Жизнь забугорная

За несколько секунд вся наша странная «семейная» жизнь пролетела у меня перед глазами. Мы ни разу не спали вместе. Жили каждый на свои средства. За всё время супруг не перебросился с моей дочерью и десятком фраз. Претензии к ней он адресовал мне, ни разу не назвав её по имени, только «твоя дочь». Ни одного подарка, ни единого цветка за годы супружества я не получила. Выходы в свет Петер тоже не практиковал, а потому никогда не был со мной в кино, театре, кафе, ресторане.

Нет, в ресторане мы с ним однажды были, на наш общий с ним день рождения. Тот самый, который он называл Божьим провидением. С тех пор я возненавидела китайские харчевни. Из гостей на сём двойном торжестве присутствовала только Светка. Петер долго сокрушался, что заказал три рюмки вина, стоимость которого превышала цену целой бутылки подобного пойла в ALDI и заставлял нас во что бы то ни стало впихнуть в себя весь рис, остававшийся на блюде.

Я тогда изо всех сил боролась с искушением надеть корыто с рисом ему на лысину, но понимала, что за это потрясающее удовольствие придётся дорого заплатить. По дороге домой я пыталась улыбаться и шутить, но, войдя в ванную, долго плакала, вспоминая, как праздновала предыдущие дни рождения с друзьями и коллегами: педагогами, журналистами, телевизионщиками, в три-четыре захода – с песнями, плясками, сюрпризами, морем цветов, подарков, стихотворных посвящений. Осуждать немцев за их неспособность к фейерверкам, пожалуй, не стоит: это – не вина их, а беда: «Рождённый ползать летать не может», но вот невероятная анекдотическая жадность – уже болезнь. Мерзкая. Заразная. Неизлечимая. СХЖ называется – синдром хронической жадности. Им поражена изрядная часть нации. Мой благоверный – всего-навсего органичная частичка формации, которой неведомо первое правило джентльмена: если рядом с тобой дама, лопни, но держи фасон! Да и о каком фасоне можно вести речь, если наиболее употребляемое слово немецкого «джентльмена» – «дорого», и по этой причине он не покупает книг, не выписывает прессу, не ходит в музеи, на выставки, в театры. Отдыхает в лесу. Не потому, что природу любит, а потому, что бесплатно. Не принимает гостей, а если и принимает, то, дай Бог, чтобы хоть кофе предложил. Не дарит даме цветов. В кафе платит исключительно за себя и даже нужду малую справляет только в кустах или носом к забору, «озонируя» окрестности отходами своей жизнедеятельности. Им, этим «джентльменам», не понять, почему импортные жёны несутся от них аллюром «три креста», едва завидев свет в конце тоннеля. А всё потому, что все годы совместного проживания не чувствовали рядом мужика: опору, защиту, кормильца. Что продолжительное сожительство с таким типом ведёт к разрушению личности и потере самоуважения. Ну, как можно уважать мужчину, желать его в постели, если платишь за проживание на его территории? Возможно, для отдельных эмансипированных немок сей факт – дело житейское. Мне известен случай, когда одна такая дама продолжала исправно вносить арендную плату на счёт своего возлюбленного, хотя сей Ромео уже давно и прочно пользовался всем спектром её услуг. Другой немецкий «джентльмен», детский психотерапевт, нисколько не смущаясь, берёт со своей возлюбленной деньги за лечебные сеансы, проводимые с её сынишкой, пережившим шок автокатастрофы. Как говаривал персонаж известной сказки, «Ты хотя мне и подруга, а порядок быть должон!».

