Игры теней. Книга 1. Предназначение.

Повезет, если Тетушка сочтет его достаточно безопасным для себя и своих детей – и ему удастся сохранить свою жизнь.

Так, как это пока удавалось самому Ивовому Листку. Насчет себя он не обманывался – его собственная жизнь сейчас была целиком и полностью в руках тетушки – и, возможно, когда ей надоест забавляться, эта жизнь оборвется. А возможно, она привыкнет к нему, и оценит его умения – не только заваривать чай, но главное – молчать, бесшумно ходить и почтительно кланяться. В конце концов, Мастер чая уже стар и ему скоро понадобится замена.

Ивовый Листок знал, что сами эти возможности – и осознание власти над его судьбой – развлекали Тетушку. И – как ни тошно и горько ему это признавать – должно быть, большей частью забавляло тетушку то, что ей прислуживает один из принцев, сын ее бывшей соперницы. Прежний Ивовый Листок не стерпел бы такого унижения. Но нынешний… стал трусливее? Или мудрее и осторожнее?

Зеленая Кувшинка как-то сказала: мы, болотные змеи, умеем казаться безобидными, а часто и незаметными, мы умеем спрятаться за цветком или притвориться тонкой веточкой. Мы кажемся слабыми для открытого противостояния. Но мы умеем прятаться и ждать. Чтобы потом, когда настанет время, броситься на врага и ужалить его насмерть. Хотел ли Ивовый Листок ужалить своих врагов? Или просто хотел от них ускользнуть? Вырваться из этого проклятого дворца, который уже давно стал ему темницей, а не домом, навсегда оставить его позади – и больше никуда не возвращаться.

Он пока и сам толком не понимал.

В любом случае, чтобы дождаться удобного момента – для побега или мести – сначала надо выжить.

И пока Ивовый Листок устраивает и развлекает Тетушку – он будет жить.

1 день месяца Сиреневой Луны, 281 год со дня смерти Милостливой Императрицы

Ирриан-Мэй, Вишневые долины, княжеский дворец

Снежная Хризантема почти не изменилась после своей смерти. Она сохранила прежнее очарование, ясный и наивный взгляд ярко-зеленых глаз, изящные движения и легкую бесшумную походку – все, что пленяло в ней с первого взгляда. Но при ней остался и капризный нрав, скверный скандальный характер и прочие не особенно приятные черты: склонность к истерикам из-за пустяков, трусливость, злопамятность и высокомерие по отношению к тем, кто слишком явно выказывал Снежной Хризантеме свою любовь – или почтение.

Незнакомцев она умела очаровать с первой минуты – если считала нужным снизойти до общения с ними. Но при том она никого не подпускала близко, сделав исключение только для Ан-и-Мэй, Вишневого Цветка, княжеской дочери. Но и с ней Снежная Хризантема не стеснялась проявлять свой капризный и склочный характер, иногда даже доводя Анн-и-Мэй до слез.

Впрочем, с самим князем Вишневых долин, сиятельным Секудзо третьим, Повелителем теней, Снежная Хризантема вела себя идеально, ни разу не позволив себе лишнего.

Она умела с первых минут знакомства с человеком безошибочно определять его происхождение, силу, власть и положение в обществе – даже когда все остальные обманывались на этот счет.

Например, посол из Песчаных садов, оказавшийся в результате младшим братом самого султана, сразу вызвал у Снежной Хризантемы симпатию – хотя и прибыл инкогнито. А к посланнику из Северной империи она с самого начала относилась неприязненно – и не зря. В дальнейшем выяснилось, что северный посол был жуликом, лжецом и проходимцем. Как, впрочем, и его император.

Князь Вишневых долин, сам мудрый и опытный дипломат и знаток человеческих душ, не мог не отметить эту удивительную проницательность Снежной Хризантемы. И, пожалуй, именно это и стало роковым для зеленоглазой красавицы. Именно этот талант привел ее к смерти – в самом расцвете лет, в середине жизни, беззаботной и спокойной, наполненной невинными, но такими приятными, удовольствиями: изысканными лакомствами, прогулками по цветущему саду, наблюдением за золотыми рыбками в пруду, послеобеденным отдыхом на шелковых подушках, сладкой дремой после первого завтрака в рассветном павильоне…

***

Смерть Снежной Хризантемы разделила жизнь на две части: до и после. Окончательно и бесповоротно.

