скачать книгу бесплатно
– Ты? Слушай, а ты не врёшь? Щё же, щё же еко-то! На самом деле, это ты?
– В любом случае я – это я, – спокойно ответила Надя.
Девушка рассмеялась:
– Ну, да. Только скажи мне, щё он в тебе нашёл?
По говору Надя поняла, что девушка из того же села, что и Николай, а по поведению, что она её соперница.
– Наверное, то, что не смог найти в тебе!
Надя увидела насколько сильно задел соперницу её ответ. Та едва сдержалась, чтобы не кинуться на Надю, но всё-таки вовремя остановилась и засмеялась:
– Щё такого может быть в тебе? А, ну да – сарафан! Эксклюзивная вещь! Ни у кого такого нет! А я, наивная, надумала его ревновать. Тут ревновать-то не к кому. Не знаю, щё у вас с ним, а мы с Николаем живём.
Гордо развернулась, сплюнула на пол, вышла из избы, не закрывая за собой дверь, подошла к лошади, отвязала её, села в сани и поехала прочь. В последние месяцы у Нади, словно крылья за спиной выросли, а эта девушка их подрезала…
В зимний период некоторые трактористы занимались профилактическим ремонтом тракторов, сеялок, косилок и тракторных граблей. Некоторых переводили на время в скотники, ибо в отличие от летнего периода, скот не пасся, а стоял в базовках-коровниках. Надо было возить корма, кормить скот, гонять табуны на двухчасовую прогулку и на водопой, привозить с сенохранилищ-сенотока сено, чистить коровники – скотников требовалось больше. Девушек-трактористок, как правило, переводили в телятницы или они работали в овощехранилищах, перебирали овощи, удаляли гниль, отбирали на семена картофель и т. д. Каждый колхозник был универсальным работником, компетентен в любом деле и невероятно работоспособен. Его в любой день могли послать выполнять ту работу, которая на данное время была более важна. Надю и Валю направили на работу в телятник.
Надя пришла в телятник, повесив голову, пряча глаза от посторонних. Подруга сразу это заметила. Она растапливала печь, надо было греть поило для телят и воду для доярок, вернее для подмыва коров. Надя устанавливала фляги в котёл и заполняла одни фляги водой, другие – обратом. Обратом называли те молочные отходы, которые привозили во флягах с молокозаводов после того, как сдавали молоко на завод. В пустые баки молоковоза заливали обрат. Им поили телят старшего возраста.
– Что случилось? – спросила Валя подругу.
– Ничего, – ответила Надя, пряча глаза, повернулась и хотела уйти.
– Стой, давай рассказывай, – остановила её Валя.
– Что рассказывать?
– Всё, всё рассказывай. Со своим Николаем поссорилась?
– Нет.
– Да что ещё-то? Рассказывай, я ж твоя подруга, если не мне, то кому ты можешь рассказать, я тебе всё рассказываю.
Надя помолчала некоторое время, потом всё-таки решилась, и рассказала о незваной гостье.
– Когда она к тебе приезжала? – спросила подруга.
– Лонысь.
– Она сказала тебе, что она его жена или что он её муж.
– Нет, – помотала головой Надя.
– Может, сказала, что они женаты?
– Нет, – всё так же сухо отвечала Надя.
– А чего нос повесила? Ну, приезжала, так приезжала, уехала же.
– Я не хочу чужого счастья.
– Ну, ты и глупая. Посмотри: на десять баб четыре мужика и то из них половина малолетки. Тобой такой орёл заинтересовался, а ты нос воротишь. Многие бабы платить готовы за ночь с любым мужиком, лишь бы забеременеть, а о муже и мечтать не мечтают. Забудь про неё, он к тебе всю зиму ездит, поезди-ка сама на лошади верхом по морозу за один день туда-сюда, это же двадцать пять километров! Ты с ним разговаривала?
– Я его ещё не видела. Девушка сказала, что они с ним живут.
– Всего-то! – Валя не смогла скрыть своей радости. – Да брось, живут – не живут, язык без костей, главное, что не женаты. Знаешь, помнишь Николая Граханова? Он, оказывается, в районе только работает, а живёт на центральном отделении нашего колхоза. Я ездила тут на днях, встретила его. Мы так хорошо поговорили и погуляли, я ему сказала, что ты замуж выходишь.
– Зачем? Меня вроде никто не сватает.
– Сватает – не сватает, это только от тебя зависит, захочешь – посватает.
Наде стало легче, но из головы ни на секундочку не выходил образ соперницы. Красивая, смелая, хорошо одетая. А она, – правильно сказала когда-то тётя Галя, – замарашка в брезентовом сарафане, который она бессменно носила уже пятый год.
