Бессердечный

– Вам помочь? – спросил он.

Кира посмотрела на забавную серую шапку с красно-синим орнаментом и бубоном, который слегка сполз на лицо, когда он наклонился и улыбнулась.

– Да, спасибо. Я упала, нога болит, и наступать больно. – Кира сделала шаг, прихрамывая.

Молодой человек в коричневом пальто поправил шапку на рыжих кудрявых волосах и с улыбкой спросил снова.

– Я посмотрю? Я учусь на хирурга, вы не бойтесь.

– Да-да, конечно, – Кира показала на ногу.

Он снял с ноги сапог, осторожно пошевелил ступнёй, вниз, вправо, влево: Кира вскрикнула.

– Пугать не буду, – сказал он,– но настою, сходить в больницу. Перелома нет.

Он застегнул молнию на сапоге и встал. Кира кивнула и уже начала вспоминать, в какой стороне травмпункт, а когда вспомнила – направилась к остановке, с удивлением заметив, что молодой человек идёт с ней и пытается помочь.

– Вы со мной?

– Да, провожу вас.

В восьмом часу судьба несчастной лодыжки Киры стала ясна: сильный ушиб и растяжение. Кирилл, так звали будущего хирурга, ждал вместе с ней. Кира не прочувствовала его альтруизм – наоборот задумалась, с какой целью он так бескорыстно прожигает время? А после откинула все мысли и позвонила на домашний телефон, но никто не ответил и немного подумав, набрала рабочий антикварного магазина – трубку поднял хозяин. Кира попросила позвать Вильяма, если он ещё в магазине, но хозяин сказал, что он ушёл, не зная почему, она очень просила догнать его и передать, что она в больнице и что он ей нужен. В маленькой фразе она успела сказать всё вплоть до того где находится, пока человек на том конце провода не повесил трубку, ворча, что делать ему больше нечего. В двадцать минут девятого Кира и будущий хирург вышли из больницы, девушка распрощалась с ним и осталась ждать сама не зная чего. Кирилл отошёл недалеко и увидел, что девушка стоит возле больницы и никуда не уходит, он потоптался на месте и всё же решил вернуться.

– Кира, ты ждёшь кого-то? – спросил он с ходу, ещё не успев подойти, и вопрос прозвучал громко, будто резко упал кусок льда с крыши, Кира от неожиданности вздрогнула и обернулась.

– Да друга, надеюсь, он придёт, – сказала она так же громко и легонько улыбнулась.

– Я составлю тебе компанию? – спросил он и подошёл поближе, уже уверенный, что ему не откажут. – Кстати, ты же учишься?

– Да, на фотографа.

– Это, ведь не хобби?

–Нет! – ощетинилась она, сильно обросшая шапкой снега. – Это душевный выбор, призвание. Хочу показывать людям, что в самом плохом и страшном, можно увидеть добро, свет… и красоту. Нужен только внутренний взгляд, – она покраснела, – а некоторые даже глаза по жизни не открывают.

– Прости, не знал, что это так серьёзно и…

– А ты почему пошёл на врача? – перебила она на полуслове.

Кирилл сразу же нахмурился: прищурил глаза и поджал губы, он переступил с ноги на ногу, смотря поверх головы Киры и ответил:

– Я вообще-то никогда и не хотел поступать на врача, тем более на хирурга. Но с моим другом произошёл несчастный случай: на моих глазах он чуть не ушёл на тот свет. Это случилось по моей вине, по вине многих, кто был там, – он вздохнул, – тогда просто понял, что должен помогать, не хочу в следующий раз оказаться рядом и не спасти, не помочь, как его.

Вдруг Кира, заворожённая рассказом, вскрикнула, и когда Кирилл обернулся, то увидел, как к ним шёл молодой человек, высокий в кожаной куртке, не приспособленной к холоду. Лицо Киры озарилось улыбкой – дождалась.

– Что с тобой случилось? – спросил он с ходу.

–Ушиб и растяжение. – Кира показала на ногу, молодой человек вздохнул. – Вильям, – спохватилась Кира, – это Кирилл, он очень помог мне сегодня.

Вильям повернулся к человеку и даже не постарался разглядеть его, глаза не скользнули ни по лицу, ни по одежде, он словно расфокусировал взгляд и только сказал спасибо в сторону, где стоял Кирилл. А вот Кирилл, он же вчерашний наглец из магазина, его узнал, он, словно ошарашенный вытаращил глаза, не зная, как проступить и остался на месте.

