скачать книгу бесплатно
Полковник по-совиному склонил голову и скептически хмыкнул:
– Хотите сказать, что каждый день подвиги совершали?
Ромашов зарделся и зачастил, чуть запинаясь от волнения:
– Нет, конечно. Вы не так меня поняли! Просто на фронте каждый день такое месиво… Кто это считает? Сегодня я, завтра еще кто-то. Этого не запоминают… Выжил – и хорошо. Уже как медаль. Я очень удивился, когда вы сказали, что у меня медаль. Я не думал…
– Довольно, – полковник прервал его своим «священническим» жестом. – Дальше опять лирика. Все, что я хотел знать, я узнал.
Летунов еще несколько раз допрашивал Фролову и Ромашову, в том числе и перекрестно. Их показания ни в чем не противоречили друг другу, или, во всяком случае, казалось, что не противоречили. Говорили они одно и то же, весьма складно, не сбиваясь и не путаясь. Все расставленные полковником ловушки они проходили удачно, и не было похоже, что их слова – это заученный текст. Оба они выражали уверенную готовность сотрудничать с НКВД. Но если в честность слов и намерений Фроловой полковник скорее верил, то личность Ромашова вызывала в нем глухое раздражение, и все потому, что каким-то верхним чутьем он чуял в нем подвох, но не мог ухватить этот подвох за хвост. Он не верил ни единому его слову и любую полученную от него информацию подвергал сомнению. Летунов сам себе не мог объяснить почему Ромашов вызывает в нем такую ярко выраженную профессионально критическую и человечески-отрицательную реакцию, и это злило его еще больше. Только ли в «обаянии честности» было дело, да и в нем ли вообще?
Отчет о задержанных диверсантах вместе с личными соображениями полковника относительно обоих шпионов срочной зашифрованной телеграммой полетел в Москву.
Через два дня вечером пришел ответ за подписью начальника Управления Особых отделов генерала Авакумова, повергший полковника в замешательство. Еще через день нарочным поступил конверт на имя Начальника Управления НКВД по Горьковской области с особыми инструкциями, изучив которые Летунов очень серьезно задумался. Спустя ночь был составлен план дальнейшей работы с Фроловой и Ромашовым.
Арестованных срочным тайным порядком перевезли из Арзамаса в Горький и поместили в одиночные камеры тюрьмы под особую охрану.
В назначенный день по Арзамасской дороге за город выехал неприметный кортеж. Две черных «Эмки» отмерили несколько десятков километров, прежде чем остановились на берегу Оки в тихой безлюдной рощице.
Точку первого выхода в эфир выбирал лично полковник Летунов, выросший в этих местах. Он первым вышел из машины, прогулялся вдоль высокого крутого склона, поковырял сапогом тающий снег, подышал чистым весенним воздухом и двумя пальцами в кожаной перчатке подал знак дожидающемуся в отдалении Короткову.
«Анну» и «Алешу» вывели. Достали рацию.
Наблюдая, как Лидия раскладывает перед собой блокнот и пару карандашей, стараясь, что бы они не свалились с постеленной прямо на снег плащ-палатки, Летунов напомнил ей:
– И без глупостей, Лидия Николаевна. Вам сохранили жизнь в обмен на ваше участие в радиоигре. У Москвы свои, особые планы на вас, хотя как по мне, вы оба заслуживаете пару пуль в голову. На вашу группу возлагаются большие надежды, но запомните вот что. Один неверный шаг, одна намеренная оплошность – и я пристрелю вас на месте. И сделаю это безо всяких колебаний. На то у меня имеются заверенные, опять же в верхах, полномочия. Ваш друг отправится вслед за вами с отставанием в пару секунд.
– Я поняла, товарищ полковник. Вы говорили это уже раз восемь.
– Ничего, повторение – мать учения. Вас это тоже касается, Василий Федорович, – обратился Летунов к стоящему тут же Ромашову, скованному наручниками. – Дернетесь – пристрелю как бешеную собаку.
Ромашов кивнул. Его губы едва заметно дрогнули в улыбке. Он явно нашел в словах Летунова что-то смешное. Это отчего-то разозлило полковника и он рявкнул охране:
– Смотреть за ним в оба!
