Второе родильное отделение. Женский роман

скачать книгу бесплатно

Второе родильное отделение. Женский роман
Света Тень

Это исключительно женский роман, он противопоказан детям и подросткам до 18 лет, мужчинам, беременным и кормящим женщинам, лицам с заболеваниями центральной нервной системы.Книга содержит в себе автобиографичный материал и является памятником постсоветского времени, отражая состояние медицины на тот момент.Осторожно, в книге встречаются сцены насилия!На протяжении всего романа автор проводит параллель между родовым процессом женщин и других живых организмов, эти исследования весьма интересны. Книга содержит нецензурную брань.

Второе родильное отделение

Женский роман

Света Тень

© Света Тень, 2021

ISBN 978-5-0055-1549-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Весь мир сошёл с ума, одна я нормальная,
но все считают наоборот. А всё потому,
что я не хочу вставать на учёт.

    Алиса Буле

Часть N

Душа

Родителей не выбирают

    (русская поговорка)

У меня есть полная уверенность, что наши дети нас выбирают. Точнее души наших детей. Что у них есть выбор, может это не совсем выбор, а скорее иллюзия выбора.

Душа такая-то такая-то по заслугам прошлых жизней вам доступны эти и эти родители для перерождения, а эти нет, выбирайте. Выбор есть, но он не богат, все как в жизни, как я сказала своему сыну после окончания школы, ты можешь поступать куда угодно, но только на бюджет. И может и хотел бы он учиться не в колледже, а в университете, только по баллам на бюджет в универ он не прошёл, поэтому учится в колледже, зато сразу на второй курс зачислили, а не ленись он и учись получше в школе, глядишь и учился бы в универе. Мы получаем все по заслугам. Ну да я отвлеклась. Так вот, как я это вижу, среди нас летают такие невидимые души наших будущих детей и ищут себе родителей. Пока не найдёшь родителей – переродиться не получится. Если выбор не нравится, то летай дальше. Я так и вижу, как зелёненьким загораются возможности, эти и эти родители тебе доступны, а другие горят красным огоньком, хочешь стать сыном миллионера? А фиг тебе, не отработал карму, в этом перерождении можно только в рабочий класс вселиться, выбирай лучших из худших. И прямо вот в момент зачатия они и влетают в тело будущей матери, той, что приглянулась. И если душа влетела или может её всосало, если она слишком близко подлетела, я точно не знаю всего механизма, то ребенку быть, а нет, так трахайся хоть до скончания века, не будет тебе детишек, бог не дал, как говорят, а по мне так просто ни одна живая душа не захотела перерождаться у этих вот родителей. Поэтому я и против абортов. Хотя, это как посмотреть, возможно такая задача у той души, не родиться, стать ангелом еще до рождения. Один мой знакомый, когда ходил топить котят, всегда приговаривал, что он пошёл делать ангелов.

Мы с Сашей, видать, никудышные родители, нас не особо выбирали души детей. А выбрали они нас всего два раза, когда мы их удивили. Первый раз это было в лесу в палатке. Мы были в усмерть пьяные, особенно я, поэтому нам было пофиг, что рядом бухают друзья, что нас могут услышать. Мы тогда поехали на Кругобайкалку. Мальчики пошли за дровами на гору, а девочки решили выпить втихушку и упились моментально. Кто был на Кругобайкалке знает, дров там нет, туристов много, поэтому за дровами надо лезть далеко, это сейчас все ходят на газу, а тогда мы предпочитали олдовые дрова – классика! И вот мальчики ушли, а мы распили на троих бутылку бехтеревки. Вы не знаете, что такое смесь Бехтерева? Я, если честно, тоже. Это наверняка какая-то гадкая врачебная приблуда, для психов, ну, мне так кажется. Но в нашем случае я так называю напиток придуманный мною же. Я не люблю водку, честно, в 14 лет я начала пить, в 16 бросила. Но на природу ехать, да без бухла? Водку я не пью, пиво и вино – шибко много и тяжело, джин или текила – дорого. Поэтому я придумала коктейль, берётся бутылка Запеканки или Спотыкача, это такая сладкая настойка, у нас на Кедре делали, можно любую сладкую слабенькую настойку, но лучше на черносливе, это классика, и смешивается с водкой один к одному, чем слаще настойка, тем больше надо разбавлять водярой. В целом получается приятная смесь 30—35 градусов, пьется легко, не требует закусона и срубает на раз. И вот я ужралась за пять минут, мне казалось, что я трезвая, но когда пошла пописать, мне захотелось поблевать, потом поспать, и я упала тут же в кустах. Машка, моя собака, боксер, меня охраняла и не давала парням меня поднять, через часок, выспавшись и слегка протрезвев, как только клещей не нацепляла? Видать в крови моей было слишком много алкоголя, но ни один клещ меня не цапнул, а с Маши мы больше сорока клещей сняли, потом просто со счету сбились, я ушла в палатку. Там-то мы с Сашей и заделали Бернарда, но мы тогда так не думали, у нас просто была пьяная бесстыжая любовь, мы не предохранялись, кто же предохраняется по пьяни? Потом мы много раз пытались заделать ребёночка дома, на даче, во всяком случае я, я очень хотела девочку, но ничего не выходило, душам детей мы не нравились, особенно девичьим душам, один раз мы ещё раз сделали мальчика – это было в Питере на кухне и тоже по пьяни, то есть вот так не скучно и неординарно (или же наоборот ординарно, сдается мне, что большинство детей делается по пьяни). Поэтому я и считаю, что души сами выбирают. У нас не так много достоинств, мы бедные, никудышные родители, и души детей не хотят селиться в такой семье, но пару раз мы их удивили, один раз в палатке на Байкале, другой в Питере. Так что мой вам совет, делайте детей в интересных местах и не делайте абортов, если это душа вас выбрала родителем, это большая честь, не стоит этим пренебрегать.

Я не сразу поняла, что беременна. Летом поехали на Витязь той же компанией с ночевой, ну, и конечно, там мы опять выпивали. Я не смогла пить, это был первый признак, меня вырвало. Было так обидно, весь съеденный шашлык оказался в кустах. А вот Иринка напилась и пропала. Испуганный Павлик (он ещё не привык к этой её особенности и поэтому страшно разнервничался) бегал по лесу с фонариком и жалобно звал.

– Ира, Ира!

А вокруг темень непроглядная, мерзко пищат комары, глухо шумит река. У реки Пашуня и нашёл Иришу. Она лежала и отдыхала, и очень даже обиделась, когда Паблито с Сашей её подняли, поставили на ноженьки и отвели в палатку баинькать.

