Солнце, которое светит ночью

Ночь накрыла Смоленск своим черным одеялом и укутала в нежные объятия освежающего прохладного ветра. Зажженные фонари освещали длинные широкие улицы, по которым редко проезжали автомобили, гулко ревущие и плюющиеся бензином. Небо, темное и глубокое, простирающееся от края до края, вмещало в себе сотни белых сияющих звезд. Наташа жадно всматривалась в него, думая о вечности и неизбежности.

Глава 10. Страсть

В то время, как Наташа сидела в ресторане со своей сестрой, две пары, не подозревая о существовании друг друга, наслаждались первым свиданием.

Зарецкая приехала в ресторан к Анохину, и после ужина они отправились на прогулку. На чёрном, как сажа, небе висел расплывающийся в серой туманной дымке, желтый растущий месяц. Белый свет звезд маленькими точками редко пробивался сквозь темноту. Холодный ветер разносил свежий запах надвигающейся ночи.

Они шли по выложенной плиткой косой дорожке расцветающего сада Блонье. На обочине дорожки стояли стройные фонари с двойным белыми головами в черных шляпах. Справа от них через несколько вековых лип и тополей, готовящихся распустить свои зелёные листья, за кованой нотами и вензелями квадратной оградкой на высоком пьедестале с дирижерской палочкой в руках застыл бронзовый Глинка. Прямой сосредоточенный взгляд его глаз и прижатая к груди рука готовились дать оркестру команду к началу игры. Но музыкантов не было, и в саду слышались только шепот прохожих и свист прорезающих воздух острых веток голых деревьев. Каменная дорожка убегала вперед, расширялась и становилась окружностью, в центре которой стоял широкий фонтан. В такие пустые весенние вечера фонтан не работал. Он спал, смиренно ожидая момента, когда ему разрешат пениться и подпрыгивать, взлетать вверх и, разделяясь на тысячи переливающихся капель, падать на землю.

Анохин провел Заречную через сад Блонье и остановился на широкой, просторной и пустой площади Ленина, находящейся вдали от дороги и рева машин. Маша поглубже вдохнула вечерний прохладный воздух, отпустила руку Дениса, выбежала на середину площади и стала медленно поворачиваться вокруг своей оси, внимательно осматривая изменившуюся с момента ее последнего приезда улицу. Позади гордо стоящего в одиночестве памятника вождю революции белым светом софитов заливался дом советов. За высокими вечнозелёными елями пряталось здание драматического театра. Шесть точёных монументальных колонн, облицованных полированным гранитом красно-коричневого цвета, с белым композитным капителем, состоящим из завитков и орнамента, составляли портик главного входа. Сложный ансамбль здания, обработанного блоками рваного красного гранита до подоконников второго этажа и выкрашенного охристой краской, сочетал прямые линии и круглые формы. По периметру овального объема между выступов лестничных клеток проходила изящная тосканская колоннада высотой в два этажа, завершенная полным антаблементом. Белый строго декорированный карниз подсвечивался встроенными в него лампами. Маша запрокинула голову и подняла руки к высокому, бесконечному черному небу, пытаясь за него ухватиться. Денис замер на месте, завороженный тем, как ветер путает ее каштановые волосы и поднимает края бархатного пиджака. Она заметила его внимательный взгляд, смутившись, улыбнулась и вернулась.

Они прошли под аркой по аллее мимо металлической сакуры, мерцающей розовыми светодиодами, и зашли в светящийся синим и белым светом Лопатинский сад. Влажный воздух разносил запах свежей земли и сладкий аромат распускающихся цветов. Ветер холодил голые руки, открытую шею и лицо. Горящие фонарики, аккуратными гирляндами натянутые между деревьев над центральной аллеей, казалось, парили в воздухе. Широкая тропинка уводила к пруду, построенного покоем, и разделялась надвое. Одна дорожка огибала пруд и уводила к фрагменту Смоленского Кремля, а вторая вела к мосту и черному чугунному памятнику в виде многогранной пирамиды, вокруг которого размещены 8 пар колонн с позолоченными орлами. Они зашли на мост и, всем телом опершись на чугунные перила, наблюдали за тем, как на расходились круги на черной воде, за тем, как три черных лебедя то исчезали во тьме, сливаясь с цветом воды, и появлялись в свете фонарей. На берегу пруда, нахохлившись и подобрав под себя красные замерзшие лапки, рядком сидели утки и селезни и грелись друг об друга.