Два бойца, державшие Ромашова на прицеле, придвинулись ближе.
– Коротков, время?
– Без десяти пять, товарищ полковник.
– Ждем.
Летунов присел на заляпанное дорожной грязью крыло «эмки».
– Испачкаетесь, товарищ полковник, – предупредил Коротков.
– Испачкаюсь – отмоюсь. Это не та грязь, которая не отмывается.
Время тянулось медленно. Молчать становилось все неприятнее – нагнеталось волнение. Лидия сидела на плащ палатке и дышала на озябшие пальцы. На нею нависали с автоматами на изготовку двое бойцов охраны.
– Дайте ей варежки, – попросил Ромашов.
– Не надо, – вскинулась на него Лидия. – Мне не холодно.
– Коротков, дай ей свои перчатки, – приказал полковник.
– Какая забота! – проворчал лейтенант, отдавая перчатки и угрюмо косясь на невозмутимо молчавшего Ромашова. – Прям молодожёны.
– Не бурчи, – похлопал его по плечу полковник. – Лидии Николаевне нужны целые и невредимые, уверенные руки… – Летунов перевел взгляд на Фролову: – Как же они вас просмотрели, как?
– Что?
Летунов досадливо покачал головой:
– Я недоумеваю, Лидия Николаевна, как этот ваш хваленый фон Бонке проморгал в вас с Василием Федоровичем людей, которые пойдут сдаваться в контрразведку сразу по прилету. Он что, дурак? Как не понял кто перед ним? Как он вообще вас двоих до дела допустил? Вас ладно, но как Ромашова допустил? На что он надеялся? Или вы мне что-то недогововариваете, а, Лидия Николаевна?
– Мы все вам рассказали.
– Вы, Лидия Николаевна, может быть и все. Но вы же не можете поручиться за своего спутника? Ведь вы же, если верить вашим показаниям, даже не любовники, вы даже примерно не представляете, что у него в голове и с какой целью он привел вас сдаваться в НКВД, едва вы ступили на землю. Может быть, у него особые инструкции на этот счет? А вы ему верите.
– Он не приводил меня, я сама пришла, – осторожно сказала Лидия, наморщила лоб и с сомнением посмотрела на Ромашова. – Мы оба решили сдаться и сделали бы это в любом случае, даже если бы прилетели по отдельности и вообще были бы друг с другом не знакомы.
– Вы, может быть, да, пришли бы. А Ромашов? Вы не можете знать как поступил бы он. Отвечайте только за себя, мой вам совет.
Ромашов, наблюдая Лидино замешательство, страдальчески кривил рот, потом устало опустил веки, болезненно зажмурился и вздохнул, обращаясь по очереди к каждому из участников дискуссии:
– Мне нечего скрывать, Лида. Я говорил уже, что рассказал вам все, товарищ полковник, что мне известно.
– Да-да, вы говорили, – «вспомнил» полковник и перевел тему: – Кстати, Василий Федорович, а почему «Алёша»?
– Фон Бонке говорил, что я напоминаю ему Алешу Карамазова. Наверное, поэтому.
– Смешно. Достоевского, значит, почитывает немецкий офицер, поглядите на него! До слезы ребенка, небось, не дошел еще. Впрочем, ладно. А «Анна» в честь кого? В честь Анны Карениной, а, Лидия Николаевна?
– Я не знаю.
– Странно, что вы просто разведчик, «Анна», – брехающим смехом рассмеялся полковник. – С таким именем можно было идти в диверсанты. Что ж вас поезда не взяли подрывать? Очень забавно получилось бы, правда, Коротков?
– Время, товарищ полковник, – объявил лейтенант.
Летунов тут же поднялся с крыла, мгновенно собрался, повел плечами. Вся смешливость слетела с него молниеносно, будто и не было.
– Заводите свой телефункен, Лидия Николаевна. Момент истины настал. Сейчас и поймем в какие степи и как надолго мы с вами поедем, дорогие молодожёны…
Вскоре после первого успешного выхода рации Лидии в эфир и установления устойчивого контакта с немецкой стороной, перевербованные агенты абвера «Анна» и «Алёша» в официальных документах советской контрразведки получили кличку «Молодожёны».