Все кругом пьяные и весёлые, только я одна трезвая как стёклышко и опять голодная.

Потом я не смогла курить и бросила – я уже стала что-то подозревать, да и месячные где-то запропастились.

Когда я поняла, что беременна, то очень обрадовалась. Мне было 24 года, и я очень хотела ребёнка, но меня смущал тот факт, что я не замужем, я ожидала скандал со стороны моих родственников, так и слышала мамин голос – В подоле принесла! Я сказала Саше, что если он хочет, то пусть на мне жениться, не хочет, до свиданья, я всё равно буду рожать. Саша не шибко хотел ребенка, но был порядочным человеком и согласился на свадьбу.

Первые три месяца по утрам меня регулярно тошнило. В июне мы отдыхали дикарями в Аршане. Тут наступает самое интересное, там меня перестаёт тошнить по утрам. Я, в общем-то, к этому уже привыкла, для меня это было также естественно, как чистка зубов. Проблевалась, почистила зубы, пошла завтракать. А в Аршане всё прошло, когда вернулись в город, тошнота вернулась.

Когда мы пришли в ЗАГС подавать заявление, выяснилось, что до декабря месяца всё занято. Меня это не устраивало – живот-то растёт, кому охота на свадьбе быть колобком? Но к нашему счастью нашлось-таки одно свободное время в пятницу тринадцатого октября. Лучше нельзя и придумать, во-первых не забудешь, во-вторых впереди выходные и можно гудеть три дня, в-третьих это ж Покров – великий православный праздник! Издавна на Покров гуляли свадьбы. А насчёт суеверий, так для меня нет лучше дня, чем пятница тринадцатого.

Я была примерной девочкой, поэтому довольно рано (как мне казалось) встала на учёт в женскую консультацию. Мой врач – бабулька, давно уж на пенсии, но в нашей стране на пенсию не прожить, вот она и вынуждена была работать.

Она тут же направила меня в больницу на сохранение, как я плакала. Моя мама узнала, что я беременна именно так, я пришла и сказала, что могу потерять ребёнка и поэтому ложусь в больницу. Какая я была тогда глупая и молодая. В больнице мне сказали, что у меня нет никакой угрозы, но раз меня направили, то я должна пролежать у них 10 дней. Просто мой доктор не хотела заморачиваться с анализами, вот и отослала меня в больничку, мол, там я всё сдам и приду к ней уже готовенькая. Благо в больнице мне разрешали уходить домой ночевать, ведь угрозы-то нет. Я должна была приезжать в больницу к восьми утра, а после обеда шла к маме и отъедалась, у мамы всегда всё вкуснее. Лёжа на сохранении, я насмотрелась разных ужасов – у других-то женщин угроза была. Одна женщина родила шестимесячную девочку, другой сделали аборт, ну и прочие страсти. Крику было, мама дорогая! Запомнился мне там один доктор, заведующая отделением, очень славная женщина. Она нам сказала одну очень умную вещь: «Девоньки! Вы думаете, что мы здесь можем что-то сделать? Нет, мы можем лишь чуть-чуть помочь вам сохранить ребёнка, но главное – это лежать и не нервничать. Мы держим вас здесь в больнице, потому что дома вы все будете скакать, стирать, таскать тяжести. А вообще-то никто ничего не может сделать, если вам Бог дал этого ребёнка, то вы его родите, если нет, то вы его потеряете. А для вас сейчас главное лежать и не нервничать». Вот так она нам сказала.

После больницы у меня была свадьба, выпал первый снег, а потом свадебное путешествие в Аршан. В Аршане было хорошо. Я читала, гуляла, Саша ходил в горы, они там близко, из окна видать. Я же смогла дойти только до первого водопада. Я каждый день ела там настоящий деревенский творог, пила парное молоко, лакомилась сметанкой, ах какая это была сметанка, пальчики оближешь. Вечерами мы ходили в кафе, называлось оно «Наран», что по-бурятски означает «солнышко». Там готовили очень вкусные бурятские позы, не менее вкусные чебуреки и пельмени. Чего-чего, а мяса там было много. Такая вот у меня была белковая диета.

Также существует практика ложных диагнозов. Чаще всего лаборанты, порой в сговоре с врачами, обнаруживают у молодых пациентов венерические заболевания, например – хламидиоз. Это заставляет здоровых людей тратить немалые деньги на лечение, а после – на повторную диагностику.

    (из интернет источников)

По возвращении я опять пошла в женскую консультацию. Мой врач набросилась на меня с вопросами и упрёками, где я пропала и почему я так сильно набрала вес, ведь я лежала в больнице, а она знает, как там кормят.

Вообще беременность, моя первая беременность, протекала на удивление легко, кроме тошноты в первом триместре не было никаких токсикозов. Только в последний месяц я чуточку отекла, самую малость. Больше всего меня напрягала именно женская консультация, а точнее эта выжившая из ума старушенция – мой врач. Она постоянно мучила меня бесконечными анализами, часть из них была платной, взвешиваниями, диетами и сиденьем в очередях.

Удивительное дело, вроде бы она принимала по записи, но сидеть в очереди приходилось всё равно часами. Вот я записалась на 8 утра, самая первая, и что же? Прихожу я в консультацию и целый час жду свою старушку, где-то в 9 она появляется, да не одна, а с блатными. В лучшем случае она принимает меня в половине десятого, в худшем в десять, а ведь у меня работа. Дальше – хуже. У меня обнаружилась одна инфекция, но, к чему скрывать, это был хламидиоз. Каково же было моё удивление. Но откуда же взялся хламидиоз? Либо это была ошибка, либо меня заразили им в консультации, либо он достался мне от матери. Самое интересное, что у Саши его не нашли. Но нам пришлось таки пройти довольно дорогой курс лечения, что в конец обанкротило наш семейный бюджет. Я и так-то довольно жадная, поэтому не удивительно, что я отказалась повторно сдавать анализ, да дело не только в деньгах, просто мне не хотелось вновь идти в эту ужасную лабораторию, лезть на кресло. Я решила, раз им нужен этот анализ, то пусть делают его бесплатно. Как же я ошибалась, нужен-то он был именно мне, но никто мне об этом не сказал. Ещё пришлось пройти полное обследование у всех специалистов. И тут меня тоже ждала неприятность. Кардиолог назначил мне эхоЭКГ, не бесплатно, разумеется. Там у меня обнаружили бычье сердце и напугали меня, что будут кесарить, опять слёзы, переживания. Но при этом сказали, что возможно это ошибка, поэтому ЭКГ необходимо повторить, но в другой лаборатории и, опять таки, за деньги. Я упёрлась, сказала, что денег нет. На самом деле никакая это не ошибка, у меня какой-то там клапан не работает как надо, это я потом вспомнила, что ещё в школе мне говорили, что левый желудочек шалит. Так вот, так как этот клапан не закрывается, как надо, кровь захлестывает назад, то сердцу приходится качать кровь в два раза больше, поэтому и само сердце стало большим, накачанным. Самое забавное, что при всех этих бесконечных анализах мне забыли сделать самый элементарный, группу крови я узнала только после родов, что у меня первая отрицательная, что мне очень повезло, многие лежат на сохранении все девять месяцев.

