Развод. Белые розы – вестники надежды

Татьяна Тэя

Развод. Белые розы – вестники надежды

Глава 1

Странно, почему ключ проворачивается два раза, а не четыре?

Я вынимаю его из скважины и хмурюсь.

Где-то наверху хлопает дверь. Раздаётся детский голос, затем взрослый, потом звук открывающихся дверей лифта и всё. Снова тишина.

В старом подъезде пахнет сыростью и бетоном, я шмыгаю носом, чувствуя, что сейчас расчихаюсь. Ещё вчера расклеилась и никакие противовирусные не помогают. Быстрее бы домой, под тёплое одеяло к чаю с малиной.

Верчу ключ в руке, пожимаю плечами.

Ладно, наверное, когда прошлый раз закрывали, спешили, и вместо четырёх оборотов закрыли на два.

Вставляю второй ключ в верхний замок, чтобы зайти в квартиру. А этого и не требуется. Дверь приоткрывается сама.

На пару миллиметров…

Открыто…

Удивлённо моргаю.

Что за дела!

Это старая квартира родителей. Сейчас в ней только закончился ремонт. И деньги, кстати, тоже закончились. Надо подкопить на новую мебель и, уже обставив, сдавать.

Я как раз привезла от подруги журнальный столик и два стула, которые она мне отдала. Решила сразу закинуть сюда, чтобы не хранить дома.

Столик и один из стульев я оставляю на лестничной площадке, а со вторым наперевес захожу в квартиру.

И сразу понимаю, что я здесь не одна.

В прихожей валяется обувь и верхняя одежда. Прямо на полу. От стен ещё пахнет краской и обойным клеем. Полы бы ещё раз надо помыть, они белёсые. Рабочие что-то напортачили и плохо их прикрыли, хорошо хоть не поцарапали дорогой ламинат.

Хотя я сейчас точно не о том думаю.

В квартиру забрались воры!

Тут же вспоминаю про рассказы, как пустые жилища оккупируются непрошенными квартирантами, а их потом отсюда даже с полицией не выселишь! Правда, такие истории в основном я слышала про заграницу, но кто знает, может, и у нас также?

Делаю осторожный шаг вперёд.

Дверь в спальню приоткрыта. Тихие голоса и стоны долетают до моих ушей.

Что это?

Кто это?

Я невольно пячусь назад, потом, собравшись, торможу себя, хватаю стул покрепче, думая, что готова отдубасить им крыс, пробравшихся в мой дом и…

Подскакиваю на месте.

Когда раздаётся низкий баритон моего мужа.

– Да-да, моя королева… агрх… как ты хороша.

Сёма? А он что тут делает?

– Вот так, да… сделай так ещё раз… агрх…

А дальше моё тело реагирует вперёд моего разума, и я просто пру вперёд, прямо в открытые двери спальни.

Захожу в комнату и с громким стуком ставлю стул на пол.

Парочка на полу на синем надувном матрасе тут же подскакивает. Клетчатый плед съезжает с задницы моего мужа, а я, стараясь игнорировать приспущенные брюки, перевожу взгляд на его лицо.

Его большие удивлённые глаза смотрят на меня.

– Любаша? Что ты тут делаешь?

Его хорошо поставленный голос ломается на странной ноте. Будто он готовится дать петуха от шока.

– А ты… вы?

Я смотрю на женщину рядом с ним и… снова подскакиваю. А потом замираю.

Господи… этого не может быть? Это не просто больно, это не выносимо!

Всё внутри меня переворачивается. И снова переворачивается. И снова. И крутится будто в центрифуге, ускоряясь и ускоряясь. И вот я уже теряю равновесие до той степени, что падаю на стул, который притащила с собой.

Роняю лицо в ладони и отрицательно мотаю головой.

Не верю глазам.

Не хочу им верить, точнее.

