скачать книгу бесплатно
, Колпакова
, Соловьёв
– они взлетали, а у юных танцовщиков перехватывало дыхание. Вот бы и мне… хотя бы приблизиться к этой высоте… я смогу, я буду работать.
Темнело рано, в половине шестого начинались репетиции, которые могли заканчиваться и в восемь, и в девять: этого времени тут никто не считал.
Ради секунды на сцене – часы (и годы!) в репетиционном зале.
– Мам, представляешь, Селюцкий попросил меня его заменить! Ему надо было на репетицию, и я давал урок вместо него! – он всегда делился очередной радостью: Мама поймёт, как это важно.
– Вася, ты сегодня хоть что-нибудь ел? – страдальчески и уже привычно спрашивала она.
– Конечно, мам! Ел!
– Что?! Опять ватрушку в буфете и всё?!
Ватрушки в Вагановском были вкусными, горячими – сейчас кажется странным, что балетных детей кормили выпечкой, им же постоянно твердили о контроле за весом, взвешивали после каждых недолгих каникул.
А ещё был артистический буфет Кировского и самый любимый – Малого театра: там воспитанники школы, занятые в спектаклях, могли очень дешёво, за двадцать копеек, взять пирожное и лимонад… так и питались – «кусочничали», «всё всухомятку», ворчала Бабушка. Не самое лучшее питание для растущих подростковых организмов, но чем, в сущности, можно было заменить эти ватрушки, пирожки и пирожные в северном советском городе семидесятых годов прошлого века? Готовили в училище и обычные школьные обеды, ими питались, в основном, те, кто приехал из других городов и жил здесь же, в общежитии Вагановского.
В Васином выпуске было много иностранцев: Чехословакия, Венгрия, Мексика, Финляндия… можно было изучать географию по друзьям. Кармен… волшебное, балетное имя, первая любовь… нет, это не важно, это всё было, но первой и главной его любовью был всё-таки балет.
Кому, например, интересна старинная хореография? Правильно: Мариэтте Франгопуло и таким древним, как она, а двенадцати-тринадцатилетним мальчишкам? Вася расспрашивал педагогов, и они с радостью, что могут повспоминать и поговорить об этом, делились с ним… ах, надо было всё-всё записывать, всё-всё запомнить, но тогда казалось, что они все вечны, что ещё успеется.
Лидия Михайловна Тюньтина обладала феноменальной памятью и наизусть помнила многие старинные балеты, охотно рассказывала и показывала, мечтала когда-нибудь восстановить и показать эти шедевры. Но её, как и многих других, не стало, и те балеты ушли вместе с ними.
Выпускной – Вася, Женя Калинов, Геннадий Селюцкий.
Канули в Лету – в холодную серую реку забвения.
– А давайте поставим, Лидия Михайловна! Пожалуйста! – уговаривал он. – Вы же помните «Талисман», а больше никто не…
– Станцуешь с Танечкой? Давай попробуем.
И она поставила (возобновила-восстановила, спасла-выловила из страшной реки) старинное па-де-де из балета «Талисман».
Специально для него и своей ученицы Татьяны Подкопаевой – они танцевали его на выпускном, и фрагмент этого старинного (теперь уже во всех смыслах слова!) балета попал в фильм «Дети с театральной улицы».
Сейчас, поскольку советские запреты уже не действуют, можно посмотреть на них: юный Василий (с модной, длинной, как у «Биттлз» и прочих общепризнанных красавцев вроде волоокого Абдулова, стрижкой) и Таня, о которой закадровый голос (Грейс Келли!) говорит по-английски, что она будущая звезда, которой прочат блестящую карьеру. Кадры с выступления сменяются кадрами с генеральной: они оба в чёрных трико, движения отточены, глаза горят… нет, между ними не было любви, что вы, только танец, только балет, мы же пишем о балете!
А сколько всякой удивительной, ценной, будоражащей воображение старины было в ЛАХУ! В классах стояли старинные вещи, в шкафах – на виду у всех и всем доступные – хранились старинные книги, и можно было полистать полное собрание Ежегодников Императорских театров; в нотной библиотеке были старые клавиры, и по ним играли концертмейстеры на уроках классического танца, характерного танца, актёрского мастерства. Ученики видели, что это издания девятнадцатого века, и было так приятно и заманчиво думать, что ими же пользовались тогда, когда здесь учились Анна Павлова, Кшесинская, Фокин… не школа, а музей!
О Васином интересе к старине знали не только его педагоги, но и библиотекари: он увлечённо переписывал в школьной библиотеке старинные клавиры, он успевал бегать и в нотную библиотеку Кировского театра, и в Театральную библиотеку, которая находилась во дворе школы. Охота пуще неволи, и Вася был невольником своей странной любви.
