скачать книгу бесплатно
– Ешь, ешь, а если не будешь кушать, мы тебе его в карманы положим. Мы – буряты, мы – самые радушные существа на этой планете, так что без подарков тебя не отпустим. Правда, бабушка?
– Совершенно верно.
– А груши для чего полезны? А, ба?
– Груши? А груши полезны для души.
Из конца салона был слышен заливистый хохот Лео и Беловой.
– Вот видишь, Кирюша, – сказала девочка и стала натирать ему мягкой грушей щеки, – если бабушка говорит, значит, так оно и есть.
– Замечательно. Я рад, но мне не хочется. Ну, правда, хватит.
– Хватит? Нет, не хватит. От подарков некрасиво отказываться. Правда, ба?
– Правда, правда, – подтверждала Старая Сэсэгма.
– Вот, видишь, я же говорю!
– Ладно, тихо. Послушайте лучше еще одну историю, – сказала старая женщина, – она как раз к месту будет. Вы же за этим сюда приехали? За историями? Я права, Кирилл? Кирилл, чего вы вертитесь, как уж на сковородке? Вы будете слушать?
– Да, да, я внимательно вас слушаю, – ответил Кирилл.
– А записывать Вы ничего не будете?
– Ну, если удастся, – и полез за тетрадью.
– Сэсэгма, не мешай ему, – сказала внучке Старая Сэсэгма.
– Хорошо, бабушка, только я ему лицо протру. Чтобы он у нас был чистенький и красивенький. Вот так, вот так, – приговаривала девочка, утирая Кириллу щеки и уголки губ краешками рукавов своей кофты, зажатыми в кулачках.
– Меня тоже зовут Сэсэгма, – сказала старая женщина. – Знаете, как переводится?
– Как? – спросил Кирилл.
– Цветок!
– Эта история случилась уже в наши дни, – начала свой рассказ Старая Сэсэгма. – Бурят из далекого забайкальского села, который овладел практикой Туммо…
– Что такое Туммо? – спросил Кирилл.
– Это практика, которая помогает раскрыть внутренний жар человека, – ответила старая женщина. – Так вот, приехал он по своим делам в Улан-Удэ. Стояла лютая зима. Повсеместно снуют буряты в шубах, в валенках и больших шапках. И представьте себе, вдруг среди них появляется тощий загорелый человек, на котором из одежды одна накидка из тонкого сукна, да штаны из грубой материи, похожей на мешковину.
Приезжий босиком, не спеша прогуливался по городу, рассматривал витрины и задавал прохожим вопросы. «Извините, не скажете, когда воины лало захватят весь мир?» – выспрашивал он у суетливых горожан. Прохожие от него шарахались. Женщина, увидев его в окно, в изумлении посмотрела на градусник, прикрепленный снаружи. Температура за окном была минус тридцать четыре.
Окончив свои дела, странный бурят возвращался к себе домой. Босиком по снегу подходил он к своему селению.
Люди здесь жили натуральным хозяйством и двери в своих домах не запирали на засовы, так как не знали, что такое воровство. Да и материальные ценности у них не имели почета. Главным достижением в жизни у селян было очистить свое сердце и открыть его добру. Так они и проводили все свое свободное время – в работе над своим сознанием. И было это нелегко, порой уходила на это вся жизнь.
В родном селении встретили бурята в том же виде – так же без обуви и в летней одежде. Все вместе они сели в кружок на заснеженной поляне и слушали вернувшегося домой путника. «Ну, какие там изменения произошли в сознании людей за последний век? Добрые они или злые? Грустные или веселые? Омраченные или сосредоточенные – скажи, пожалуйста?» – расспрашивали его сородичи.
«Ох, люди там везде веселые, гостеприимные и щедрые. Одежды только зачем-то много на себя надевают» – «Зачем же? – недоумевали близкие. – Чудные, что-ли?» – «Кто их знает. Зато везде катали, все показали. Сначала меня пригласили в гости в место под чудным названием „милиция“, потом в какую-то лечебницу со странным названием „психушка“, а после этого в общество милосердия, где мне подарили шубу, надев которую, я чуть не умер от жары!»
