Пропавший Стёпка

Николаша.

Когда десять лет перед тем, как идти в школу завтракаешь мамины оладушками, запиваешь их чайком и смотришь на лес, потерять связь с лесом невозможно. Лесу наплевать связан ты с ним или нет. А вот ты будешь стремиться туда, как к первоисточнику, чтобы вернуть себе ту прежнюю версию себя, не задерганного, не унылого и не одинокого.

Гоша и Николаша жили в маленьком сибирском городке. Тайга подходила совсем близко к их городу и к их дому. Жили с доброй заботливой мамой и придурком – алкашом отцом. Гоша был старше Николаши на два года, а будто бы на десять лет. В тринадцать он мог навялять пьяному отцу дебоширу, да так, что тот надолго успокаивался. Николаша был слаб, раним и плохо маскировал эмоции. Гоша был защитником брата везде и перед пьяным отцом, и перед нахалятами во дворе.

Умер отец, замерз по пьянке однажды. Братья выросли, закончили школу. Закрылось градообразующее предприятие. Они уехали из города – дыры, оставив там детство, мать и лес. Хамоватый Гоша обзавелся женой и детьми, а Николаша был один. Жил самой обычной жизнью, дом – работа – дом, в пятницу вечером пиво, когда один, когда с Гошей.

Раз в год, в середине лета Николашина жизнь становилась яркой – он и Гоша ехали в гости к матери. В канун ее Дня Рождения брали отпуск или отгулы и ехали. А там родные улицы и лес из окна со вкусом маминых оладушков.

В лесу в июле делать нечего, ягоды отошли, грибы еще не начались, пей водку, да спи. Шли в лес на сутки. У братьев, как и у всех местных любителей леса было свое место, тайное, секретное. Вроде и за секрет это не считалось, но было не принято о том месте говорить. Особо неприятно прийти и застать там чужих, по этому не говорили.

Ночь в июле теплая. Палатку не брали, так только кусок брезента на случай дождя. Спали в спальниках на полиуретановых ковриках под небом, под звездами. И воздуха вокруг было, голова кружилась.

Выпили тогда вроде немного. Снится Николаше, даже не снится, видится, как за горой Лысухой начинается пожар. Одна травинка, другая накаляются под солнцем, уже идет дымок. Завивается, как локон, поднимается вверх. Пахнет костром. Лес сухой, дождя давно не было. Огонь расходится кругом. С одной стороны упирается во влажный овраг и затухает, а с другой подбирается к Лысухе. И кажется Николаше, что он мышка-полевка. Выскакивает он из своей норки, а кругом дым, страшно, бежать, куда не понятно.

– Гога! Гога! Пожар!

Николаша тряс Гошу за плечо и сам весь трясся крупной дрожью. Гога мычал и не просыпался.

– Пожар! Гога! Пожар!

Гоша открыл глаза, сел, огляделся и уставился на брата. До Николаши тут дошло, что раннее утро, что очень зябко и роса на траве. Для пожара нет условий. И Гога смотрел на него мрачно, даже угрожающе. Лучше спать лечь.

И снится Николаше, что пожар к ним подбирается. Плотный, сладковатый дым от сухой травы висит стеной. Проснулся, огляделся. Утро, роса, холодно. Гогу лучше не будить, а то мало ли.

Снова уснул. Пожар уже близко подошел. Затлел спальник. Огонь притронулся к Николаше. Проснулся. Пахнет дымом, тлеет спальник. И огонь по ногам стелется. Хотел заорать Гошу, но подумал, а вдруг снова привиделось. Помотал головой – не проходит. А огонь не жжется, вроде и не страшно, а даже приятно. Лег, расслабился, сон же, понятно ведь. Тепло растекалось по телу. «Водка паленая была!» – мелькнуло в голове у Николаши.

Только закимарил, чувствует будто кто-то на него смотрит, думал, что Гоша. Открыл глаза. Рядом на рюкзаке сидит мужичок, ростом с метр, бородатый, с длинными волосами, седой весь. Сидит, нога на ногу в красных сапогах.

– Николаша, ты не пугайся! Я к тебе по делу. Тем более, мы давно знакомы, – голос у мужичка был глубокий, низкий.

Николаша помнил, как в детстве ему уже снились маленькие люди в красных сапогах, куда-то водили с собой, что-то показывали.

