Фристайл. Сборник повестей

– Да, конечно. Спасибо.

– Ну, устраивайся. Приходи в себя. И заходи в любое время, я тебе всегда рада.

Поднимаясь на пятый этаж своей «хрущёвки», Никита успел подумать, что ему всё-таки везёт на хороших людей, и Нина Петровна одна из них.

Учительница химии стала его классным руководителем вместо зануды-географички, когда он учился в девятом классе. Насчёт «учился» – это сильно сказано. Он, конечно, иногда осчастливливал школу своим присутствием, но прогуливал уроки безбожно. Нашлась подходящая дворовая компания. Спортом всерьёз он не занимался, но с удовольствием мотался с мальчишками на каком-нибудь пустыре с мячиком, хорошо играл в волейбол через сетку на школьном стадионе, легко попадал в баскетбольное кольцо. На уроках физкультуры прекрасно бегал стометровку, а зимой без проблем сдавал нормативы по лыжным гонкам. Мама работала сутками, особого контроля за ним не было. Но голова, в общем, неплохо соображала: спохватившись перед контрольной или какой-нибудь проверочной работой по математике или физике, Никита мог три дня, не отрываясь, просидеть над учебниками и взятыми на прокат тетрадками одноклассников (чаще -одноклассниц) и выползти к концу четверти на вполне уверенную тройку. Но химия ему нравилась – как правило, уроков Нины Петровны он не пропускал.

Несмотря на его бесконечные тройки по её предмету, и даже двойки за контрольные, она к нему благоволила, сокрушённо качала головой и безнадёжно вздыхала:

– Никита, я всё не теряю надежды, что ты возьмёшься за ум… А он у тебя ещё какой! У половины класса он отсутствует начисто, а ты бездельничаешь…

Никита диву давался, откуда у Нины Петровны такое представление об его умственных способностях. Ему было лестно и жаль свою наивную учительницу. Какое-то время он подтягивался, налегал на учёбу, получал отличные оценки и радостную улыбку педагога в знак поощрения, но потом становилось скучно, и он опять начинал получать двойки. В восьмом классе замаячила перспектива вообще остаться на второй год. Завуч школы вызвала маму на педсовет. Это было что-то ужасное: он, длинный и тощий балбес стоял посреди учительской, а вокруг сидели уже немолодые женщины- учительницы (педагогов -мужчин в школе не было) и между ними – мама. Она плакала от стыда и безнадёжности. Что она с ним могла поделать? Сколько слов, назиданий и угроз было сказано – всё бесполезно, как об стенку…

Учительницы по очереди перечисляли его достижения: двойка за сочинение, даже не за ошибки, а за беспомощность в изложении материала… По истории – вообще ноль знаний, даже говорить нечего… По физике – вроде бы и соображает, но прогулял целый раздел, сам, конечно, ничего догнать не в состоянии… По химии, в целом, неплохо, но ни одной типовой задачи решить не может…

Итог подвела завуч жалостливым восклицанием.

– Никита, как тебе не стыдно! У тебя такая хорошая мама!

А мама, молча, плакала. Домой вернулись, не произнеся по дороге ни одного слова. Никите нечего было сказать – он так часто извинялся и просил прощения, что это уже не имело никакого смысла. А дома мама вдруг, видимо от отчаяния, схватила подтяжки, болтающиеся на спинке стула. Тогда модны были подтяжки, их носили все: мужчины, женщины, подростки… Мама схватила подтяжки и стала лупить ими Никиту по заду изо всех сил. Ему было ужасно жаль её. Он ходил по кругу, как строптивый жеребец в загоне, прикрывая зад руками, и только повторял.

– Мама, ну, мам…

Мама сильно взмахнула рукой, подтяжки растянулись, металлическая пряжка ударила по одному из рожков новой люстры, которую они купили только в прошлое воскресенье, жалобно зазвенело стекло. А мама вдруг успокоилась, аккуратно повесила подтяжки на спинку стула и ушла за перегородку, тихо прикрыв за собой дверь: когда Никита подрос, однажды к ним пришли рабочие и, по маминому заказу, установили посреди комнаты прочную фанерную перегородку с дверью –из достаточно большой комнаты получились две небольшие клетушки, но зато они были отдельными…

В этот день они больше не разговаривали.

Он больше не давал никаких клятв и обещаний. Он просто стал нормально учиться. Пришлось, конечно, краснея, просить помощи учителей и одноклассников. Десятый класс он закончил без проблем.

