скачать книгу бесплатно
Мои тётки удивлялись, как мне не стыдно ходить с такими бичами по улице. Да, на нас обращали внимание. Тем более отец мог у всех на виду некультурно есть селёдку с пряниками, нисколько не стесняясь. Ругались они с Людой на всю улицу, материли друг друга.
Мне было неприятно, конечно, но я считала своим долгом не бросать их. Хотя порой очень хотелось. Когда украли у меня ваучеры, например. Или в гостях у нас дома выпили всю туалетную воду с одеколоном, потом продали ценные книги. Серёжка тогда спустил отца с лестницы. Да, не по-человечески это, приезжать в гости и гадить. Тем более собственным детям.
С годами у папки развился полиневрит, ноги плохо слушались. Он смог оформить себе инвалидность. За третью группу деньги небольшие, но стабильные. Когда посадили Люду, сожительницу, папка затосковал. Он не мог жить один. У него обнаружили туберкулёз и отправили лечиться в Красноярск.
Мы на выходных приезжали к нему в тубдиспансер, привозили продукты и сигареты. Потом ему разрешили самому выходить в город, часто ночевал у меня. Но без выпивки отцу было скучно. В деревне он оставил кому-то доверенность на получение пенсии и очень хотел туда съездить, забрать деньги. Но я знала истинную причину – обязательно загуляет. Поэтому умоляла его не уезжать, долечиться.
Однако папка не послушал и в январе 2000 года уехал. Обещал вернуться через три дня, но я увидела его только летом. И не удивилась зимой, что он вовремя не приехал: думала, что запил. Тем более я ждала ребёнка, лежала в больнице, своих проблем хватало.
Сотовых телефонов в широком доступе ещё не было, поэтому не знала, где именно в деревне он живёт и что с ним. Пока весной меня не вызвали телеграммой на переговорный пункт. Неизвестная женщина по телефону рассказала мне следующее.
Отец до Дзержинского так и не доехал. При пересадке в Канске спускался с поезда и сломал ногу. Сложный перелом в нескольких местах. Сын этой женщины лежал с папкой в одной палате. Она вызвалась ему помочь и позвонила мне. Отцу нужны были костыли, я послала деньги этой женщине. Она честно их купила, но папка ленился ходить и разрабатывать ноги, они потихоньку стали атрофироваться.
Я не могла сразу к нему приехать: работала в милиции, начальство не хотело меня отпускать. Потом его перевезли в Дзержинскую райбольницу. Он лежал в отдельном боксе, у него стал прогрессировать туберкулёз. Мы с ним переписывались, в письмах он жаловался на судьбу, просил привезти чего-нибудь вкусненького.
Летом я пошла в декретный отпуск и тогда поехала в деревню. Это одно из самых болезненных воспоминаний в жизни. Я встретилась с папкой в его маленькой, одинокой палате. На костылях он так и не научился ходить, поэтому был лежачий. Такой потерянный, беспомощный, я никогда не видела его таким. Очень обижался на жизнь, на нас. Понятно, что критичность при алкоголизме исчезает практически сразу и своей вины в случившемся он не видел. Обстоятельства хреновые, извините. Сказал, что умрёт, как собака под забором.
Мне было его безумно жаль, но тогда включился инстинкт самосохранения. У отца на тот момент уже была открытая форма туберкулёза, он был заразный. А я, беременная на седьмом месяце, сидела рядом с ним, затем выносила судно. Потом у моей маленькой дочери была положительная реакция Манту, она посещала специализированный садик. Привет от дедушки, называется.
А тогда главный врач сказал мне, чтобы я забрала отца с собой в Красноярск и поместила там в больницу. В Канский тубдиспансер его не брали, потому что он не ходячий. Здесь же не могли держать как туберкулёзника. Получался замкнутый круг. Администрация больницы видела выход во мне: «Увози куда хочешь!»
А мне не на чем и некуда было его везти. Я жила в комнате секционного типа с соседями, на скромную зарплату, ждала ребёнка вне брака. Никакой поддержки у меня не было. Я просила врача направить отца в Канск, ведь туберкулёз очень опасен и для папки, и для окружающих. Он ни в какую. Я понимала, что не смогу ухаживать за больным отцом, ни поднять, ни перенести. И конечно, опасалась за себя и здоровье будущего ребёнка.