А мужичок тем временем продолжает:

– Мы тут давно живем, дольше вас. Мы землю бережем, потому что другого дома у нас нет и не будет. Хранители лесов, рек, морей, духи всякие, русалки там, кикиморы – это все наши. И вот тут какая загвоздка выходит, – он по-стариковски пошамкал губами, – Наши не тянут! То ли геном наш сам себя изживает, то ли еще чего. Только не можем мы больше духами быть, силенок не хватает. Мрём мы, как мухи. Не все, конечно, многие справляются. А ты, Николаша, способный. Вон как быстро пожар в себя пустил. А многие не могут так! Про самовозгорание людей слышал? Наших рук дело. Жалко, конечно, тех, кто не выжил. А что делать? Крещение огнем, вроде как получается. Кто-то прошел, кто-то нет. Ты прошел.

Мужичок погладил бороду:

– Я тебе, Николаша, вот что предлагаю. Хранителя леса у нас здесь нет. А нужен очень! Лес без хранителя пропадет. А тебе, Николаша, что терять то? Матери семьдесят уже. Лет через пять – десять кроме брата никого у тебя не останется. А я ведь больше не предложу.

Старичок встал, одернул холщевую рубаху, подтянул штаны:

– Надумаешь, приходи вечером к камням.

«На камнях» так во времена молодости Николаши называлось место с двумя большими валунами на задворках города. Рядом с камнями были сколочены лавки. Там играли на гитаре, пили портвейн, влюблялись, решали важные вопросы, били морды. Вся юность там проходила, и Николашина тоже.

Тем же вечером Николаша был на камнях. Прислонившись к валуну стоял мужичок.

– Пойдем, – он движением головы пригласил за собой.

Николашу искали все лето, прочесали весь лес на многие километры. Понимали, что местный не мог так вот просто сгинуть. Поиски прекратили только через два месяца.

В конце сентября мать Николаши стояла с кружкой чая и смотрела на лес в окно кухни. Она заметила какое-то шевеление. Подслеповатая, не могла разглядеть что там. Быстро сбегала за старым мужниным биноклем. Вгляделась. Большой бурый медведь стоял на задних лапах и пристально, по-человечески смотрел на нее. Потом опустился на все лапы, повернулся и пошел. И шерсть красиво переливалась под солнцем.

Пропавший Степка.

Детство у меня было классное, суперское. С таким то братом. Мы близнецы. Он старше меня на двадцать четыре минуты. Смелый, быстрый и ловкий. Я же всегда был немного рохлей. Но речь пойдет не о наших приключениях, а об одной удивительной способности брата.

Первый раз это проявилось, когда нам было лет по семь – восемь. Мы были в гостях у бабушки в большом доме за городом. Она вышла куда-то, в магазин, наверное. Была зима, вечер, почти стемнело. Мы играли в поход. Соорудили огромную палатку из кресла, стульев и пледа, понарошку развели костер. Отгоняли медведя игрушечными мечами. Отогнали и полезли в палатку. Я первый, а брат за мной. Тут слышим дикий скрежет по металлической входной двери, такой громкий, как будто ее в клочья пытаются разорвать. Я напугался тогда сильно. Помню, как закричал, а больше ничего не помню. Очнулся, сижу в палатке, колени руками сжимаю. А кто-то входную дверь ключом открывает и заходит в дом. Прислушался, шаги вроде бабушкины.

– Сережа! Степа! Идите, посмотрите, что я вам купила!

Точно, бабушка. Я вылез, а Степки нет нигде. Я подумал, что с испугу спрятался. Бабушке рассказал все. А это оказывается, котик ее в дом ломился так. На дверь прыгал и съезжал на когтях по железной двери. Заходим в зал, а Степка сидит себе, как ни в чем небывало около палатки.

– Ты где был?

– Здесь и был, – отвечает, – там кто-то в дверь ломился, Серега заорал, как ненормальный, а потом смотрю, вы оба заходите.

Я ему не поверил, конечно. Но через пару лет случай был покруче. Мы с родителями ехали в машине. На нас КАМАЗ летел на большой скорости. Мы вправо, он тоже, мы влево, он на нас. Обошлось тогда. Испугались только. Папа сворачивает к обочине. И я понимаю, что брат сидел рядом со мной, а сейчас его нет.

– Мама, а где Степа?

У родителей глаза квадратные. Куда он делся?

– Может он вывалился? – мама спрашивает.

– Да, как он вывалится?! Дверь заблокирована!