– Ну ладно, – словесно Вильям прикрыл рот Кириллу, – бывай, нам пора.

– Да-да, – и в ту же секунду будущий врач прошёл мимо Киры и скрылся в противоположной от остановки стороне. Никто не обратил на него внимания, как на проходящих людей, когда ты спешишь.

– Залезай, – Вильям присел и показал на спину, – донесу тебя.

Кира отказалась:

– У тебя же сердце больное! – на что послышался злорадный смех.

–А ну садись! Если ты заболеешь или ещё что, как я себе память верну?! Не думай там ничего, я для себя стараюсь,– Кира пробубнив для приличия, якобы она сопротивлялась, залезла на спину и сцепила руки на его груди. Вильям встал и, вспомнив, что хотел сказать, строго, как отец её предупредил.

– Шапку завтра надень.

– Угу, – пробубнила она над ухом.

Дорога плыла молча, небо посыпало их снегом, он серебрился в свете фонарей, а холод куда-то ушёл и ветер исчез вместе с ним, вокруг опустело – и показалось, что на земле осталось только двое.

2

Кира ещё ходила с эластичной повязкой и слегка хромала, прошло всего три дня. Выходя из подъезда, она проверила ключи в сумке и поправила фотоаппарат, висящий на шее, и только после этой церемонии поковыляла в институт. День разгорался с ярко-алого зарева на небе, пробил десятый час, Вильям ещё спал, хотя остальной мир проснулся или в лучшем случае начинал просыпаться. Кира шла по улице и смотрела, как светлеет небо, а снизу отступал мрак, он удалялся, уступал свету, и она даже не заметила, как схватила фотоаппарат: сняла крышку затвора, и, затаив дыхание приблизила курсор, и люди в этом момент будто попрятались. В объективе появился старый девятиэтажный дом, он чернел остатком ночи и порос снегом, как вершина горы, на него падал лучистый снег, он поглощал тьму и превращал в себе подобный свет. Кира сняла серию кадров и ярко проявила этот процесс, и довольная пошла дальше.

– Постой, Кира! – крикнули со спины, и она замедлено обернулась,– Добрый день.

– Добрый. Кирилл ты откуда здесь? – Кира сдержанно улыбнулась, подозревая, что встретились они неспроста.

– Я за тобой следил, хотел поговорить, – откровенно сказал он.

Не очень удивлённая этим фактом Кира согласилась на разговор, только если он пройдёт по дороге в институт.

– Ваш друг, Вильям Чёрных, он и мой друг тоже.

Кира встрепенулась, фамилию тем вечером она не называла.

– Как раз тот друг, из-за которого я поступил на хирурга, – Кирилл почему-то говорил в весёлой, радостной манере и так быстро, что Кире пришлось его приостановить.

– Постой, постой! Что от меня-то хочешь?

Кирилл замолчал, он верно ещё и сам не до конца понимал что хотел. А пока он думал, сквозь прекрасное утро в голову Киры прокралось неприятное ноющее чувство досады.

– Подожди, – сказала она медленно, – это из-за тебя он потерял память и вынужден жить с имплантатом сердца или как там эта штука называется? Тот несчастный случай, который он не помнит, произошёл по твоей вине? – Кира напугано всмотрелась в зелёные глаза с внезапной вспышкой ненависти, брови её нахмурились и загорелись щёки.

– Нет, не совсем так, – радость у него прошла, улетучилась, как газ, – нас было трое и четвёртый Вильям, на его восемнадцатый день рождения. Симон и Вильям повздорили, дело было осенью и в лесу. Мы стреляли перед этим из арбалета, а они подрались возле мишени. Вильям накололся на болты и получил металлическим болтом в висок. Я пытался всё остановить, но хреново пытался.

Рассказав всё он возобновился в лице преследуя более весёлую цель, чем воспоминание прошлого, что к хорошему, как известно не ведёт.

– Друзья называется, да это змеи какие-то, так поступить «не нарочно», да я не поверю, – с отвращением сказала Кира.

Они стояли возле проезжей части, машины противно гудели и проезжали мимо. С дворов они вышли к остановке, но так и остались около проходной с ржавой тёмно-рыжей кованой оградой, застряв между ним и дорогой.

– Что тебе от меня нужно?

– Я хочу помочь вернуть ему память, но иррациональным способом. Вы, как я увидел, сдружились. Иногда память, как и пропадает в шоковой ситуации, так и возвращается в ней, а мы можем создать для него такую ситуацию.