– Тут все изменилось, – устремив взгляд вдаль, задумчиво произнесла Маша.

– Колхозная площадь всё такая же грязная и прокуренная, а в подземном переходе стены изрисованы граффити, которое в свете зеленых фонарей напоминает начало триллеров.

Денис и Маша пешком шли от Лопатинского сада до набережной и приближались к памятнику князя Владимира Крестителя со стороны Большой Краснофлотской улицы. Набережная горела желтыми огнями и большой, увесистый мост через Днепр был заполнен ревущими автомобилями. Обмелевшая река, оголила берега, отступила назад, в глубину, и как будто замедлила течение. На водах покоились нерастаявшие куски льда.

– Разве самореализация – это не выполнение долга?

– Тогда почему у всех такие проблемы с выполнением долга?

– Я думаю, что это из-за чрезмерных ожиданий от себя в результатах, и в ожидании благодарности от тех, ради кого стараешься. Собственные ожидания давят, а отсутствие благодарности приносит разочарование. Если выполнять долг без ожиданий, то все получается легче.

– Разве ты не счастлива, когда себя реализуешь?

– Счастлива, в этом все и дело. Когда ты счастлив, тебе нужно поделиться этим счастьем с теми, кого ты любишь. Иначе ты теряешь связь со своей человечностью и превращаешься в нарцисса.

– Так, почему ты оставил адвокатуру? – спросила Маша, убрав пряди волос с лица, которые ветер беспрестанно шевелил и путал.

Денис подал Маше руку, помогая спуститься по лестнице на нижний уровень набережной.

– Женя говорит, что я ушел из адвокатуры, – ответил Денис, опуская на глаза солнцезащитные очки, – На самом деле это было не совсем так.

– А как? – проговорила Маша и взяла Дениса под руку.

Денис бросил быстрый взгляд на девушку и, скрыв радостную улыбку, сказал:

– К нам обратился один индивидуальный предприниматель, которому предъявили обвинения в изнасиловании. Доказать клевету было просто, и я выиграл суд. После победы он повез меня в бар, чтобы отпраздновать, напился и, видимо, потеряв над собой контроль, сказал, что если бы заявление написали две другие дамы, было бы сложнее доказать его невиновность. На следующий день я пришел в следователю, который вел дело, и все ему рассказал. Его посадили, а меня лишили статуса адвоката за несоблюдение адвокатской тайны.

– И ты не жалеешь, что не можешь больше работать по профессии? – поинтересовалась Маша.

– Мы с Женей собирались своей деятельностью спасать жизни людей. Оказалось, что стоя за барной стойкой я приношу больше пользы людям, чем в зале судебных заседаний.

– Ведешь счет? – игриво улыбнувшись, спросила она.

Денис отрицательно замотал головой.

– Не особо, но я точно спас три брака от развода, четырех мужчин от измены, двух девочек от падения.

– Странно, что так сложилось, – многозначительно произнесла Маша и, погрузившись в раздумья, замолчала.

Денис развел руками и проговорил:

– Иногда думаешь: "ну я же сделал всё правильно. Почему такие последствия?" И понимаешь, что за тобой только действие, а результаты за кем-то другим, кем-то, кто выше тебя.

Маша остолбенела, услышав, как незнакомый ей до сегодняшнего дня человек точно сформулировал мысли, которые она обдумывала уже несколько недель и не могла подобрать подходящих слов.

Денис, заметивший резкие перемены в лице и поведении Маши, быстро догадался, что его слова нашли в ней отклик и произвели впечатление, которое он и не рассчитывал произвести, озвучивая свои переживания.

Оба молодых человека еще раз с вниманием посмотрели друг другу в глаза и, прочитав в них то, что хотели, продолжили прогулку в полной тишине.

Лена и Олег поужинали в ресторане «Лица», который находился в башне крепостной стены, и вышли на набережную, чтобы дойти до смотровой площадки.

– Я думаю, что в первую очередь нужно любить себя и заботиться о себе, иначе невозможно позаботиться о других, – говорила Лена, размеренно стуча железной набойкой на туфлях об каменную плитку, которой была выложена набережная.

– Да, не многие люди это понимают, – соглашался Волков, – Но я против заботы о посторонних.

– Почему? – встревоженно спросила Лена, остановившись.

Волков пожал плечами и, поджав губы, безразлично ответил:

– Мне все равно, что происходит с другими людьми. На мне ответственность за мою собственную семью, другой ответственности мне не нужно.