Мне пришлось сделать один из самых трудных выборов в жизни. Я выбрала себя и дочь, о чём честно сказала папке. Его же больше волновало, что я не замужем, какой позор. Удивительное ханжество оказалось у него и зависимость от чужого мнения: «Что скажут люди?» Тогда мы виделись с отцом в последний раз.
На следующий день я уезжала в Красноярск, а накануне вечером произошла кошмарная ситуация. К дому тёти Оли, где я гостила, подъехала «скорая помощь» и выгрузила моего неходячего отца прямо на землю! Он сидел беспомощный и жалкий. Тётя велела сидеть мне дома, сама выбежала на улицу. Я слышала её ругань с врачами и плакала навзрыд. Во мне боролись две силы: и папку было очень жалко, и себя с ещё не родившейся дочкой. Но на улицу я не вышла.
Тётке удалось уговорить врачей забрать отца назад в больницу, сказав, что его дочь уже уехала в город. Я же долго мучилась, что не взяла отца к себе. Но со временем смогла себя за это простить. Считаю, что тогда поступила правильно. Отец сам выбрал свой путь, шёл навстречу смерти, никого не слушая. Потом он прислал мне письмо: его всё-таки определили в Канскую больницу, а как иначе?! Конечно, он должен был лечиться, а не разгуливать с открытой формой туберкулёза. Я прислала ему фото своей малышки, его внучки.
Наступила зима, морозы стояли за сорок даже у нас, а Дзержинское гораздо севернее. Где-то в начале февраля троюродный брат из Дзержинского случайно проболтался мне, что папки уже нет в живых. Об этом знали родственники в деревне, но мне решили не говорить. Видимо, жалели меня, не хотели, чтобы я с грудничком в морозы занималась похоронами.
Наверно, их можно по-своему понять, но я не поняла. Они должны были сообщить мне о смерти, я решила бы сама, как поступить. Это святая обязанность – хоронить своих близких. И каждый человек, какой бы он ни был, достоин нормального погребения. Я приехала в деревню в мае и узнала подробности смерти отца. Об этом рассказали специалисты социальной защиты.
Из Канского тубдиспансера его выписали в ноябре. Он жил у каких-то бичей, те пользовались его пенсией. Папке всё-таки пришлось научиться ходить на костылях, но очень медленно. Двенадцатого декабря его нашли на улице недалеко от дома, где жил. Он замёрз под забором, как собака. Напророчествовал! Может, ему помогли умереть, никто уже этого не узнает. До четвёртого января тело лежало в морге, искали родственников.
Когда морозы немного спали, отца похоронили на средства соцзащиты на новом кладбище. Если бы он погиб в городе и родственников не нашли, то похоронили бы так же, как и Люду, в общей могиле, как безродного. Женщина из соцзащиты съездила со мной на кладбище, показала могилу и передала его личные вещи. Я очень благодарна этим людям за заботу и неравнодушие.
Папке было всего сорок девять, почти как мне сейчас. У меня долго не укладывалось в голове, что отца нет. Раз не видела его мёртвым, он для меня долго оставался живым. Каждый год я ездила к нему на кладбище, сейчас реже, раз в два года. Поставили памятник, сделали фото из военного билета. Там ему двадцать лет, и он красавчик.
Ещё один нюанс. Когда мы с тётей в первый раз были у него на могиле, то услышали странный гул. Через открытую бутылку воды шёл стон, как будто из-под земли. Мы обе слышали это, было жутко. Может, папка хотел что-то мне сказать на прощание.
Размышляя над жизнью своего отца, нетрудно сделать вывод, что он сам во всём виноват. Потому закономерный финал. Дары, которые он получил при рождении, бесславно потрачены на мимолётные удовольствия. Обижал своих женщин, плохо заботился о детях, лишая их основных потребностей. Не почитал свой род, давая вместо игрушек детям играть фотографиями и медалями отца, ветерана войны.
Но я не держу на него зла, давно простила. Время помогает отпустить любую боль, а осознанность – расставить всё по местам. Родители создали наилучшие условия, при которых моя душа получила нужный опыт, а я стала такой, как сейчас. И ни разу не связывалась с «плохими парнями», как бы интересны и притягательны они ни казались на первый взгляд. Настолько крепко внутри меня сидел маячок, что никого не переделать и не спасти.
Не было глупых иллюзий, которые портят жизнь многим женщинам. Папа помог мне это понять. Благодаря ему я сразу считываю у человека проблемы с алкоголем, все пятьдесят оттенков опьянения. «Я милого узнаю по походке!» – а он даже может об этом не подозревать. Я верю в контракты душ перед воплощением, тогда мне обижаться вообще не за что, наоборот, каждый классно сыграл свою роль. А вот для своей души отец не очень старался, наверное, вернулся назад на землю как оставшийся на второй год.
