Последний тигр. Обитель Святого Ястина

Именно такой – вонючий, мокрый и дрожащий от холода, взошёл грамард по ступеням дома бургомистра. Служанка, открывшая дверь, вскрикнула и убежала в темноту, вернулась уже не одна, а с детиной бездарем, судя по пятнам на переднике и ожогам от масла на руках, вытащила она его с кухни. Орис по глазам видел, что детина разбираться не будет, а будет бить. Посомневавшись для приличия лишнюю секунду, грамард выдохнул быстрой скороговоркой первую, самую безобидную менту из всех Речей, но, к удивлению Ориса, она не подействовала. Детина захлопал глазами, тряхнул головой, но продолжал надвигаться на него как гора. Орис повторил слова, нараспев и громко, колени враз стали ватные, и голова у грамарда закружилась. Девица снова заорала. Детина покачнулся, но снова устоял на ногах.

Спасло Ориса то, что из гостиной вышел Кастор, а за ним вслед и хозяин дома. Детина замер, ожидая приказа выбросить незваного гостя, но бургомистр отрицательно мотнул головой. Детина пожал плечами и пошёл обратно в кухню.

Орис с облегчением вздохнул, закрыл за собой дверь и прислонился к ней вспотевшим затылком. Волосы всё еще стояли дыбом, а сам Орис мелко дрожал.

Глава 4

Орис отмокал в бочке, сидел, скрестив ноги на дне, а горячая вода обхватывала задубевшие члены до самой шеи. Закрыв глаза, он дышал, делая один глубокий вдох за другим, но, несмотря на аромат трав, разливающийся по купальне, ему до сих пор казалось, что от него воняет испражнениями и тухлой рыбой. И всё же в этот момент он оказался на удивление доволен жизнью и даже счастлив, если бы ни шаги. Мерные и глухие они эхом отражались под высокими сводами. Грамард на слух мог бы нарисовать карту передвижения сура. Тот молча ходил вдоль стен, заложив руки за спину. Кастор имел некие новости и жаждал ими поделиться; круги, которые он накручивал по купальне, явственно свидетельствовали об их срочности.

То, что ждать Кастор не любит, Орис понял давно, а потому постоянно заставлял его ждать.

– Ну, давай, – сдался, наконец, грамард и открыл глаза. – Излагай, что успело такого важно приключиться.

– Пока ты валялся в вонючей яме? – съязвил сур. – Ты удивишься, но много всего.

А произошло и, правда, немало, в том числе и совершенно неважного с точки зрения Ориса, потому слушал он в пол-уха, а голова его клонилась к плечу, глаза сами собой закрывались, и спустя щепотку воска, он откровенно захрапел.

Проснулся Орис оттого, что служанка, та самая, которая в испуге орала, увидев его на крыльце, вылила ему на голову ковш ледяной воды. Орис вскрикнул от неожиданности и выскочил из бочки в чём мать родила. Девушка бесстыдно оглядела его с ног до головы и рассмеялась:

– Ну, хоть на человека стал похож, а не на порождение Нечистого, – сказала наглая девица и бросила в него сначала куском ткани – обтереться, а следом штанами и рубахой, его же собственными, из седельных сумок. Кто-то, видимо, был послан забрать поклажу из конюшни.

Орис поймал свои вещи и закрылся ими, как щитом.

Служанка продолжала стоять, уперев руки в бока – перед голым и чистым мужиком она была смелая. Длинные тёмные волосы её текли по плечам, и грамард даже залюбовался, а потом улыбнулся и принялся бубнить себе под нос скороговорку на эссале, никакую не менту, конечно, а так, речевое упражнение из Третьего домена достопочтенного труда мастера Капринуса.

Девушка взвизгнула и выбежала. Орис засмеялся и принялся одеваться.

Назойливое неудовлетворение накатывало волнами, он не мог вспомнить что-то очень важное. Ах, да, рассказ Кастора. Рассказ, из которого он ничегошеньки не помнил, его дар не впервые бил по памяти, но сейчас чутьё упорно твердило Орису, что в своём пренебрежении он упустил истину.