Они приближались к памятнику князя Владимира Крестителя со стороны улицы Беляева. Столкновение произошло неожиданно для всех участников происшествия.

Волков, издалека заметив Заречную, с которой утром у него вышел неловкий разговор, смутился и хотел быстро повернуть, чтобы не пришлось знакомить ее с Леной, но не успел. Денис уже увидел подругу Наташи и помахал ей рукой, подзывая подойти ближе.

– Это Денис, Женин друг! – радостно воскликнула Лена и потянула Олега за руку.

Маша, увидев Олега в компании незнакомой женщины, ощутила прилив крови к вискам и жжение в груди. Ее лицо залилось краской и руки сжались в кулаки. Денис, заметив возникшее напряжение, вспомнил, что Страхов говорил ему о Волкове и Заречной, и догадался, что перед ним стоит именно тот человек. Он отпустил Машину руку, не желая ставить ее в неловкое положение, но она взяла его под руку и крепко прижалась к нему всем телом. Он едва заметно улыбнулся и поприветствовал подошедшую к ним пару.

– Привет! Как я рада тебя видеть! – восторженно проговорила Лена и прибавила, – Денис, это Олег.

– Приятно познакомится, – сказал Денис, – Это Маша. Но вы, я полагаю, знакомы.

– Да, – сдавленно ответила Маша и растянула губы в притворной улыбке.

Лена решила, что речь о ней и Маше, и стала сокрушаться, что раньше им не удавалось встретиться. Олег молча наблюдал за тем, как его спутница оживленно рассказывала о своих планах на будущую неделю и пыталась выбрать день, чтобы провести его вчетвером. Когда Маша, получив одобрение от Дениса, согласилась на ужин в следующую пятницу, Волков скрипнул зубами и сказал, что не знает, будет ли он свободен, ведь ему нужно найти спонсора для своего проекта и собрать команду. Девушки обменялись номерами телефонов, пообещали друг другу созвониться, чтобы выбрать подходящее время для двойного свидания, и попрощались.

Когда Лена и Олег остались позади, Денис проводил Машу до улицы Соболева, где ее ждало такси и, вскинув брови, спросил:

– Так у нас было свидание?

Маша рассмеялась и, поцеловав его в щеку, села в машину и уехала домой.

Лена вся светилась от счастья, когда вернулась в квартиру Страхова.

– Я тебя сегодня не ждала, – сказала Наташа.

– Мы решили не торопится и сделать все правильно, – мечтательно произнесла она, и лицо ее озарилось улыбкой.

– Сделать всё правильно? – удивленно переспросила Наташа, вскинув брови вверх.

– Да, – поведя плечом, ответила Лена и стала расшнуровывать корсет платья.

Наташа округлила глаза, в недоумении развела руками и сказала единственное, что она посчитала приемлемым:

– Молодцы.

– Мне пора забрать вещи от Ромы. Как думаешь, Женя мне поможет?

– Женя? – растерянно повторила Наташа и снова почувствовала жгучее в груди чувство вины.

– Да ладно, не напрягайся так. Я попрошу Олега. Как думаешь, это не слишком для первого дня знакомства?

– Подожди до завтра, – сказала Наташа.

– Ты издеваешься? – округлив сапфировые глаза, с недоверием спросила Лена.

– Я говорю абсолютно серьезно. Он будет рад проявить себя самцом. Да и драться он любит.

– Он такой красивый! – восторженно прошептала Лена и, смеясь, стала кружиться в вальсе, прижимая к груди подушку, как кавалера, и невнятно напевая нелепую мелодию, – Кстати, – подскочив, воскликнула она, – Мы встретили Дениса и Машу. Ты знала, что они встречаются?

– Заречную? – настороженно переспросила Наташа.

– Да! – с горящими глазами подтвердила ни о чем не подозревающая Лена.

– И как Олег на это отреагировал? – со злой ухмылкой поинтересовалась Смыслова.

– А что такое? – встревоженно спросила Лена, заметив на лице подруги недобрые перемены.

– Они встречались раньше и собирались пожениться, – быстро ответила Наташа и тут же пожалела об этом.

Свет на лице Лены погас, она бросила подушку на диван и рухнула на пол, залившись слезами.

– Ну что ты? – ласково проговорила Наташа, поглаживая ее по голове.

– Он даже не сказал мне, – глотая слезы, прошептала Лена.