Киндер-сюрприз

На Новый год мне не пришлось придумывать себе новогодний костюм. Я была киндер-сюрприз: Малыш и Карлсон – два в одном. Для непонятливых объясняю, я была Карлсоном, а малыш сидит у меня внутри, а киндер-сюрприз, это потому как неизвестно кто там, мальчик или девочка – сюрприз, ну а киндер, это уж всем понятно, ребёнок. Я одела Сашину клетчатую рубашку и свои трикушки на подтяжках (единственные штаны, в которые я ещё влазила). Саша смастерил мне настоящий пропеллер используя моторчик от магнитофона и китайские часы-фонарик. На моторчик надевался пропеллер, всё это крепилось сзади к подтяжкам, а проводки вели к часам-фонарику, который я прикрепила спереди к штанишкам. Стоит только нажать кнопку и фонарик начинал светиться, а сзади тихо, но уверенно крутился пропеллер. Так что костюм у меня был очень даже ничего. Взлетать я, правда не взлетала, с моим-то весом в 105 кг (всем говорила, что нужно заправиться, банка варенья подойдёт), но эффект был поразительный, все подходили нажать на кнопку. Мой костюм был самый простой и оригинальный.

Ходить на работу было всё труднее. Наконец я получила декретные и рванула в Москву к своей подруге Юле подальше от всех этих стрессов. Я решила, раз это мои последние личные деньги, то я их потрачу на себя. Я безумно люблю путешествовать, соскучилась по любимой подружке, да и в ближайшие годы я буду принадлежать семье, какие путешествия с маленьким ребёнком. Денег мне хватило только на билет туда, на обратную дорогу дал денег Саша. Хочешь увидеть жену и ребёнка? Плати! И он заплатил. Маме я ничего не сказала, знали все, кроме мамы, она у меня человек властный и чувствительный – зачем портить настроение ей и себе. Слетала я замечательно, со мной была моя обменная карта, все документы, полис, так что если бы что и случилось, местные врачи бы мне помогли, чай не в тайгу еду, так я рассуждала. Но ничего не случилось. Я удачно прилетела.

Москва встретила меня тепло (t -5 

C), всюду слякоть, огни, суета. С Юлей мы договорились встретиться в метро, ведь я прилетела очень рано, в 7 часов утра. Я набрала с собой полный пакет конфет и фруктов, (в Москве же конфет нет – шутка) ведь было 2 января – Новый год, как никак. Пока я её ждала, то ходила по станции метро туда сюда, пакеты тяжёлые, и я их поставила у стенки, так милиционеры, бдительные милиционеры подошли ко мне и спросили, мои ли это вещи, они приняли меня за террористку, умора! Никогда не видела террористов на сносях.

По возвращении домой меня стали посещать нехорошие предчувствия. Я очень хотела рожать платно в роддоме в Радужном, но это было очень дорого, а свои декретные я уже промотала, да и не хватило бы их всё равно. Я просила матушку и Сашу, чтобы они дали мне денег на платные роды, мама тогда была директор, и денег у неё было дофига! Но они оказались слишком жадными и денег не дали (хотя я могла бы вместо поездки сама оплатить свои роды, хотя бы часть, так что винить особо некого). Мол, платить такие деньги за пять дней в роддоме, да за что? Мама рассказывала про своих многочисленных знакомых, неудачно родивших за деньги, одной ребёнка заразили стафилококком, другой гепатитом.

– За что платить? Рожаешь ты всё равно сама, за уважение, за отдельную палату с туалетом и ванной, за то, что к тебе могут приходить родственники? Ничего, перебьешься, полежишь недельку как и все, я родила вас двоих без всяких денег.

Таковы были доводы мамы, но на самом деле ей было просто жалко денег. Хотя возможно она и права. А потом я не родила в срок, и меня отправили ложиться в роддом, но когда я туда пришла, меня не взяли, сказали, что у них карантин – эпидемия гриппа, когда начнутся схватки – приходите.

    2001 год

Часть I

Страх

Страх. Страх живёт в нашем будущем, а питается нашим прошлым. Это я сама придумала. В настоящем страха нет, в настоящем нет места страху, в нём есть только действие. В романе Робертсона Дэвиса «Пятый персонаж» главная героиня говорит пятому персонажу уходящему на войну, чтобы он, главное, ничего не боялся, в этом нет никакого смысла. И он пытался не бояться, но тем не менее боялся, и плевать ему было, есть в этом смысл или нет. Кастанеда в своих книгах тоже уделял страху особое внимание. Страх является первым врагом для воина на пути знания, хотя я, возможно, что-то и напутала.

Но страхи тоже бывают разные. Одно дело, когда мы точно знаем чего боимся и совсем другое – страх неизвестности. Это даже и не страх, так, любопытство. В своих страхах мы всегда руководствуемся предыдущим негативным опытом, своим или чужим. Например, я боюсь упасть с крыши, хотя с крыши никогда не падала, но опыт других людей, которые пробовали это сделать, меня убеждает, что это больно и даже смертельно. Или же я боюсь обжечься, тут-то как раз работает мой личный негативный опыт, я точно знаю что это больно. Я ужасно боюсь кататься на лыжах, точнее, скатываться с горы. Когда один раз порвёшь связки на ноге при неудачном падении, ты меня поймёшь. Машина меня как-то сбивала, ничего в этом страшного нет, я даже и не испугалась, больше напугался водитель сбивший десятилетнюю девочку. Сбили меня несильно, так пустяки, шишка на голове, да синяк на бедре, а вот лобовое стекло своей черепушкой я ему разбила. Я тогда больше всего боялась, что об этом узнает мама. И хотя мой личный опыт не был негативным, но я всё равно, переходя улицу, на всякий случай смотрю по сторонам, значит-таки боюсь.

Но иногда страх становится нашим врагом, это сковывающий, всепоглощающий страх. От такого страха цепенеешь, теряешь над собой контроль, способность адекватно воспринимать мир и принимать верные решения. Особенно опасен долгоиграющий, постоянный страх, врачи называют это фобией, например, клаустрофобия – страх закрытого пространства и т. д. Когда страха нет – тоже плохо, он помогает нам выжить в этом мире. Но он не должен мешать нам, страх должен быть союзником, а не врагом.