– И как ты себе это представляешь? Нападём на него, припугнём?

– Нет-нет, – удивился он такому примеру, – Скажи, он к тебе привязался?

Кира задумалась, а потом робко ответила.

– Не уверена, мы просто дружим.

– Если он привязан к тебе, то для него это станет невыносимо, – сказал Кирилл, он что-то уже придумал, но поделиться с собеседником забыл, и говорил, лишь конечные доводы, на которые Кира непонимающе смотрела и всё подумывала: уйти или остаться, – он захочет вернуть тебя, а от меня избавиться!

– Интересное предложение, – как-то заикаясь, сказала она, – только я ничего не поняла, вообще ничего.

Она вспомнила, что опаздывает и прошла вперёд, стараясь уйти от Кирилла, с его сумасшедшими идеями, но вдруг обернулась и как-то небрежно кинула:

– А почему ты ему всё сам не расскажешь в лицо? Этого простого пути ты не просчитал? И где его друзья, почему они бросили его, оставили в таком состоянии? Это не по-человечески!

– Их условно привлекли, а меня нет. И не все люди, есть люди, Кира. Я был в больнице, ходил к нему, но когда он вышел из комы и никого не вспомнил, кроме родителей, они попросили меня, чтобы особенно я не контактировал с ним. Да и сам не рискну – сейчас я для него никто.

–Тогда успокойся, успокойся и не лезь в его жизнь, всё, что ты мог сделать, ты уже сделал, – Кира не имела уже никакого желания общаться с этим человеком.

Она прошла довольно много, прихрамывая, и в лице появилась грусть, старая добрая, которая появляется после разочарования. Не такими представляла она друзей Вильяма, жизнь жестока, и Кира пережёвывала её новые статьи, не совсем понимая как реагировать. И не её это было дело, и не касалось её, и уж тем более переживать на счёт другого человека не прописывалось в ближайшие планы. Но всё же правда задела Киру, задела не так сильно, как задела бы вновь Вильяма, и от того, что она знает её, а он нет, ей стало грустно. Полтора месяца не срок, но разве это дата для сердца или души – не думайте математически, если дело касается чего-то из этих двух явлений, они и вовсе не подвластны измерениям. И вот ты и не знаешь почему, но беспокоишься за человека, которого в голове не считаешь другом, ты переживаешь за него, и тут же спрашиваешь себя: «А с чего бы это?», ловишь себя, в конце концов, на мысли, что его проблемы тебе не чужды и, когда его радость греет и твоё сердце, а горе разбивает его, вот тогда логичного ответа, почему в себе ты не найдёшь. Кирилл показался на первый взгляд добрым и хорошим, а сейчас другая сторона его, напугала и отвратила девушку.

– Ты ему помогаешь? – Кирилл догнал Киру и почти вытащил из автолайна, который она успела остановить. Она не выдержала и, накричав, попросила уйти.

– Почему ты не можешь принять новый способ? Может он лучше? Ему нужна помощь, мы же можем помочь, просто подыграй мне. Это всего лишь игра.

– Я спешу, не мешай! – она скинула его руку с плеча и отошла от остановки, а автолайн успел уехать.

– Он же мучается полгода, а мог столько вспомнить, только бы память была, – продолжал Кирилл, подойдя к Кире, его не смущало отсутствие у неё интереса и даже раздражение, которое он вызвал к себе не пугало, он просто продолжал говорить, надеясь, что рано или поздно его услышат и поймут. – Вильям светлый человек, за это и пострадал. Кира, а ты знала о его памяти? – спохватился Кирилл рассеянно.

Кира не смогла делать вид, что на остановке одна и над ней никто не стоит и не пытается донести странную идею. Она сдавленно вдохнула морозный воздух, укуталась в шерстяной шарф и, не увидев на горизонте транспорта разговорилась.

– Да, знала, и мне стало это интересно. Это как игра в сапёра – никогда не знаешь, где шаг, где два, а где – бах! – она посмеялась, так тихо, словно и не хотела этого. – В фото я вижу возможность выражать уродливое красивым, а Вильям… – она помолчала,– это загадка, хочу выразить что-то через него, но что это будет, мы оба не знаем.

