Вершина по имени ты

– Знаешь, – Ирина заглянула ему в глаза, – может быть, все те, кто нас покинул, точно так же сидят у костра, видят оттуда нас и как бы говорят – мы вас любим, но пока еще не ждем. Поживите, побудьте на этом свете и за себя, и за нас, а как время подберется – приходите, только не торопитесь. А мы будем смотреть на вас и радоваться…

Они долго еще сидели рядом и молчали. Больше того, чем он рассказал, Ирина расспрашивать не решилась, и Георгий просто держал ее прохладные руки в своих, горячих от близости костра, и она с трудом прогоняла комок в горле и наворачивающиеся слезы после его истории. Конечно, и ей было что рассказать, но она не хотела говорить о плохом, особенно теперь, особенно с ним, когда дрогнула и пошла трещиной его собственная оборона. Ненадолго Ира снова вспомнила родителей, двадцать лет проживших душа в душу: мама говорила – неправильно думать, что та самая пресловутая каменная стена – это непременно мужчина. Если ты хочешь помочь человеку, поддержать, подхватить, для этого вовсе не обязательно считаться парой, семьей, даже лучшими друзьями. Достаточно услышать, вовремя почувствовать просьбу о помощи, даже если ее никогда не озвучат вслух: для этого нам даются сердце и внутренний голос. Ирина и сама себя собирала по осколкам, но понимала, что лишиться фантомной любви и неслучившегося счастья – это все-таки не то, что в одно мгновение потерять всех, кто был дорог, и похоронить свою жизнь под руинами жизни близких.

Она осторожно прислонилась щекой к плечу Бойкова, погладила его смуглую шершавую руку, и он тогда опустил голову, словно тоже скрывая настоящие эмоции. От близости огня даже глазам было жарко, Ирина сощурилась и смахнула слезы, набежавшие то ли от едкого дыма, то ли от ее собственной внутренней горечи.

– Спасибо, – снова послышался рядом тихий хрипловатый голос руководителя.

– За что? – искренне удивилась Ирина.

– За все. А главное, за то, что не осуждаешь меня.

– Мы ведь не осуждаем чашку за то, что она бьется, – Ира сжала его руку сильнее и почувствовала, как он отозвался, тоже крепко стиснув ее согревшиеся пальцы. – Если она нам дорога, мы ее склеиваем. Конечно, останутся следы, как шрамы, и она не будет такой красивой, как раньше, но от этого мы не станем любить и ценить ее меньше. Останется память и… какой-то опыт.

Вместо ответа Георгий Петрович крепко обнял Ирину за плечи и почти сразу же отстранился.

– Ладно, я пойду. Нам пора укладываться спать. Завтра подъем в половину пятого. День будет сложным. С утра тебе скину карту, можно дойти километров пять до перевала Фуга, это чуть южнее, и там склон должен быть попроще. Без особой техники пройдется, наверно, часа за три-четыре. Мы пойдем на Геологический, и если все будет хорошо, то вечером или следующим утром встретимся с вами в соседней долине, под склонами у реки Архондон.

Ирина запрокинула голову, сглотнув последние слезы. Там, наверху, видно было только одну яркую звездочку: тучи никак не хотели расходиться, лишь изредка пропуская на небо бледную луну с откусанным краем. Ирина давно уже не помнила, что такое романтика, но почему-то очень не хотелось смотреть в это самое небо снова одной. Хотя она и понимала, что сейчас, перед сложным днем спортивной группы, к которой они с братом не имеют никакого отношения, думать об этом, вроде как, не очень-то порядочно: у руководителя другие заботы, и ему вовсе не до нее.

– Было бы здорово пойти с вами, – сказала она, стараясь, чтобы в голосе не звучало слишком много напрасной надежды.

– Ира, я… – Бойков нахмурился, поскреб в затылке, думая, что ответить, чтобы не задеть эту маленькую, но сильную и смелую женщину. – Я бы с удовольствием, но не уверен в вашей подготовке. Ребята полгода тренировались, умеют ходить траверсом, пользоваться палками и альпенштоком, работать с веревками, страховкой, карабинами, узлы вязать, в прошлом месяце зачет сдавали. Я понимаю, что ты была в походах, но это технический перевал…

– Я понимаю, – мягко улыбнулась женщина, эхом повторив его слова, и, в доказательство, что не обижается, ласково тронула его прожженный рукав. – Сама давно не ходила, а Антон и вовсе первый раз… Нам надо взять кого-то третьего в палатку, да? – ловко сменила она тему.