Когда я первый раз была беременна, то не очень-то боялась родов. Ну что в этом такого, все рожают, нормально. Конечно, маленько побаивалась, в основном боялась, что меня прокесарят (верно интуиция), а не родов как таковых. Но рожать я, честно говоря, не хотела. Моя беременность протекала на удивление легко, мне было хорошо, я гуляла, ходила в плавательный бассейн, самочувствие отличное, поэтому рожать как-то и не спешила. Просто не хотелось ничего менять в жизни: пелёнки, распашонки, кормления, ночные бдения. А так удобно: ходишь себе, куда захочешь, ребёночек в животе, пить-есть не просит, всё получает через кровь – красота. Единственное о чём я мечтала, это поспать на животе, я всегда засыпаю на животе, а тут такой облом, на спине не заснуть, на боку тяжело, на живот не ляжешь. И ещё, когда я хотела спать, мой малыш просыпался и начинал кувыркаться у меня в животе, те ещё ощущения. В тебе живёт независимый организм со своими привычками и причудами. А попробуй засни, когда у тебя в животе происходит такое. Но в целом быть беременной мне очень нравилось. Может быть поэтому я и переносила своего первенца на две недели, а может быть это просто особенности моего организма.

Приёмное отделение

Наш роддом находится в самом сердце города на улице Рентгена. Это старинное трёхэтажное здание с высокими потолками и въевшейся в стены самой разной инфекцией. Моя мать родила меня в нём, так что он мне дом родной. Я плохо помню что там и как было, видимо, от волнения. Я была уверена что рожаю, были такие схваткообразные боли в области поясницы, мама сказала, что это и есть схватки, пора ложиться и рожать. А вот мой врач из женской консультации о самом главном-то рассказать и забыла или не посчитала нужным вводить меня в курс дела, что такое схватки и как они выглядят. Пора так пора, я с радостью. Мою обменную карту тщательно изучили, спросили, почему я не пересдала анализы на хламидиоз и не сделала повторного ЭхоЭКГ? Нет денег – был мой ответ. У меня забрали одежду, и я вошла в дверь разделяющую мир. Мама осталась там. А я?

Я оказалась в тюрьме. И тут такое началось. Представьте себе юную девочку не знающую, что на хамство нужно отвечать хамством, не умеющую постоять за себя, хрупкую и растерянную, пугливую, как лань. Ну уж это я загнула, в тот момент я больше походила на слоника, с моим-то пузом. Но внутри меня жила лань, пугливая и нежная лань. Меня крутили и вертели, измеряли и взвешивали. Иди туда, сядь там, раздвинь ноги, а я голая! А кругом люди ходят! Я просто сгорала от стыда. Мне сделали клизму, позор, какой позор. Потом обрили тупой и холодной бритвой и отправили в душ. И всё это на виду у всех, конечно, никому не было до меня дела, но я тогда обладала повышенной стыдливостью, я ведь даже никогда не ходила писать с девчонками за компанию, настолько для меня всё это было интимным процессом. Ну почему мой врач меня не предупредила об этом, ведь всё это я могла сделать дома, почему мне ничего не сказала мама, ведь она-то рожала и обо всём знала? Спасибо медсестре Маше, холодной и красивой, как Снежная Королева. Она это делала со мной как-то отстраненно, явно машинально, думая о чём-то своём, огромное ей спасибо, я не так страдала, но всё равно мне хотелось провалиться сквозь землю, а лучше убежать домой. Мне казалось, что я очутилась в лагере для заключённых и меня скоро поведут в крематорий. Обращались со мной, как с вещью, никакого намёка на вежливость. Наконец-то я надела ночную рубашку, голый человек теряет всякую уверенность. Меня повели в смотровую.

С доктором мне крупно повезло. Это был милый молодой гинеколог, очень вежливый и добрый. Он подал мне руку и помог залезть на кресло, когда вешаешь 105 килограмм это не так-то легко. Он вытащил из меня что-то, я испугалась, но он меня успокоил, что достал пробку. Я тогда знать не знала что это, но мне всё это не понравилось. Сказал, что воды ещё не отошли, и ушёл. Мне по-прежнему никто ничего не объяснял. После меня положили в предродовую палату. Матрас на кровати просто пропитан кровью, точнее он в клеёнке, но под ней видно, что крови на нём пролилось много и разной, цвета матраса уже и не видать под старыми и новыми засохшими пятнами, стало как-то не по себе. Рядом лежала женщина и кричала, она была в родах, беседовать с ней было бесполезно, да и обстановка как-то не располагала к беседе. Из коридора доносились возмущённые мяукающие крики младенцев. А у меня ничего. Я лежала и наблюдала, пришла медсестра Маша и понацепляла на меня каких-то проводочков, включила булькающий и пищащий аппарат и ушла. А у меня по-прежнему ничего. Ничего не болит, всё прошло.

Часа через четыре меня отправили на третий этаж в «Патологию». Мне объяснили, что я ещё не в родах, а те боли, что я приняла за схватки, вовсе не схватки, а всего лишь предвестники. Но так как я уже перехаживаю две недели, то меня отправляют не домой, а в «Патологию», я вообще уже давно должна была там лежать. Там меня будут наблюдать и стимулировать.

Патология

И тут я заплакала. Напряжение дня прорвалось наружу. Был глубокий вечер, ужин я проворонила в предродовой. Девочки по палате пытались со мной говорить, но я лишь шумно всхлипывала и рыдала уткнувшись в подушку, отвернувшись к стене. Я жалела себя. Я терпеть не могу больницы. Что я тут делаю? Как хорошо сейчас сидеть дома, смотреть телевизор, пить чай с конфетками. Почему? Почему мне никто ничего не сказал? Какие они эти схватки? Почему мама не рассказала мне о клизме и бритье. Мне было очень стыдно. Первая ночь в больнице самая тяжёлая, ты ещё не адаптировался, никого не знаешь, не знаешь порядков и у тебя ещё не всё есть из нужных вещей. У меня не было денег. На втором этаже был телефон-автомат, но нужны были рублики, я даже не могла позвонить родным. Мобильные телефоны были тогда большой редкостью. Ночью мне не спалось. Чтобы не мешать соседкам по палате я бродила по пустому тёмному коридору, затем спустилась на второй этаж и сидела там на диванчике предаваясь своим горьким мыслям. Тёмный холодный коридор, никого нет, пусто, вдалеке кричат младенцы, и чего они всё время плачут, не кормят их что ли? В отчаянии я написала Саше записку.