Папа каждый раз блокировал задние двери, когда мы с братом ехали в машине.

Вышли из машины, отец курит, машину осматривает. Мама плачет. А мне кажется, что Степка где-то неподалеку. Говорят, что близнецы связаны между собой, чувствует друг друга, даже говорят про телекинез. У нас нет ничего такого, но я точно могу определить, где брат находится, и у него также. Как определяю – не знаю, чувствую и все. И вот тянет меня к тому месту, где мы от КАМАЗа уворачивались. А это метрах в пятидесяти было. Стою, смотрю на дорогу. И брат возникает из воздуха. Не было его только что, а тут раз и появился в положении сидя в воздухе, как в машине сидел. Шлепнулся на землю, встал и по сторонам озирается.

– Вот он.

Родители подбежали к нему:

– Степа, ты где был?

А он ничего сказать не может, глазами хлопает удивленно.

– В машине был, а как здесь оказался, не знаю.

Сколько я его расспрашивал, ничего не помнит. А ведь его не было минут десять или больше. Странный случай. Родители об этом не говорили больше. Все живы, здоровы и хорошо.

А следующий случай заставил нас принимать меры, искать разгадку. Нам тогда было по тринадцать. Рядом с нашим городишкой текла река. Мы с пацанами все лето оттуда не вылазили. Это было первое лето, когда мама официально одних отпускала нас на речку. Я ходил на секцию по плаванию. Степа тоже умел, плохенько, но умел. И вот мы накупались и стоим на берегу. Смотрю, Степка как-то напрягся: «А где, – спрашивает, – Макар?». Макар – это соседский паренек на два года нас младше. Смотрим, нет его нигде. И тут Степка крикнет: «Вот он!» и в воду ломанется. А Макар плавать не умел, стоит по подбородок в воде, голову вверх задрал и руками воду пытается отодвинуть. Издалека и не подумаешь, что тонет, не орет же, руками не машет. Мы следом не поплыли, от берега близко, паренек тот худенький, маленький. Степка сам справится. Стоим, смотрим. И прямо на наших глазах Степка пропадает в двух метрах от Макара. Пацаненка мы достали, а вот Степку нет.

Пацаны перепугались.

– Утонул Степка!

– Как он утонет? Тут петуху по колено?

– Ну, Макар же чуть не утонул!

– Макар мелкий, Степке там по грудь было.

– Пацаны! Он даже не плыл, он шел!

А я стою, смотрю на то место, где брат пропал. И он появился, на воду смотрит, Макара ищет.

– Пацаны! Вон он!

Степка вышел на берег, все к нему. А он, как и тогда у бабушки и в машине, ничего не помнит. Шел за Макаром, потом смотрит, нет Макара.

Все разошлись, а мы с братом сидели на берегу. Степка был напуган и растерян, сидел и камни бросал в воду.

– Степа, а ты знаешь, что было каждый раз, перед тем, как ты пропадал?

Брат пожал плечами.

– Кто-то рядом с тобой сильно боялся.

Степка молчал, поджал губы и бросал камни.

– А страх – это естественная реакция. Давай сходим к нашему биологу, а?

Наш биолог был удивительным человеком. Страстно любил свое дело. И мы тоже все любили биологию и биолога. Он был человеком понимающим и отзывчивым. А еще он писал книги – фантастику, где обязательно была примешана биология.

Наутро мы пошли в школу. Летний отпуск у биолога уже закончился. Он был у себя в кабинете и поливал цветы. Их в кабинете было сто штук

Мы рассказали все, как было, все три случая. Семен Семенович, кажется, даже не удивился и продолжал поливать цветы.

– Вы знаете, ребята, человек не изучен до конца, и многое остается необъяснимым. Ваш случай, молодой человек, я думаю можно объяснить так. Страх пахнет и пахнет он адреналином. Обычно его чувствуют только животные. И Вы, видимо. Ваше нервная система реагирует на это так, как вы рассказали.

Он улыбнулся.

– Куда вы продаете, я не знаю, могу только предполагать.

Семен Семенович сел за стол и жестом предложил нам сесть напротив.

– Только не рассказывайте больше никому. Пусть свидетели объясняют, как хотят, а вы молчите. Если, конечно, не хотите оказать в лечебнице для душевнобольных.

Мы шли домой. Степка мрачно молчал. Молчал весь день и вечер. А перед сном спросил:

– Серег, а можно я тебя специально буду пугать иногда?