Глава 2

С каким-то горьким смешком выпрямляюсь, вскидываю брови, откидываюсь на спинку стула, складываю руки на груди и с иронией кидаю:

– Что застыли? Продолжайте… не смею вас смущать…

– Любовь Игоревна? Всё не так, как вы подумали, – пищит моя невеста.

И невестка Сёмы, как бы. Которую он только что называл своей королевой и просил что-то сделать ещё раз точно так же.

Нос мой морщится… я даже представлять не хочу, чтоб именно он просил её сделать.

– Что здесь происходит?

Я поднимаю голову и пальцами касаюсь мокрых щёк.

Я что плачу? Зачем? Почему? Перед ними?

– Как давно это длится? – я со злостью вытираю щёки.

Нет, такой радости я им не доставлю. Секундная слабость не более.

На самом деле, я так потрясена, что у меня слов не осталось и сил не осталось во всем этом разбираться. Я просто вижу, что это предательство. Форменное предательство меня. И форменное предательство Ромы, нашего сына.

Девушка, которую я приняла как родную дочь, которую впустила в дом на целый год, которой помогала, которую поддерживала, оказалась настолько испорченной, что проползла в кровать к моему мужу?

А муж тоже хорош… объелся груш.

– Ничего не длится, Люба. Мы просто репетируем…

Ничего не могу поделать, закрываю рот ладонью и смеюсь. Смотрю на молодую нахалку и на своего мужа-ровесника. Никогда не понимала этого – молоденькая девушка зарится на мужчину вдвое старше себя.

Сама всегда общалась с ровесниками, мне с ними было не интересно, а мужчины на десять и более лет старше наводили какой-то непонятный ступор. О чём с ними говорить? Хотя да… тут говорить не обязательно.

Сёма в целом отлично выглядит в свои тридцать восемь. Мы рано поженились и рано родили сына. Муж, как попал в среду сценаристов, так очень изменился. Это вам не в местную газету статейки понаписывать. Теперь он сюжеты для сериалов сочиняет. Пишет, как не в себя. И вот… как оказалось… репетирует с невесткой.

– Ты б что-то получше придумал, Сёма. Твои объяснения курам на смех.

На меня опускается странное равнодушие. Я будто смотрю на всю это сцену на со стороны.

– Ты лучше сценарий меняй и пиши про то, как жена застукала мужа за изменой. А вообще можешь и главную роль для себя отвести, хотя нет, – мотаю головой. – Актёр из тебя так себе, дорогой, не вывезешь. Врать ты не умеешь. Играть тоже не получается. Поэтому лучше пиши.

Больше не в силах принимать участие в этом цирке, я встаю и иду к выходу.

Слышу, как за спиной Сёма кричит. Вот в прямом смысле кричит и чертыхается:

– Погоди, постой, Люба! Я всё объясню. Ты не так поняла. Рита просто мне помогает.

– В чём помогает? – кричу через плечо, притормаживая. – Почувствовать себя молодым и ещё ого-го каким? Ну тогда не буду вам мешать, продолжайте.

Я вылетаю из квартиры и бегу по лестнице вниз, игнорируя лифт. По старым покатым ступенькам. Дом ещё довоенный. Но построенный на века. Только, конечно, требущий капитального ремонта. На первом этаже я соскальзываю с особо сточенной ступеньки и шмякаюсь прямо копчиком о пол.

Боль такая сильная, что я охаю невольно и, цепляясь за перилла, поднимаюсь.

Где-то сверху раздаётся грохот.

Это точно Сёма. Натянул штаны и бежит следом. Споткнулся о стул и столик, оставшиеся возле двери. У меня нет сил: ни физических, ни моральных – заносить из в дом.

Я чихаю и шмыгаю носом и, прихрамывая, иду к выходу из подъезда.

Простуженная, побитая, униженная. Всё собрала.

Быстрее б домой… закроюсь на щеколду и домой не пущу этого ирода, с которым прожила двадцать лет! У нас ведь годовщина в этом году! Фарфоровая свадьба!

