, плачешь, давай лучше подумаем о том, когда свадьбу назначим?
Она вздрогнула от его вопроса.
– Свадьбу?
– Свадьбу! – подтвердил Василий. – Или ты все еще думаешь, что я несерьезен в своих намерениях? Да я тебя всю жизнь свою жду, и никакую другую рядом с собой даже представить не могу.
Ксения положила голову на его грудь. Она думала о словах Зухры и о том, что она нагадала: «В доме будет всё рушиться, вас посетят недуги. Болезни. Ты родишь мальчика после переезда в другой город. Обижая других людей, муж твой будет получать ответные удары. Иногда они будут в виде проклятий». Ксения опять заплакала. В парке начал шуметь ветер, разметая листья. На небе сгущались тучи.
– Когда свадьбу назначим? – повторил Василий свой вопрос.
– Когда хочешь, тогда и назначай! – с напускным равнодушием ответила Ксения.
– А я думал, мы вместе решим, это же важно, день семьи.
Ксения подняла голову и всмотрелась в его лицо.
– Ты правда меня любишь? – наивно спросила она, и Василий вместо ответа стал снова целовать ее, уже не встречая сопротивления. Потом, уткнувшись в ее волосы, прошептал на ухо: – Как же сильно я тебя люблю.
Начал накрапывать дождь. Быстро вскочив с земли и укрываясь пиджаком Василия, они побежали домой.
С момента их близости Ксения перестала избегать Василия, а наоборот, ждала с ним встреч и стала разрешать любить себя, отдавая инициативу ему в руки. Ксения его не любила, но он очень быстро расположил ее к себе, и она даже стала ловить себя на мысли, что ей очень нравиться быть с ним в близких отношениях. Именно в постели Василий взял над ней власть настолько, что Ксения подумала: может, это и есть любовь?
Со свадьбой долго не тянули и назначили ее на ближайший месяц.
По настоянию Василия Ксения, оставив дедушку одного в доме, переехала в квартиру мужа, которую он занимал на Советской улице, бывшей Николаевской, в самом центре города.
Дедушка загрустил и часто, по-старчески жалея себя, плакал. Кроме того, замужество Ксении повлияло на то, что он не мог более, пороча внучку своей набожностью, петь в церковном хоре. Да и негде было петь – власти закрыли храм, запретили ходить в него. Но долгими одинокими ночами Григорий Акимович зажигал свечу, доставал из-под половицы спрятанную в тайнике икону и тихонько пел молитвы, вымаливая для Ксении счастья. Его тихое, еле слышное пение очень походило на длинные страдальческие плачи. Ксения приезжала нечасто, выполняя долг перед дедушкой, который не оставил ее сиротой; теперь она платила ему ответной монетой заботы, в изобилии привозя самые лучшие, какие только могла достать, продукты.
Для самой же Ксении началась другая жизнь, совсем не похожая на ту, что она вела раньше – жизнь в достатке и комфорте. Единственное, что раздражало – телефон, по которому раз десять в день спрашивали Василия Сергеевича. Звонили постоянно, что самое неприятное, ночью, когда ей меньше всего хотелось, чтобы муж вскакивал из постели.
В семь утра за Щемиловым приезжала машина, и водитель сигналил под окнами что есть мочи, не давая соседям выспаться. Соседи осуждали Василия, сплетничали об их семье, но тихо, шёпотом, на кухне, так, чтобы никто не слышал, и только иногда Ксения ловила на себе их завистливые злобные взгляды. Сначала она не понимала, почему на неё так косятся, но всё объяснила коллега по работе, которая случайно в булочной услышала сплетню про Щемиловых.
В тот же день Ксения, встречая приехавшего с работы мужа, попросила водителя Петра не сигналить громко по утрам.
– Ты соседям спать не даёшь! Понимаешь или нет, они возмущаются, осуждают нас, можно, как-то потише?
– Ну и что? – ответил Петр. – Пусть пораньше встают, мы социализм строим, нечего им подолгу спать!
Водитель пообещал взять на заметку просьбу жены Василия, но продолжал вести себя так, будто этого диалога между ними не было, давая Ксении понять, что он не подчиняется ее указаниям.
Щемилов отвечал в Оренбургском ОГПУ за борьбу с религией. Был закрыт кафедральный собор во имя Казанской (Табынской) иконы Богоматери. Потом его стёрли с лица земли. Щемилов руководил взрывными работами. Снесли также деревянную Пантелеймоновскую церковь в Зауральной роще. И ещё снесли самую древнюю в городе Преображенскую церковь, построенную в 1750 году. В народе её называли «Золотым собором». На её месте решено было воздвигнуть водоканал с электростанцией.
Те церковные сооружения, которые не могли разрушить в силу крепости кирпича или по какой-либо другой причине, по приказу Щемилова отдавались под клубы, конторы, склады, производственные предприятия. Приспосабливая постройки для таких нужд, новые хозяева уродовали их архитектурный облик с помощью всяких пристроек, пробивали в стенах окна и дверные проемы.
Так, в Покровском храме сорвали купол, снесли колокольню. Решено было создать на базе этого помещения пуговичную фабрику. Всеми действиями руководил муж Ксении, и он придумал создать фабрику. Он лично выступил на атеистическом митинге и внёс предложение, которое поддержало руководство области, и вскоре в храме прорубили дополнительные окна, заколотили фрески фанерой, устроили цеха и привезли станки. Очень быстро набрали рабочий штат, и теперь уже в бывшем намоленном храме каждый день работало производство.