Злая судьба мачехи
У моего отца было две главные женщины. Про маму я написала ранее, потом похожая история повторилась с тётей Людой, его сожительницей. Но она оказалась крепче мамы. Папка привёл её где-то через год после маминой смерти. До этого был калейдоскоп разных женщин, среди них попадались и приличные. Когда я была дома в моменты его свиданий, то пряталась в куче с грязным бельём. Не знала, куда себя деть от стыда. Почему отец свой выбор остановил на Люде, я не понимаю.
С её же стороны было всё предельно ясно. Этой женщине с двухлетней дочерью Леной просто негде было жить. Её выгнал из дома муж, причины я не знаю. Но чем больше узнавала сожительницу отца, тем меньше осуждала бывшего мужа. Хотя официально она с ним так и не развелась. Ещё Люда была из детского дома, куда её единственную из детей сдала родная мать. Что-то в ней из-за этого надломилось, а может, изначально было не так.
Папкины друзья прозвали Люду Тундрой, а дочку – Тундрочкой. Не самое приятное прозвище, но ей очень подходило. Внешне её лицо напоминало причудливое сочетание представителей всех рас. Белая кожа и голубые глаза – от европейцев. Скуластое лицо и узкий разрез глаз – от азиатов. А широкий нос и большой губастый рот – от негроидной расы.
И характер её был необычной комбинацией двух разных людей. В трезвом состоянии угрюмая, молчаливая женщина, способная долгое время делать монотонную работу. Например, она могла час чистить мелкую картошку и не шелохнуться. Зато, когда в рот попадала капля спиртного, происходило чудесное перевоплощение. Энерджайзер какой-то просыпался: и болтлива, и смела, и артистична.
Природа дала ей очень сильный голос, низкий, громкий, почти бас. Как запоёт, бывало: «Родина моя, Белоруссия!» – ещё и с вибрато, так стены трясутся. А когда они с отцом поднимались на горочку в наш посёлок Монтажников, за несколько сот метров был слышен только её голос. Как будто она ругалась сама с собой. Шаляпин в юбке. Настоящий дар, но использовала его не по назначению.
Ещё у Люды был красивый, каллиграфический почерк. Она часами могла исписывать тетрадь своей подписью, когда была трезвая. Поэтому сил на ведение хозяйства у неё не оставалось. Приезжаем в субботу из интерната, а дома полный бардак. Пол покрыт окурками, залит какой-то дрянью, дышать нечем. Чистого белья нет, пищи приготовленной тоже. А в тазу, где неделю назад была замочена одежда, копошатся опарыши. Но как тут оставаться спокойным! И это постоянно. Мы с Серёжкой всё время с ней ругались.
К родной дочери Лене у Тундры было своеобразное отношение. Сюсюканье по мелочам и равнодушие к её судьбе в целом. Лена росла с задержкой развития, про таких говорят – недолужная. Когда ей было уже семь лет, могла сходить по-большому в штаны и потом гулять на улице как ни в чём не бывало.
Помню, как-то нашла она во дворе дохлую крысу и носила её на плече. Конечно, над ней смеялись и обижали. Я Лену очень жалела и защищала. Одно время даже хотела оформить над ней опекунство, но, спасибо женщинам из органов опеки, отговорили.
В четырнадцать лет эта девочка сбежала из дома и уехала с какими-то брюнетами в Казахстан. Про Среднюю Азию мы не сразу узнали, первоначальный розыск не дал результатов. Только года через три Лена написала нам письмо, где рассказала о себе. Её мать в это время заливалась горючими слезами, но ничего не делала, чтобы найти ребёнка. Не считая того факта, что из дома, где она тогда жила, продала телевизор и другие ценные вещи якобы на поиски дочери. На деле просто эти деньги были пропиты.
Ко всему прочему, Люда имела весьма неприятный тип характера, лживый и лицемерный. Заискивала перед людьми более сильными или успешными и унижала более слабых. Конечно, мы видели в ней больше недостатков, потому что сразу её невзлюбили, а она нас. Взаимная антипатия получилась.
Отец всё время с мачехой дрался и ругался, но расстаться так и не смог. Истинно кармические отношения. Помню, как Тундра опростала о папкину голову сковороду с вермишелью. Прощай, ужин! Милостив Господь, что не дал им совместных детей.