Всё… разбился фарфор. До поганых черепков.

Кое-как я доползаю до машины и падаю за руль. Моя старая колымага с первого раза заводиться не хочет. Ну хотя как старая… Десять лет ей. Просто использую и в хвост, и в гриву, а время на нормальный ремонт нет. Я не разбираюсь, мужу некогда.

Мужу… грушу…

Вот и Сёма вылетает из подъезда следом за мной.

С глазами по пять копеек. Побитая виной собака. Чтоб он там не утверждал, правда то она вон – на лице написана.

Его пальцы ложатся на ручку дверцы машины, но я уже заблокировалась изнутри. Сколько бы он не дёргал её, не поддаётся.

Тогда он стучит в окно и громко просит:

– Только Ромке ничего не говори, слышишь, Люб, Ромке не говори.

– Раньше надо было про Ромку думать, – выпаливаю и нажимаю на газ, вылетая со двора одним рывком.

Я даже в зеркало заднего вида не смотрю и не оглядываюсь. Мне просто плохо. Очень плохо. Очень-очень. Физически я заболела. Морально – раздавлена.

Вот так… по всем фронтам разбили. Я вылетаю на проспект и гоню вперёд. Машина недовольно гудит, возмущается, что я вдруг ни с того, ни с сего решила её напрячь. Может, я несколько штрафов словлю. Да ну и пусть… Пора давно перестать быть аккуратной. Муж же не побоялся испачкаться в этой гадости.

А Ромка… какового будет узнать ему про Риту? Он же души в ней не чает. Сын у меня довольно мягкий, ласковый, любит свою жену, они свадьбу сыграли как им восемнадцать стукнуло. Ещё и учатся вместе. Студенческая семья, так сказать. Как же теперь быть? Он же с ума сойдёт!

Но я молчать не собираюсь. Нет! Заткнуть меня не получится. Не тот случай.

Сжимаю руль и давлю на газ сильнее. Закладывая крутой поворот.

Вот прямо сейчас доберусь до дома и позвоню сыну. Или сразу к нему поеду. Он даже не в курсе, где его жена гуляет?

Я снова вхожу в поворот, игнорируя, как сильно щекочет в носу. Но глаза сами собой закрываются, когда я чихаю. Голова откидывается вперёд.

И всё…

А дальше «бум» и глухой удар.

И подушки безопасности бьёт меня в лицо и под рёбра.

То ещё удовольствие, скажу я вам.

Закрываю глаза и сдаюсь… Силы иссякли.

Глава 3

Не сразу, но я прихожу в себя.

Видимо, подушки безопасности оглушили меня, вдарив со всего размаху. Они же должны спасать, а не травмировать. А у меня такое ощущение, что весь дух из меня вышибли. Будто я на боксёрскую грушу налетела.

А ещё до сих пор в ушах стоит странный треск, похожий на разбитую скорлупу яйца. Именно с таким звуком капот моей машины въехал в капот другой машины.

Боже… Боже… так сложно дышать… Будто рёбра поломались. И в носу неприятно булькает.

Я сижу, зажмурившись, нащупываю руль, хватаюсь за него, словно за спасательный круг.

И авария то какая глупая. Я чихнула и закрыла глаза.

И всё… полный привет.

Нет, авария не из-за того, что я чихнула. А из-за того, что Семён изменил мне с нашей невесткой! Именно они настоящие виновники потери моей концентрации.

Я столько лет за рулём и на моём счету ни одной аварии! Я всегда вожу аккуратно.

Внезапно, чёрт возьми, я подскакиваю, когда в окно со стороны водителя начинают стучать.

– Эй, дамочка, – долетает до меня, – ты вообще смотришь, куда едешь?

Я разворачиваю голову в сторону голоса, открываю глаза и ору, что есть мочи.

Зло, раздражённо и резко.

– Какая я тебе дамочка!? Где ты вообще дамочку увидел?!