Сашенька. Ангел мой ненаглядный, неужели ты меня навсегда оставил? Дорогой мой, любимый, сильный и добрый. Я так хочу прижаться к твоей груди, опереться о твоё сильное плечо. Забери меня отсюда, умоляю тебя, забери скорее, мне здесь так плохо и страшно. Я хочу домой. Я очень скучаю.

    Твой слонёнок Алиса

На самом деле мне мешало огромное чувство собственной важности, как сказал бы дон Хуан. Но я не воин, я всего лишь напуганная беременная женщина. И всё же жаль, что в тот момент я поддалась иллюзии мира и позволила ей завладеть моим сознанием. Я относилась слишком серьёзно как к своей жизни, так и к самой себе. Жалела я себя часов до двух ночи, а потом мне это надоело и я пошла спать.

Куры

И почему женщины не несутся как куры? Вот было бы здорово! Никаких тебе абортов, противозачаточных средств, кесаревых сечений, выкидышей, убийств новорожденных. Снёс яичко, не хочешь ребёнка – сделал из яйца яичницу. А хочешь, так сел и высидел себе маленького, а если он сразу встанет и побежит, как цыплёнок, так вообще здорово! Я представляю себе это так – женщины несутся. Одни предпочитают высиживать яйца традиционным способом, другие, больно занятые, сдают свои яйца в инкубаторы, третьи предпочитают комбинированный вариант, пусть себе яичко большую часть срока находится в инкубаторе, ну а уж последние деньки, так и быть посижу сама, ведь это так важно, чтобы младенец первым делом увидел свою мать. Я уже молчу про пол ребёнка, что ты сам можешь планировать, кто у тебя будет, мальчик или девочка. Если хочешь девочку сделай температуру в инкубаторе попрохладней, мечтаешь о сыне – добавь жару. А имеем ли мы право выбирать пол ребёнка? Представляю себе споры женщин, какой из способов лучше, статьи в газетах и журналах, ток-шоу по телевидению. Учёные защищают диссертации, пишут умные книги. Мнения разнятся. Одни доказывают несомненную пользу инкубаторов: стабильная температура, стерильная обстановка, наблюдение специалистов с помощью сверхсовременного оборудования за правильным развитием плода, другие говорят о духовном общении матери и яйца, материнское тепло не может заменить искусственный организм. Проводятся исследования, соцопросы, но споры не утихают.

А в серванте, за стеклом, на атласной подушечке бережно хранится скорлупка, – Вот из этого яичка ты вылупился пять лет назад, таким вот был крохотулечкой, а сейчас вон какой большой! – рассказывает мама пятилетнему малышу, деловито утирающему сопли пухленьким кулачком. В каждом доме, где есть дети, хранятся подобные скорлупки, хранятся на самом видном месте – главное украшение дома и гордость родителей.

А что же делать с яйцом, которое должно так и остаться яйцом? Съесть? В блокадном Ленинграде так многие поступали бы, у некоторых северных народностей это тоже было крайне распространено. Но в современном обществе это недопустимо. Я думаю, бомжи бы поедали втихушку собственные яйца, а что? Сама снесла, сама и съем, чего добру пропадать. А интеллигентный человек, скорее всего, сдавал бы яйца в специальные пункты приёма яиц. Оттуда бы они поступали на фабрики, из них делали бы дорогие и жутко полезные крема, лекарства, удобрения и корма для животных. Ведь сдают клиники абортный материал и послед на подобные фабрики в нашем мире, так почему бы в моём выдуманном мире не действовать также. Человеческое яйцо богато витаминами, микро- и макроэлементами, аминокислотами и белком.

И почему женщины не несутся как куры? Я даже была бы согласна, чтобы ребёнок рождался слепым и беспомощным, как у многих хищных птиц. Ладно уж, пусть не бегает сразу, как цыплёнок, но только не гадать: залетела – не залетела, не пить противозачаточные таблетки, не носить эту тяжесть 9 месяцев, отказывая себе в кофе и шоколаде, не мучиться потом в родах, а просто взять и снести яичко. Глядя на кур незаметно, что это очень больно или неприятно: покряхтела, снесла, довольно закудахтала и пошла.

Вы скажете, что млекопитающие не могут нести яйца, это прерогатива птиц. А вот и неправда. Уважаемый утконос – млекопитающее чистой воды, несёт яйца, а потом вскармливает детёнышей молоком и плевать ему на мнения всех учёных мужей планеты.

Ехидная ехидна так вообще неизвестно как потом своё единственное яйцо кладёт в сумку, учёные до сих пор не разгадали этой загадки. Она сочетает в себе и весьма удобный способ несения яйца, как птица, и вынашивание детёныша в сумке, как кенгуру, а кормит своё чадо молоком и не парится. Так за это её называют ещё примитивным животным, нам бы такую примитивность. Хотела бы я рожать, как ехидна, даже согласилась бы на колючки, как у ежа и жить в Австралии, только не рожать в роддоме на Рентгена. Ехидны прекрасно справляются со своими родами сами без помощи акушерок и гинекологов, впрочем, как и весь животный мир в целом.

***

Следующий день показался мне уже не таким страшным. Я познакомилась с девчонками. Нас в палате было четверо: Жанна, Жанна, Юля и я. Одна Жанна лежит здесь уже неделю, все её вены исколоты, ей постоянно ставят капельницы – стимулируют. Вторая Жанна – молодая девчонка, она как и я пришла слишком рано. А вот о Юле разговор отдельный. Этой девушке всего 16 лет. Она очень худая, даже, пожалуй, истощённая. Мне она напомнила испуганную и затравленную зверушку – при первом взгляде на неё в глаза бросались большие, тёмные, блестящие, внимательные глаза (каламбур), да именно так – вся Юля состояла из этих глаз, полных страха, любопытства и дерзости. Она поведала нам свою историю, и, хотя у меня есть сомнения насчёт правдивости, но всё равно её рассказ ужасен.

Её старшая сестра-наркоманка убила родителей и сожгла дом. Сестру посадили, а Юлю отправили в детский дом, откуда она благополучно сбежала. Возвращаться ей было некуда. На рынке она познакомилась с продавцом-таджиком, с ним Юля и стала жить в вагончике, таджик был беден. Она ему стирала, готовила и делала всё остальное, а он её за это иногда кормил и часто бил. А потом его убили. И наша Юля, как переходящее знамя, досталась его другу и соотечественнику вместе с вагончиком в наследство. Этот обращался с ней хорошо, с её же слов, он меня не бьет (велика заслуга), питание трёхразовое: понедельник, среда, пятница, иногда реже. Ела объедки, и в это я охотно верю, уж очень худа была наша Юлятка. От него-то она и ждала ребёнка, этот добрый таджик ни разу не навестил свою женщину.