А тут в его жизни появился компьютер. Совершенно фантастическим образом. Дело в том, что мама постоянно опекала в их доме кого-нибудь из соседей: всё время бегала по квартирам с тонометром и фонендоскопом. Никита даже злился не на шутку: мама не успевала отдохнуть после дежурства, иногда даже перекусить, как начинался бесконечный трезвон по телефону, а то и в дверь. Но к соседям в той квартире, которая теперь принадлежала Нине Петровне, она была особенно внимательна. Там проживала дружная еврейская семья: бабушка, мама, папа и сын- студент политехнического института. Никита никогда у них не был, но мама посещала соседей часто – старенькая бабушка была очень хворой, нуждалась в постоянном медицинском наблюдении. Мама и всякие уколы ей делала, и давление постоянно измеряла. Иногда, когда мама работала, а бабушке становилось совсем плохо, мама оформляла на станции вызов на этот адрес, и на машине Скорой приезжала к соседям вместе с дежурным доктором-кардиологом. После оказания помощи больной они забегали на несколько минут к Никите, быстро пили чай в крохотной кухне с пирожками, купленными в соседней булочной. Соседи за работу маме платили хорошо, и Никиту часто подкармливали чем-нибудь сытным и вкусным. В общем, жили они с соседями-евреями дружно. Но вдруг однажды, когда мама была на работе, к Никите пришёл Фима: так звали студента-соседа. Сказал, что их семья скоро уезжает в Израиль, из вещей им разрешили взять только самое необходимое. Сказал, что у него есть совершенно новенький компьютер, который он не может взять с собой. И они с родителями решили его не продавать, а подарить Никите из чувства благодарности к его маме.

Никита даже дар речи потерял. Вместе с Фимой они перенесли компьютер из одной квартиры в другую и установили на захламлённом письменном столе.

Мама, конечно, забеспокоилась, бегала к соседям, пыталась отдать им хоть какие-то деньги. Но они благородно отказались.

Вскоре еврейское семейство покинуло страну, а в их квартире через некоторое время поселилась семья Нины Петровны: она сама, её муж и дочка – выпускница какого- то института. Никита долго не мог прийти в себя от этого неожиданного соседства. Впрочем, присутствие классного руководителя за стеной стимулировало на ученические подвиги. Он стал учиться ровнее, маму перестали вызывать в школу. Через пару лет Нина Петровна развелась с мужем, он исчез из поля зрения Никиты, а дочка его учительницы вышла замуж, и теперь живёт на другом конце города… Так что Нина Петровна теперь здесь одна.

Ну, а с компьютером пришлось побарахтаться. Никита, может быть, в первый раз в жизни, проявил характер. Упёрся по-настоящему. Именно тогда он впервые почувствовал интерес к чему-то новому, понял, что иногда бывает очень интересно учиться. Работать на этом агрегате его научил муж тёти Наташи дядя Валера, которого он теперь называл по имени отчеству – Валерий Викторович. У него дома было простенький компьютер (судя по всему, «в яшике» у него был гораздо сложнее). Никита не раз приезжал к нему, когда мама дежурила. Его вкусно кормили, но он торопился поскорее приступить к работе, поскорее понять, что в этой машине главное, как ей управлять. Валерий Викторович снабдил его целой библиотекой специальных пособий «для чайников» – они выходили тогда огромными тиражами. Для начала Никите надо было научиться пользоваться клавиатурой, чем он и занимался каждую свободную от приготовления уроков минуту. Иногда засиживался за полночь, пользуясь тем, что мама, уставшая после дежурства, крепко спит. К выпускным экзаменам в школе Никита, единственный в классе, умел довольно быстро печатать в ВОРДЕ и пользоваться ЕКСЕЛЬ…

И, наконец, школа осталась «за кормой». Выпускной вечер прошёл очень тепло и празднично. Сначала – торжественная часть с вручением аттестатов, потом праздничный ужин в школьной столовой вместе с родителями и учителями. Никто не жалел добрых слов – ни воспитанники, ни воспитатели, ни родители. Нина Петровна присела на свободный стул за столом рядом с Никитой и его мамой.

– Ещё раз поздравляю вас обоих. Ты уже определился, Никита? Ты решил, что будешь делать дальше после школы?

Никита беспечно пожал плечами.