Мужик по ту сторону двери отскакивает как будто, но через секунду возвращается. Наклоняется, чуть ли носом прижимаюсь к стеклу и говорится так же громко:

– С вами всё в порядке?

– Нет! – отвечаю резко и…

Начинаю реветь.

Салон машины заполняют мои завывания. Ей богу, я словно пьяная. Нюни развесила. Даже не знаю, что меня сейчас больше огорчает. Измена Семёна, предательство Риты или эта глупая авария? Или организм решивший болеть в самый неподходящий момент?

Не сразу понимаю, что мужик снаружи дёргает ручку двери. То ли пытается открыть её, то ли выломать.

– Откройте! – раздражённо требует он.

– Не открою! – не менее раздражённо бросаю я. – Уезжай, видеть тебя не хочу!

Мужик, наверное, удивлён бескрайне моей дерзости.

– Ну так и я не то чтобы счастлив вас лицезреть прямо сейчас, – говорит он отчётливо, – но дверь откройте. У нас тут с вами ДТП, если заметили. Дорожно-транспортное происшествие, – поясняет, словно младенцу. – Прямо на перекрёстке и хорошо, что не на оживлённом. Открывайте, чёрт возьми!

– Не открою, – ворчу я. – Вы меня прибьёте.

– Не прибью.

– Где гарантии?

– Откройте, чёрт возьми! Вам точно подушкой безопасности последние мозги вышибло?

Наверное, он прав. Их именно что вышибло. Потому что, сама не знаю зачем, я разблокирую дверцу и позволяю незнакомому злому на меня мужчине её открыть.

Мужчина по ту сторону двери оказывается весьма симпатичным. Даже сквозь слёзы и дымку раздражения я это могу оценить.

– Извините, – говорю уже спокойнее, – прекрасно понимаю, что я виновник. Это… извините, я не хотела. Правда.

Перевожу взгляд на его машину.

Боже… я въехала в «Бэнтли».

Туча не особо цензурных слов вертится в моей голове.

Не уверена, что моя дешёвенькая страховка покроет ремонт. Хоть сколько-нибудь его покроет…

– Простите, – снова бормочу я, – это первая авария в моей жизни. Я… я пятнадцать лет за рулём, я никогда… я ни разу…

Поймать ускользающую мысль не дают шанса, он перебивает меня резко и безапелляционно.

– Ваша биография и водительский стаж меня не особо интересуют…

– Угу…

– Что с вами? Вы поранились?

Он, вроде как, и интересуется моим здоровьем, но делает это с какой-то злостью и резкостью, я не вижу сочувствия, но мне оно от него и не надо.

Подушки безопасности к настоящему моменту успевают осесть. Они висят, словно сдутые воздушные шарики, давая пространство для манёвра.

Наклоняюсь к бардачку и роюсь в нём в поисках салфеток, чертыхаюсь, когда ничего не нахожу и снова чертыхаюсь, когда жёсткая мужская рука совсем невежливо суёт мне салфетки под нос.

– На, держите, – говорит незнакомец, – у вас из носа течёт.

Я разворачиваюсь и с яростью смотрю на него. Прямо сейчас готова вцепиться в его наглую морду.

Смаргиваю слёзы, распрямляю плечи.

– Знаете, что не очень-то вежливо с вашей стороны такие слова незнакомому человеку говорить. И вообще… что за глупое слово… кхм… дамочка. Какая я вам дамочка?

Незнакомец усмехается внезапно, даже с какой-то теплотой и иронией.

– Ну это я уже слышал. Хорошо, недамочка. Миледи? Так вам больше нравится?

– Больше, – соглашаюсь с царственным кивком.

А потом морщусь и ойкаю, потому что резкая боль пронзает лицо.

– Кажется, чёртова подушка безопасности, выскочившая из-под руля, сломала мне нос, – бормочу я и хватаюсь за свой несчастный нос двумя руками.

Подношу к нему платок и точно на мягкой бумаге остаётся кровь.