Не было ничего удивительного в том, что Кастор не любил север. Глухие леса и темень наводили тоску, хотелось запереться в скрипте и предаться простым радостям, таким, какие утешали его с тех пор, как он выучился читать и писать. Перенесение слов на бумагу успокаивало его, знания сами по себе придавали уверенности, но не согревали. Даже в разгар лета у Подножия вечерами было сыро и холодно, что вынуждало Кастора надевать белую рясу поверх шерстяной туники. Здесь всегда приходилось возить с собой мешок с тёплыми вещами. Особенно ценным являлся подбитый овчиной плащ с широким воротом, переходящим в капюшон.

А еще на груди его висел пояс с перекрестиями ремней. Грамард заставил его запастись кучей ненужных вещей, таких, как нож, кресало и масло, средство от живота и сушёные яблоки для лошадей. Всё это Кастор по велению грамарда рассовал по отделениям на поясе, и его тяжесть ежечасно приближал сура к земле. За день он так уставал в седле, что переставал чувствовать бёдра и задницу, только гордость удерживала его от того, чтобы не свалиться с лошади и не уползти в кусты, будто уж. Кастор ничуть не сомневался в том, что Создатель сильно осерчал на него за что-то, а иначе никак не объяснить, почему ему достался такой спутник, как милсдарь Морисс Ёльдер, он же грамард, он же тупица Орис.

Перспектива путешествия поначалу очень порадовала Кастора, в основном из-за красочного описания монсеньора. Это должно было стать лучшим временем в его жизни, большую часть которой Кастор провёл за запертыми дверями. Мокрый трюм галеры, подвал дома того дурака, который его купил, а после монастырь, где он попросил убежища после побега, и лучшее, что с ним случилось в жизни – библиотека монсеньора. Теперь же он, наконец, был свободен и снабжен средствами, мог увидеть мир и открыть множество дверей. Из уст монсеньора это звучало очень заманчиво, на деле же обернулось катастрофой.

Все последние три месяца Кастор только и мечтал о том, что сослужить монсеньору какую-нибудь такую службу, чтобы после осмелиться попросить его отозвать свой подарок, как сам монсеньор именовал сие путешествие, и разрешить Кастору вернуться в столицу, за стены монастыря Святого бедняка – Апостола Марка, самого достопочтенного из всего пантеона Альмирских святых.

Несмотря на то, что кровь в Касторе текла зерейская, в Создателя сур верил искренне, как и в его Дар, он давно уже отринул многообразие верований своей родной земли. Глубоко в душе он считал поклонение тотемным животным и духам дикостью, и единственное, о чем мечтал, что когда-нибудь Зерей примет истинную веру, веру в Создателя.

Кастор верил вопреки преступлениям, которые совершали Первосвященники, вопреки страшным деяниям инквизиции, и вера эта была вторым после крови, что объединяло Кастора и Ориса. Оба они свято верили в то, что лишь руки людей испачканы кровью невинных, сам же Дар Создателя и его Искра чисты. Как говорил им монсеньор, главное – люди, чтобы достичь цели братству надо сменить на важных постах людей, в чьи нечистые руки попал Дар, и тогда они смогут изменить мир.

Одним из таких “новых” людей был Сальвар Капет, дальний родственник канувшего в болоте невезучего герцога из Правобережного Бурга, он же двоюродный брат аббата Капета из монастыря Святого Ястина, а еще, как оказалось, с некоторых пор и бургомистр славного города Бургань. Город-то, если, по правде, был так себе, невзрачный городишко, еще до того, как в нём пропало озеро, а уж после…

Глядя в темноту обрыва, Кастор не удержался от молитвы, волосы у него зашевелились от суеверного ужаса, и как только он пришёл в себя, тут же кинулся к достопочтенному бургомистру Сальвару Капету. Первоочередной целью он, конечно, видел отправить письмо монсеньору, сообщить ему обо всех событиях как можно подробнее и получить разъяснения и, возможно, рекомендации относительно того, как действовать в столь странных обстоятельствах, а лучше всего твёрдое распоряжение немедленно убираться из этого городишки и двигаться вверх, на Край, в Решань, как и было оговорено ранее. И чем твёрже прозвучит это распоряжение, тем лучше, даже пусть под страхом страшной кары, тогда Кастор сможет ткнуть грамарда этим распоряжением в нос и с удовольствием поглядеть, как тот сконфузится.