Она прерывисто вздыхала, всхлипывала и тряслась всем телом, то и дело размазывая по лицу быстро бегущие горячие слезы. Наташино сердце сжималось от боли и жалости при виде несчастной подруги. Она заварила ромашковый чай и принесла кружку. Через полчаса Наташа успокоила и уложила Лену спать в свою кровать, а сама легла на диване. Она была зла на Женю за то, что он познакомил ее подругу с Волковым, и за то, что он, даже будучи адвокатом, ничего не понимает в отношениях между людьми.

Глава 11. Поиск

Поезд от Смоленска до Москвы ехал четыре долгих часа. Страхов сидел у окна, откинувшись на спинку кресла и закинув ногу на ногу, а рядом с ним сидела пухлая девочка с беспорядочно вьющимися волосами и держала перед собой толстую старую книгу в твердом переплете, на синей обложке которой было золотым цветом напечатано «Иван Бунин». Он медленно водила взглядом по серым страницам, плотно забитым мелкими черными буквами, и иногда, пробежав глазами по тексту, быстро переворачивала лист. Страхов осторожно заглянул в книгу и понял, что она пропускала пейзажные зарисовки, которые, по всей видимости, приводили ее в негодование или, по крайней мере, навевали скуку.

«От чего читатель скучно пролистывает картины природы, с любовью написанные автором? – вспоминал он слова профессора, – Неужели не греет его сердце мягкое весеннее солнце, спрятанное за пушистыми дождевыми облаками? Разве не радует его глаз желтое свечение белых облаков и далекая ткань светло-синего неба? Неужели не считает он мелькающие елки и сосны, гордо стоящие у железной дороги, закрывающие собой широкие просторные поля? Разве не хочется ему дышать прохладным свежим лесным воздухом, вдыхать бодрящий аромат зелени и воды? Разве не любит он смотреть сквозь окно поезда на бегущую землю, сверкающую желтовато-зеленой травой? Да, пожалуй, описание природы плохи тем, что они всего лишь описания».

Поезд прибыл на пятую платформу Белорусского вокзала. Страхов, проталкиваясь сквозь толпу идущих в разные стороны людей, прошел по вымощенной каменной плиткой дороге к центральному входу и взял такси, чтобы приехать в аэропорт. Рейс отложили на полчаса, и, когда он сел в самолет, было уже два часа дня.

Когда самолет набрал нужную высоту, Страхов поднял шторку иллюминатора и посмотрел на небо. Они летели прямо над облаками, которые висели плотным слоем и напоминали хлопья снега, покрывшие зимний город. Своим металлическим крылом самолет легко разрезал перья пушистых одиноких облаков. Небо голубое, насквозь светящееся, раскаленное до прозрачности, простиралось от края до края. Вдруг небесный свет сменился сероватой белизной. Самолёт влетел в сгусток облаков, и его начало трясти.

Пассажиры в салоне начали тревожно осматривать друга на друга и заглядывать в иллюминаторы, стараясь понять, стоит ли поднимать панику. Стюардесса, поправив красный атласный платочек на шее, легкой походкой прошла по узкому коридору, сладким голосом произнося успокаивающие речи. Когда самолет вышел из зоны турбулентности, пассажиры выдохнули и расслабленно раскинулись в своих креслах, а стюардесса, сняв с лица рабочую улыбку, спряталась за шторками у кабины пилота.

Когда самолет, прогремев колесами, опустился на землю, и большой автобус, битком набитый пассажирами, подъехал к стеклянным дверям здания аэропорта, Страхов сел в арендованную на сутки машину и отправился в Лермонтово.

Он проехал через пыльный, перегруженный машинами и людьми душный город и выехал на широкое асфальтированное шоссе, ведущее к курортным городкам. Страхов ехал и не мог насытится чувством единения с природой, он любил буйство красок весной на склоне дня. На западе теплое жёлтое закатное солнце блестело ослепительно. Небо вокруг небо залилось светло-оранжевой краской. Вверх тянулись тонкие косые перьевые облака нежно розового цвета. Прозрачно голубое небо востока мягко обнимало засыпающий город. Свежий вечерний ветер несмело шевелил молодые листья зазеленевших деревьев.

Навигатор показал, что можно сократить путь, если проехать через небольшой поселок, и Страхов свернул на гравийную дорогу. В течение получаса он пытался найти нужный путь, следуя указаниям навигатора, постоянно перестраивающего маршрут, наконец, в четвертый раз проехав мимо одноэтажного здания сельской школы, он вышел из машины около огражденного парка и осмотрелся.