В конце девяностых Тундру посадили в тюрьму. Сначала осудили условно за тяжкие телесные повреждения, что само по себе странно по данной статье. А кого она порезала? Правильно, папку. В ходе очередной ссоры воткнула ему в печень нож. Потом, не доходив весь срок, украла у кого-то шторы. Длинные руки у Люды были всегда, невозможно было ходить с ней в гости – позора не оберёшься. Так что получила уже реальный срок.
Сидела в каком-то поселении, пока не заболела туберкулёзом. Лечиться отправили в Красноярск, для неё это был курорт. Потом я узнала, что она в камере занимала самую низшую должность – спала у параши, извините. Я носила ей передачи, всё равно было жалко её. После освобождения мачехе жить было негде, она приехала ко мне. Сидела с моей маленькой дочкой, мне пришлось рано выйти на работу.
Но сколько волка ни корми… Продержалась у меня месяц. Познакомилась с пьющим соседом и загуляла с ним. Пришлось её выгнать. Она сильно на меня обиделась и нашла сочувствующих в лице соседей по секционке. Кто-то из них приютил её на время. Мне же она отомстила, продав мои вещи, которые хранились в общем коридоре.
Потом и отсюда её попросили. Жила у случайных знакомых, пока не оказалась в теплотрассе с бомжами. В начале 2000-х её жестоко убили. Бичи говорили, что Люда украла у кого-то куртку, за что и поплатилась. Похоронили её в общей могиле, как безродную. Никто не знает, где именно.
Вот такая судьба у этой женщины. Как ты к миру, так и он к тебе. Интересная была у неё рука. В юности я увлекалась хиромантией, пересмотрела много разных ладоней. У Люды было только три чёткие линии на обеих руках. Линии жизни, ума и сердца, остальное пространство абсолютно ровное. Это очень редко бывает и говорит о примитивном внутреннем мире, отсутствии глубоких эмоций и связей. Так в книгах написано. Я к этому бы ещё добавила трагическую смерть.
Мой брат Серёжа
У меня было два родных брата: Серёжа младше на год, Дима – на пять лет. Внешне мы очень похожи, как говорят, одной матери дети. Все светловолосые, большеглазые. Только у нас с Сергеем глаза зелёные, в папку, а у Димы – голубые, в маму. Ещё у меня с младшим есть ямочка на подбородке, как у отца. А его вихор на голове словно отзеркаливал папкин. Даже манера одеваться у Димки была как у отца: куртка всегда нараспашку, даже зимой. Серёжка же застёгивался на все пуговицы и завязывал шарфик. До сих пор, бывает, смотрю утром в своё отражение в зеркале, ещё до марафета, и вижу Серёжку. Глаза у нас очень похожи.
Окружающие спорили, на кого мы больше похожи. Трудно сказать однозначно. Так бывает, что супруги имеют неуловимое сходство. Это становится очевидней, чем дольше люди живут друг с другом. Мои родители были вместе восемь лет, но сепарировались друга в друга, как растаявшие пельмени.
Хочу поделиться одним детским наблюдением по поводу фамилий. Мне казалось, что у жениха и невесты фамилии часто начинаются с одной буквы. У моих, например, с буквы Ф: Фомин и Ферапонтова. Так было у нескольких моих друзей и знакомых. Понятно, что это частности, но нечто общее у таких семей всё же есть. Как правило, несчастливая жизнь либо раннее вдовство. Извините, отвлеклась от темы.
Сколько себя помню в детстве, Серёжка был рядом. Вместе играли, дрались, голодали. Серёжкина улыбка в детстве сильно напоминала улыбку Буратино в одноимённом фильме, такая же открытая и озорная. Этим очень подкупала. Когда мама была жива, я думала, что брата она любит больше. Он был единственный, кого она кормила грудью, ещё и до трёх лет. Мы с Димкой были искусственниками.
Например, Серёжка напакостит, а доставалось мне, как старшей. Когда разница в год, понятие старшинства очень условное. Сергей был похитрее меня, где надо промолчит, а где подластится. Его и в угол практически не ставили, он сразу просил прощения, в отличие от меня.
И настоящую игрушку ему дарили: большую пожарную машину. Она была ярко-оранжевой и такой скрипучей, что бедные соседи! Ещё Серёжку сильно любил мамин брат, дядя Витя. У него было две дочери, он очень хотел сына. Когда к нам приходил, то всегда играл с Серёжкой в Чебурашку и крокодила Гену. Смешил брата, щекотал его, и мне тоже доставался кусочек их веселья.