Ох, видит Создатель, сие неправедное чувство так сильно грело душу Кастора, что он даже улыбался, но лишь до тех пор, пока не вошёл в дом бургомистра. Он даже плащ сбросить не успел, как трясущийся Сальвар с бегающими глазками сунул ему в руки письмо с такой узнаваемой печатью – золотой звездой на красном воске. Разламывая печать, Кастор уже знал, что увидит совсем не то, на что надеялся.

Письмо он перечитал несколько раз. В раздумьях пообедал, причём в гордом одиночестве. Сальвар, сославшись на мигрень, закрылся в своих покоях и ни разу его не потревожил, зато все три с половиной слуги были в полном его распоряжении. После обеда Кастор продолжил думать, меряя шагами жарко натопленную гостиную бургомистра. Потом ненадолго очнулся и сходил в купальню, освежиться. Служанка Мелита с удовольствием подобрала ему пару вещей из гардероба Сальвара, сказав, что тот всё равно их не носит. К тому моменту, как солнце начало медленно клониться за Край, Кастор начал нервничать и не сразу осознал, что причина тому отсутствие грамарда. Он, было, решил послать слугу забрать вещи из конюшни, но передумал и, на всякий случай, взяв слугу с собой, отправился сам.

В конюшне Кастор выяснил, что бездарь конюх грамарда не видел, но клятвенно заверил, что как увидит, всё передаст. Кастор, вернувшись в дом бургомистра, приуныл, письмо монсеньора не шло из головы, но принять единоличное решение сур не мог. Ему вообще тяжело давались решения, даже самые простые, но еще труднее было ослушаться и не исполнить волю роверена Святого Престола, от одной мысли об этом у Кастора сводило кишки. Спустя час он так себя накрутил, что полез в те самые бесполезные кармашки за травами от живота.

К ужину аппетит у него окончательно улетучился, сур скорчился в кресле у камина и смотрел на красивые языки пламени. Впервые за день из своих покоев спустился запуганный Сальвар и чуть ли ни на носочках прокрался в соседнее кресло. Выглядел он больным и бледным. Кастор некоторое время собирался с духом, чтобы спросить у бургомистра, что же его так испугало, но так и не собрался. Его больше всего интересовало, имеет ли ужас на лице этого тщедушного человека отношение к делу, которое ему приказано исполнить. И исполнить безоговорочно успешно.

Кастор поправил себя – им приказано исполнить. И вот в этот самый момент в двери к бургомистру и постучался одарённый милсдарь грамард.

Орис нашёл Кастора в гостиной; тот, будто птенец горла, сидел в кресле, подтянув ноги к груди и положив голову на колени. В своих новеньких богатых одеждах выглядел белоплащник паршиво, спать, видимо, он так и не ложился. Грамард потёр меж собой сморщившиеся от воды ладони, а потом вытер их о штаны, те как будто вспотели, подошёл и сел в кресло напротив сура. Желудок Ориса урчал от голода, но он его игнорировал в угоду зуду иного рода.

– Я был неправ, – сказал Орис.

Кастор подвигал глазами, поднял брови и так же тихо ответил:

– Скажи это еще раз, и громче.

– Я был неправ, – повиновался Орис и выпрямил спину; слова давались тяжелее, чем он думал, будто кадык повернули в горле.

Кастор покачал головой, вытащил из-за пазухи письмо и протянул Орису. Потом, сбросив ноги, облегчённо откинулся на спинку кресла. Грамард, не привыкший тянуть кота за хвост, а сура за язык, вытащил лист с вензелями и быстро пробежал глазами идеально ровные строчки.

Эссале и так красиво ложился на бумагу, но монсеньор имел привычку слегка наклонять буквы, из-за чего грамард, читая, наклонял голову. Дочитав, он резким движением бросил письмо в огонь. Не ожидавший такого святотатства, Кастор вскочил и почти закричал от ужаса. Орис шумно выдохнул:

– Написано же, по прочтении сжечь, а ты с ним носишься.