Видимо, подобное поведение близких мужчин вписывается в диапазон приемлемости немецких фрау. У нас же ментальность совсем иная: то, что наша женщина простит кормильцу, никогда не спустит соглядатаю, а уж тем более – нахлебнику, даже если и вынуждена из каких-то соображений временно терпеть его общество. Понятие «раздельной оплаты» при походах в ресторан, театр или путешествиях так же малопонятно нашим женщинам. Совсем не потому, что они не способны за себя заплатить, а потому, что они – рядом с пригласившим их мужчиной. Они – дамы, а не «товарищи по партии». И если мужчина страдает непонятливостью, следующего свидания с ним просто не бывает. Это как военная тайна из известного рассказа Аркадия Гайдара. У нас её знает каждый, но ни одному буржуину понять её не дано. Отсюда и мнение, что импортные жёны корыстны, им только гражданство да богатство нужны. А то, что хороших мужей жёны не уходят в никуда, соглашаясь работать уборщицами с утра до ночи, лишь бы не слышать скулежа о перерасходе тепла, энергии, продуктов, им, одноклеточным, не понять. Русские женщины этим «джентльменам» просто не по зубам, ибо это – партнёрши с повышенными духовными запросами. Они откажутся от куска колбасы, но в театр сходят. Они будут убирать мусор, но на карнавал в Венецию поедут. Они найдут возможность сделать приличную причёску и маникюр. На любом празднике они будут выглядеть эффектнее местных, несмотря на пресловутую немецкую дороговизну. Они – мастерицы на все руки: всё умеют, всё могут. Не могут только довольствоваться пещерным уровнем отношений, делить кров со жлобами, которые даже с дерьма собирают пену. Собирают и не понимают, что жрать эту пену будут уже сами или со следующей иностранкой, выписанной по каталогу из слаборазвитой страны. Ровно два года.

4

– Смотри, проснулся! – прервала мои размышления дочь, указывая в сторону окна.

Я горько усмехнулась.

– Могу спорить, что он не спал.

Я ещё раз набрала домашний номер. Автоответчик снова предложил мне оставить сообщение. Нас явно хотели оставить ночевать на улице. Мы ещё раз поднялись на свой этаж и снова улеглись на кнопку звонка. Никакой реакции. На дворе – темень. Все добропорядочные бюргеры уже в люлях. Предложение дочери идти ночевать к моей приятельнице я не поддержала. Нельзя создавать прецедент, иначе дальнейшее проживание в этом доме станет совсем невыносимым. Явившись утром, как побитые дворняжки, которых теперь и впредь будут наказывать отлучением от конуры, мы потеряем последние акции. Такие спектакли чреваты рецидивом.

Я вспомнила о нескольких подобных случаях, произошедших с моими знакомыми. Одна несколько дней ночевала в подвале, боясь обратиться за помощью в полицию, ибо по-немецки почти не говорила. В результате сильно простудила почки, теперь живёт на лекарствах. Другая, переночевав в гараже, обратилась за помощью в приют для женщин, оказавшихся в беде. Те сообщили в полицию, а полиция – в управление по делам иностранцев. Разозлённый неприятностями, супруг сделал заявление, что не намерен больше жить со своей русской женой, ибо та плохо справляется со своим супружеским долгом. И поскольку на момент конфликта стаж их семейной жизни насчитывал всего один год, её выслали из Германии.

На данный момент я промучилась в браке два года, но, как консультировали юристы русскоязычных газет, «Несмотря на недавно принятый закон о достаточности двухлетнего семейного стажа, только трёхлетний может полностью оградить вас от неожиданных неприятностей». Это значит, что право на нормальную жизнь получат только самые терпеливые. Выдержавшие трёхлетнее тюремное заключение, кто-то общего, кто-то строгого, кто-то особого режима. Но, по справедливости, срок проживания с немецким «джентльменом» стоило бы засчитывать, как в «горячих точках»: год за три. Мне предстояло «отмотать» ещё год, причём, сделать это надо было с минимальными потерями для здоровья и самоуважения.

Я ещё раз попыталась попасть в квартиру. Напрасно. Глупость моего супруга могла сравниться только с его твердолобостью. «Ну, держись, родной. Сейчас я тебе устрою театр драмприкола!».