С одной стороны поселок обнимали испещренные солнечным светом шелковые сопки, неровными зубцами торчащие из-за покрытых красной черепицей крыш жилых домиков. С другой стороны огромным кругом желтели старые пшеничные поля, а у самой линии горизонта, где земля переходит в небо, прозрачно белела туманно синяя кромка леса. В теплом весеннем воздухе стоял острый, терпкий запах хвои, перемешивающийся со сладким ароматом тающих на земле красных ягод боярышника. Он прошел вглубь парка по ухабистой темно-красной тропинке, осененной громадными сводами лесной зелени, вышел к озерцу и замер. Солнечные лучи мерцали на гладкой зеркальной поверхности воды. Когда редкий ветерок гнал легкую волну, мелкие искры солнца резво прыгали по расходящимся кругам.

Он простоял там немного, жадно глотая свежий воздух, затем вернулся в машину и, спросив у местного жителя дорогу, выехал в нужную сторону к серпантину.

Извилистая дорога постепенно убегала вверх. Утопающие в зелени красные треугольные знаки на белой тонкой ножке, предупреждающие водителей о крутом повороте, часто стояли на краю дороги. По левую сторону возвышалась гора. Её серые голые выступы розовели в лучах закатного солнца. Каменная поверхность местами принимала причудливые формы: диагональные полосы чёрного, серого, коричневого и желтого цвета чередовались между собой, напоминая разрезанный слоеный торт. Растущие на горе деревья пылали золотисто – зелеными кострами.

По правую сторону серпантина пестрел глубокий круглый овраг.

Через полчаса он добрался до Лермонтово и нашел нужный адрес. Каменный забор обвивали ветки винограда с зазеленевшими резными листьями. Калитка была не заперта, от нее к дому вела заасфальтированная ровная дорожка, по краям выложенная камнями. Вдоль забора с внутренней стороны росли невысокие треугольные туи и выстриженный ровным полукругом самшит. На высоком залитом бетоном крыльце двухэтажного особняка из красного кирпича сидела рыжая пушистая кошка, которую сосали четверо крохотных котят, плотно уткнувшись носами в ее живот и оттопырив хвосты вверх. Кошка медленно и устало моргала, шипела, когда какой-то из котят начинал ее кусать, и заботливо вылизывала холки своих детей. Из открытого окна на втором этаже доносился раскатистый гогот.

Страхов зашел в дом и сразу почувствовал дурной запах немытой обуви, сваленной горкой у порога. По его подсчетам в доме должно было находиться около двадцати человек. Страхов поднялся по винтовой лестнице на второй этаж и зашел на веранду. Там, за большим дубовым столом, на котором стояли кастрюли с жаренным мясом и запеченной в фольге картошкой, между молодыми людьми разгорелся спор на странную тему. Все были так поглощены разворачивающимися событиями, что не обратили ни малейшего внимания на вошедшего в дом незнакомого человека. Они спорили о сущих пустяках с таким видом, будто от их результата их спора зависела жизнь всего человечества. И, несомненно, в этой компании они друг другу казались серьезными, умными людьми, не бездельниками и пустомелями, а даровитыми представителями своего поколения, являясь при этом случайно оказавшимися рядом чужими людьми, искренне и всецело безразличными друг к другу и вступающими в разговор только для чествования собственного тщеславия.

Страхов подошел к крупному коренастому парню, единственному человеку из компании, на котором была белоснежная рубашка вместо футболки.

– Здравствуйте, – сказал он, одной рукой показывая удостоверение, – Юрий – это, я полагаю, вы?

– Я.

– Владимир Измайлов с вами сюда приезжал?

– Кто? – несколько рассеянно переспросил молодой человек и почесал затылок, будто стараясь припомнить имя, – Ах, Вова! Нет, он так и не приехал к самолету. Отменил в последний момент. Сказал, что у него другие планы появились.

– А какие планы, не сказал? – спросил Страхов и впился взглядом в мужчину.

– Нет, – покачал головой тот, – Что-то случилось? – равнодушно, то ли из вежливости, то ли из праздного любопытства спросил он.

– Уже неделю найти не можем его, – ответил Страхов, сверкнув глазами.

– Странно, – растерянно пробормотал мужчина, оглядываясь по сторонам, словно рассчитывая найти пропавшего около себя, – Странно, – повторил он снова, – Даже не знаю, чем могу помочь, – наигранно сказал он и развел руками.