– О чём тут думать? Где-нибудь поработаю годик, а потом – в армию. Вернусь, потом и буду что-то решать.

– Насчёт «подумать» – это для нас довольно сложный процесс, – с улыбкой заметила мама.

– Ну, это ты напрасно, Никита… – Возразила учительница. – Я не думаю, что идти в армию с пустой головой, не имея никаких планов на будущее, – это правильно. А ты не хочешь, как мама, стать медиком?

– Упаси бог!

Мама, шутя, шлёпнула его ладонью по лбу.

Нину Петровну окликнул кто-то из выпускников и, встав со своего места, она добавила на прощанье.

– Я тебе очень советую, Никита, подумать о медицине всерьёз. У тебя ведь всю жизнь будет рядом такой опытный советник и наставник, как мама.

Они прогуляли с одноклассниками всю ночь. Горланили песни на набережной Невы, перекликались с толпами таких же счастливчиков, как они, любовались величественными крыльями разведённых мостов. Была белая ночь, и никто не заметил, как наступило утром. Когда Никита вернулся домой, мама уже уехала на дежурство. Он аккуратно положил в ящик письменного стола новенький аттестат зрелости и, не раздеваясь, рухнул на постель поверх покрывала.

Утром, когда мама вернулась с дежурства, Никита уже встал и вертелся на кухне изобретая праздничный завтрак из того, что мама предусмотрительно оставила в холодильнике: разогревал сырники, размешал столовой ложкой густую сметану, нашёл целых двести граммов нарезанного российского сыра, и даже совсем немножко сырокопчёной колбасы. В самом дальнем углу старого холодильника увидел вдруг два прекрасных эклера, которые обожал с детства… И постарался накрыть обеденный стол в комнате: с трудом разыскал в шкафу вышитую скатерть, достал тарелки и чашки из маминого сервиза, который ей подарили сослуживцы на какой-то юбилей.

Пока готовил завтрак, вдруг подумал, как редко выпадают у них с мамой такие сытные дни. В далёком детстве Никита всегда знал, когда у них совсем плохо с деньгами: мама варила на ужин пюре на воде, добавляла в него подсолнечное масло, мелко крошила вилкой рыбные консервы и смешивала их с порубленным луком. Запивали этот ужин чаем с сухариками или с сушками. Пока Никита был маленьким и ходил в садик, где прилично кормили, всё было ничего, хуже стало, когда он пошёл в школу. Когда подрос, мама стала брать больше дежурств, Никита совсем редко стал видеть её дома. Деньги на выпускной вечер неожиданно дала тётя Наташа – вот так взяла и дала. Сказала, что это подарок Никите от их семьи в связи с окончанием школы. Мама очередной раз её долго ругала: хотя их семья жила очень скромно, тётя Наташа под предлогом дня рождения или Нового года помогала им деньгами, или покупала что-нибудь нужное из одежды – то новые сапоги маме, то свитер Никите.

Хлопнула входная дверь. Никита встретил мать в прихожей с перекинутым через плечо полотенцем.

– Прошу вас, госпожа! Переодевайтесь и мойте руки – завтрак готов!

Когда позавтракали и в четыре руки убрали посуду со стола, мама вдруг сказала, словно продолжая разговор с Ниной Петровной.

–Послушай, Никита… Ведь твоя любимая учительница права – почему бы тебе всерьёз не задуматься о медицине?

Никита возвёл очи к небу, тяжело вздохнул.

– Мам, ну, пожалуйста! В который раз! Не начинай всё сначала!

Это было правдой: пока Никита учился в одиннадцатом классе, этот разговор у них с матерью повторялся довольно часто.

Никита ничего не имел против медицины. Он вообще не имел ничего против любой специальности. Но впереди была армия, и загадывать наперёд о будущем, он считал совершенно бессмысленным.

Но у мамы характер был твёрдый: она умела настаивать на своём.

– Послушай сынок… Мы сегодня ночью привезли в одну из городских больниц очень тяжёлого больного с многочисленными травмами после дорожной аварии. Его принимал молодой доктор, но ты бы видел, как он работал, какие у него прекрасные руки!

– Ну, и что?!

Мама вздохнула и понизила голос.

– Да в общем-то ничего. Кстати, в этой больнице в приёмное отделение нужен санитар, есть полторы ставки вакантных. Может быть, пойдёшь к ним работать санитаром? Всё равно надо куда-то устраиваться. Опять же суточные дежурства, отработал – потом два-три дня выходных. Поработаешь в больнице до армии, присмотришься, тогда и поймёшь, нужна тебе медицина или нет.