Я не ем больничную еду. Меня всегда удивляло, как можно из нормальных продуктов сварить такую гадость. Это ж надо очень постараться! А как они варят свой чай для меня вообще секрет, но пить это точно невозможно, это скорее чайный напиток, потому как он так же далёк от чая, как кофейный напиток от кофе. В больницах я лежу редко, но когда уж я туда попадаю, готовит мне мама, это её прерогатива – обеспечивать меня нормальным питанием. А свою больничную еду, дабы не обижать поваров, как-никак старались, готовили, я всегда собирала в банки и отправляла на корм собаке, ей больничная еда всегда очень нравилась – какое разнообразие, какое богатство вкуса, какое сбалансированное питание!

Но на этот раз я изменила своим правилам. Всей палатой мы кормили Юлю, она съедала все четыре порции, уверяла нас, что всё это очень вкусно, причём ни капли не лукавила, изголодалась, бедняжка. Ей очень нравилось в роддоме: тепло, чисто, светло, кормят, она хотела пробыть здесь как можно дольше, она не знала, куда ей отсюда идти с младенцем. В вагончик? Она боялась, что с малышом таджик её просто выгонит. А уж о том, что у неё не было ни одной пелёнки, распашонки и говорить не приходится. На фоне этой бедной девочки я почувствовала стыд за свои ночные страдания. Да и мама уже привезла мне поесть, денег – жизнь налаживалась.

В обед пришёл Саша. К нам, бесплатным роженицам, гостей не пускают, это возможность есть у тех, кто рожает за деньги. Поэтому можно было поговорить только через маленькое окошечко, предназначенное для передач. В фойе был сильный сквозняк, у окошечка толпилась уйма народу, все кричали, пытаясь услышать друг друга. Говорить в такой обстановке было невозможно. И тут у меня появилась идея. В правом крыле роддома на третьем этаже была лаборатория, куда во время беременности я сдавала анализы, туда можно было попасть через подвал. А там и выход на улицу. И я рискнула, терять мне было нечего. В подвал ходили курить, но вообще-то ходить туда нам запрещалось, там была раздевалка для врачей, туда же мы сдавали свои вещи на хранение. Через подвал я незаметно прошла в правое крыло роддома и очутилась на улице.

А на улице Саша и весна. И хотя стоял февраль, но было тепло. Ласково грело солнышко, стучала капель, в лужах отражалось синее небо. Я выскочила в одном халатике и тапочках, Саша накинул мне на плечи свою куртку, мы с ним поболтали, я пожаловалась на весь этот кошмар, он меня пожалел, пора было возвращаться, но возвращаться было неохота. Тогда я и решила сбежать. Саша поймал машину, и мы поехали к маме. Мама совсем не обрадовалась моему поступку и настояла на том, чтобы я вернулась в роддом. «Ты меня позоришь», – сказала она. Я была с ней не согласна, но мои вещи и документы остались в роддоме, поэтому возвращаться всё равно надо. Мы пообедали, папа завёл машину, и мы поехали. Вернулась я так же, как и ушла – через подвал. Никто моего отсутствия не заметил, только девчонки по палате удивились, где это я пропадала полдня?

Ночью стала рожать Юля, её увели вниз. А утром она прибежала к нам жутко довольная, бойкая и весёлая, только ребёнок у неё родился маленький, вес всего 2100, как недоношенный, это всё оттого, что она плохо питалась.

В десять нас повели на УЗИ, мне сказали, что всё нормально, будет девочка. Каждый раз на УЗИ мне говорили, что у меня девочка. На очереди был поход в кабинет Зав. Отделением. Девчонки мне сообщили, что после того как посмотрит заведующая все рожают, знает она куда надавить – свои маленькие профессиональные секреты.

Заведующая оказалась сильной и весёлой женщиной лет сорока пяти, я вижу её иногда по телевизору, она говорит, как хорошо рожать у них в роддоме – врёт. Когда она засунула в меня свою руку и чего-то там сделала, меня пронзила острая боль, я даже закричала, из глаз брызнули слёзы. Но она меня неумело успокоила, мол, ничего страшного, матка сокращается, если через два дня не рожу – будут стимулировать, но я рожу, сроки терпят, и ничего я не перехаживаю. Я ей пожаловалась, что у меня появилась в роддоме мазня после первого осмотра милым доктором, но и тут она меня успокоила, это нормально.

Мало ли что может случиться пока несёшь ложку ко рту.

    Милорад Павич

Пообедали. Я собралась вымыть посуду. Встала. И так и осталась стоять. Из меня лилось как из ведра. Кровь хлестала между ног. Я не могла пошевелиться (сковал страх). Со мной никогда такого не было. Девчонки побежали к медсестре, она сказала, чтобы я воспользовалась прокладкой, но прокладка то у меня была, только толку от неё не было, на полу быстро образовывалась лужа крови. Тут прибежала медсестра, глаза её были испуганные. А я всё стояла, боясь идти и не зная, что со мной происходит и что делать? Потом появились носилки, меня уложили и повезли по коридору. И тут до меня дошло, что дело плохо. Я попыталась соскочить с носилок, стала сопротивляться и бороться, несколько человек меня держали. Я боролась не на жизнь, а на смерть, носилки уже закатывали в операционную. На каждой руке и ноге висело по два человека, где уж тут воевать, по одному бы я с ними махом расправилась, но они навалились всей кучей. Они привязали меня. Я всё ещё отчаянно сопротивлялась в неравном бою с белыми халатами. Мне раздвинули ноги и стали пихать катетер, кричали и били, было больно. Чьи-то руки держали голову, у меня сложилось чёткое ощущение, что меня насилуют. Да, да именно насилуют. За день до этого меня пытались принудить подписать одну бумагу, где я давала своё согласие на операцию в случае чего и снимала с врачей всякую ответственность за последствия. Разумеется, я эту бумагу не подписала и отчётливо это помнила. Я крутила головой, все остальные части тела были крепко привязаны. Меня насилуют! На лицо одели маску, нечем дышать, я задыхаюсь, я пытаюсь вырваться, но сильные руки крепко держат мою голову. Я задыхаюсь, я умерла. Это была последняя мысль в моей голове. Больше я ничего не помню. Но ощущение было именно такое, что я умерла. Задохнулась.

Родила я, если процесс доставания младенца из бессознательного тела можно назвать родами, в 17:55, 28 февраля 2001 года.