Я легла на кнопку звонка, противно дребезжащего на весь подъезд. Минуты через две все наши соседи зашевелились в своих койках, а ещё через две опасливо остановились у дверных глазков. По моим расчётам, кто-то из них обязательно должен был вызвать полицию. Скорее всего, это будет занудная старушка Беккер, которая никогда не могла пройти мимо меня, чтобы не задать какой-нибудь дурацкий вопрос: «Скажите, детка, почему ваши русские мужчины всегда носят спортивные штаны?». «А потому что мы – самая спортивная нация в мире», – отвечала я ей с совершенно серьезной рожей. «А почему у ваших соотечественников постоянно в зубах – стакан»? – «Лучше стакан в зубах, чем зубы в стакане», – хамила я с совершенно наивным видом. «Но у вас в стране – самая высокая смертность от алкоголизма!» – не унималась пенсионерка. «Как сказал один наш великий поэт, – парировала я, обуреваемая проснувшимся во мне чувством патриотизма, – лучше уж от водки умереть, чем от скуки!». В такие моменты я полностью разделяла мнение Пушкина: «Я презираю своё отечество с головы до ног, но мне досадно, когда подобные чувства разделяет иностранец». Критиковать недостатки своей родины и ее граждан я могу только с земляками.

Я по-прежнему лежала на кнопке, а стражи порядка всё не ехали. Мысленно я обратилась за помощью к супругам Фрост, соседям справа, профессиональным стукачам, чья фирменная фраза: «Мы сейчас вызовем полицию!» была хорошо известна всему подъезду.

Познакомилась я с ними сразу по переезду в этот дом. В квартире я была одна, разбирала только что привезённые вещи. В дверь постучали. Открыв, я увидела комедийную пару: двух кругленьких, как шарики, седеньких старичков в одинаковых джинсах и футболках, с абсолютно идентичными стрижками, обутых в пушистые детские тапки-зайчики. Эти братья-близнецы сообщили мне, что я слишком громко хожу по квартире, и они не могут из-за меня уснуть. Я сообщила им, что хожу дома не в голландских деревянных башмаках, а босиком, что сразу и продемонстрировала. К тому же, о каком сне они толкуют в обед? Один из близнецов взвизгнул фальцетом: «В Германии – это время обеденного отдыха, и мы с мужем будем спать, когда захотим!». «Так это гомики, – подумала я. – Час от часу не легче. А выглядят, как одной матери дети». Но тут визгливый гомик произнес: «Я еще вчера хотела вам сказать, что шуметь душем после двадцати двух тоже не разрешается». Так гомик, оказывается, женщина! От неожиданности я едва не села на пятую точку прямо в коридоре. «Алиса в Зазеркалье».

Я пообещала соседям ходить потише, с ужасом представляя, что будет здесь твориться, когда мы начнём собирать мебель и вешать полки на стены. Не прошло и двух дней, как фрау Фрост нанесла повторный визит: «Вы нарочно громко ходите по квартире. У моего мужа на этой почве развилась мигрень. Мы сообщим об этом в полицию!».

«Сумасшедшие, – подумала я. – С такими лучше не спорить». Я протянула соседке телефонную трубку:

– Звоните! Пусть немедленно приезжают и научат меня передвигаться по квартире другим способом. Мне самой уже давно надоело ходить. От этого болят ноги. Я полагаю, до нас в этой квартире жили ангелы? Шелест их крыльев вас не беспокоил?

Фрау Фрост замерла с открытым ртом и моей телефонной трубкой в руке.

– Невероятно, – прошептала она, удаляясь.

В дальнейшем ни Фростиха, ни ее супруг-близнец мозги мне больше не компостировали, принявшись за соседей сверху. Но такого безобразия, как моя ночная какофония, однофамильцы нашего юного стукача Павлика Морозова терпеть бы не стали. Практически одновременно с дверью Фростов открылась дверь фрау Беккер.

– Что здесь происходит? – испуганно поинтересовалась бабулька в ночной сорочке, поверх которой была наброшена длинная шаль с кистями.

– Опять Хаусманы хулиганят, – взвизгнула Фростиха, высунув из-за двери голову в дурацком ночном колпаке. – Три часа подряд звонком играют. Мы уже и полицию вызвали.

Слезы облегчения непроизвольно потекли из моих глаз. Я бросилась к фрау Беккер и, захлебываясь рыданиями, поведала ей, что у нас – несчастье. Любопытные Фросты тут же просочились на лестничную площадку и приблизились к нам. Я рассказала, что в последнее время у Петера – неприятности на работе. На этой почве он стал регулярно выпивать, и как следствие – перебои с сердцем. Сейчас он определенно дома, а дверь не открывает. Не иначе, лежит без сознания, а может, и умер уже. А мы ведь совсем недавно поженились. Неужели я овдовела?