«Значит, еще не настал тот черный час! Есть еще у нас время для подготовки к защите Земли от надвигающей беды!» – обрадовались земляки.
Такая вот история. Записал? – спросила Старая Сэсэгма.
Самолет стремительно, но очень мягко коснулся бурятской земли. Пыжов и Белова вышли на воздух. Профессор остановился на трапе, закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов, открыл глаза и воскликнул:
– Все! Ура! Теперь нас ждут другие аэропорты.
– Какие еще другие? – отозвалась Белова.
– Буддийские монастыри, дочка! Это те же аэропорты, где культовые сооружения являются сигнальными маяками. И все божества спускаются с неба, ориентируясь на эти огни. А где Кирилл?
– Да вон он, – ответила Белова.
***
Подросток с рыжими волосами торопливо, с усилиями, возможными, скорее, лишь для взрослого мужчины, стаскивал в воду Байкала плот. Подплыв к тому месту, где плавала рыба, подросток нырнул в воду и достал со дна небольшой сундук. Он поставил его на плот и стал грести обратно к берегу.
ГЛАВА 4
Белый автомобиль, притормозив, повернул к обшарпанной бензоколонке советского образца. За рулем сидела Ирина Белова. Рядом с ней, на переднем сиденье, профессор Пыжов любовался в окно ландшафтом. Позади сидел задумчивый Кирилл. Ему не давала покоя женщина с шелковым зонтиком, которая подмигнула ему в самолете. А от мыслей о ней отвлекала беспечная наивность Ирины, которая везде чувствовала себя как дома. Автомобиль экспедиция только что взяла напрокат, и теперь нужно было полностью залить его бак, чтобы какое-то время не думать, где и чем накормить своего железного коня. Да и самим путешественникам сейчас до того хотелось есть, что желудки их начинали угрюмо бурчать в предвкушении экзотической для них местной кухни. Но профессор Пыжов сказал: «Сначала накорми и напои коня – потом думай о себе». Так и сделали.
У бензоколонки стояли рядом два бурята и о чем-то увлеченно спорили. Ирина припарковалась, открыла дверь, вышла из машины и тут же наступила на мертвую собаку.
– О Господи! – только и смогла крикнуть она, стремглав отпрыгнув в сторону и стряхивая ногой, будто в желании удостовериться, что к ее туфлям не прилипли ни кишки, ни мясо, ни кровь… – Она что, мертвая? – испуганно спросила Белова и посмотрела на двух улыбающихся ей бурят. – Чему вы улыбаетесь? Дохлая собака лежит, и никто ее не убирает? – продолжила брезгливо возмущаться Ирина.
– А зачем? – спросил старый бурят.
– Собаки прибились к дацану, живут своей собачьей жизнью, грязные, неухоженные, старые и явно больные собаки. А бурятам все равно. Они сострадают больным собакам, потому что считают: такая у собак карма. Они не изгоняют их, потому что верят: раз пришли, значит так надо, – стал разъяснять ей вышедший из автомобиля Пыжов.
– Ветеринара пусть вызовут. Это же бесчеловечно! – воскликнула Белова, немного смягчившись.
– Какая же ты чувствительная девушка! – удивился старый бурят.
– Вам какого бензина? – спросил бурят, по виду младший.
– Девяносто второго, пожалуйста.
– А кофе у вас есть? – Ирина огляделась в поисках машины-автомата, откуда можно было бы, нажав на кнопку, наполнить пластиковый стаканчик кофе. Или, на худой конец, какого-нибудь столика с чайником и лежащими рядом пакетиками быстрорастворимого кофе. Но ничего этого поблизости не было.
– Только чай, – ответил молодой бурят.
– Сам пей свой чай…
– Собака живет. Умрет. Потом снова родится. Может, и человеком? – задумчиво произнес старый бурят.