В общем-то Никите было всё равно, где зацепиться на год. Он немного подумал и неожиданно согласился.

– Можно я до конца недели побездельничаю? А в понедельник пойду устраиваться. Ты мне объяснишь, как это делается.

Мама просияла, но скрывая довольную улыбку, отвернулась и понесла в сервант сервизные чашки.

До ухода в армию ничего он не решил. Не хотел даже задумываться о том, что будет делать через два года. На вопросы матери отвечал уклончиво: ну, да, вроде иногда бывает интересно, но всю жизнь быть по уши в крови, в чьих-то рвотных массах, слушать бесконечные вопли пострадавших в дорожных авариях или оказывать помощь пьяницам, которые сами виноваты в том, что угодили под трамвай или электричку… Ну, уж увольте!

Но это было так давно – целых два года прошло! Теперь надо было жить дальше. Никита понемногу приходил в себя. Дел сейчас у него немного. Прежде всего надо прописаться. Он позвонил тёте Наташе на работу. Она обрадовалась, засуетилась, велела ему сегодня же явиться к ним. Никита вежливо пообещал прийти в ближайшее время, когда решит свои срочные проблемы. Проблем особых не было, но прожив у них несколько дней во время похорон матери, он понял, как изменилось состояние этой вполне благополучной семьи. Тётя Наташа в библиотеке периодически получала свои копейки, поскольку была бюджетником, Лерке стипендию не платили уже полгода, а Валерий Викторович работу вообще потерял: все «ящики» плотно захлопнулись. Он с трудом устроился сторожем в гаражный кооператив, иногда мыл чьи-то машины или помогал чинить двигатели.

Перед уходом в армию свою нищенскую зарплату санитара Никита отдавал маме до копейки. Она отстёгивала ему определённую сумму на карманные расходы, а остальные откладывала на общую сберкнижку вместе со своими скромными сбережениями. Когда Никите исполнилось восемнадцать лет, мама торжественно сообщила ему, что эту сберкнижку она переоформила на них двоих, то есть после возвращения из армии у него будут на первое время какие-то деньги на жизнь. Он прикинул сколько их – этих денег… При очень скромных тратах хватило бы месяца на полтора. Не задумываясь, он решил сразу, как получит паспорт с пропиской, тут же устроится куда-нибудь на работу, которую можно будет потом сочетать с учёбой. Проще всего, конечно, вернуться на прежнее место в приёмное отделение – там всё знакомо и понятно, но было одно препятствие, которое тормозило его решение. Впрочем, если подумать хорошенько, препятствие это было вовсе не принципиальное. С того времени прошло два года, в его жизни всё изменилось, и он сам тоже изменился. Ну, а тогда… Ему было всего восемнадцать лет, впереди была армия, а на плечах вместо головы – кочан капусты… Случилось тогда довольно противная история, о которой сейчас даже вспоминать не хотелось. Ангелина, тридцатилетняя медсестра «приёмника», разбитная и довольно нахальная, с пышными формами, однажды соблазнила его. В тот воскресный день больница по городу не дежурила, в отделении было тихо, и они с Ангелиной все сутки были только вдвоём. Изредка к ним, конечно, кто-нибудь заскакивал – то дежурный врач проверял всё ли в порядке, то какая-нибудь любопытная медсестра с терапии или с неврологии… Блеснёт на них с Ангелиной понимающим ироническим взглядом – и исчезнет. Ангелина несколько раз чуть ли не насильно угощала его в сестринской всякой вкусной едой, они подолгу пили чай с мятой, хотя разговаривать особенно было не о чем. Ну, а когда наступила ночь, она просто закрыла на ключ дверь в сестринскую… Так и пошло. Старшая медсестра ушла в отпуск и заменяла её всё та же Ангелина. Составляя график дежурств, она поставила Никиту в свою смену, и целый месяц он был вынужден работать только с ней. Конечно, когда больница дежурила по городу, в «приёмнике» был сумасшедший дом – одна Скорая уезжала и тут же в дверь звонила следующая бригада… Иногда за сутки даже чаю попить не удавалось. Но выпадали и совершенно спокойные дни, тогда Никита не знал, куда деться, где спрятаться от приставаний Ангелины. Она только посмеивалась, понимая его уклончивость по-своему. Никита ненавидел себя и не мог дождаться, когда старшая медсестра Нина Фёдоровна, пожилая добрая и мудрая женщина, вернётся из отпуска. Как только она вышла, он сразу же пошёл к ней и, плотно прикрыв за собой дверь в её кабинете, пряча глаза, попросил поменять график так, чтобы не попадать в одну смену с Ангелиной. Старшая посмотрела на него внимательно, и только покачала головой.