Мы с Сергеем были предоставлены сами себе и всё время проводили вместе. С Димой разница в возрасте была ощутимой, поэтому он всегда был младшим братом. Игрушек у нас практически не было, поэтому развлекали себя, как могли. Надевали на голову колготки, вплетали в них ленты – это игра в жениха и невесту. Когда купались в ванной, то прятались под водой, как будто от мальчишек.
Особенно любили играть с зеркалом. Бродили по комнатам, смотря в зеркало, получалось, что ходили по потолку. Перешагивали через лампочки, перегородки между комнатами. Ничего особенного, но чувствуешь себя вверх тормашками, как муха. Моя придумка!
На улице тоже вместе: бегали по гаражам, залезали на территорию цирка. В руках любимое лакомство – хлеб с сахаром и водичкой. Серёжка больше любил корочку, а я – мякушку. Вообще, он скорее был домоседом, в отличие от меня.
Когда осенью 1978 года нас отправили в противотуберкулёзный санаторий «Пионерская речка», брат пробыл там только месяц. Он очень плакал и рвался домой, ему шёл пятый год. Я, наверно, тоже просилась, но мама меня не взяла. Поэтому задержалась там больше трёх месяцев, заработала двухстороннюю пневмонию, т. к. ходила в холода в осенней одежде. Зимней мне не привезли.
Серёжка мне казался плаксой и сопляком. Когда умерла мама, он опять был в санатории, только в другом, вместе с Димой. Папка рассказывал, что Сергей залез под кровать и не хотел ехать на похороны. Этим фактом отец много лет попрекал брата, и я подключалась. А он просто был очень чувствительный, сильно любил маму и боялся на неё мёртвую смотреть.
В младшем детстве мы часто с Серёжкой ругались и дрались. Соперничали во всём. Никто не хотел уступать другому ни в чём. Могли подолгу обзываться, чтобы последнее слово непременно оставалось за каждым из нас.
Однажды это дошло до кровопролития. Мы как раз жили в той ужасной хрущёвке на первом этаже. Отец совсем недавно привёл к нам жить будущую мачеху, тетю Люду. Мы с Серёгой поругались и стали обзываться. Он меня Крысой, я его Мышью. Тётя Люда пыталась нас утихомирить – бесполезно. Казалось, что в нашей перепалке прошёл целый день. Я уже сильно накалилась, а брату хоть бы что. Мы с мачехой были на кухне, когда он появился в коридоре. Я в бешенстве схватила кухонный нож и кинула в него. Хлынула кровь – я попала в носогубный треугольник.
Мачеха ужаснулась моей выходке и вообще нашему поведению. Интересно, почему тогда она от нас не сбежала? На «скорой» Серёжку свозили в травмпункт, зашили рану. Хорошо, что глаза остались целы. Больше моё терпение он так сильно уже не испытывал. А я поняла в свои девять лет, что могу дойти до крайности, не будите лихо. Сама себя испугалась, если честно.
Когда стали постарше, драк практически не было, но пришла другая напасть – исподтишка портить мои вещи. Серёжка знал, как задеть меня за живое. Я тогда начала увлекаться кино, собирала материалы о фильмах, об актёрах. Уговорила отца купить годовую подписку на журнал «Советский экран» и несколько лет заботливо его собирала. Особо интересные статьи и фото наклеивала в специальную тетрадь по киноискусству.
Я вообще любила заводить и вести такие тетради. Например, после десятого просмотра фильма «Танцор диско» создала тетрадь про Индию. Я влюбилась в эту прекрасную страну! Если бы тогда можно было сделать пирсинг в носу, я обязательно бы его сделала. И точку на лбу я рисовала, и пела вместе с подругами: «Джимми, ача!»
Ещё у меня была тетрадь по географии. В то время не было обилия печатной продукции с завораживающими картинами природы. Я вырезала их из атласов, газет, старых журналов. Здесь аккумулировалась моя страсть к путешествиям. Так вот, Серёжка портил всё моё богатство. Пририсовывал актрисам усы, замазывал глаза. Ему это казалось жутко смешным и остроумным. А мне было жалко до слёз, я очень злилась на него.
В зале сделала себе место силы, небольшой уголок с полкой книг и яркими постерами из журналов. Я сидела за стареньким журнальным столиком и вела свои тетрадки. Но не только приклеивала в них картинки, а составляла рейтинги понравившихся артистов и фильмов. У меня были длинные списки фаворитов. После каждого интересного фильма в моём семействе было прибавление.