– Это значит, если я заболею, все будут смотреть, как я помираю, и палец о палец никто не ударит?
– Не скажи, это уже зависит от твоей кармы, – последовал ответ.
– Это не люди, – сделала заключение Ирина. – Это Средневековье какое-то. Даже хуже!
– Ну почему? – обиделся за своих бурятских друзей профессор Пыжов. – Они ведь как рассуждают: что собака, как и человек, имеет шанс в будущем стать Буддой.
– Знаете, профессор, – не унималась Ирина, уже снова садясь за руль автомобиля, – я тут недавно, во время обеденного перерыва прочитала в одном журнале притчу как раз на эту тему! Вот уж не думала, что увижу здесь такую жизненную иллюстрацию – я вообще-то очень плохо притчи запоминаю, анекдоты там всякие… Вот есть же люди, у меня куча знакомых, они анекдот за анекдотом могут травить, один за одним, один за одним… Я после второго-третьего уже не могу в анекдот вслушиваться, все думаю: «Как это у них в голове-то умещается все! Или всплывает откуда-то из глубин памяти? Как рыба?» – рассуждала Ирина. – И ведь все по делу, как бусины на ниточку они эти истории нанизывают… Ну да ладно. Мы же сказания приехали собирать, так? Так вот, что я об этом думаю, притчей вам расскажу:
Так уж случилось, что человек умер. Его любимый пес вгляделся в его лицо, перестал выть и тоже умер. Подошла душа человека к вратам с надписью «Рай», а рядом оказалась душа его собаки. И тут заметил человек надпись на вратах, удивительно знакомую, как дома: «С собаками вход воспрещен!» Помедлил минуту человек и не вошел в эти врата. Побрели они по дороге, видят другие врата. Никакой надписи, только рядом старец сидит. Задумчивый такой. «Простите, уважаемый, – говорит душа человека, – а что за этими воротами?» «Рай», – отвечает ему старец. «А с собаками можно?» – спрашивает душа человека. «Конечно, можно!» – отвечает ему старец. «А там раньше, что были за врата?» – «Те были в Ад. До Рая доходит только тот, кто не бросает друзей».
– Сейчас в дацан приедем, я тебе, Ирочка, тоже притчу расскажу про собаку. Буддийскую, – улыбнулся профессор.
Кирилл все так же задумчиво и безотрывно смотрел в окно.
– Никто не друг, никто не враг, но каждый – твой учитель, – тихо, словно бы для самого себя, проговорил он.
Машина экспедиции вырулила на большую дорогу и покатилась по направлению к зданию с разноцветными крышами-лодочками.
***
Огромная рыба, которая плавала вокруг сундука, всплыла кверху брюхом, и к берегу прибило ее раздувшийся труп – к тому самому месту, где еще недавно оставил на песке след сундук, добыча рыжего мальчика.
ГЛАВА 5
К дацану шумно подъехал автомобиль. Резко сбросив скорость перед воротами, водитель ударил по тормозам так, что сидевшие внутри пассажиры сильно подались вперед. Получив от них тумаков, водитель перевел автоматическую коробку передач на паркинг и повернул ключ на «стоп». Щелкнул центральный замок. И трое кладоискателей вывалились наружу, громко хлопнув дверьми.
Чертыхаясь и переругиваясь друг с другом, они направились к главному зданию. На их шум отреагировал монах, стоявший неподалеку от входа.
– Тшшш.… Не шумите так, пожалуйста. Добро пожаловать.
– Прошу прощения, – извинился Лео, театрально прижав к груди правую руку.
– Вам сюда, – пригласил их монах внутрь дацана.
В глубине одной из его комнат сидел старый монах и рисовал. Дымились благовония. Стены и потолок украшали рисунки, на которых были изображены монахи: один в оранжевом платье сидел под деревом, другой стоял перед мужчинами и женщинами в обычных одеждах, третий сидел в окружении мужчин и женщин в таких же оранжевых платьях, четвертый гладил корову, пятый шел по джунглям и вел за собой животных… И еще много-много других таких рисунков. Полутьма помещения скрашивалась мягким умиротворяющим светом небольших ламп, лившими его вокруг себя. Света было достаточно, чтобы рассмотреть главное. В дверном проеме появилась лысая голова Гоши.