– Так-так-так, – бормочет мужчина, доставая сотовый, – сейчас мои ребята тут всё разрулят. А мы с вами съездим в больницу. Вас и ваш нос, миледи, там осмотрят, сделают рентген.

Он рявкает что-то неразборчивое в трубку, а я хочу сказать, что никуда с ним не поеду, а потом думаю, что дома меня никто не ждёт, кроме одинокой кровати и тёплого пледа. И чаю с малиной, как я надеюсь.

Ну не хватит же у Семёна наглости заявиться домой прямо после измены, в конце концов?

Или хватит?

У меня нет сил выяснять отношения, а с другой стороны, не хочу я ехать в больницу с этим наглым незнакомцем.

С подозрением посматриваю на него и отрицательно мотаю головой. Он лишь брови вопросительно приподнимает, мол чего?

– Никуда я с вами не поеду.

– Поедешь, – перебивает он, – поедешь, как миленькая.

– А что это вы со мной на ты?

– Ты впечаталась в мою машину, можно и на ты, – выдаёт, а затем, усмехаясь уголком рта, добавляет: – Автоледи-у-меня-ни-одной-аварии-в-биографии.

– Да, это правда!

– А вообще, думаю, вам надо отметить ваш дебют рюмочкой чего-нибудь горячительного. Это, знаете ли, и простуду лечит и отношение к жизни.

Я моргаю, думая, а не ослышалась ли.

Но красивый мужчина по ту сторону двери никуда не испаряется. Стоит и ждёт моего ответа. Только сейчас я в полной мере могу его рассмотреть.

Мы, наверное, примерно одного возраста. Ему под сорок или чуть за. У него тёмные волосы и не менее тёмные глаза, высокий рост, подтянутое тело и дорогая одежда бонусом.

Да… тот, кто ездит на «Бэнтли» в масс маркете не одевается.

Я нервно сглатываю.

– У меня в планах нет спиваться.

– От одного глотка ещё никто не спился, – утверждает он и взмахом руки обрубает бессмысленный по его мнению диалог. – Всё! Вылезай. Поехали.

– Я не хочу никуда вылезать, – делаю кавычки в воздухе.

Я бы может, ещё чего добавила, но в этот момент на тихую улочку заруливают две тёмные машины. Не «Бэнтли», но тоже очень дорогие.

– Игорь Дмитриевич, мы тут всё организуем в лучшем виде, – выскакивают двое из ларца.

– Да, парни, поработайте, пожалуйста. А Вадим пусть нас отвезёт в «Медклиник». Позвоните Серову, пусть готовит самого толкового врача. У миледи, возможно, перелом переносицы.

Глава 4

– Всё нормально, – говорит доктор чуть позже. – Просто ушиб.

– Со смещением? – уточняю я настороженно.

– Нет, без.

– А кровь?

– Сосуд лопнул.

– Её много было.

– Может не один. Не переживайте, – успокаивает. – Всё хорошо. Если будет беспокоить, обращайтесь смело, я изменю схему лечения.

Оглядываю его кабинет. Тут, как и во всей клинике – дорого-богато. В холле мраморные полы, в которых отражалось моё огорчённое и побитое подушкой безопасности лицо. Администратор на входе сразу предложила чай и кофе. А Игорь Дмитриевич этот зыркнул на неё так, что она отскочила. А потом буркнул: виски можно. Та лишь глазами захлопала.

А потом взглянул на меня. Да так взглянул, что снова прожёг своим взглядом этим пристальным. Тёмным взглядом, полным непонятных эмоций и мыслей.

Он настойчиво называет меня миледи и ведёт себя относительно по-джентельменски, а я уже рукой махнула на то, что будет дальше. И на судьбу своей старой машинки, которую оставила на том перекрёстке, сдав ключи людям из чёрных машин.

Всю дорогу до клиники мы молчали.