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
«В течение 14 марта на фронте каких-либо существенных изменений не произошло.
За 13 марта уничтожено 23 немецких самолета. Наши потери – 11 самолетов.
На одном из участков Западного фронта противник в течение суток трижды переходил в контратаки. Наши бойцы во главе с командирами Бахметьевым и Марковым подпускали немцев на близкое расстояние, а затем огнем всех видов оружия отражали контратаки врага. Потеряв свыше 300 человек убитыми, немцы были вынуждены отойти. В этом бою отличился находившийся в дозоре красноармеец тов. Клячко. На него напали 30 вражеских автоматчиков. Красноармеец Клячко смело вступил в бой и метким огнем уничтожил 7 немецких солдат.
На другом участке фронта наша гвардейская стрелковая часть захватила 3 немецких орудия, 22 автомашины, 3 миномета, 3 пулемета, 1.000 мин, 12.000 патронов и 12 походных кухонь. Взяты пленные.
Красноармеец П.Д. Долгов, находясь в разведке, заметил вблизи немецких позиций наш подбитый танк. Из танка доносились стоны раненых танкистов. Боец стал пробираться к танку, чтобы оказать помощь раненым товарищам. Немцы заметили отважного разведчика и открыли по нему огонь из автоматов и пулеметов. Несмотря на угрожающую опасность, тов. Долгов подполз к танку, вынес из него двух раненых танкистов, положил их на связанные лыжи и вывез в расположение своей части».
Глава 5. Взрыв на железной дороге
В одну из весенних ночей недалеко от города Горького на железной дороге прогремел оглушительной силы взрыв. Жители близлежащих деревень повыскакивали из домов, с тревогой глядя в черное в крапинках звезд тихое небо и устремляясь в убежища. Однако сирены не выли и звуков летящих самолетов слышно не было. Тем загадочнее казался прозвучавший взрыв.
Вскоре к месту происшествия стянулись сурово молчащие военные и еще более молчаливые и суровые чины НКВД, воздух наполнился ревом моторов и мельтешащим светом фар прыгающих по колдобинам многочисленных автомобилей. Довольно большой участок железной дороги оцепили, тех редких смельчаков-зевак, которые все же решились полюбопытствовать, не подпускали даже в зону видимости. Дознание проводилось в обстановке строжайшей секретности.
С утра по городу поползли слухи о совершившейся на путях диверсии… Газеты, однако, о случившемся многозначительно умолчали, чем еще более распалили фантазию встревоженных граждан.
Вечером следующего дня в одиночную камеру с единственным зарешеченным окошком под потолком, деревянными нарами, столом, табуреткой и сиротливо свисающей с потолка тускло светящей электрической лампочкой, вошел полковник Летунов.
– Собирайтесь, Василий Федорович, – обратился он к сидящему за чтением книги узнику. – Сегодня «стучать» «Дедушке» будете вы.
«Дедушкой» именовалась в шифрограммах принимающая сторона.
– Почему я? – растерялся Ромашов.
– Лидия Николаевна не в состоянии.
– Что с ней?
Лицо бывшего учителя выражало неподдельную встревоженность.
Полковник подошел к столу и приподнял раскрытую книгу:
– Горького почитываете?
– Вы не сказали что с Лидией.
– Лидия Николаевна больна. Подхватила пневмонию, лежит в лазарете в бреду. Поэтому сегодня вам предстоит ее заменить.
– Но я еще ни разу не делал это… по-настоящему. Только в училище.
– Сегодня и начнете. Сразу в полевых условиях. К немцам должна улететь крайне важная шифрограмма, затягивать я не имею права. От этого слишком многое зависит. Поэтому собирайтесь. Через пять минут выезжаем.
Летунов помедлил, потом захлопнул книгу, положил ее в стопку к остальным четырем, принесенным из библиотеки, и постучал по ее обложке пальцем:
– Ничего против Алексея Максимыча я не имею, но лучше б вы почитали учебник для радистов, чтобы, так сказать, освежить память.