На его счастье, в начале семидесятых всё это хранилось в открытом доступе, а хранители библиотек, люди старой закалки, безоговорочно доверяли мальчишке-подростку архивные рукописи. И не стоит винить их в небрежении своими обязанностями: они знали, что делают, видели этих отроков насквозь, понимали, как никто, дрожь их пальцев, бережно прикасавшихся к старинным страницам, могли оценить огонь их глаз и жаркое «Пожалуйста!». Кому же и доверять это наследие, как не этим юношам бледным со взором горящим? Их же всё меньше, а мы стареем и уходим, да и рукописи… которые, как принято считать, не горят, увы, не вечны.
…Потом, уже в двадцать первом веке, известный и заслуженный хореограф Василий Медведев вместе с не менее известным и именитым коллегой Юрием Бурлака работали над постановкой «Эсмеральды» в Большом театре. Юрий Бурлака был тогда его художественным руководителем и пригласил Васю: им хотелось восстановить оригинальную хореографию Мариуса Петипа, они увлечённо и вдохновенно изучали все первоисточники, какие только могли найти. Вася обратился и в свою альма-матер и дальше – по инстанциям: нет, теперь всё это не у нас, нет, мы не можем выдать вам эту партитуру, нет-нет, мы не выдаём такие документы из архива. Они (вновь юноши бледные со взорами горящими!) написали официальное заявление-просьбу – и получили вежливый официальный отказ. Секреты балета, прежде передававшиеся из поколения в поколение, теперь оказались для них недоступными… как жаль!
Они всё равно поставили свою «Эсмеральду», и был успех; они реконструировали старинную хореографию, восстанавливая её по крупицам… хорошо, что сейчас всё записывается, всё сохраняется в интернете, ничто не пропадает бесследно или в недрах недоступных архивов. И постановки нашего времени будут всегда открыты для всех – было бы желание открывать.
Может быть, эти официальные отказы объяснялись банально и просто?
Как ни неприятно об этом думать, но факты есть факты: в антикварных и букинистических магазинчиках за границей Василию попадались старинные клавиры – в том числе и со штампом его родного Императорского училища. Обвинить в краже некого – разве что так называемые «лихие» девяностые? Можно лишь надеяться, что проданные ценности спасли кого-то от голода и нищеты… впрочем, их смогли сохранить в блокаду.
Тогда-то, в библиотеках его отрочества, в классах Вагановского, в разговорах с Франгопуло и Тюнтиной, началась его новая, настоящая и главная, но пока немного непонятная и тайная жизнь.
Вдруг захотелось не только танцевать и взлетать, как Барышников, но и самому распоряжаться всем этим – поставить свой собственный балет! Это было увлечение – влечение, и оно влекло и влекло его… куда?..
"Жизель". Василий в роли Альберта
С Татьяной Подкопаевой. Выпускной вечер Вагановского училища, Кировский (Мариинский) театр, Ленинград, 1976
Картина третья. Два занавеса
Первым его настоящим занавесом стала обычная занавеска.
Она отделяла большую комнату («гостиную», говорила Мама) от спальни родителей и быстро превратилась в Васину помощницу и сообщницу, стала неотъемлемой частью его театральных затей. Не раз ей приходилось страдать: от слишком резких рывков у неё отрывалось колечко с краю – искусство требовало жертв, и Мама безропотно пришивала колечко на место.
После их крошечной квартирки у Таврического эта, на улице Восстания, казалась огромной. Да и действительно была не маленькой: просторной и не по-советски шикарной. Целых четыре комнаты! Такие ещё долго, до самой кончины Советского Союза, да и после неё, оставались коммуналками, а им (папе, конечно, у него же такая важная работа!) выделили её всю целиком – счастье, казавшееся совершенно обычным и заслуженным. Вскоре появится и дача в престижном Рощино и станет смыслом жизни папы, и все они должны будут отбывать трудовую повинность на той даче… но квартира была прекрасна!
Широкий коридор («Да тут у вас танцевать можно!» – сказал грузчик, вносивший мебель), и высокие потолки, и тяжёлые двери, и большие окна, выходящие в тихий двор, – старый петербургский дом с тёмной таинственной лестницей, ведущей от парадного сначала к их квартире на высоком («цокольном», странное новое слово) этаже, а потом куда-то вверх… Вася был уже не маленьким и немножко обижался, когда Мама предупреждала его не ходить на чердак: что ему, спрашивается, делать на этом чердаке? Юра с друзьями тайно курили где-то там, повыше, и Вася никогда бы не выдал брата, на которого смотрел с детским обожанием, а у него самого было столько дел! Что ему на чердаке… в подвале (всё-таки интересно было иметь небольшие тайны!), например, всегда жили котята, их можно подкормить и погладить, а около двери на чердак окурки и бутылки, фу…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