И мы начали наше исследование. Если я пугался слабо, Степа не пропадал. А если мы были дома одни и смотрели ужастик, такой, чтобы волосы дыбом, он пропадал на четыре минуты. Мы засекали.

Степка стал замкнутым, когда до конца понял, что происходит. Называл себя уродом. Не ходил больше во двор, почти не общался с пацанами, только в школе. Читал книжки, в основном психологию.

Зимой мне удалось вытянуть его на зимнюю рыбалку. Лед на реке был крепкий, только в середине реки поблескивала вода. То ли я отошел далеко от берега, то ли лед был не такой уж крепкий. Только слышу скрип, как пенопластом по стеклу, а потом треск. И я уже по пояс в ледяной воде. Пытаюсь выбраться, а край льда крошится. Чувствую – замерзаю, ноги немеют. А Степка мечется по берегу. Он же знает, что я до смерти напуган. Схватил длинную ветку и по-пластунски ко мне. Остановился в трех метрах и говорит вроде тихо, а я его голос в голове слышу.

– Сережа, не бойся. Я тебя сейчас вытащу. Глубокий вдох и выдох. За пару минут с тобой ничего не случится. Я тебя вытащу.

Я ни черта не соображал, но дышать глубоко начал. И чувствую, как страх отступает. Степа еще что-то говорил, не помню уже, спокойно так, медленно. А сам подползал ко мне. И когда, он приблизился, мне было уже не страшно.

Я был спасен. Степа не пропал.

Медуза Багратиона.

Багратион быстро-быстро шел от остановки к своему подъезду. Быстрее! Быстрее скинуть с себя эту новость. Чтобы она больше не давила, не раздражала. Переложить новость на мать, и пусть она выносит приговор. Пусть она решает, как к этому относиться.

– Уволен? – мать плечами подалась вперед, как кобра.

– Сокращен, – сказал Багратион тихо.

– Какая разница! – она усмехнулась, поджала губы и пошла прочь.

Багратион боялся матери, боялся ее взгляда. Боялся, как жертва боится хищника. Она знала, что имеет власть над сыном. И знала, что эта власть безгранична. Под ее давлением Багратион готов был делать, что угодно. И в принципе, его жизнь складывалась нормально. В школе он был отличником, в институте тоже. После работал на хорошей должности до сегодняшнего дня. Личной жизни у Багратиона не было. Мать не одобряла. Да и времени не оставалось.

Наверное, в глубине души он ненавидел мать, свою жизнь и себя. Но не признавался в этом. Поздними вечерами Багратион фантазировал, как режет вены острым лезвием или как выпивает одну за одной целый пузырек снотворного. Из фантазий его выдергивала мысль, что мать останется одна. И до боли в сердце становилось ее жалко.

Мать для него была главной женщиной в жизни. К тому же мудрой, способной дать совет в любой ситуации. И сейчас, передав ей ответственность за свою жизнь, он доверился и ждал ее решения.

Решение пришло вечером:

– Ты едешь к отцу. Я ему звонила. Он обещал тебя пристроить, – слова мать произносила отрывисто, это значит, что никаких возражений быть не может и еще, что она все же сердится.

С отцом Багратион виделся только несколько раз в жизни. Он запомнился ему, как маленький щуплый человечек, жалкий, плохо одетый. Мать говорила об отце, что он лентяй и придурок. Что на нормальной работе он никогда не работал и ничего в жизни своей не достиг.

Поезд прибыл ранним утром. Багратион стоял на станции, мерз и кутался в тонкую куртку.

– Багратион?

Перед Багратионом стоял мужчина ростом не выше ста шестидесяти со счастливой улыбкой и теплым взглядом.

– Здравствуйте, – сказал Багратион едва слышно.

– Здравствуйте! – мужчина ухмыльнулся. – Пойдем?

Они сделали пару шагов. Отец выхватил сумку у Багратиона, поставил ее на землю и сгреб сына в охапку.

– Сынок, – отец произнес это слово медленно, будто пробовал на вкус, и повторил еще раз,

– Сынок!

У Багратиона зашумело в ушах и закружилась голова, он не привык к таким открытым проявлениям чувств. С матерью было принято держаться на расстоянии.