В сундуке лежали два хороших платья её матери. Но что-то непреодолимое в душе Нади мешало ей даже примерить платья матери, которые ей были уже впору. К концу дойки коров и пойки телят приехал Николай и ждал, когда Надя выйдет из базовки. Расстроенный вид Нади не ускользнул от наблюдательных глаз доярок и телятниц. Надя вышла из ворот коровника и, увидев Николая, слегка приостановилась, не зная, как повести себя. Николай сам подошёл к своей невесте:
– Ты щёго, не весёлая такая? – спросил Николай свою суженую, но вместо ответа он услыхал ехидное замечание сзади:
– Вся в мать. Бесстыжие, уже никого не стесняются! Средь белого дня на глазах у всех встречаются.
Николай в одно мгновение словно перелетел через конские сани. Схватил одной рукой за загривок женщину, которая ехидничала, поднял её на вытянутой руке вверх: пуговицы на фуфайке полетели дружно вниз, но женщина из ватника не выпала, висела за счет того, что руки оставались в рукавах, она прижала руки к бокам и верещала разными голосами:
– Ой, ой! Чё, чё деется? Оё, оё! Чё, чё деется! Помогите!
– Не ори, я женщин не бью, – приказал Николай женщине.
Женщина продолжала верещать. Николай встряхнул её, как мешок с мелкой картошкой, та замолчала. Все молча наблюдали за спектаклем, никто не ожидал такой наглости от приезжего.
– Повтори, щё ты сказала о Наде, – женщина молчала.
– Я сказал: повтори, щё ты сказала.
– Вся в мать, – сказала женщина.
– Повтори, щё ты сказала!
Женщина повторила. Николай встряхнул её ещё раз и потребовал, чтобы та ещё раз повторила.
– Вся в мать.
Чуть не плача повторила женщина. Николай ещё раз встряхнул женщину и грозным голосом приказал:
– Повтори, щё ты сказала!
До женщины дошло, что от неё требует этот силач.
– Надя хорошая девушка, такая же, как её мать.
– Запомнила? Не слышу. Ещё раз спрашиваю: запомнила, щё сказала?
– Запомнила, – тихо сказала женщина.
– Не слышу, громче говори!
– Запомнила, – громко сказала женщина, боясь пошевелить болтающимися в воздухе ногами.
– Не забудешь и не спутаешься? Не слышу!
– Не забуду и не спутаюсь, – подтвердила женщина.
– Запомни, обидеть её – значит обидеть меня. Запомнила?
– Запомнила!
Закивала головой женщина, голова которой была ниже линии плеч, так выглядело со стороны, ибо фуфайка, за шиворот которой Николай держал женщину на весу, была выше головы.
– Молодец, хорошая бабёнка!
Силач опустил на ноги бедную бабёнку и шлёпнул ладонью ей под зад. Та поспешно отбежала от него, Николай вернулся к Наде, взял её за руку и сухо сказал:
– Пойдём.
– А, может, подождём? – услышал он за своей спиной, обернулся: путь им перекрыли три мужика.
– Подожди-ка, Надежда, ещё щють-щють, – отстранил Николай от себя девушку и с улыбкой добавил, – Не боись, ты же коней на скаку взглядом останавливаешь! Тебе ли бояться? – и с разворота отправил одного мужика в нокаут.
– Вот так-то справедливей будет, а то втроём на одного!
Один из мужиков так же с разворота хотел ударить по лицу пришлого. Николай уклонился от удара, и этот из нападающих по инерции полетел мимо него носом в снег. Второму Николай помог приземлиться на его зад. Тот, что пролетел мимо, успел вскочить на ноги, Николай схватил его за шиворот, своим звериным чутьём уловил, что женщины заволновались, и, не выпуская мужика из рук, вместе с ним отскочил в сторону. Тут же хлестанула оземь жердь, пролетев буквально в сантиметрах от Николая с мужиком. От сильного удара жердь переломилась, одна половина жерди осталась лежать на том месте, где только что стоял Николай с мужиком, а вторую с перекошенной мордой держал в руках тот, который первым получил удар по лицу.
– Ну, ты и дурак! Ты кого хотел убить: меня или этого? – Николай пихнул мужика, которого держал за грудки, к его ногам. Мужик бросил обломок жерди. Плюнул кровавой слюной и пошёл прочь. Николай посмотрел на третьего, тот лёжа скрестил руки на груди:
– Всё, всё – мир!
Когда Николай вернулся к Наде, та, пряча слёзы, укоризненно, как бы упрекая, сказала:
– Треугольник.
До дома дошли молча, молча сидели на разных лавках за столом, который стоял в красном углу там, где эти лавки подходили друг к другу под прямым углом.