– Хорошо, Никита… Я вас разведу. Я сама заметила, только график посмотрела… Сразу подумала, что здесь что-то не так…

После этого они с Ангелиной почти не встречались. Изредка только сталкивались при смене дежурств, в таких случаях она проходила мимо него, не здороваясь. Словно не замечая. Никиту это только радовало.

Он пошёл в больницу. Всё получилось лучше, чем он мог себе представить: Ангелина уволилась ещё прошлой зимой, а старшая медсестра ушла на пенсию. В приёмном отделении свидетелей его юношеского позора не осталось. А в остальном там мало что изменилось: и заведующий отделением был тот же, и медсёстры, и санитарки, которые к нему неплохо относились, все были на своих местах. И маму, как фельдшера Скорой, здесь все знали. О том, что она так нелепо погибла, рассказывать не надо было никому. Ненужных вопросов Никите никто не задавал. Санитаров в больнице не хватало, а в «приёмнике» мужская сила всегда была востребована. В общем, в больнице ему были рады.

Вернулся из Хабаровска Михаил. Позвонил из аэропорта. Встретились в этот же день. Никита затащил его к себе. Выпили, конечно, поели, что нашлось на скромных полках старого холодильника, и до самого утра не могли наговориться – столько тем и вопросов накопилось за это время. У Никиты никогда прежде не было такого близкого друга. После школы одноклассники как-то все разбрелись, потерялись. На днях он встретил Настю, с которой пару лет в младших классах сидел за одной партой. Она рассказала ему кое о ком: кто-то из мальчишек ещё служит в армии, кто-то куда-то уехал учиться, а двое из их класса сгинули в Чечне. Настя теперь прячется от их матерей, не зная, как надо себя вести в таких случаях и что говорить,

– Ты будешь куда-нибудь поступать? – Спросил Михаил.

Никита только вздохнул.

– Мама очень хотела, чтобы я стал врачом. Попробую в медицинский.

– Кошмар! Там же такие вступительные экзамены! И учиться, говорят, тяжело- три первых года одна зубрёжка. И на что жить будешь?

– Я, конечно, в школе не шибко пластался, а за эти годы вообще всё забыл напрочь, голова совершенно пустая… Но ради мамы… Попробую. У меня добровольные помощники есть. За стенкой моя учительница по химии живёт, я в химии неплохо соображал. Надеюсь, поможет вспомнить, обещала – она вообще – человек слова. Лерка… ну, помнишь я тебе о ней рассказывал, она в институте Культуры учится, обещала по русскому языку подтянуть, будет мне всякие сложные тексты диктовать – Тургенева там, Толстого… А её батя – физик, тоже обещал помочь, если проблемы будут. Так что у меня есть серьёзные наставники, я очень на них надеюсь. Работать пойду на тоже место в больницу. Буду санитарить в будние дни по ночам, а по воскресеньям дежурить сутками. Ну, а если до третьего курса не выгонят, потом можно будет там же фельдшером устроиться. Главное поступить. Но ведь нам, бывшим солдатам, всё-таки поблажка есть. Будем надеяться. Ну, а ты? Что решил? Тоже поступать будешь?

– В Архитектурный. Есть у нас в Питере такой институт. Только сначала мне надо творческий конкурс пройти: рисунок, черчение, ещё кое-какие задания выполнить. Я, конечно, буду на заочное отделение поступать для начала. Если потуплю, потом сориентируюсь.

– Слушай, Мишка… Пока мы с тобой не завязли в учебниках… Ты меня в Эрмитаж обещал сводить. Помнишь?

– Конечно, помню. Я ещё не успел пропуск получить. Вот получу в пятницу – и сходим обязательно. Я позвоню.

–А ты знаешь что… Переезжай ко мне! Вместе будем заниматься. В общаге-то готовиться сложновато будет.