– Здравствуйте!
Старый монах развернулся от картины к гостю и, широко улыбаясь, протянул ему руку для приветствия. Однако рука так и осталась протянутой в воздухе.
Гоша шмыгнул носом и посмотрел на картину. Картина ему показалась странной и размытой.
– Что это ты такое намалевал? – спросил Гоша старого монаха.
– Душу овцы, – ответил тот.
– Что за параша? Где это ты видел овечью душу!? – удивленно спросил Гоша.
Старый монах внимательно посмотрел на Гошу и остановил свой взгляд на руке с наколкой.
– Я тоже в тюрьме был, попал чабаном, простым чабаном, а вышел художником! Представляешь? Это чудо!
– Тебе видней. Долго сидел?
– Достаточно. Это было еще в советское время. Кстати, я там познакомился с весьма умными людьми. Со мной в камере, например, сидели второй секретарь горкома партии, доктор философских наук и чемпион Советского Союза по самбо. Представляешь? Я у них многому научился.
– Ну, раз ты свой, монах в законе, – усмехнулся Гоша, – то скажи, вот если я тебя сейчас изувечу, ты будешь защищаться?
– А зачем?
– То есть, тебе все равно? Душа овцы для тебя важнее собственного здоровья?
Старый монах молча посмотрел на него, затем сочувственно вздохнул, отвернулся и продолжил рисовать.
– А сам-то ты можешь какую-нибудь гадость сделать? Заманить, например, меня в вашу бурятскую ловушку? – продолжил, сплевывая, Гоша.
– Во имя благородной цели – да! – ответил старый монах.
– Вот как, значит, по-благородному. И что? И голову мне можешь отрезать, когда я спать буду?
– Смотря сколько людей ты решил погубить, – ответил монах. – Ради их блага, может, и тобой придется пожертвовать.
– Как ты это узнаешь? Я же тебе еще ничего не сделал!
– Так сделаешь, – утвердительно сказал монах, продолжая рисовать.
Внезапно Гоша замахнулся на старого монаха с намерением ударить его кулаком в ухо. Но тот вовремя нагнулся, одним движением снял картину с мольберта и, вынырнув из-под мышки у Гоши, вышел из комнаты, а Гошин кулак попал в стену прямо на торчавший из нее гвоздь, непонятно за какой надобностью туда забитый. Гоша взвыл волком. В это время в комнату вошел Бармалей и увидел приятеля, который начал уже то ли мычать, то ли рычать в попытках снять с гвоздя изувеченный кулак.
– Ты чего тут делаешь? – в недоумении спросил Бармалей.
Гоша с трудом оторвал окровавленную руку от стены. Вокруг гвоздя образовались красные ручейки. Нарисованная на стене сцена встречи человека в оранжевом платье с грязным лесным разбойником с длинными растрепанными волосами будто бы ожила. Ангулимала, а это был именно он, с открытым в рычании ртом, заиграл новыми красками.
– Боже мой! – воскликнул Бармалей, не зная чему больше удивляться – не то получившейся картине, не то Гошиному участию в ее преобразовании. Но взял себя в руки, достал из кармана платок и обернул им окровавленную руку друга.
– Но ведь не сделал же я ему ничего! Ты видел?
– Да не видел! Когда я зашел, он уже выходил.
– Вот сука. Я его даже пальцем не тронул. Попадись он мне в столице – шнурками бы удавил. Гнида.
Бармалей посмотрел на белые шнурки Гошиных ботинок и удивленно спросил:
– А почему у тебя белые шнурки?
– Других не было. Не канают, что ли? – отвлекся от своих причитаний Гоша.
– Да не, я просто так спросил… Давай валим отсюда, пока ты еще какую-нибудь картинку не раскрасил, художничек!