Реанимация

Издалека донёсся женский голос: «Поздравляем, у вас родился мальчик, рост такой-то, вес такой-то». Это не мне, у меня девочка, это говорят не мне, дальше я не слушала. Я проваливалась в неизвестное. Сложно описать это состояние, это не сон, нет, это тьма, вязкая субстанция, где время остановилось, где нет мыслей, нет сознания, там ничего нет. Сколько времени я пробыла без сознания не знаю, может пять минут, может два часа, ведь там нет времени. Меня бьют по щекам – очнитесь, очнитесь. Я пытаюсь медленно собрать себя и думать, и слушать. Опять голос за кадром, да за каким кадром, никакого кадра нет, я не могу открыть глаза, я не могу пошевелить пальцем, но я слышу, и они знают, что я слышу: «У вас мальчик, рост 57 см, вес 4,150 кг». Однако, это всё-таки мне, у меня мальчик? А всё говорили девочка, девочка. Я стала слушать внимательней. Потом что-то про зелёные воды, ребёнок переношенный, кожа шелушится, он, оказывается, уже активно писал и какал прямо мне в живот, ну и дела! И опять темнота и пустота, я отключилась.

События путаются, я не могу точно воспроизвести ту ночь, ибо когда я наконец смогла открыть глаза, была уже ночь, тускло горел ночник у столика дежурной медсестры. А до этого меня несколько раз хлестали по щекам, а потом я опять проваливалась в пустоту. Очнулась. Меня пронзила острая боль, и я закричала, ах, как я закричала, благо кричать я умею. Прибежала медсестра и стала на меня орать, что я ей спать мешаю. – Заткнись, сука! Чего ты орёшь, дура, – и дальше в том же духе, очень вежливая девушка, и чего это она на меня так взъелась? Но боль была адская, поверьте мне, ничего более страшного я ещё не испытывала, а испытала я в жизни немало. Удивительное дело. У боли нет предела. Когда я порвала связки на ноге – это тоже было очень больно, и тогда мне казалось, что больнее некуда. Когда я пришла в себя после операции на коленку, мне тоже было очень больно. Но эта боль оказалась в десять раз сильнее всей той боли, что я испытывала раньше вместе взятой. Я просила поставить мне обезболивающее. Фигушки, не положено, – как не положено? Садисты! Я умоляла медсестру, но она была непреклонна, я просила; «Поставьте мне укол, я вам заплачу, завтра мама купит лекарства, только помогите мне, пожалуйста». Бесполезно.

Кричать я, конечно, перестала, нельзя же мешать людям спать, но легче мне от этого не стало. Боль была настолько невыносимой, что у меня было лишь одно желание – умереть, только чтобы это прекратилось, я молила Бога о смерти. Господи, дай мне умереть, я не могу этого вытерпеть, Боже, на кого ты меня оставил! Бог услышал мои молитвы своеобразным образом, я вновь потеряла сознание, провалилась в небытие, там не было ничего, и боли тоже.

Но эти милые медсёстры явно решили свести меня в могилу. Я очнулась от резкой, невыносимой боли. Две медсестры с силой давят мне на живот. Я ору, они давят ещё сильней. Потом всё прекратилось, и я опять проваливаюсь в спасительное никуда. И снова меня резко вырывает в действительность сильнейшая боль. И так всю ночь. Мне казалось, что между этими экзекуциями перерыв максимум минута, точнее, что меня постоянно мучили, хотя на самом деле, наверняка, промежуток был побольше, может полчаса, может час. Но ведь у меня в небытии время не идёт. Мне всё это казалось одной сплошной нескончаемой пыткой. Чего я им плохого сделала, а?

Вообще, я никого никогда не боялась, раньше, пока не попала в этот роддом. Из животных по духу мне ближе всего медведь, большой и сильный. Довольно миролюбивое животное, если его не трогать, но не зря его все так боятся – лучше не злить. А тут меня сломали, с тех пор я трусиха. Но я отвлеклась от рассказа. Они в очередной раз давят мне на живот и я, разумеется, начинаю отбиваться обеими руками, благо они больше не связаны, хотя из одной торчит капельница, – плевать. А рука у меня тяжёлая, поглажу так поглажу. Судя по всему одной я хорошо врезала. – Она дерётся! – они начинают со мной бороться, как вы думаете кто победил? Правильно, я. Я отдубасила их обеих. Только тут они догадались поговорить со мной по-хорошему, нет чтобы сразу так. Они мне объяснили, что давят на живот для моей же пользы, чтобы матка скорей сокращалась, и я потеряла как можно меньше крови. Очень садистский метод, причём я уверена, да кого там, я это точно знаю, что можно добиться того же самого результата, даже более лучшего, медикаментозным путём, но этот путь мне был заказан. По полису ОМС таких услуг нет.

Медведь

Медведь. Загадочный зверь. Вдумайтесь в его имя – медведь. Ведает где мёд. В старину на Руси медведя величали Бером, но позже это имя было окончательно забыто. Ибо имя это нельзя было произносить вслух. Мол, позовёшь Бера, Бер и придет. И заломает. Боялись Бера: нет сильнее зверя, нет хитрее зверя, нет умнее. Вот и стали придумывать ему другие прозвища: косолапый, мишка, медведь. Но в других языках: английском (bear), немецком (B?r) имя Бер осталось.

Я безумно завидую медведям. Вот он – Царь зверей. И это верно, среди зверей у мишки врагов нет! Только человек способен лишить медведя жизни и то с ружьем или рогатиной. Мишка при росте от 2 до 3 м весит до 750 кг, а отдельные белые экземпляры даже переваливают за тонну! Беременность у медведиц длится от 6 до 8 месяцев, рожают они зимой в берлоге. Кстати, как раз слово берлога – всё, что нам осталось от бера, логово бера, не медведьлога, а берлога, имя бер забыли, а жилище переименовать не додумались. Новорожденный медвежонок вешает в среднем полкилограмма. У нас бы такой младенец был бы, ну, сильно недоношенным и вряд ли бы вообще выжил. Вот уж кому рожать не больно. Конечно, медвежонок первое время очень беспомощен, слепой. Так что ему в берлоге разглядывать? Медведица родит от одного до пяти медвежат, но это редкость, чаще один-два. Прозревают они через месяц, через два у них прорезываются зубы, и к этому времени медвежата начинают выходить из берлоги, но не ранее чем в 3-месячном возрасте становятся способными следовать за матерью. К весне они становятся ростом с небольшую собаку и, кроме молока, начинают есть зелень, ягоды, насекомых. Иногда вместе с сеголетками (лончаками) держатся прошлогодние звери, так называемые пестуны.