Пока я причитала, Фрост № 1 ковырял моим ключом в замке, а Фрост № 2 принесла на площадку свой телефон (в квартиру нас с дочкой не пригласили ни те, ни другая). Я уже при свидетелях провыла в трубку знакомую арию: «Милый, если ты жив, открой!». Милый, разумеется, положил на мой вой с прибором.

Старушка Беккер, припав ухом к нашей двери, комментировала: «И правда, телевизор работает. Телефон звонит. Никак и впрямь несчастье случилось». Версия о том, что их сосед склеил ласты, сомнений не вызывала: ну, какой же нормальный человек в добром здравии выдержит трехчасовой звон в дверь, соседский кипиш и бесконечный телефонный вой супруги. Я зарыдала вголос: «Он умер, умер!» и стала медленно сползать по стене. Светка от неожиданности тоже заревела. В это время командование парадом взял на себя Фрост № 1. Бабульке было приказано вызывать «Скорую», а супруге нести на площадку успокоительные капли.

Полицейские и медики прибыли одновременно. Проведя блиц-опрос присутствующих, толстый Держиморда в полицейской форме изрек: «Всё ясно!», ковырнул ключом замок и с криком: «Полиция!», заменяющим в Германии заклинание «Сим-сим, откройся!», несколько раз ударил в дверь гиреобразным кулаком.

О, чудо! Дверь тихонько отворилась, и на пороге возник наш «покойник» в помятой фланелевой пижамке с весёлым гномиком на животе и перепуганными глазками. От него шел такой выхлоп, что Держиморда, стоявший ближе всех к двери, брезгливо скривился. Я же с визгом: «Живой! Живой!» бросилась супругу на шею, орошая слезами радости его провонявшую дешёвым пойлом пижамку. Петер холодно отстранил меня от себя. Его ненавидящий взгляд говорил: «Устроила балаган, стерва!». Мой же, вступая в немой диалог, парировал: «Ты на кого хвост поднял, пёс? Я, может, и из слаборазвитой страны прибыла, но развита, в отличие от тебя, не слабо». Вслух же Петер произнес совершенно дурацкое:

– А что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу, – ответила я в стиле бородатого анекдота о Крокодиле и Обезьяне.

Тем временем надо было кому-то отвечать за ложный вызов скорой и полиции. Пока я «билась в истерике», и тех, и других вызвали инициативные соседи. Фрост № 1 проорал, что у него не было выхода, а Беккерша уже давно растворилась в недрах своей квартиры. Держиморда направился к нашему автоответчику и, внимательно прослушав мои многочисленные стенания, долго вставлял пистоны нашему «покойнику». Потом заполнил какую-то бумагу, дал воскресшему расписаться и, бубня себе под нос что-то непечатное, покинул цирковую арену.

– Да, мать, – восхитилась Светка, – Сара Бернар отдыхает! 6:0 за технику и столько же за артистизм.

5

Петер остервенело квасил в своей конуре, обдумывая, как бы меня побольнее наказать. Наутро придумал. Выволок из подвала «Мечту оккупанта» и предложил мне собрать мои вещи и чесать на родину. Я, к его удивлению, немедленно приступила к сборам, которые сопроводила следующей информацией: для начала я закрою свой счет в банке, сняв все свои деньги. Затем отправлюсь в управление по делам молодёжи, проинформирую чиновников о том, что он меня выгнал, и моя дочь, носящая его фамилию, находится теперь под его единоличным покровительством. А поскольку она девочка умненькая – вся в маму – то учиться будет долго и упорно, лет эдак до двадцати восьми, и всё это время он, как удочеритель, будет её содержать. А чиновники проконтролируют, как он её содержит и куда деваются «детские» деньги. Перед отъездом попрощаюсь по телефону с немногими его знакомыми и родственниками, объяснив причину отъезда невозможностью дальнейшей жизни со жмотом и импотентом. Ссылкой в родные края меня не испугаешь: если он ещё помнит, я на Украине не навоз в коровнике разгребала. Закончив сборы и профилактическую беседу, я отправилась принимать душ. Когда вышла из ванной, супруга уже не было. Чемоданчика тоже, а все уложенные в него вещи висели на вешалках в шкафу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дорогой Петер, я получила твое письмо.