И вышел.
Вот уже второй месяц перевербованные агенты немецкой разведки содержались в соседних одиночных камерах особой тюрьмы НКВД. Доступ к ним имели только конвойные солдаты охраны, самолично отобранные Летуновым, лейтенант Коротков и непосредственно сам полковник.
На сеансы связи вывозили только Лидию. Ромашов воли не видел с того самого дня, когда к немцам улетела их первая удачная шифрограмма. Между собой узники не общались, только изредка Василий слышал как лязгал неподалеку отпираемый замок, как соседку выводят из камеры, но заговорить с ней хотя бы через дверь не решался.
Погода совсем повернула к теплу. И хотя по ночам еще подмораживало, но снег уже совсем сошел, по оврагам набухали почками вербы, а на верхушках деревьев отчетливо каркали грачи.
Очутившись на улице, Ромашов остановился как вкопанный. Он чуть не задохнулся от свежести прохладного сладкого воздуха, так разительно отличающегося от затхлой плесневой сырости тюремной камеры.
– Идите! – невежливо подтолкнул его Коротков, и Василий посеменил к черной «эмке» тихими, неуверенными шагами отравленного и пребывающего в эйфории человека.
За руль сел лейтенант. Полковник и Ромашов расположились на заднем сиденье рука об руку – чекист и шпион.
– С Лидией все будет хорошо? – спросил шпион озабоченно.
– Врачи делают все возможное, – ответил чекист отстраненно – Впрочем, даже если она умрет, у нас есть вы.
Василий посмотрел в непроницаемо холодное лицо полковника и не стал ничего более говорить. А вот Летунов, будто размышляя вслух, вымолвил:
– Все-таки мне непонятно почему вас взяли в разведшколу. Репрессированных родственников и высказанного желания мало для того, чтобы стать хорошим разведчиком… Что-то они в вас разглядели, но что? Не могу понять. Не просветите меня, а, Василий Федорович?
Серые, невозмутимо спокойные глаза с интересом биолога, разрезающего кольчатого червя, уставились в лицо Ромашова и тот почувствовал, как его от этого взгляда почти выворачивает наизнанку.
– Я не знаю что вам ответить. Я не знаю почему меня взяли. Мои успехи в разведшколе были средние, но меня отобрали для переброски через линию фронта, в меня поверили. Почему-то.
– И драгоценный ваш фон Бонке ни разу не поделился с вами соображениями на ваш же счет?
– Нет.
– Не верю. Ох, не верю я вам. Более того, вы мне лично неприятны. Но я разгадаю вас, я разгадаю ваше вранье.
– Я не врал вам.
– А это мы посмотрим.
– Я правда не знаю почему меня взяли.
– Видимо, вы были очень убедительны в своем желании служить Третьему Рейху, – кольнул его полковник и, еще раз пригвоздив взглядом к сиденью машины, наконец, отвернулся и стал смотреть в окно.
Экстренная замена радиста прошла удачно. Ромашов хоть и трясся как осиновый лист, но дело свое сделал точно. Немцы удивились тому, что на связь выходит «Алёша», но вполне удовлетворились ответом о болезни «Анны», пожелали ей скорейшего выздоровления, поблагодарили за предоставленные сведения и попросили своего ценного сотрудника быть осторожнее.
Последней заботливости полковник особенно поумилялся и в награду за исполнение задания даже разрешил Василию лишних десять минут походить по берегу реки, подышать весной и разгулять ногу. При приземлении с парашютом он повредил связки и какую-то кость в ступне. Небоевое ранение давало о себе знать периодическими болями и заметной хромотой, которая, как сказал доктор, останется на всю жизнь.
Много двигаться Ромашову, особенно после месяца сидения в камере при отсутствии долгих физических нагрузок, было еще тяжеловато. Он бродил туда-сюда не спеша, заложив руки в карманы брюк и слегка подволакивая ногу.
Нервный Коротков за это время чуть не сгрыз собственные перчатки.
– Даже преступникам иногда нужно давать некоторые послабления, – благодушно поучал его Летунов. – Тогда они лучше начинают служить.
– Товарищ полковник, можно спросить?