Как-то Василий пришел домой, а Ксения плакала после очередного визита к дедушке.
– Ты чего, что случилось?
– Грешно мы с тобой живем, – ответила Ксения. – Страшно мне так жить, безбожники мы.
Василий рассмеялся.
– Так, понятно, опять Григорий Акимович своими речами воздействовал на твою ранимую психику.
– Ну причем тут дедушка? – возмутилась Ксения.
– А притом, Ксюша, – начал Щемилов доходчиво разъяснять обстановку в стране. – Война государства с религией в самом разгаре, поверь, что в других городах ещё хуже. Там не только взрывают церкви, но и расправляются со священниками прилюдно. Попов расстреливают на глазах у прихожан. Как ты представляешь себе, что я пойду против власти?
– Не знаю, – плакала Ксения. – Но я боюсь, что нас Бог накажет.
– Но, – Василий, утешая, обнял жену. – Если нас не накажет Бог, то власть с нами разберется, и жить так хорошо, как мы можем себе позволить сейчас, уже не будем. И я Григорию Акимовичу ничем помочь не смогу, ты должна ему разъяснить эти вещи, так как он, продолжая сопротивляться установившейся власти и пропагандируя свои религиозные взгляды, ставит под удар не только себя, но и нашу семью, – он посмотрел жене в глаза. – И ты, Ксюша, в следующий раз, прежде чем говорить подобное, подумай о нас, о детях, которые у нас будут, об их благополучии, о статусе жизни, о своем дедушке тоже подумай, хочет ли он подержать правнуков в своих руках, или его, как угрозу для них, будет необходимо изолировать от общества.
Ксения все понимала, но дед воспитал ее так, что Бог в их жизни был всегда на первом месте, даже если об этом они вслух и не говорили. Но теперь из-за обстановки в стране Ксения стала считать, что муж прав, надо думать о ребенке, который скоро родится, но она об этом мужу пока ничего не сказала, и только постоянно в ее уме всплывали слова старой Зухры: «В доме будет всё рушиться, вас посетят недуги. Болезни. Ты родишь мальчика после переезда в другой город. Обижая других людей, муж твой будет получать ответные удары. Иногда они будут в виде проклятий». И эти проклятия Ксения все чаще видела в злобных взглядах и шепотках людей, осуждающих ее семью.
Очень трудно придется женщине в семье, если она не примет образ жизни и деятельности супруга, не станет полностью разделять его идеи, радости и печали. Вот так и Ксения, хоть и приняла Василия как мужчину, а его профессии стыдилась, как будто сама извозилась в той безбожной грязи, коей жил ее муж. Ей было стыдно перед людьми. Ксении слышалось, что все осуждают ее, шушукаются об их семье за спиной, плюют вслед. Эти мысли не давали ей покоя, она плакала, изводила себя тяжелыми домыслами. Верующие люди стали действительно проклинать суровость и безбожие ее мужа. Как и предсказывала старая цыганка, мало кто из них вникал, что это не его личная вина, а так выстраивается в реальном времени политика правительства. Таково веяние новой власти, с которой в жизнь каждого человека пришли новые правила поведения в обществе, в том числе и изменение религиозных ценностей; все зависит не от Василия, а от того, кто встал у руля правления и задает новый курс.
Весь город знал их семью. В булочной и в продовольственном магазине Ксения то и дело слышала шепот себе в спину: «Щемилов – сволочь!», «Васька – негодяй, чтоб его чума забрала! Чтоб ему пусто было! Чтобы он кровью харкал!» Ксения была беременна, но выносить ребёнка не сумела. Она принимала все очень близко к сердцу, и у неё случился выкидыш. Ксения рыдала и страдала от этого, свою боль выплескивала на мужа, словно он один на всем свете был повинен в произошедшем.
– Это от того, что нас все не любят! – говорила она.
Василий утешал как мог, по-своему.
– Давай не будем поддаваться панике. Выкидыш мог случиться не только от пресловутых людских проклятий, мало ли что они болтают, а от того, что ребенок у нас поздний. Надо было тебе в двадцать лет, Ксюха, за меня замуж выходить, и уже бы дети наши были большими. А теперь, милая, надо поберечь себя от всевозможных волнений, пройти курс обследования, пролечиться, и у нас все получится. И потом пойми одно, я выполняю приказы, если не буду выполнять их, то меня посадят, деда твоего посадят, а ты останешься на улице.
Но Ксения не слышала его и твердила одно.
– Перестань ты ломать церкви, перестань сажать батюшек. Иначе у нас все будет ещё хуже!
– Откуда ты знаешь?
– Мне цыганка нагадала, и я знаю, что людские проклятия могут сказаться на здоровье детей!
Он обиженно махнул рукой и произнёс:
– Ксюша, я – атеист. И во все эти штучки не верю. И тебе советую не верить и понять, что на здоровье потомства не хуже людских проклятий сказываются голод и нищета. Утри слезы и запомни, будут у нас дети, вот увидишь, будут здоровые, счастливые дети!
Ксения после этих слов немного поостыла. Но не потому, что Василий её убедил, а потому, что она вспомнила другое цыганское пророчество. Она вспомнила, как старуха сказала: «Ты родишь мальчика после переезда в другой город…»
– Давай уедем отсюда? Я не могу ходить по городу, где все знакомые люди нас ненавидят!
– Сейчас меня никто не отпустит, – спокойно пояснил Василий. – Но если я подготовлю замену, то можно попроситься и уехать отсюда, если уж тебе это нужно.
