скачать книгу бесплатно
– Мама, сказочку мне, я без сказочки не усну.
Про избушку, про доброго духа зимы и птиц.
Где могучие сосны кусают за бок луну,
И катаются эльфы у спящих детей с ресниц.
Новогодней позёмкой по лесу бежит зима,
Заметая тропинки хвостами седых лисиц.
Пироги из печи – ароматный грибной туман.
Да под крышей соломенной пара волшебных птиц.
Будто углем рисованный, как порожденье тьмы,
Старый ворон. Да снежная белая ночь-сова —
Не понять, то ли прячется здесь от лихой зимы,
То ли это ночует под крышей сама зима.
А зима серебрила снежинками лунный свет,
Оставляла на стёклах узоры волшебных рун.
– Вы поймите, мамаша, что это усталый бред.
Мальчик в коме, не слышит, а Вам бы прилечь, уснуть.
Вскрикнет ночь по-совиному и полетит сквозь снег,
Унося на совином крыле все несчастья прочь.
Открывает глаза очень маленький человек.
– Всё в порядке, вернулся. Уж думали – не помочь.
Врач снимает халат и устало глядит на снег:
– Обошлось. Полно плакать. Устали и мы, и Вы.
А Вы – сказки. Наука! У нас двадцать первый век!
Невесомо кружится в палате перо совы.
«Сидели в сквере почти что люди…»
Сидели в сквере почти что люди,
О чём-то спорили горячо.
А кошка… Кошка пусть тоже будет,
Хоть кошка, в общем-то, ни при чём.
Потом на кухне за чашкой чая:
"Намажь варенье", "отрежь батон",
"Я беспокоюсь", "люблю", "скучаю".
Ну а без кошки и дом – не дом.
Они б, наверное, удивились,
Но вряд ли стали б о том жалеть,
Что пропустили коронавирус,
Что пропустили войну и смерть.
А ночью звёзды. А ночью крыша.
"Укутай горло", "надень пальто".
И кошка с ними на крышу вышла.
Без кошки крыша – совсем не то.
Сегодня, завтра… всё так же будет.
И даже, скажем, лет через сто.
А кошки… Кошки почти что люди.
Почти что ангелы. Если что.
«Вместе с солнцем клонился к закату день…»
Вместе с солнцем клонился к закату день.
Старый ворон баюкал своих детей:
– Этот мир для орлов и для лебедей.
Здесь ворон не любят.
Будут камни, рогатки – судьбы печать.
Не носите на сердце своём печаль.
Не копите обид, чтоб рубить сплеча —
Вы другим не судьи.
Завтра снова займётся чудесный день:
Запоёт соловей, протрубит олень.
Но кому-то дан свет, а кому-то – тень.
Вы держитесь тени.
Только кто станет слушать такой совет,
Если ты крылат и тебе мало лет.
Да к тому же любовью семьи согрет.
Ты отваги гений.
И пускай я дожил до закатных дней,
Не видал той тоски и любви сильней.
Как хоронят вороны своих детей —
Боль их сердце студит.
На минуту утихнет их скорбный грай.
Ждёт крылатых детей их вороний рай.
И вернутся назад, заглянув за край.
Вороньё – не люди.
У ворон нет воздушек, ножей, гранат.
Каждый солнцем, крылом и семьёй богат.
И, пугая всех добрых людей, в закат
Унесётся стая.
Если ты поднимешь с земли перо,
Если ты помашешь им вслед крылом,
Если ты ответишь добром на зло —
Ты уже другая.
«Там далеко-далеко, где кончается день…»
Там далеко-далеко, где кончается день,
Бродит по тропкам лесным белоглазая чудь,
Пьёт из ключей серебристых прекрасный олень,
Ходит Душа заплутавшая, ищет свой путь.
– Вот тебе, совушка, ягодка цвета зари.
Пусть я не буду любить, но останусь жива.
Что мне от вечного жара и боли в груди?
Дальше идёт, о любви вспоминая едва.
– Реченька тёмная, воды твои глубоки.
Омут бездонный, даруй мне желанный покой.
Просит забвенья Душа у холодной реки.
Память-голышек бросает озябшей рукой.
– Сколько брожу в темноте, а самой невдомёк.
Манят огни светлячков и болота огни.
Может я просто усталый больной мотылёк?
Добрый огонь, ты надежду и веру возьми.
Так и осталась Душа в заповедном лесу
Капелькой крови с блестящим брусничным листом,
Лёгким крылом, превратившимся в злую золу,
Криком совиным да камешком, скрытым песком.
«Он приходит с работы и сразу к ней…»
Он приходит с работы и сразу к ней,
Не снимая пальто, не закрывши дверь.
Он целует любимый курносый ноc:
– Посмотри, моя лапа, что я принёс.
Ты спала? Не вставай, – поправляет плед, —
Подожди, приготовлю тебе обед.
Закупился едой… Только то? Не то?
Наконец, он снимает с себя пальто.
А она отрешённо глядит в окно.
За окошком позёмка, февраль, темно.
И она покидает уютный плед,
Выгибает спинку, идёт на свет.
У него на столе остывает чай.
У неё в глазах, как всегда, печаль.
– Ничего, так бывает, не голодна.
Он грустит: "Это снова моя вина".
А она вернётся к себе в кровать,
Будет щурить глазки и вспоминать
Свою жизнь человечью и этот дом.
И как кошкой она родилась потом.
«Город, милый, прости, я со всякими пустяками…»
Город, милый, прости, я со всякими пустяками.
Как всегда, по ночам с чашкой чая один на крыше.
Звёзды очень хотят, чтобы их по ночам считали.
А иначе зачем они снова на небо вышли?
Ты ведь тоже почти как лес. Прорастал домами.
Растекались потоки машин беспокойной речкой.
А дома – словно ульи с окошками-леденцами.
Вот сейчас бы увидел Медведь – оценил, конечно.
Только нынче зима. Ты же умный, а значит, в курсе,
Что зимою медведи в берлогах и спят до лета.
А ещё сосут лапу. Зачем? Неужели вкусно?
А ежи пишут письма и шлют им свои приветы.
И несут в узелке тепло тех, кто сопит в берлоге.
И хранят в узелке любовь тех, кто сидит на крыше.
Только очень прошу, косолапые милые боги!
Вы храните Медведя!!! Надеюсь, меня вам слышно.
Летом чай и Медведь… По Медведю скучаю. Очень.
Зазвенели-запели трамваи, а значит, утро.
Если я позову, он за мною приедет. Точно.
А совсем без тумана ежам, если честно, трудно.
«Бредёт октябрь. Летит сова…»
Бредёт октябрь. Летит сова.
Тепла простыл и след.
Медведь идёт писать слова
И прятать их в конверт.
О том, что лес – как мёд и медь —
К зиме почти готов.
О том, что он совсем медведь
И знает мало слов.
О том, что зиму переждём.
Что всё совсем не зря.
О том, что с Ёжиком вдвоём
Они почти семья.
О том, что звёзды из фольги
Пришил на потолок.
О том, что Ёжика стихи