– Ты, значит, помогаешь ему в своих интересах, – догадался он и накатил новую волну, – Я, ведь могу ему всё рассказать, то, что он хочет вспомнить, да многое могу рассказать, но вот из-за такого он и уехал из Заречного. Все пытались помочь и рассказывали, каким он был, а он не помнил, – Кирилл уставился в поток машин и спрятал руки в карман пальто, он повернулся к Кире немного полу боком, – злился, сам вспомнить хотел, наверное, не верил. Для него это, как открыть последнюю страницу книги – читать становится неинтересно.

– Никогда так не делаю – это же неуважение к автору! – возмутилась Кира и видимо успела замёрзнуть: покраснели щёчки, нос скрылся в шарфе, ноги бились одна о другую.

– Вот и я не хочу открывать ему последнюю страницу.

Кира с резвостью замахала рукой, подъехал редкий на то время жёлтый автолайн номером сто пятьдесят шесть и со скрежетом отворил дверь. Девушка бросила вслед:

– Всё это мне не нравиться. Зачем человеку тыкать в рану? Вот и я думаю – незачем.

Кирилл попытался что-то ответить, даже во второй раз её остановить, почти запрыгнул в автолайн, но почему-то в самый последний момент сошёл с него и побрёл в свою сторону – тихо и понуро. Кира раздражённо посмотрела ему в след, через покрытое паутиной снега окно, оплатила проезд и забилась вглубь, где теплее – путь сегодня долгий.

3

Минут пять назад Кира вернулась домой, она лениво разделась в прихожей, поставила портфель и фотоаппарат на тумбочку и ушла в комнату и попутно поздоровалась с Вильямом, – он читал книгу на кухне. Минут через пять она выбежала из комнаты и схватила фотоаппарат, скинув сумку, которую так и не подняла, но мельком посмотрела на неё, решив, что и на полу ей неплохо, в том же темпе она исчезла за дверью комнаты. Вильям лишь улыбнулся и больше никак на это не прореагировал: спокойно перелистнул страницу и отпил из кружки. Следующие полчаса его ничто не тревожило, он знал – Кира обрабатывает фото, сортирует и удаляет неудачные кадры, где не удалось выразить главную мысль и хозяйственно перекидывает всё на жёсткий диск.

В десятом часу, довольная, с улыбкой на всё лицо она вошла на кухню и обнаружила что Вильям всё ещё там. Что именно ему не понравилось в её реакции сказать сложно, но она странным образом примерялась к нему взглядом. Он неуютно пошевелился, углубил взгляд в книгу и вообще пропустил всё мимо восприятия. Кира заглянула в холодильник, выложила горстку нужных продуктов: апельсиновый сок, брокколи, пару яиц и контейнер с гречкой. Вильям подозрительно посмотрел на это и отодвинулся к окну, чтобы не мешать и стал читать дальше. Когда она чудила за плитой назойливый взгляд упёрся в плитку над умывальником и Вильям, не понимая в чём дело, начал чувствовать себя ещё неуютней. Он молчал и желал помалкивать и дальше, но не выдержал, когда Кира ела: она периодически останавливалась, задумывалась о чём-то и смотрела на него, а потом отбрасывала, о чём думала и продолжала есть.

– Приятного аппетита, – сказал он, наконец.

– Спасибо.

– Как день прошёл? – он даже книгу отложил на подоконник. Вроде бы невинный вопрос, а как скривилось лицо Киры. – Не очень, да?

Она верно тысячу раз подумала, что ответить и закусила сочным кусочком брокколи, обжаренным в яйце.

– Хороший день, как обычно, – и вдруг совсем неожиданно спросила. – Ты же хочешь поскорее вернуть память?

– Да, чем скорее, тем лучше.

– Помнишь, ты говорил, что не можешь вспомнить одного парня, что приходил в магазин? У тебя почти получилось, но что-то помешало.

– Да, – ответил он холодно.

О том случае он упомянул вскользь, когда Кира спросила, как он прожигал выходной. Не любил он делиться своими чувствами и прочим сентиментальным барахлом, говорил по делу, если надо – открывался, но только тогда, когда было важное событие или разговор, что не давали ему покоя. Он даже шутил над собой периодически, но нюни из-за проблем с памятью не разводил. Да, в последнее время он пытался справляться сам, но и от помощи Киры не отказывался и в тот же момент её не просил, хотя бы напрямую, всегда вскользь, намёками.

– А если тебе просто расскажут что случилось, ты поверишь?