Также вела каталог прочитанных книг, где плюсиками отмечала особо любимые. Иногда предпочтения менялись, я безжалостно вычёркивала фамилии певцов и актёров. Зачем я это делала? Наверно, хотела прикоснуться к этому миру, стать ближе.
Серёжка часто хозяйничал в моём уголке, пока меня не было дома. Поэтому я с удовольствием ему мстила, когда приезжал дядя Саша, папкин старший брат. Он тоже любил баловаться с Серёгой, подтрунивать над ним. Я узнала, что брату нравится одноклассница Вика, и рассказала дяде. Мы от души его обсмеивали и рисовали на заднице кресты. Дядя Саша держал Серёжку, я ручкой ставила. Серёжке было обидно, я же считала, что мы с ним квиты.
У меня ещё была одна возможность насолить брату, отыграться. В парикмахерскую нас не водили, поэтому стригла себя и Серёгу я. Причёска у него получалась, как у кузнеца Вакулы, только с кривой чёлкой. Ещё было сходство с фашистским шлемом. Позже он долго мне об этом напоминал, но больше со смехом.
Почему-то сейчас вспомнились забавные случаи из раннего детства. Мне было чуть больше трёх лет, Сергею, соответственно, два. Отец завербовался на лето в леспромхоз. Мы всей семьёй поехали за ним в деревню Сосновка. Там нам выделили небольшой домик, состоящий из кухни и комнаты. Иногда нас родители почему-то оставляли дома одних, а зря.
Один раз я добралась до маминых документов и порвала её паспорт. Тогда он ещё походил на военный билет, маленькая фотография находилась внизу слева на первой странице. Трудовую книжку не тронула, сказала, что по ней мама будет получать денежки. Это папка позже рассказывал. Я же помню, как пряталась под столом от мамы.
Другой раз толкнула к открытой дверце печки двоюродную сестру Таню, на два года меня старше. Платье на ней сразу загорелось, потом перекинулось на волосы, но, слава богу, быстро потушили. Мне, конечно, очень досталось. Конечно, всё-таки это были не очень забавные случаи.
Но один смешной, на мой взгляд, я частично помню. Захотела приготовить для родителей торт. Достала все крупы из шкафа, которые нашла, также вермишель, сахар. Всё высыпала в Серёжкин горшок, перемешала. А сверху попросила его покакать, что он с удовольствием и сделал. Получилась такая вишенка на торте. Мама меня очень ругала, а папка смеялся. Ему нравилась моя фантазия.
Чем старше мы с братом становились, тем реже ссорились. Особенно после того, как нам выдернули аденоиды. Лет в десять нас отвезли в поликлинику к лору и там в перевязочной сделали довольно жестокую процедуру. Посадили на стулья, повернув спинами друг к другу, и крепко между собой связали. Потом наживую выдирали аденоиды. Мы кричали как резаные.
Может, это было тогда принято так, но, считаю, бесчеловечно. Эту боль и невозможность сдвинуться с места помню до сих пор. После экзекуции нам с братом дали огромную простыню, чтобы туда сплёвывать кровь. Её было очень много. Общее страдание нас сблизило.
Мы учились в одном интернате, было много общих тем. Нам часто нравились одни и те же книги, фильмы, артисты. Выучила песни Розенбаума, Высоцкого, Цоя, он постоянно крутил их пластинки. Ещё Серёжка научил меня играть в шахматы. Сейчас режусь в них с младшей дочерью.
В составе школьного комитета комсомола принимала его в наши ряды. Серёжка иногда заикался в жизни, но при этом событии так переволновался, что почти ничего не мог сказать, только плевался. Мне было очень жалко его. В комсомол, конечно, он был принят.
Когда в мае 1990 года отец с мачехой исчезли из нашей жизни и мы остались жить одни, то вообще сдружились. Мечтали, как теперь здорово заживём. В восемнадцать лет я оформила над братьями опекунство. Тогда это можно было сделать без лишения родительских прав. В опеке меня спросили, будем лишать отца прав, я ответила, что нет.
Мы были в статусе детей, оставшихся без попечения родителей. Жили на пенсию по потере кормильца и пособие. Сергею в училище, куда он поступил после восьмого класса, иногда давали продуктовый паёк. Жить было можно. Главное, не было пьянок, никто не трепал нервы.
