Маятник птиц

– Сущий ужас.

– Что?

Похоже, я отвлеклась на свои мысли и не слышала, что говорил мой спутник.

– История с вашим братом. Сущий ужас.

– Так, договоримся сразу: это закрытая тема.

– Понял. – Денис поднял руки ладонями наружу. – Больше ни слова.

Выходя из машины, он тихонько напевал себе под нос: «Лет ит би, лет ит би-и…»

Я закатила глаза. Все. Двадцать минут на кофе, потом гудбай.

Брат Абдо одобрительно кивнул.

* * *

«Пеликан», каким я его помнила, всегда балансировал между двумя статусами: обычной кафешки и ресторана. Он, будто грешник, разрывался между добром и злом. Слово «кафе» было решительно убрано из вывески, но внутри стояли расшатанные столы, покрытые красными скатертями в жирных пятнах, а между стеклами витрин валялись дохлые мухи.

Когда-то мы с братом заглядывали сюда по дороге в «Феникс» – он всего в двух кварталах; брали по чашке кофе, усаживались в самый дальний угол и проводили около получаса в блаженном молчании или неспешном разговоре ни о чем особенном. Но дел прибавлялось, а времени, соответственно, становилось меньше, так что постепенно наши «пеликаньи посиделки», как мы их называли, сошли на нет.

Я не была здесь лет пять и, войдя, оценила усилия администрации. Красные скатерти исчезли, хлипкие светлые столы из ДСП сменили массивные, темно-коричневые, на крепких изогнутых ногах; к ним прилагались такие же надежные стулья. У стены, в паре метров от входа, сделали барную стойку. Сейчас за ней стояла симпатичная девушка в желтом форменном переднике с витиеватым логотипом «П» на груди.

Девушка лучезарно улыбнулась мне. Я кивнула в знак приветствия.

В это раннее время, кроме нас, посетителей не было. Мы заняли стол у окна, наполовину залитый солнечным светом. «Двадцать минут», – напомнила я себе.

Денис навалился грудью на стол, расставив локти, прямо посмотрел на меня.

– Анна, а знаете?..

Он вдруг улыбнулся, и эта внезапная быстрая улыбка словно разом стерла все неудачное начало нашего знакомства. Я непроизвольно улыбнулась в ответ. Но в следующий момент его улыбка исчезла, тонкие темные брови сошлись у переносицы.

– Я все понимаю, правда. Случайный порыв, о котором вы уже успели сто раз пожалеть. Но дайте мне шанс. Давайте хотя бы попробуем. Если хотите, я вас закидаю стихами Пушкина, из этого томика. Других я все равно не знаю. А хотите, буду молчать. Вот так.

Денис резко выпрямился, лицо его закаменело. Но тут же он снова улыбнулся.

– Короче, дайте шанс. Я один, как суслик в поле после дождя. Такой же одинокий и несчастливый. И это, блин, чистая правда. Извините…

У него было удивительно подвижное лицо: красивое, но стандартное, оно совершенно и сразу менялось, стоило ему двинуть бровью или уголком рта. Особенно его преображала мальчишеская открытая улыбка с ямочками на щеках.

– Что-то слишком быстро… – проговорила я.

– Так и думал, что вы это скажете. Ну быстро, и что с того? Так бывает. Я обернулся и увидел вас – глаза в глаза. Такой четкий миг. Если вы понимаете, о чем я…

К нашему столику подошла девушка-бариста. По-прежнему улыбаясь мне, она поставила на стол передо мной большую чашку капучино. В пене было нарисовано сердце.

Я подняла глаза, вопросительно посмотрев на нее.

– Спасибо вам, – сказала она.

До меня дошло через секунду. Я не помнила ее в лицо. Возможно, она приходила ко мне давно. Одна из визиторов. Кажется, О. М. Или С. М. Но я могу ошибаться.

Я не пью капучино. Только черный с ложкой сахара. Мне нужна его бодрящая терпкая горечь, особенно по утрам, когда еще неясные и хаотичные после пробуждения мысли блуждают по лабиринтам сознания, затягивая меня в омут апатии. Кроме того, мне просто нравится его вкус.