Вильям нахмурился и потянулся за книгой, как за спасательным кругом, но убрал руку, передумал. Он облокотился на стол и, загребая волосы рукой, сказал:

– Нет, и не поверю и не успокоюсь. Это не чисто будет, не так как хочу, словно тебе подарили кулинарную книгу «Сто рецептов Вини Парасюткина», а утверждают, что это энциклопедия про насекомых. Так я точно не хочу!

– Тише ты, не заводись, это был просто вопрос. Я тактику не меняю. Сок будешь?

Вильям помотал головой, всё-таки захватил книгу и встал.

– Ты – ешь, ешь, – он потрепал её по голове и, шаркая ногами, ушёл в зал.

Глава 7.

1

Почти собрался спать, но что-то мешало, я оттягивал минуту за минутой, подсознательно понимая, что так рано лечь мне сегодня не получиться. В сон клонило не настолько сильно, чтобы заглушить сигнал ожидания неизвестно чего и я просто сел на диван. Сидел и ждал. К девяти с копейками пришла Кира, она шумно разделась, по звуку свалила вещи с тумбочки, слегка не вписалась и сбила шкаф – очень ругалась, но цензурно. Выходить я не стал, с ленцой поёжился на диване – вот, медленно заходит, слегка пошатывается, спотыкается в темноте и наконец, нащупывает выключатель и ослепляет меня едким лимонно-жёлтым светом. Я молчу и смотрю на неё с ухмылкой – Кира удивлённо смотрит в ответ, а потом, может с секунду подумав, спрашивает: «Это почему ты ещё не спишь?!». Я посмеиваюсь – она не хотела застать меня, на самом деле всё задумывалось так чтобы пройти в комнату тайком без шума и свидетелей, но как-то не вышло… И я тихо с улыбкой сказал: « Да, шумно тут стало, вот и проснулся». Кира всё ещё стояла и смотрела в никуда, её ротик слегка приоткрылся, а потом в секунду она спохватилась.

– Всё равно не спишь, – и села на диван, румяная и пушистая в цветном ярком свитере и глубоко-синих джинсах. – Поговорим?

– Ты варежки не сняла, – сказал я и тут же удивился, как она вообще смогла в них открыть дверь.

– Ой, да нет, я замёрзла просто.

Поговорить, подумал я, с ней просто так поговорить не получается, всегда приходиться рыться в голове, напрягать память, словом думать. Это не просто, но с другой стороны она мне помогает, но почему – этого я не знаю. А сейчас я решил что-то узнать и для себя.

– Ты откуда такая довольная?

– От родителей, день рождение бабушки праздновали – семьдесят два года, – она улыбнулась.

Кира не признавала что её семья приёмная – сказала так один раз для ясности, но, несмотря на это отношение с родными у неё прекрасные, она рассказывала про маму врача, которая всегда находила время чтобы с ней поговорить, подбодрить и дать совет – мама была занята, но всё же находила для неё время. Но Кира не называла её мамой, звала Людой, по привычке, а отца Славой. Она говорила про свою семью, а я как назло начал засыпать, будто всё происходящее ускользает, отдаляется и становиться тихо и так тепло, что кажется, что ты лежишь в ванной. Я почему-то запомнил имена родителей и бабушки Лены, только имена. Когда веки настырно слиплись, Кира, словно специально громко спросила, есть ли у меня бабушка. Я проснулся и сел на диван, потому что довольно далеко сполз. В голове осенними листьями разметались недавние слова, они летали и не успокаивались, некоторые вспоминались, некоторые маячили вокруг, но я не помнил о чём они – разговор не вышел и я всё прослушал… Какой дурак! Хорошо, что Кира не заметила этого – она задала вопрос вновь.

– Мне давно интересно, о родных ты должен же что-то помнить.