Ну и как вам это? Ребёнок ходит через два месяца после рождения, через три уже ест сам! Можно смело выходить на работу, а ребёнка в садик. Хотя нет, садики – это зло.

***

Это была самая длинная ночь за всю мою жизнь. Она тянулась бесконечно, я дремала, просыпалась, наблюдала. Или меня вытаскивали из моего спасительного ниоткуда зверскими надавливаниями на живот, или мне делали больнючие уколы в бедро и живот, всегда без предупреждений, резко и жестоко. Капает капельница, медсестра меняет бутылку за бутылкой, сколько же они хотят в меня влить? Господи ты Боже мой! Простыня подо мной вся мокрая и холодная от крови, я замёрзла. На мне ничего нет, я абсолютно голая, вместо одеял я накрыта только простыней. Тихо приходит серый рассвет.

Так как мне активно мешали спать (будем называть это странное состояние сном), я решила ненадолго проснуться и оглядеться. Рядом находилась ещё одна кровать, а на ней женщина. Мы познакомились. Звали её Марина. Её, как и меня, прокесарили вчера, только меня вечером, а её утром. Мне до сих пор непонятно, чем они там занимались? Ведь несчастье случилось со мной в обед, а прооперировали меня только в 17.55, определённо со временем происходит что-то странное. Не роддом, а Алиса в Зазеркалье какое-то. У Марины это было плановое платное кесарево. Так вот ей никто на живот не давил, а обезболивающее, наоборот, ставили, и у неё ничегошеньки не болело. Ах, мама, мама, ну почему же ты пожалела на меня денег?

У Марины родилась девочка, это её второй ребёнок, старший – сын, и она очень хотела девочку. Ей сорок, поэтому она сама попросила операцию. Нет, ей не больно, она всем довольна. Как же тяжело лежать в одной позе, я попыталась повернуться, не выходит – больно. А она может маленько поворачиваться. Эти кушетки такие жёсткие. Из нас торчат трубки. Из Марины одна – это катетер из мочевого канала, трубочка ведёт вниз на пол, там стоит банка с мочой. Из меня тоже торчит подобный катетер, как раз его мне вставляли в операционной, когда я потеряла сознание. Но есть и второй, он держит свой путь прямо из моего живота, а в банке какая-то кровянистая жидкость. Мы с Мариной делимся впечатлениями, тихонько переговариваемся. Наша беседа сама собой затихает, и я проваливаюсь, сами знаете куда – в никуда. Потом опять возвращаюсь, хочется пить, зову медсестру – нельзя. Понятно, бесплатникам даже стакан воды не подадут, Марине пить дают, правда, маленько. А мне только смачивают губы и рот, глотать нельзя. Слишком тяжёлая была операция, это мне объясняют. Ещё бы не тяжёлая, я вон как наелась в обед (курочка, пюре, салатик – объеденье), а Марина за день ничего не ела, поэтому никаких трубок у неё из живота не торчит.

Нам измеряют температуру в сгибе локтевого сустава. Ну и хитрые же они. Приходит санитарка и удаляет катетеры, а потом подмывает нас над уткой. Мне уже на всё наплевать и абсолютно не стыдно, мой дух сломлен и силы покинули моё тело, хотя, то ещё испытание. Потом смотрят врачи, это я совсем плохо помню, больно дёргают за соски, надавливают, появляется капелька молозива, давят на живот. Начинают бегать люди в белых халатах туда-сюда, что-то говорить. Утро, рабочее утро. Неужели эта ночь кончилась?

Девять утра. Нас с Мариной просят покинуть реанимацию. Приходит медсестра и надевает на меня рубашку. Помогает мне встать. Попробую как можно чётче описать этот момент. Я вся в крови. Она держит меня за руку и тянет вверх. Но я как черепаха или таракан какой, я не могу встать, пресса нет вообще. Только я тяжёленькая, одной ей меня не поднять. Ей помогает другая медсестра, и вдвоём они меня садят. Голова кружится, я сижу минут пять, потом медленно, очень медленно сползаю с кровати, больно, ужасно больно. Я стою у кровати, готовая рухнуть в обморок. Во всём теле предательская слабость. Тошнота. Сестрёнка меня не торопит и поддерживает. Ещё пять минут прошло. Делаем первый шаг, ох, как тяжело. Я пытаюсь выдавить из себя виноватую улыбку. Я не могу стоять прямо, вопросительный знак, одной рукой я держусь за медсестру, другой придерживаю живот, у медсестры в руке моя банка, катетер из живота не удалили. Не торопись. Я медленно ползу. Как старая бабушка, согнувшись в три погибели, шаркающая походка, я волочу ноги, я просто не могу поднять ногу. Это ужасно, но это факт. Как ушла Марина, я не видела, слишком была занята собой, и чтобы в обморок не грохнуться. Мы останавливались через каждые три шага, голова кружилась. Я доковыляла с медсестрой до лифта (он был за углом в двух шагах) и оказалась опять на первом этаже.

Второе родильное отделение

Меня ведут по уже знакомому коридору и кладут на кровать в коридоре рядом с предродовой палатой и туалетом. Нянька, которая застилала для меня постель, ворчала.

– Вся в крови, ох, уж эта реанимация, и вымыть тебя не могли, совсем распустились, – она обтёрла мои кровавые ноги тряпкой, я легла. Всё. Я лежу. Приносят с третьего этажа мои сумки и пакеты, говорят, что мне ничего нельзя есть, можно только немного попить простой воды без газа. Я лежу, засыпаю, просыпаюсь. Меня бросили и оставили, никто ко мне не подходит, не интересуется, как я. Кричат дети, как они кричат. Где-то там и мой мальчик. Мальчик. Как я хочу прижать тебя к своей груди. Надо бы встать, сходить посмотреть на него. Эта мысль преследует меня весь день, кажется, что мой мальчик зовёт меня. Его вытащили в этот враждебный мир, а мамы рядом нет, мама болеет. Ему страшно, только я могу его успокоить, своей любовью, своим теплом. Не могу. Не могу не то что встать и сходить, не могу даже повернуться на бок. Я так мечтала полежать на животе. Господи, когда я буду спать на животе? Прямо передо мной потолок, высокий, белый, весь в причудливых трещинах, я их разглядываю. Чтобы увидеть коридор нужно повернуть голову, но даже это простое движение кажется сейчас невыполнимым. Ко мне подходит медсестра с запиской от мамы. Поздравления, муть какая.

– Напиши ответ. – Тут я криво улыбаюсь, я не могу писать.