– Ну, будет переживать-то! – сказал Николай. – Поженились бы, никто и слова сказать не смел бы. Жили бы втроём в твоей избе, пока Витя школу не закончит. Разве я посмел бы его щем-либо обидеть. После школы уехал бы учиться в город, переехали бы с тобой к моим родителям.
– Я не хочу чужого счастья, – сказала в ответ Надя.
– Не понял? – таким словам искренне удивился Николай.
– Она красивая? – со слезами на глазах на вопрос вопросом ответила девушка.
– Ты о ком?
– Она сказала, вы с ней живёте.
– Понятно. Щё было, то было. Скрывать не стану. Но это в прошлом, я порвал с ней все отношения после первой же встречи с тобой, помнишь в лесу, когда ты коров пасла.
– Она красиво одета, – Надя повесила голову.
– Всего-то? Мне твой сарафан больше нравится!
– Шутишь? Кто она?
– Да дочка председателя нашего колхоза.
– Дочка, – чуть слышно повторила Надя.
Она тоже дочка, и отец её не менее богат, да, видно, сарафан её прирос к ней. Николай не решался что-либо спросить у неё о её родителях. Было и так понятно, что они с братом от разных отцов. Не понятно было лишь, почему люди говорили, что их отцы живы. Он помнил, что Николай – инструктор говорил о том, что Надя не прощает ошибок и боялся задеть за живое. Сказать, что Николай боялся, было бы неправильно, Николай не боялся никогда и ничего: ни молвы людской, ни голода, ни тяжкой работы, ни крутых кулаков. Николай встал, подошёл к любимой, взял её за плечи, поднял с лавки и решительно сказал:
– После Нового года жди сватов. А с Витей я сам поговорю, как мужик с мужиком. Большой уже, поймёт.
У Нади слёзы закапали, и она опустила покорно голову на грудь любимого. Николай тихонько отстранил её и спросил:
– Ты пощёму меня треугольником назвала?
– А ты видел себя со спины?
– Со спины? – перепросил он и засмеялся, – ну, если я треугольник, то ты песочные часы.
Молодые оба засмеялись, забыв все обиды и сомнения, они любили друг друга, и всё прочее большого значения не имело.
Когда до заведующего отделением дошёл слух о драке у базовки, он задумался: «А племянница-то выросла! Поеду в район, надо будет ткань привезти для баб колхозниц».
Наде тоже выдали три метра ситца. Радости её не было предела. Придя домой, она тут же достала платья матери, выбрала одно, другое свернула аккуратно и убрала обратно в сундук. То платье, которое ей более приглянулось, аккуратно распорола по швам. Взяла чугунный утюг, достала из загнива в печи угли, засыпала их внутрь утюга и села ждать, когда утюг нагреется, гладя ладонью и рассматривая ситец. Проутюжила все складочки на частях платья матери, приложила их, как выкройки, на ситец и вырезала все части платья из новой ткани. За одну ночь она на руках сшила себе платье. Конечно, можно было попросить деда, но она не знала, как сказать деду с бабкой, что она собралась замуж. Померила платье – как будто век шила, платье ладно легло по её фигуре.
– Ну, вот и хорошо, а то приедут сватать, не в сарафане же их встречать.
Покрасовалась, полюбовалась сама на себя, наклоняя голову то вперёд, то назад, то с боков рассматривая себя – зеркала-то нет, и сняла платье. Приладила его на плечики в виде палки сантиметров сорока, в центре которой было отверстие, в отверстие продёрнута верёвочка, за эту верёвочку она повесила «плечики» с платьем на гвоздь в стене, закрыв его сверху пелёнкой. Подумала, подумала и решила идти к старикам, без них всё равно никак. Приедут сватать, должен же кто-то из родителей быть.
Дед с бабкой уже были наслышаны о женихе внучки и о драке на ферме. Дед снял очки, исподлобья глянул на внучку:
– Ты что это надумала? Нашла себе мужа! Глаза-то у тебя есть! Мало горя нахлебалась, ещё хочется? Намотаешь с ним соплей-то на кулак! Один в один судьбу матери повторяешь. Зачем тебе это надо? Вон, Николай Граханов, парень степенный, скромный, не верхогляд какой-то. И ты ему нравишься. Чего нос-то воротишь. Вон подружка твоя Валька ему прохода не даёт, умная, наперёд смотрит. А ты всё единым днём живёшь.
– Да за что вы его так, тятя? Вы же его не знаете. А дрался он из-за меня, женщины мне проходу не дают, поносят.
– Так из-за его и поносят. Ты знаешь, сколько таких, как ты, у него? Он сын кузнеца Василия. Ходок ещё тот. О нём судачат во всех деревнях.
– Он сказал, что со всеми порвал отношения, что любит только одну меня.
– У таких любовь не в сердце, а на конце, – парировал дед.