Потом Анн-и-Мэй поняла – так бывает со смертью каждого, кто тебе дорог. Привязанность, нежность, дружба, любовь – все это прорастает в твоем сердце, как семечко уал-лунг, серебряной розы, чьи побеги сначала нежны, как паутинки, но потом превращаются в гибкие лозы прочнее стали. Из этих лоз делают самые крепкие сети – для охоты на крупных хищников, зверей, людей и даже самых сильных магов. А хрупкие цветы уал-лунг, которые распускаются в полнолуние, при восходе луны, и отцветают к рассвету, считаются символом настоящей любви. Крохотные серебристые бутоны окружены острыми ядовитыми колючками, одного укола довольно, чтобы уснуть навсегда. Но отчаянные влюбленные собирают серебряные розы голыми руками – считается, что только так, добытые с риском для жизни, цветы уал-лунг становятся символом и доказательством настоящей любви. Роковые красавицы хвастаются друг перед другом целыми ожерельями из смоляных жемчужин, в которых запаяны пепельно-серые лепестки мертвых серебряных роз – а в иных и воспоминания о слишком самонадеянных мертвых поклонниках, оплативших редкий дар собственной жизнью.

В образе уал-лунг собраны все свойства, символы и превращения любви.

Мимолетная, редкая красота – и неизбежное скорое увядание. Так прекрасные хрупкие цветы серебряной розы, живущие короткий миг, к рассвету превращаются в серый пепел.

Опасность и смерть, которые всегда летят крыло к крылу рядом с нежностью и любовью – как две уточки-мандаринки. Так ядовитые колючки охраняют нежные бутоны уал-лунг и готовы убить каждого, кто протянет к ним руку. Одно неосторожное движение – и вместо цветка любви ты найдешь среди ветвей уал-лунг свою смерть.

И, наконец, обман и неизбежные метаморфозы. Так хрупкие стебельки юного растения со временем превращается в самые прочные ловчие сети, удерживающие любую добычу.

Именно про уал-лунг заговорил Мастер чая в первый день после смерти Снежной Хризантемы. Конечно же, не просто так. Мастер чая ничего не делал просто так. В каждом его слове – и движении – был свой смысл, просто Анн-и-Мэй не всегда могла понять, какой.

Анн-и-Мэй не собиралась идти на утренний чай. Она вообще не хотела вставать в это утро. Лежала, прикрыв ладонью заплаканные глаза – и не собиралась их открывать.

– Госпожа, – уже в который раз встревожено позвала ее Ин-и-Чи, Быстрая Лисичка. Госпожа, вам плохо?

– Плохо, – простонала Ан-и-Мэй. – Оставьте меня в покое! Уйдите все!

Зашуршал шелк кимоно, зазвенели подвески – Быстрая Лисичка опустилась на колени рядом с кроватью и осторожно тронула прохладными тонкими пальчиками сперва запястье Ан-и-Мэй, а потом – ее лоб. – Я позову лекаря?

– Нет, – сипло сказала Ан-и-Мэй, – сейчас. Подожди. Еще три песчинки. Пять.

– Мне не жалко, – мягко отозвалась Лисичка, – но ваш урок у Мастера чая…

Анн-и-Мэй опять застонала и натянула одеяло на голову. Конечно, это было глупо. Если продолжать прятаться под одеялом, Лисичка, в самом деле, позовет лекаря. Тот доложит матушке – или, хуже того, отцу… нет, только не это… Отца Анн-и-Мэй видеть не хотела. Не сейчас. Лучше – вообще никогда. При воспоминании об отце, его предательстве, у Анн-и-Мэй сжалось горло и глаза защипало от слез. Она опять вспомнила то, что пыталась безуспешно забыть с прошлого вечера. Как твердые сильные пальцы отца сжали ладонь Ан-и-Мэй, вложили в нее рукоять ритуального ножа; а его уверенный любимый голос, которому она всегда верила, сказал в самое ухо: «доверься мне, девочка, так надо», а потом сильная рука отца повела за собой безвольную руку растерянной Анн-и-Мэй – и в один миг, точным, неуловимо быстрым движением лезвие этого ножа перерезало горло сидящей рядом Снежной Хризантемы. Та даже не успела ничего понять. Перед Анн-и-Мэй снова и снова вставали эти картины: удивление в тускнеющих зеленых глазах Снежной Хризантемы, и пятна крови везде: на лезвии ножа, дрожащих руках Ан-и-Мэй, светлых камнях пола, расшитых лотосами туфельках, нежно-лиловом шелке кимоно, особенно ярко, ослепительно-алыми каплями – на вышитых снежно-белых пионах.