– Уже помог. Спасибо. Приятного отдыха, – сказал Страхов и поспешил быстрее убраться из этого дома, ему казалось, что каждая минута, проведенная в нем, понемногу крадет способность человека к здравомыслию.

Он вышел к морю. Море почернело и разбушевалось. Синяя вода шумной волной облизывала серый каменистый берег и мутно-белой пеной скатывалась обратно вглубь моря. Ледяной ветер поднимал высоко в небо, отделившиеся от моря, прозрачные капли соленой воды и разбрасывал их по вдоль пустого пляжа. Пахло тиной и водорослями, принесенными прибоем с морских глубин. Черные дождевые облака воздушной дорогой выстроились от одного края неба до другого и закрыли собой оранжевый солнечный диск. Вдалеке, у линии горизонта виднелась черная расплывчатая точка. Это был корабль, недавно отплывший от пристани и теперь с трудом пробивающий себе путь. Он поминутно падал с одной крутой волны и тут же карабкался на другую. Его качало из стороны в сторону и подбрасывало.

Страхов постоял несколько минут на берегу, затем опустил руку во взбитую морскую пену и, когда его обрызгало холодной водой, вернулся в машину. Он отправился в Краснодар и пошел на лекцию психолога, афишу выступления которого он увидел по дороге из Лермонтово. Ночь быстро гасила сиреневые и розовые краски минутных сумерек. Страхов доехал по освещенному белым светом фонарей шоссе к зданию Кубанского аграрного университета, в котором проходили лекции.

За столом, поставленным на сцене, в серой хлопковой футболке с седой щетиной на лице сидел худосочный мужчина пятидесяти лет с астигматизмом, поминутно надевавший очки, чтобы прочитать записи, и снимавший их, чтобы пояснить прочитанное аудитории. Лекция походила на комедийное выступление, лектор рассказывал о правилах создания крепкой семьи, поминутно отпуская удачные и не слишком удачные шутки о том, как обычно пары пытаются построить отношения. Сидящие в зале дамы, прослезившиеся от смеха, довольно смотрели на лектора и иногда небрежно записывали озвученные им слова в свои розовые блокноты. Завершив разговор о браке, лектор объявил двадцатиминутный перерыв и попросил всех не задерживаться перед следующей беседой. Страхова пленила живая манера общения и искренность без лукавства, которую он не ожидал увидеть на мероприятиях подобного уровня, и он решил остаться и дослушать до конца. Вторая половина семинара была о том, что интересовало Страхова, об индуизме. Когда все снова собрались в зале, лектор вытащил из лежащего у стола рюкзака толстую книгу в твердом переплете, на обложке которой были изображены воин и его колесничий с кожей синего цвета (Страхов догадался, что это был Кришна), отпил воды из зеленой бутылки, осмотрел зал и, подав знак администраторам, чтобы те закрыли двери, начал лекцию. Он полностью изменил способ подачи материала, и его речь естественным образом приобрела характер назидательный.

– Дхарма, – говорил он, – это свойство самой жизни. Жизнь изменчива, а значит дхарма меняется в зависимости от обстоятельств. Но принципы, на которых основана дхарма, неизменны: любовь, преданность, терпение, справедливость, знание. Если мы представим, что дхарма – это Земля, слоны – это принципы, а черепаха – это сострадание. Но попасть в оковы адхармы, то есть действовать в иллюзиях, в гунах невежества или страсти, очень легко, потому что люди часто путают любовь и привязанность, справедливость и месть, терпение и слабость, преданность и корысть. Что такое привязанность? Это слепая любовь, ради которой человек жертвует всем. Во имя сохранения привязанности человек способен принести вред не только себе, но и всему обществу. Родители часто потакают всем желаниям своих чад, боясь обидеть их, и дети, в конце концов, вырастают тиранами. Справедливость превращается в месть. О действиях человека стоит судить не только по самому поступку, но и по его намерению. Именно в намерениях кроются его мотивы. Дхарма предполагает действие во благо всего человечества, а не во благо одного человека или привилегированной группы людей. Что такое терпение? Это способность человека смиренно ждать необходимого момента для действия. Но большинство воспринимают терпение как слабость или трусость. Что такое преданность? Это способность человека смиренно служить во благо всего общества. Почему становятся преданными именно Бога, а не родителей, учителей и тд? Бог – вечность, истина и любовь в высшем своем проявлении, поэтому он является единственным ориентиром, который ни от кого не зависит и никогда не сбивается с пути. Родители, учителя, правители могут быть предвзяты, ослеплены гордыней и прочее. Но не Бог.