Вернее, молчала я, а господин Игорь Дмитриевич бурчал что-то недовольно в трубку телефона, из чего я сделала вывод, что из-за меня была отложена важная встреча.

– Может, вам по адресу ехать. Я взрослая дамочка, я сама справлюсь, – сказала я, хмыкнув.

– Миледи, – возразил он, поправляя меня. – Я уж взялся за дело и доведу его до конца.

Вот и довёл. Вернее, довёз меня до какого-то дорогущего места, где нас уже ждали. Я судорожно соображаю, хватит ли лимита на моей кредитной карте, чтобы расплатиться за консультацию и осмотр, но, когда выхожу, выясняется, что всё уже оплачено господином Платоновым.

Ну вот, теперь я хотя бы в курсе его фамилии.

Правда, ни о чём она мне не говорит.

– Давайте назначение, что купить надо, – протягивает он руку.

– Ну это я в состоянии купить себе сама, – пихаю листки в сумочку, только господин Платонов чуть ли не вырывает их у меня и передаёт своему водителю, кажется, Вадиму.

– Отвези нас в «Онегин», а сам в аптеку сгоняй, возьми по списку, – командует он.

Я вообще заметила, что Игорь Дмитриевич любит командовать и не любит, когда с ним спорят.

Но он не мой шеф, не начальник, не муж. Вообще никто.

Я просто помяла его дорогущую машину, вот и всё.

– Что с вашим «Бэнтли»? – уточняю, прочистив горло, когда мы садимся на заднее сиденье чёрного тонированного мерина.

– Жить будет, – бросает на меня косой взгляд.

Мне становится ещё более неуютно.

Вообще находиться с ним на заднем сиденье одного авто – это быть в постоянном напряжении.

Его слишком много, он заполнил собой весь салон. И его твёрдое предплечье, которым он несколько раз касается меня, побуждает меня отодвинуться подальше и прижаться к дверце машины.

Незаметно так прижаться…

Не вызывая подозрений.

Профиль у него красивый. Завиток волос падает на лоб. Тёмный завиток. Чёрный как смоль, практически. Лишь в коротких волосках на висках у него затерялись тонкие ниточки седины.

Греческий профиль, – размышляю я. – Нет римский. Как на старых монетах.

– И чтобы завтра всё было у меня на столе, Наташа, – рявкает он в трубку. – Иначе можешь писать заявление по собственному.

Не завидую я этой Наташе…

Хотя и себе сейчас тоже не очень завидую.

– Что дальше будет? – осмеливаюсь спросить, когда он заканчивает разговор. – Мы как-то разойдёмся по евро протоколу?

– Смешно, – бросает он без тени улыбки.

Наглый какой, – думаю в очередной раз и ёжусь.

– Замёрзла? Есть хочешь? Пить?

– Нет. Нет и нет, – отвечаю коротко, так, чтобы он больше ничего не спросил.

А он и не спрашивает, лишь молча едет туда, куда ему там надо.

Вскоре мы подъезжаем к зданию, на котором огромными яркими буквами красуется надпись: «Онегин».

Слышала я про это место, да не ходила. Мы вообще с Сёмой редко куда выбираемся. Даже не потому, что экономим, а потому что повода как такового нет и не было. Рестораны – по праздникам и особым случаям. В кафе делать нечего. Кофе можно и дома сварить. Логика у моего мужа железобетонная.

Он вообще экономный.

Вон даже с невесткой блудил на надувном матрасе на недавно отремонтированной квартире.

А снял бы гостиницу, до сих пор оставался бы нераскрытым.

Его экономия его же и подвела. Просчитался на мелочёвке.

Может, мои мысли как-то отражаются на моём лице. Оно сейчас напоминает маску грустного клоуна, только что ручейки слёз из глаз не брызжут. Зато под правом расплывается будущий синяк. Доктор предупредил, что через день-два он нальётся фиолетовым и будет сходить неделю.

Нос, когда мне сказали, что это не перелом и смещения нет, даже меньше болеть стал. Чудеса самовнушения, не иначе.