Девушка удалилась за стойку.

Я с сомнением посмотрела на пышную пену с белым сердцем посередине и отпила глоток, сказав себе: «Ничего, не яд».

О. М. Что у нее случилось? Не помню. Сейчас она выглядела вполне здоровой и счастливой, такие ко мне обычно не приходят. Значит, жизнь наладилась. Это хорошо. Мне не повредит толика оптимизма, даже микроскопическая.

Истории визиторов, помимо исписанных страниц в блокноте, оставляли также рану в моей душе; мне казалось, она давно стала похожа на дартс, утыканный дротиками, несмотря на то, что я пыталась абстрагироваться, не принимать в себя чужую боль. Какое-то время после ухода визитора я не могла избавиться от мысли: как он/она живет с этим?

Потом визиторы редко встречались мне еще раз. Некоторые обращались за помощью в «Феникс», но таких было мало, всего несколько человек. Остальные растворялись в большом городе. И никто не звонил мне повторно.

– Даже не буду спрашивать, за что «спасибо», – сказал Денис, откидываясь на спинку стула. – В общих чертах и так понятно. «Великие А. Д.»… А вы вообще капучино-то любите?

Я отрицательно качнула головой.

– Тогда я допью, можно?

Не дожидаясь ответа, он взял мою чашку и в несколько глотков быстро выпил капучино. На его верхней губе образовались щегольские усики из пены.

– А ничего, – сказал он, улыбнувшись. – Даже вкусно.

* * *

К семи вечера все самое важное было сделано: Тамара внепланово убрала квартиру и запекла в духовке утку, я предупредила Леву Самсонова о своем госте, сходила в магазин и купила пару ароматических свечей и новую скатерть, накрыла на стол, зажгла свечи, включила музыку, порылась в шкафу и нашла свое темно-зеленое платье. Сейчас оно было мне немного велико.

В половине восьмого я задула свечи и засунула их в кухонную тумбу, открыла окно, чтобы проветрить, сняла платье и надела красную блузку и джинсы, выключила музыку.

Без пятнадцати восемь я снова включила музыку. Джаз Пата Метени всегда действовал на меня умиротворяюще. Умиротворение – вот то, в чем я остро нуждалась, раздираемая смятением и беспокойством. Сегодня я намеревалась сделать шаг вперед, расстаться со своей пустотой, хотя бы ненадолго. Оторвать ее от себя.

Брат Абдо сидел на венском стуле, насмешливо наблюдая за моей суетой. Ты пойми, сказала я, стоя перед зеркалом и скручивая волосы в узел на затылке, я больше не могу сидеть в этой клетке. Мне душно. Я хочу воздуха! В ответ Абдо пожал плечами. Точь-в-точь как это сделал бы Аким.

В восемь раздался звонок в дверь.

На пороге стоял Денис, одетый как в театр – в темно-серый костюм и белую рубашку, и ослепительно улыбался. В руках он держал большой букет красных роз и полиэтиленовый пакет.

Поцелуй в щеку. Слишком долгий, чтобы его можно было назвать целомудренным. В конце концов я отстранилась. И снова почувствовала: наваждение прошло. Меня потянуло в мою пустоту, в мой тихий одинокий комфорт. Но гость, вручив мне букет и пакет, скинул ботинки и в белых носках прошел в комнату, откуда доносились негромкие звуки джаза.

– А у тебя уютно! – крикнул он.

На кухне я налила воду в вазу, поставила цветы. И вздрогнула, когда моей шеи коснулось что-то… Опять поцелуй. Короткий и нежный.

– Денис… – тихо сказала я, приподнимая плечо.

Он сделал шаг в сторону, прислонился спиной к холодильнику, одними пальцами взял меня за запястье.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.

– Гусь? – вдруг спросил он, дернув носом.

Я засмеялась и высвободила руку.

– Утка.