Тогда же Серёжка спекулировал на вине. В стране были сложности с покупкой спиртного, нужно было отстоять огромную очередь, и не факт, что достанется. Когда отец ещё жил с нами, то доставал алкоголь по знакомству. К этому и Серёжку приобщил. Покупал из-под полы ящик вина, потом в два раза дороже продавал. На тот момент брату было всего пятнадцать лет.
Но долго спекуляцией Серёжка не смог заниматься: пригрозила местная братва. Думаю, этот факт в биографии и привёл его к алкоголизму. Грешно торговать ядом – это моё убеждение. Всегда можно найти другой способ заработка.
У меня достаточно знакомых и родственников, кто торговал спиртом или самогоном. Никто богаче и счастливей не стал. Многие спились сами, у кого-то дети. Да, первое время, когда появляются лихие деньги, торговцы стараются приукрасить свой антураж. И со стороны кажется, что они поймали удачу за хвост, стали богатыми. Обрели власть над теми больными людьми, кто несёт последнее из дома, чтобы продать за пузырь, шкалик или чекушку.
Серёжка продал половину вещей из дома, не раз закладывал паспорт. Я выкупала его и говорила, что отольются кошке мышкины слёзки. Серёжка спорил со мной, говорил, что эта торговка из Покровки отлично живёт. На неё это не действует. По его системе ценностей, может быть. Просто постороннему человеку не сразу видна эта деградация. Я же считала, что ей обязательно прилетит за такой способ обогащения. Тогда же я, от греха подальше, забрала у брата документы на дом. Не хотела, чтобы он остался бомжом.
К Серёже алкоголизм подкрадывался незаметно. Он и курить-то начал в семнадцать, позже своих друзей. Категорически спорил с отцом, что не будет таким, как он, а не смог. У брата оказались золотые руки, он отлично рисовал, имел хороший вкус. Сам смастерил нам кухонный уголок со столом из натурального дерева.
Позже, когда уже жил в своём доме, то отделал его с большим вкусом и любовью. Цветы, картины, статуэтки… Он был из тех, кто поворачивает банки из-под кофе фасадной стороной к общему взору. Обращал внимание на мелочи. Купил себе электрокамин, кресло-качалку, аквариум. Настоящий сибарит.
А как он любил своих кошек! «Девочки мои!» – с нежностью называл их. У него всегда обитало не менее трёх штук. Очень трепетно относился к своей внешности, без укладки и парфюма на улицу не выходил. В этом было что-то женское.
А женщины, конечно, тоже были в его жизни. В юности жил с Анютой, потом с одной Леной, затем с другой. Любил это имя – так звали маму. Но ни на одной из них не женился и не завел детей, хотя очень хотел. Почему так вышло, не знаю. Обрезал Господь его родовую ветку.
Расставался Сергей со своими любимыми по одной причине – пьянство. Потом всегда переживал. У меня со всеми невестками были хорошие отношения, я часто была на их стороне, что не нравилось брату. Потому что пьяным он был похож на отца, буйный и ревнивый. Мог поднять руку, обидеть зря.
Периоды запоев чередовались с кодированием. Он был очень восприимчив к угрозам, которыми пользовались наркологи. Выпьешь – умрёшь или станешь инвалидом! Поэтому мог доходить весь срок до конца. Кодировался на год или три.
Но иногда всё же хотелось соскочить, и он нашёл выход. Точнее, этот выход подсказал добрый нарколог. Пятьсот руб. – и ты раскодирован! Потом опять брат приходил в себя и шёл к тому же доктору на новую кодировку. Круговорот алкашей в природе. Нарколог всегда при деньгах.
Я много раз пыталась Серёжку спасать. Жила у него, когда ему было совсем плохо. Брала к себе, когда он отходил от очередного запоя. Нянькалась, короче. Пока не отпустила ситуацию и не приняла его выбор – жить, как он считает нужным. Сказала, что не буду больше вытаскивать из дерьма, но на необходимые продукты рассчитывать он может. И мне стало легче.
Конечно, мы продолжали общаться. Он стал крёстным моему сыну Олегу. Помогал нам в строительстве дома. К сорока годам природа пьянства взяла своё: Сергей тоже стал походить на Шарикова, как и отец. Картина маслом – все пороки на лице.
Постепенно от него отвернулись все друзья, они тоже боролись за него до последнего. Но не всё можно выдержать, Серёжка много раз их подставлял. Вообще заметила, что с возрастом у многих недостатки прогрессируют, а у зависимых – особенно.