Дом отца состоял из веранды и всего одной комнаты, но огромной, и был похож на амбар. В кухонной зоне стоял мольберт, накрытый тканью. Повсюду были разбросаны краски, книги. Однако дом был на удивление чистым, не было пыли, грязной посуды, за исключением кружек с засохшим кофе. На стенах висели картины, в основном пейзажи. В этом упорядоченном хаосе чувствовалась магия. Она затягивала и пугала Багратиона. Казалось, приглядись хоть к одной из картин, и она проглотит его.

– Багратион, мальчик мой, пойдем завтракать! – отец положил руку ему на плечо.

Так начались их будни. Отец зарабатывал на жизнь тем, что делал мебель из дерева. И как делал! В мастерской – пристройке рядом с домом творились чудеса! Заказы поступали со всей страны. Вот обычная полка на стену для ребенка. Отец берет небольшой брусок липы, колдует над ним. И получается кролик. Отец присоединяет его к раю полки. У кролика в лапках открытая книга, и, кажется, что он только-только прочитал что-то такое, отчего его мордашка стала мечтательной и хулиганистой. Или вот резной шкаф. С него смотрит орел, сложивший крылья. Во всем его образе умиротворение и мудрость. Изделия были живые, в каждом свой посыл, отдельная мысль.

Багратион лишь изредка бывал в мастерской отца и не потому, что не интересно. А потому, что пугался нового чувства, когда творить хочется до ломоты в солнечном сплетении. Отец ничего не требовал от сына: «Багратион, мальчик мой, если ничего не хочешь, ничего не делай!» И Багратион ничего не делал. Пожалуй, впервые за всю жизнь слонялся без дела по дому, читал и почти не выходил на улицу.

Ночами Багратиону снилось детство. Как он рисовал и чувствовал себя счастливым человеком. Как мать постоянно повторяла, что он тратит время на глупости. И надо заняться делом. Багратион понимал, что деревообработка приносит отцу счастье. Творческий полет, кроме которого, может быть, и не нужно ничего. Как бы Багратион хотел также. Творить расслабленно. Отдавая всю душу.

Теперь в Багратионе жили две личности. Одна говорила: «Не делай глупостей! Возвращайся домой! Найдешь работу. Здесь ты себя не прокормишь!» А другая даже и не говорила ничего. Она вручала стамеску и деревянный брусок и профессионально двигала его руками. Но только в мыслях, зато очень навязчиво.

Отец в ту ночь был в мастерской. Багратион не спал. Он представлял, как берет в руки стамеску, и как легко отщелкиваются кусочки дерева от бруска. Это было приятно. Чувствовался запах дерева. И тут он услышал голос матери, очень громко: «Ты тратишь время на глупости! Ты тратишь время на глупости! Ты тратишь время на глупости!» Багратион с ужасом посмотрел по сторонам – никого не было. Он тряс головой, кричал, зажимал уши, катался по полу, голос не замолкал. Голова, казалось, сейчас лопнет.

Багратион побежал из дома, из двора. Бежал быстро, долго. Не понимал куда. Очнулся. Светало. Он сидел посреди поля. Стоял густой туман, раннее солнце окрашивало его золотым и розовым. Было очень тихо. Багратион поднял голову вверх и увидел медуз. «Все! Приплыли!» – он подумал, что сошел с ума. «А что я, собственно, теряю? Ну, сошел и сошел!» Медузы плавали по воздуху и медленно спускались. Туман вверху рассеялся. Медуз становилось больше. Большие, маленькие, золотые, розовые. Их было сотни. Багратион протянул руку им навстречу. Медузная туча запульсировала и устремилась на него. Медузы окружили Багратиона куполом и замерли. Было немного страшно и холодно. Сырая от тумана одежда прилипла к телу. Подумалось, что сейчас они нападут на него и будут жалить до смерти.

Несколько медуз поплыли совсем близко. И прикоснулись к рукам, плечам, спине. Ничего страшного не произошло. Медуза были на ощупь, как теплая вода, только плотнее. Ласковое тепло разливалось по телу. Сначала Багратион почувствовал себя расслабленно и сонно. Потом его наполнила радость. И такой дикий восторг, что он даже крикнул, как семилетний мальчишка: «Какие вы классные!»

Наверное, от звука медузы вздрогнули и засветились одна за другой. Их свечение расходилось дальше и шире на других, пока медузовое облако не засветилось полностью.