– Спасибо, конечно. Но у нас с тобой жизнь планируется совсем разная, мы друг другу мешать будем. А вообще у меня хорошая новость есть, мне наши ребята ещё в часть написали: оказывается, в Питере где-то на выселках специальный дом для детдомовцев строится. В конце этого года нам всем обещали ключи от квартир вручить.

– Ну, ты даёшь! Я тебя поздравляю!

–Пока что не с чем. Но будем надеяться…

– Важное! Спящие, проснитесь!

Вера Снегирёва, сидящая рядом, больно ткнула Никиту в бок. Он вздрогнул и открыл глаза. Он, и в самом деле, крепко заснул. Этот возглас профессора патологической анатомии – его коронный номер, хотя в нём слышится не только ирония, но и откровенное сочувствие. Профессора, как правило, живут не на небесах, они прекрасно осведомлены о жизни студентов, сидящих перед их глазами. С того времени, когда они сами были студентами, миновало немало лет, многое изменилось… Конечно, заметная часть студентов нынче на занятия приезжает на личных машинах, но основная масса их подопечных, как в прежние годы они сами, работает по ночам и грузчиками на вокзалах, и санитарами в клиниках института… Профессор им откровенно сочувствовал.

Никита пришёл в себя и стал слушать. Профессор был человеком остроумным и довольно часто темы своих лекций украшал витиеватыми вступлениями. Вот и сейчас тоже.

– Женщины бывают всякие… – Аудитория насторожилась, ожидая продолжения. – Часть из них – мифическая. Именно такой была Медуза Горгона.

Но далее шло подробное описание «симптома Медузы» – специфического расширения вен на животе при циррозе печени. Это уже особенно не увлекало. Вера, сосредоточенно строчила в своём конспекте, пытаясь успеть за лектором. Спать уже не хотелось. К счастью, мозги Никиты были устроены так, что в них застревало именно всё то, что в будущей профессии имело значение. На первом курсе, когда он впервые взял в руки человеческий позвонок, на котором надо было вызубрить названия не только десятков бороздок, ложбинок, выпуклостей и шероховатостей на латинском языке (на занятиях по латыни первокурсники только выучили алфавит), но и знать их расположение, его охватила самая настоящая паника: казалось, что он никогда в жизни не сможет выучить все эти термины. Но потом он вдруг подумал о маме. Никита часто её вспоминал, когда ему было особенно трудно. Почему-то всегда вспоминал такой, какой видел в последний раз в жизни, когда их, новобранцев, построили у военкомата. Неуклюжие, растерянные призывники стояли напротив толпы своих родных, таких же взволнованных и растерянных. Мама держалась мужественно, не плакала из последних сил и кривовато улыбалась. Он тоже пытался улыбаться, но получалось тоже криво…

Он вспомнил маму, разозлился на самого себя, обозвав себя «тупицей». И первый раз в жизни дал слово не себе – маме, что вызубрит все эти проклятые названия, чего бы это ни стоило. «Ты хотела, чтобы я стал врачом, мама, и я стану им, вот увидишь». И в первую сессию уверенно сдал зачёт по всем костям человеческого скелета. Когда же на втором курсе он, сияя, вышел из аудитории с пятёркой в зачётке, вечная отличница Вера Снегирёва только головой покачала:

– Ну, ты – чокнутый! Сдать госэкзамен по анатомии на пятёрку может только параноик! Ребята, скажите ему, что нам на курсе параноики не нужны!

Впрочем, через час она вышла из той же аудитории с такой же пятёркой.

Удачно сдав весеннюю сессию, в том числе с ещё одной пятёркой по неорганической химии, Никита купил большой букет тюльпанов и направился к любимой учительнице Нине Петровне. У него была теперь такая традиция – первого сентября, в Новый год и на женский праздник 8-го марта он обязательно приносил ей цветы. На его звонок дверь долго не открывали, обескураженный, Никита хотел было уйти, но, наконец, щёлкнул замок входной двери. На пороге появилась дочь его учительницы, которую он давно не видел, и поэтому не сразу узнал.

– Здравствуйте… Я к Нине Петровне. Она дома?

– Нет… – Услышал он в ответ. – Мамы дома больше нет. Её дома больше никогда не будет. Мы похоронили её позавчера…

Никита поперхнулся. Он только сейчас обратил внимание, что глаза дочери учительницы были красными и веки опухшими от слёз.

– Простите меня, пожалуйста… Я – ученик Нины Петровны и сосед из квартиры напротив…