– Возьмите Марину, если вы не против, – ответил Георгий, немного поразмыслив. Напряжение исчезло: к ее облегчению, он не чувствовал себя виноватым за отказ или очень умело скрывал чувства. – Мне кажется, они с Антоном хотят узнать друг друга поближе.

Ирина рассмеялась и, потянувшись к нему, взъерошила черные с проседью пряди. Георгий прикрыл глаза, покорно вытерпев растрепанную челку, и, перехватив ее руку, приложил ладонь к своей щеке.

– Колючий, – Иринины пальцы ласково пробежались от виска к подбородку, погладив отросшую щетину.

– Да знаю, – вздохнул Бойков. – Неудобно бриться в походах. Постоянно режусь.

– Ну что, спокойной ночи?

– Спокойной, Ириш.

Ее имя прозвучало у него так мягко и нежно, что женщина на мгновение задержала дыхание, остановив в памяти этот теплый и ласковый миг. Руководитель направился к палатке, попутно собирая свою команду, и Ирина, кутаясь в оставленную ей на ночь куртку, долго еще смотрела ему вслед и слышала сказанные усталым хрипловатым голосом слова, в которых сквозь смысл звучали бесконечные стойкость и горечь: “Боль делает нас сильнее, но чтобы справиться с ней, тоже сила нужна… Совсем другая”.

Глава 8. Печали и радости

Всем вместе в одной палатке оказалось довольно тесно: кто-то толкался, устраиваясь поудобнее, кто-то наступил на ногу, то и дело метались и светили в глаза лучи фонариков, и сонная Аля, поворочавшись и так и эдак, уснуть долго не могла. Спустя недолгое время все успокоились и улеглись, и она вдруг осознала, что оказалась рядом с руководителем.

Ей вдруг показалось, что он выглядит необыкновенно задумчивым и печальным, и, если их взгляды ненароком пересекаются, смотрит на нее гораздо дольше обычного. Она тогда сразу же смущалась и отворачивалась, но теперь стесняться было нечего: усталый и хмурый, Георгий Петрович закинул согнутую руку за голову и почти сразу уснул, никому ничего не сказав – и это было на него не похоже, ведь вечерами он всегда интересовался, как дела и самочувствие у каждого, находил минутку-другую, чтобы обсудить с кем-нибудь волнующие вопросы, если такие возникали, и никогда не отказывал в разговорах, даже если очень уставал.

Еще недолго помучившись от неизвестности, Аля неуклюже расстегнула молнию спальника, изловчившись, чтобы ни на кого не упасть, осторожно вылезла, вздрогнула от ночного холода и накинула на плечи первую попавшуюся куртку, которой оказалась штормовка руководителя: он входил в палатку последним. А еще, как оказалось, спал он чутко и нахмурился спросонья, когда она случайно наступила ему на ногу:

– Ты куда?

– Наружу, – прошептала Аля и юркнула на улицу. Бойков молча отвернулся, накрывшись спальником с головой.

Снежок под ногами тихо поскрипывал и сразу же таял: было прохладно, но по-весеннему сыро, пахло мокрой землей и травой, неподалеку от палаток тлело костровище – янтарные отблески то вспыхивали, то почти совсем угасали. Аля подошла и поворошила его палкой. Запахло горьким дымом, в носу защекотало то ли от взлетевшего пепла, то ли от чего-то другого, что теснилось в груди колючим комом и не давало дышать полной грудью, несмотря на свежий и чистый воздух.

Девушка села на бревно у спящего костра, уткнулась носом в воротник штормовки. Вдруг сделалось стыдно перед Георгием Петровичем. Конечно, она бы ни за что не заговорила об этом первой, но он, взрослый и умный человек, наверняка догадывался сам. И тоже молчал, не желая задеть ее робкие чувства.