Я всегда считала Серёжку эгоистом, но в последние годы это умножилось в разы. Начнёшь с ним говорить о своих делах, здоровье, детях – всё переводит на себя. До других никакого дела. Весь мир сузился до ощущения стакана водки в нём. Вроде всегда был умный парень и тонко чувствующий, а стал бревном.
Иногда мне казалось, что он не рад сам себе и такой жизни, просыпались ростки здравомыслия. Недавно разбирала его вещи и нашла листок с такой записью: «Тьма какая-то накапливается в душе со временем. Всё – говно. 22.12.2016».
Года за три до смерти перестал работать, жил на что придется. Пускал к себе подозрительных личностей за еду и питье. Иногда калымил у соседей. Серёжке везло на хороших людей, часто они ему давали больше, чем у них заработал. Какое-то время он с кем-то ходил на религиозные встречи. Не знаю, какая это церковь, да мне и всё равно. Главное, что его поддерживали, помогали переосмыслить свою жизнь.
Но демоны пьянства просто так не отпускают свою жертву. Для этого нужны очень большое желание и сила воли. А их не было. Серёжка тяжело выходил из запоев, но был категорически против наркологического диспансера, в отличие от Димки, например. Поэтому оставался со своей «белочкой» один на один. А там картины одна страшней другой. Видимо, спускался в нижний астрал, настолько у него были низкие вибрации.
Вот несколько сюжетов, которыми он делился со мной. Сидели с Димкой за столом, пили, как вдруг вместо головы брата появилось рыло свиньи. Брр! Или вдруг привиделась кошка с распоротым животом, которая спокойно ходила по комнате. Потом в набивку стула прятался чёрт, и Серёжка топором его выковыривал.
Братья часто пили вместе, поэтому много дрались. У Димы не было своего жилья, он жил то у меня, то у Серёжки. Когда жил со мной, всегда устраивался на работу и, естественно, не пил. У Серёжки же всё наоборот. Я очень боялась, что они прибьют друг друга. Оба ходили в синяках, вечно недовольные друг другом. Но долго не могли друг без друга.
И весной 2018 года они жили вместе. Без света – его опять выключили за неуплату. Без дров – Серёжка их давно не заготавливал. В полупустом доме – всё ценное уже было продано. Двадцатого мая мне позвонила соседка брата и сказала, что Диму забрали в больницу, но не знает в какую.
Когда наконец я нашла его следы, мне бесстрастно сообщили, что Дима в шесть утра умер. Ему только исполнилось сорок! Я не сдерживала слёзы, я очень сильно его любила. Серёжку до похорон забрала к себе. Выглядел он ужасно, опух, оброс, причёска как у Горького. Всю ночь кашлял, на следующее утро случился приступ. Его забрали по «скорой» с панкреатитом.
Но через день уже перевели в реанимацию, он впал в кому. Подорванное многолетней пьянкой, недоеданием и охлаждением здоровье дало о себе знать, обнаружилась тяжелейшая пневмония. Я только похоронила Диму – и сразу потерять обоих братьев даже для моего сильного характера было невыносимо. Поэтому со всей страстью просила у Господа снисхождения к Серёжке, чтобы дал ему ещё один шанс. Мне помогали родные и друзья, которые тоже молились за него.
Очень хотела найти священника, который бы соборовал брата. Я понимала, насколько важно человеку в его положении и с его грехами поднять уровень энергетики. Чтобы он не стал пищей для сущностей нижнего астрала.
Не сразу, но я нашла такого человека. Отец Андрей из старейшей церкви Святого Николая подсказал, что есть специальная молитва об исцелении людей, находящихся в коме. Я договорилась с заведующей реанимацией, и нам разрешили прийти.
Мы шли по коридору реанимации со священником, когда мои глаза встретились с глазами брата в одной из палат. Он лежал наголо побритый под аппаратом искусственного дыхания, но с открытыми глазами. Мне две недели говорили по телефону, что он без сознания, динамика отрицательная, полиорганная недостаточность, что вообще не жилец.
И вдруг я вижу, что он на меня смотрит! Я заплакала от смятения, но мне объяснили, что Сергей не совсем в сознании, вернее, не в человеческом. Где-то между животным и человеком. Бывает и такое. Отец Андрей принял решение причастить его и исповедовать. Он посчитал, что брат достаточно в себе. Серёжка его сильно испугался, стал метаться, ведь священник был в чёрной рясе.