– Супер. Обожаю утятину, перепелятину и всякую другую дичь. Дядя мой когда-то постреливал тетеревов по осени. Бабушка их потом с клюквой и салом запекала. Вкуснее в жизни ничего не пробовал. – Денис развернулся, оперся ладонями о подоконник, устремил взгляд в сумеречную темноту, освещаемую огнями большого города. В небе были видны редкие звезды. – Да-а… Были времена. Коротенькое детство – много солнца и тепла, и вдруг хоп – и нет его. И старый дом на берегу реки уже не твой… А теперь уже тридцать восемь, и осталось только – «может быть, еще спасенный, снова пристань я найду…».

Он обернулся ко мне, подмигнул.

– Не желаете спасти одинокого путника, мадам?

– Я желаю узнать, зачем ты купил столько алкоголя? – В пакете, который он принес, кроме коробки конфет было две бутылки, одна – красного вина, другая – пол-литровая коньяка. – Или это запас на будущее? Предупреждаю сразу: сегодня же пойдешь домой.

– Или завтра. Подбросим монетку? – Он полез в карман и выудил горсть мелочи. – Орел или решка?

– Ребро, – сказала я, улыбнувшись. – Так что насчет алкоголя? Куда нам столько?

– Вино – только тебе, я его не жалую. Дринч для девочек. Я предпочитаю что-нибудь покрепче. По мне так коньяк – самое то. К тому же в нем содержатся дубильные вещества, что улучшает настроение, а это никогда не помешает.

– Хорошее вино… – сказала я, доставая бутылку.

– Еще бы… Адски дорогое. Я за него в лабазе у дома почти полторы штуки выложил. Открыть?

Я еще раз взглянула на этикетку.

– Попозже. А пока иди в комнату. Я сейчас утку достану и приду.

– Слушаю и повинуюсь. А можно я на диване немного поваляюсь?

– Поваляйся…

Он вышел, а я села на стул у стола, задумчиво глядя на бутылку «Карпинето» Кьянти Классико Ризерва девяносто третьего года. Я знала точно, что это отличное вино.

* * *

Утка была съедена. В моем бокале искрилось «Карпинето», а в толстой рюмке Дениса плавился коньяк. Фоном едва слышно журчала музыка Пата Метени. С улицы сквозь приоткрытое окно доносились яростные гудки клаксона и чьи-то раздраженные выкрики.

Я уже понимала, что сегодня Денис не уйдет, да мне этого и не хотелось. Мы были знакомы всего несколько часов, а казалось – несколько лет. Я легко привыкла к его внезапной улыбке, совершенно меняющей лицо, к его простоватым шуткам и прямому взгляду, в котором в иные мгновения мне чудилось что-то загадочное, непонятное.

– А ты здорово похожа на Лорен Бэколл в молодости, особенно в этом приглушенном вечернем свете. Слышала о ней? Актриса голливудская, блистала в сороковых и пятидесятых. Обожаю.

Он подлил вина в мой бокал.

– Ты долго была замужем?

– Семь лет.

– А в разводе давно?

– Семь лет.

– И за это время у тебя…

– Никого.

Он сделал большие глаза.

– Никого?

Я улыбнулась.

– А что насчет тебя?

– Да-а… – Он махнул рукой. – Особо и рассказать нечего. В восемнадцать женился и был примерным мужем аж три месяца. Потом развелись. Имя ее я помню, конечно, а вот в лицо – почти нет. Даже цвет волос забыл. И если ты хочешь спросить, любил ли я ее…

Я не хотела.

– …отвечу – нет.

Он взял рюмку, слегка поболтал янтарную жидкость и сделал небольшой глоток.

– Пушкин много о любви писал. Я когда-то думал – все вранье, нет никакой любви. Есть тяга. Химия. Как угодно назови, но только не надо склонять направо и налево слово «любовь». Не фиг романтизировать обычное животное чувство. У всех млекопитающих оно есть, закон природы!

– А сейчас?

– Что – сейчас?

– Сейчас ты изменил свое мнение?