А может быть, правильнее было бы признаться во всем? Наверняка она бы сгорела от стыда, но стало бы легче сказать правду и услышать правду в ответ. Лучше уж больно, зато честно…

В уголках глаз стало горячо. Шмыгнув носом и стерев ладонью непрошеные слезы, девушка запрокинула голову, рассеянно глядя в сверкающую на низком, черном небе яркую россыпь звезд. Здесь, в горах, они выглядели сказочно красиво, совсем не так, как в городе. Впрочем, здесь все было совсем не так.

Хруст снега и замерзшей травы под тяжелыми ботинками выдал Рому, и, когда он присел на бревно рядом, Аля даже не повернула головы, узнав товарища по походке и несмелым, немного неуклюжим движениям. Рома был старше на два года, но иногда вел себя, как большой ребенок: много смеялся, на фотографиях строил рожицы, сладости поедал за двоих и не умел скрывать своих чувств – Аля сразу заметила, что она ему симпатична, но почему-то даже не обратила на это внимания. И сейчас ей вдруг стало его жаль: наверняка он испытывает то же, что и она, только не взаимно…

Из глубины кармана на жилетке Рома вдруг выудил оставшуюся с ужина конфету и протянул подруге. Это был ее любимый маленький “милки вэй”, и девушка смущенно улыбнулась. Шурша фантиком, разделила угощение пополам, и Рома с очаровательной улыбкой съел свою половинку прямо с ее ладони, липкой от подтаявшего шоколада. От прикосновения его мягких и теплых губ она вздрогнула и невольно напряглась. Рома все понял и отодвинулся. По его лицу проскользнула незаметная тень.

– Тебе не холодно? – заботливо поинтересовался он, положив руку ей на плечо.

– Так. Прохладно.

– Может, пойдем в палатку?

– Нет, – нахмурилась Аля. – Я хотела побыть одна.

– Да? Извини, – он неловко улыбнулся. – А я из многодетной семьи, там вообще нет понятия “побыть одному”. Два брата и две сестры. Гармония.

– Правда? – удивилась девушка. Ей, выросшей с одной матерью, трудно было поверить в большую и счастливую семью. Стоило заикнуться про папу, о мире и спокойствии можно было забыть: мама сразу выходила из себя и вспоминала его нелестными эпитетами. В школе Аля хваталась за любые занятия: и рисование, и вокал, и хореография – все, что угодно, только бы поменьше бывать дома. А у Ромы, видно, все было совсем наоборот – потому он и вырос таким добрым, открытым миру.

– Аль, слушай, – он неожиданно заговорил шепотом, наклонившись к ней и щекоча дыханием ее замерзшую шею. – Потом, после похода, может, сходим с тобой куда-нибудь?

Девушка усмехнулась. У него было столько времени, чтобы позвать ее на свидание, но только в походе он сообразил. Может быть, боялся, что она откажет, и ему не захочется больше ее видеть? Парни на самом деле довольно ранимы.

– Может, и сходим, – она пожала плечами. – Надо только дойти благополучно.

Рома улыбнулся, и на его щеках появились ямочки, а в светлых голубых глазах заплясал радостный блеск. Он даже не обратил внимания, как равнодушно Аля отреагировала на его предложение, и обрадовался только тому, что она не отказала решительно.

– А куда ты хочешь?

– Рома, не знаю, – девушка слегка сжала виски двумя пальцами. – В первую очередь я хочу хорошо пройти поход, чтобы мы все вернулись живыми и здоровыми. А что будет в городе… решим в городе.

Она встала. Парень тоже поднялся, аккуратно взял ее за локти. Смешная и немного неуклюжая в чужой куртке, Аля была такой милой и трогательной, что ему захотелось крепко обнять, оградить от всего, что ее тревожило. Но глаза девушки оставались отстраненными и задумчивыми, она не волновалась рядом с ним, не старалась поймать ответный взгляд. Рома не был пятнадцатилетним подростком, чтобы ослепнуть от влюбленности, но отчаянно не хотел принимать очевидное. Он привык жить с мыслью, что собственными силами и желанием изменить можно все, вот только другие люди в этот круг не входили.