– Чего с тобой? – раздаётся сбоку.

– Всё нормально, – шмыгнув носом отвечаю.

– Сейчас лечение начнём и точно всё будет нормально, – отвечает Платонов. – А колымага твоя уехала в автосервис и на ремонт. Не переживай. Через два-три дня обратно пригонят.

– У меня сейчас нет лишних денег. А страховая…

– Я твоя страховая, – перебивает меня. – Тебе вообще повезло, миледи, я не в плохом настроении сегодня, – добавляет со смешком.

– Тебе тоже повезло, – бросаю в ответ дерзко.

Игорь Дмитриевич с интересом разворачивается ко мне и приподнимает брови, требуя:

– Поясни?

Глава 5

На самом деле, бросила я это просто так, не подумав. И то, что Платонов притормозил, несколько меня выбивает из колеи, но я быстро нахожусь.

– Что я не на танке сегодня тебя переехала, – хмыкаю, сложив руки на груди. – А на своём стареньком авто.

– Вы водите танк, миледи? – приподнимает он брови.

– Могла бы начать. Настрой какой-то боевой.

В голове снова мелькают образы из квартиры. Сёма… Рита… матрас…

Но почему же так больно?

Потому что не ожидала…

А Рома… ему ведь тоже надо сказать. Не позволю водить сына за нос!

Я реально хочу убивать. За себя и за него. Шок немного отступил и мне хочется что-то сделать изменникам, чтобы им жизнь мёдом не казалась.

– Что же послужило причиной твоего настроя? – взяв меня под локоток, Игорь Дмитриевич проводит внутрь ресторана.

Там длинноногая девушка администратор мажет по мне быстрым взглядом, а потом расплывается в широкой заискивающей улыбке перед Платоновым.

– Игорь Дмитриевич, прошу за мной. Ваш столик свободен.

– Ещё бы он был занят, Наталия, – замечает не с улыбкой, а с усмешкой он.

Мы минуем общий зал, поднимаемся на второй этаж, где в укромном спокойном уголке садимся за приватный столик. Передо мной оказывается меню. Прежде чем в него уткнуться натыкаюсь на взгляд Наталии. Она быстро отворачивается, но я успеваю отметить, с каким высокомерным выражением на лице она рассматривала меня. Небось, думает, кого Платонов притащил с собой? Красный нос и будущий синяк под глазом мне красоты не добавляют.

Я вообще ничего… ну мне так всегда казалось. Зеленоглазая блондинка, довольно хорошего роста. Стройная, подтянутая. Я хожу в бассейн и на йогу, летом даже могу в парке по утрам побегать. Сына я родила давно и быстро восстановилась. Подружки говорят, что у меня фигура девушки. Но, возможно, льстят?

Какая разница какая фигура, если родные предают? Это от фигуры и статуса не зависит. Да? Будь я хоть королевой Англии, Сёма бы всё равно гульнул и гулял бы дальше, так?

Я поспешно беру салфетку из держателя и чихаю очень громко.

– Прошу прощения, – после бросаю со смешком. – Что-то я в конец расклеилась.

– Склеим, – обещает Платонов. – Выбирай ужин, и я жду пояснений про танк.

Я поднимаю на него взгляд. Он это серьёзно? Не забыл?

Похоже, что да… не забыл… И серьёзен.

Только иронично вздёрнутая бровь намекает на то, что он отчасти шутит.

Вскоре передо мной оказывается не бокал, а рюмка с густой наливкой.

– Что это? – смотрю с подозрением.

– То, что доктор прописал, – кивает он. – Выпей. Поможет.

– Это что-то с перцем? – подозрительно принюхиваюсь.

– Ягодное. И очень хорошо согревает. Будешь, как огурчик к утру.

– Сомневаюсь, алкоголь ещё никого не вводил в состояние огурца, – фыркаю, но рюмку беру и опрокидываю в себя её содержимое.