Откуда-то с высоты спускалась огромная медуза, длиной больше двух или даже трех метров.. Остальные почтенно расступились. Она протянула щупальца и обхватила ими голову Багратиона. Он дернулся, но медуза держала крепко. Одно из щупалец стало проникать в голову через макушку. Было неприятно, чувствовалось жжение. Чем глубже проникала медуза, тем сильнее жгло. Багратион пытался вырваться, но она держала и не отпускала. Жжение спускалось ниже по позвоночнику. Потом перешло в резкую боль. Багратион задыхался, рыдал, вырывался изо всех сил, медуза не отпускала. Он махал ногами, не касаясь земли, а медуза крепко держала за голову.

Багратион очнулся, когда было совсем светло. Над ним возвышалась медуза. Багратион потрогал голову. Одно из трех щупалец вросло в макушку. Он аккуратно попытался вытащить. Но щупальце словно было продолжением Багратиона и держалось очень крепко.

– Эй! Тебе плохо, что ли? – мужчина с велосипедом стоял поодаль. Скорее всего, медузу он не видел, потому что на лице не было удивления.

– Все нормально! – Багратион встал и, пошатываясь, пошел в сторону дома.

По дороге встречались люди. Медузу они не видели. Видел ее только Багратион, когда поднимал голову, и это было не самое приятное зрелище. Он вошел в дом, медуза опустилась ниже и заплыла следом. Она уместилась под потолком. Грациозно огибала все предметы и ни на что не натыкалась.

Отец не спал и не работал. Сидел в кресле и мрачно смотрел перед собой.

– Ты где был? Сынок, что случилось? – он соскочил, как только Багратион вошел, взял его за плечи и заглянул в глаза.

Багратион почувствовал пульсацию в медузе. По одну сторону позвоночника возникла приятная прохлада, голова налилась тяжестью. Он вдруг кожей почувствовал любовь отца. Захотелось быть под его защитой, сесть на колени и прижаться к нему. Они обнялись. Багратион заплакал, уткнувшись в отцовское плечо. Плакал за все свои годы. За то, как гнобили в школе. За то, что мать не приласкала ни разу, не похвалила. За то, что его никто не любил. За то, что уволили с работы. За то, что ни разу не был с женщиной по-настоящему. За то, что был несчастлив и одинок. Он плакал и плакал, и не мог остановиться. Отец гладил сына по голове и спине.

– Где ты раньше был? – через слезы выдавил Багратион, – Почему тебя раньше со мной не было?!

– Прости, сынок! Твоя мама не хотела, чтобы мы общались, а я не настаивал. Прости меня, мальчик мой! Прости! Простишь?

Багратион, по-прежнему рыдая в плечо отца, закивал.

На следующий день отец и Багратион пошли в мастерскую. Чтобы попасть туда, надо было пройти вдоль соседского забора, за которым сидела огромная лохматая псина. Она не обращала внимания на отца, и каждый раз кидалась на Багратиона, натягивая цепь. Сейчас, когда они подошли к забору, она торопливо махнула хвостом отцу и оскалилась в сторону Багратиона. Он резко отскочил. Медуза издала шипящий звук. Собака посмотрела на медузу, встретилась взглядом с Багратионом и замерла, как творение таксидермиста.

Когда они пришли в мастерскую Багратион почувствовал себя, как и раньше. Было огромное желание что-нибудь попробовать, но оно гасилось страхом, что ничего не получится. Все казалось бессмысленным. Каждый раз после получаса таких противоречивостей Багратион чувствовал себя обессиленным, но в мастерскую все равно ходил, потому что без нее было еще хуже.

Сейчас Багратион смотрел, как стамеска мелькает в руках отца.

– Попробуешь?

Багратион пожал плечами и заметил, что все отсвечивает красным. Он посмотрел вверх. Медуза светилась алым. По позвоночнику ощущалось тепло. Красное свечение двигалось от медузы к Багратиону. Через минуту все тело светилось красным. Стало легко. Он открыл рот, чтобы ответить, изо рта повалил густой черный дым, как будто жгли резину. Тут же дым посветлел и исчез.

Отец посмотрел на сына:

– Ты чего стоишь с открытым ртом?

И с мольбой в голосе добавил: – Так, попробуешь?

– Попробую!

Отец объяснял премудрости, учил держать инструмент. Творить Багратиону оказалось легко и приятно. Целые дни они проводили в мастерской. Отец постоянно хвалил и не, потому что сын, а потому что – талантливый ученик.