Тут настал момент тупика в моей голове – маму, папу помнил, а дальше, дальше как будто и ничего быть и не должно. Я сказал Кире что, наверное, не помню – она замотала головой – не ври. И после такого обычно и начинается мозговой штурм. Часам к одиннадцати Кира добилась того чего хотела – честно сказать у меня были смутные ощущения. В состоянии полусна, я отвечал ей, а лучше сказать рассказывал то, что вспоминалось из прошлого. Знаете иногда не обязательно помнить всё, а тем более знать, что именно ты помнишь, со мной в последнее время получается именно так. Ты не думаешь о чём-то ровно до того как тебе не напомнят или не спросят, и вот тогда начинаешь задумываться, капаться в себе. И чаще всего выходит так: ты и взаправду про это помнишь и знаешь, но даже не думал, что так и есть, а стоит напрячься и оно проявляется как на экране. Так и с бабушкой. Не задумывался о её существовании, пока Кира не спросила. А стоило помучить мозг, как он выдаёт тебе резвые картинки, знакомые приятные ощущения и даже запахи. Всё будто прошло недавно и это, правда: мы с бабушкой Софией проводили много времени, представляете, читали исторические книги и мне это нравилось. Особенно нравилось размышлять, что было бы, если Славяне не приняли новую веру, что было бы, если не подняли крестьянское восстание, кто правил бы сейчас если бы семья Романовых осталась жива? Помню, мы размышляли на такие темы, мне тогда было четырнадцать, но помню абстрактно, не точно – как само понятие о чём-то, но не детально – попытайся уточнить, к чему меня с бабушкой привели такие рассуждения и всё расползается, как желе. Почему-то мне вспомнилось, что летом я проводил время только с бабушкой и опять про друзей в моём головном сейфе – ничего. Это лишь часть от прошлого, каждый родитель приучает ребёнка тому, что сам умеет и любит – бабушка любила историю, не удивительно, ведь училась она на историка-филолога. Ты не задумываешься о мелочах, о тех вещах, которые строят нас, а потом оглянешься и увидишь, что ты это частички тех, кто был рядом, что путь, который ты выбрал, не осознано, но зависел от них. Кира немного расстроилась узнав что бабушка умерла незадолго до того как я оказался в больнице. Ей стало неуютно, она посмотрела на меня утешительным взглядом.

– Вот видишь, и бабушка у тебя… была, ты просто почаще задумывайся обо всём, сейчас это полезно. Прости, не стоило, – Кира стояла у двери в комнату, – Но, я сама про своих настоящих родителей не знаю ничего, меня малюткой взяли, а ты, ты просто не помнишь, но ведь знаешь, так что просто думай. Ты всё вспомнишь, Вильям.

2

Я бесцельно прошёлся по магазину, отсидев пятую точку, обнаглел до такой степени, что оставил трон и зашёл в дальний зал, миновав комнату с книжными стеллажами. В магазине было тихо и тепло, всё вокруг отдавало стариной. Сам цвет и стен и пола пропитался коричневой ржавчиной. Статуи древних богов, точнее славянских идолов я прошёл быстро, старался не смотреть на них. Не знаю, почему деревянные статуи пугали меня – читать и интересоваться ими, было занимательно только в книгах и статьях, а с другими историческими объектами: военной техникой, баррикадами, историей Кремля и всем, что не относилось к ритуалам и обрядам, я относился спокойно. Навострив уши, я убедился, что дверь никто не трогал и подошёл к стенду с оружием. На серой неровно покрашенной стене висели арбалеты и луки – от примитивных моделей до современных с гибкими плечами и спусковым механизмом – курком. Глаза пробежались по экспонатам и заострили внимание на охотничьем луке чуть ли не с меня размером. Я примерился, попробовал натянуть тетиву, но отложил – не моё, хотя даже понравилось напрягаться, но место, где было моё сердце, напомнило, что напрягаться можно и в последний раз. Повесив лук обратно от греха подальше, я присел и опустил взгляд на среднего размера арбалет из дерева и металла, он был длиною с мой локоть, не считая приклада, что занимал почти столько же. Приятный в руках, не слишком тяжёлый, он проявился аккуратным и лёгким в обращении. С ним я провозился довольно долго, примеряясь и спуская курок, только без болтов во мне не вспыхивало то ощущение, что было в стрелковом клубе, словно всё дело было в звуке, в самом действии, когда болт попадает в мишень – вот тогда моя память начинала тревожиться и что-то раскапывать в себе. Будто это становилось для неё кнопкой «начало работы», но тут же включалась и другая не подвластная мне кнопка «нельзя». Через некоторое время я поймал себя на мысли, что если бы в магазине стояли камеры, то меня бы давно уволили. Но тут же я откинул эту идею – камер быть не могло, не в первый раз я веду себя, как ребёнок. Я прошёлся с арбалетом взад-вперёд и почувствовал, что про кого-то забыл: одним глазом я нырнул к входу – пустой зал, другим всё ещё осматривал стену с оружием. Ещё минут через пять меня осенило, и я побрёл к книжным стеллажам всё с тем же арбалетом в поисках Канта, Гёте, Ницше и всех тех философов, которых смог вспомнить.