Он неопределенно качнул головой:

– Не знаю… Наверное, любовь существует, но не для всех. Некоторые люди в принципе не способны на любовь. Некоторые могут любить только родственников. Ну, типа мать любит дочь, бабушка – внука, и так далее. Но есть и те, кто от рождения четко сделан, по самым крутым лекалам. Вот они могут испытывать настоящую любовь. Душа у них приспособлена и пылать, и страдать. Что реально странно – таких людей довольно много. Причем совсем необязательно, что они и в остальном круче всех. Такие кадры бывают – хоть стой, хоть падай. А любить умеет. Есть у меня один знакомый, полубомжик. В коммуналке прописан, но жить его туда не пускают. И кто не пускает? Главная любовь его жизни. Бывшая жена. Он пятый год тусуется около драмтеатра – там рядом полно баров и кафе, подкармливают его люди, – спит зимой в подвале, летом то на скамейке в парке, то в кустах, и все грезит о своей… как там ее…

– Джульетте? Дульсинее?

– Что? Да нет, какая там Джульетта… Валька ее зовут вроде. Или Людка. А, точно, Людка! Ты бы ее видела… Бр-р-р… Но мой знакомый абсолютно точно любит ее. Не повернут на ней. Именно любит. Считает, что выгнала она его не потому, что тварь – а она тварь, Аня, прости за такое слово, – а потому, что людям свойственно ошибаться, на нее затмение нашло, а так-то она добрейшая душа и вообще крольчонок. Не мое слово, он ее как-то так назвал – «крольчонок». Ни злости, ни обиды у человека… Как будто другими глазами на нее смотрит и видит нежную фею, а не здоровущую злую бабищу. Вот так… Хотя он далеко не святой. И своровать может, и соврать, если понадобится… Но в принципе мужик неплохой. И я тебе скажу, Аня, эта крольчиха многое потеряла, когда спелась с соседом-ментом и вышвырнула Федусю на улицу… Его Федором зовут, кстати. Федор – Федуся. Ну неважно… Ты спать не хочешь?

– Нет.

– А что вино не пьешь? Хорошее же вино.

– Как не пью? Почти полбутылки уже уговорила. Ты лучше скажи, Денис, что ты о себе думаешь? Ты тоже сделан по крутым лекалам?

– Если б я знал… Я хотел бы полюбить, Аня, честное слово, очень хотел бы. Моя жизнь какая-то… Пустая. Вроде все есть, а чего-то не хватает. Или кого-то.

Он поставил рюмку на стол и встал.

– Потанцуем? Музыка не слишком подходящая, но мне без разницы.

Он выключил верхний свет, а я включила переливающийся разными яркими цветами ночник, оставшийся от родителей. В детстве я так долго просиживала по-турецки на диване, загипнотизированная каруселью красных, белых, желтых, синих и зеленых цветов, что в конце концов ночник отдали мне. Сегодня днем я снова перенесла его в гостиную.

– Одинокий путник приглашает самую красивую женщину этого города на… На красный танец.

И он протянул мне руку.

Снова словно молнией вспыхнуло в мозгу воспоминание: дача, Новый год, рука Яна… Похоже, я все семь лет не отходила далеко от той самой реки, в которую нельзя ступить дважды.

Я тоже протянула руку. Денис легко поднял меня, мягко положил ладонь мне на спину. Не в такт музыке мы тихонько покачивались, молча, в собственной космической тишине. В эти минуты я чувствовала нашу оторванность от всего мира. Как же давно я не испытывала таких странных и приятных ощущений. Мой вакуум будто раскрылся и впустил в свое пространство еще одного человека. Наверное, ненадолго. Но сейчас мне было все равно.

– А почему танец красный? – спросила я.

– Цвет любви, – ответил Денис. – Мне Федуся сказал. А он в этом деле спец. Ты спать не хочешь?

* * *

И словно не было этих семи лет. Наскоро постеленная на раскладной диван простыня, куда мы повалились, ловя друг друга горячими руками, одновременно срывая с себя одежду, быстро скомкалась под нами. Все мысли разом улетучились. Время понеслось с реактивной скоростью, и я не смогла бы даже приблизительно определить, прошел час или двадцать минут с момента нашего падения – в прямом и переносном смысле – до того, как мы оба замерли, тяжело дыша.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.