– Алька… – тихо выдохнул он вместе с сизым облачком пара. Она молча подняла глаза, взмахнув короткими выгоревшими ресницами. – Только скажи честно, не мучай ни меня ни себя. У тебя кто-нибудь есть?

Девушка неожиданно рассмеялась и положила руки поверх его рук, точно так же взяв его за локти, как он держал ее. В ту минуту ей больше всего хотелось соврать, чтобы он не питал напрасных надежд, но говорить неправду она не умела. Да и обманывать друзей не могла – а с Ромой, как ни крути, сложилась милая и теплая дружба, которую чувства могли испортить.

– Нет, – ответила девушка. – Никого.

Рома облизнул пересохшие губы. Наверно, в другой момент это смотрелось бы, как попытка флирта, но у него от волнения дрожали колени, и вышло совсем не так, как он хотел бы выглядеть со стороны. Сердце стучало сильно и глухо, отдаваясь шумом в висках, и он на миг зажмурился, чтобы унять дрожь. Выглядеть влюбленным десятиклассником отнюдь не хотелось: в конце концов, в двадцать два года это было просто смешно.

– Так, может быть… – прошептал он, не в силах отвести взгляда от темных и блестящих Алиных глаз. В глубине этой манящей теплоты отражались искорки далеких звезд, и Рома чувствовал, как омут тянет к самому дну. Прикусив губу, он заправил девушке за ухо выбившуюся из косички длинную прядь. Она остановила его руку, слегка сжав запястье, и тысячи мурашек проскользнули по разгоряченной коже.

– Рома…

– Аля…

Он закрыл глаза и неосознанно потянулся к ней, но лишь прохладный ветерок скользнул по губам, не оставив и малейшей надежды.

– Не надо, – выдохнула Аля, и ее тонкие пальцы разжались, соскользнули с его жилетки. – Рома, дорогой, прости, но я не хочу.

С этими словами она зябко обхватила себя руками под курткой и пошла в палатку первой: не хотелось продолжать неудобный разговор, тем более, когда в груди кружились совсем другие чувства. Внутри и вправду было тепло, хотя и немного тесно, и, с трудом протиснувшись между чужих вещей, девушка пробралась на свое место рядом с руководителем. Тот спал неспокойно, то хмурясь во сне, то закусывая нижнюю губу. Аля тихонько прислонилась щекой к его теплому плечу и закрыла глаза.

Что было за душой у этого сурового и замкнутого человека, что видел он во сне, почему никогда не улыбался и не смеялся даже самым забавным шуткам? Аля бы многое дала, чтобы увидеть его улыбку – наверняка такую же добрую и спокойную, как и он сам. Но, как бы ребятам ни было смешно, он их веселья никогда не разделял. Словно закрытая книга, замок без ключа, снежная вершина с высокими отвесными скалами, такая же крепкая, непоколебимая – и недоступная.

Ночь прошла на удивление спокойно: медведи то ли испугались давешних криков, костра и ярких фонариков, то ли просто не интересовались гостями долины – так или иначе, собаки всю ночь проспали, свернувшись клубочками в тамбурах двух палаток, и руководитель, оценив безопасность ситуации, разрешил всем отдохнуть.

Рассвет в долину пришел поздно: солнце долго ползло по хребту перевала, а потом и вовсе скрылось за облаками. Пока не начался снег или дождь, Георгий Петрович планировал хотя бы дойти до склонов, поэтому дежурить и собираться пришлось быстро. Овсянка с вишневым джемом и травяной чай показались всем самым лучшим завтраком на свете: несмотря на раздельную раскладку, Ирина снова вызвалась помочь с дежурством, и пока Георгий Петрович носил воду и убирал последствия вчерашнего костра, она успела приготовить чудесную кашу. Девчонки синхронно позавидовали и все пытались выпросить рецепт, но Ирина только загадочно улыбалась, говоря, что необычного здесь нет ничего, кроме любви. Парни обильно поливали овсянку вишневым джемом, глотали целые ложки, обжигаясь, и собакам оставили совсем чуть-чуть: каша и вправду получилась восхитительной, такой, какая редко бывает в походах: в меру густая и разваренная, в меру сладкая, ни капельки не пригоревшая.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.