Сур опять упал в кресло.

– Хотел тебе показать, – прошипел Кастор. – Дубина.

– Чего ты расселся? Пошли искать! – сказал Орис и встал.

– Я же говорю – дубина, – вздохнул Кастор. – Луна полнится на небе, милсдарь, а вы куда-то собрались. Не все ямы отхожие еще опробовали? Лучше расскажи, какие духи нечистые за тобой гнались?

Орис сел обратно, немного помялся, но ответил:

– Кхамирские.

Пламя очага сверкнуло в тёплых карих глазах Кастора, когда тот медленно повернул голову. Ухмыльнуться он не посмел. Над кхамирцами никто не смел потешаться. Даже двести лет спустя одно только упоминание последних еретиков заставляло людей ёжиться и осенять себя пятиконечной звездой, призывая Его к милости.

– Пойдём-ка на кухню, милсдарь писарь, я буду рассказывать и жевать, а то что-то… нутро моё неспокойно из-за пустоты кишок.

Спустя час Орис и Кастор всё еще сидели за большим столом. Кухонный детина спал под лавкой справа от еще теплой печи, на столе горели свечи, но было сумрачно. Орис доел кашу со шкварками и взялся за пирог с рыбой, запивал он всё это кислым вином, потому как пива здесь не оказалось.

Достопочтенный бургомистр Сальвар был собратом сура по столичному духу, всё-то его тянуло к роскоши и презентабельности на столичный манер, а в прошлом сезоне в столице как раз разгорелась мода на сладкое вино. Правда, здесь, на севере, найти приличное сладкое вино было сложнее и дороже, оттого обходился Сальвар, чем придётся.

– Ну и дрянь, – сморщился Орис, но сделал очередной глоток.

Кастор не обратил внимания на его жалобу, вместо этого спросил:

– А что ты там про вены на лбу говорил?

– Да черные они были, точно тебе говорю, мне почудилось даже, что они двигаются как живые. Ты что-то знаешь про такое?

Кастор медленно кивнул, смотрел он пустым взглядом на огонь свечи, огонёк дрожал.

– Есть одна легенда о той, последней битве при Чандре, когда уже стало ясно, что всё – Кхамир пал, свободные вместо того, чтобы отступить, бросили оружие, взялись за руки и пошли строем на пехоту отца всея Осеи* герцога Владислава Ружского, будто пытались взять их в бессмысленное кольцо. Кхамирцы падали и умирали, но рук они и после смерти не разжимали. А дальше кровь убитых становилась чернее ночи и горячее кипятка, она как живая кидалась на строй святого воинства. Все, кого нашли потом, оказались с черными отметинами на лбу. Будто под кожей что-то было, оно шевелилось и двигалось. Потому Владислав и приказал всех добить – и своих, и чужих, а местность выжечь до твёрдого камня, а потом вернуться и еще раз выжечь.

Орис сглотнул и осмелился даже предположить, что сказки всё это, но вслух сказать не посмел. Поднял брови. Опустил. Вгрызся в кусок пирога. Глотнул кислого вина и даже не поморщился.

– Мастер Капринус высказался бы сейчас, что если что-то выглядит похожим друг на друга, это еще не значит, что оно имеет одинаковую природу, – заключил Орис.

– Ты читал мэтра Капринуса?

– Я ходил на его лекции в университете Палмаата, – ответил грамард. – Думал, ты знаешь мою биографию.

– Знаю, но глядя на тебя, никак не могу поверить, что всё то, что написанное в бумажках, про тебя. Может, есть другой какой Орис?

Орис не ответил, отодвинул недоеденную корочку пирога, подумал и бросил её под стол. Откуда-то из-за печи выскользнул тучный грязно-дымчатый кот и мигнул жёлтыми глазами.

– Надо бы поспать, милсдарь писарь, – произнес Орис, поднимаясь с лавки. – Поиски начнём завтра.

Кастор заторопился прямо с утра, Орис только глаза успел раскрыть, а сур уже тут как тут, кедровый взвар и яичная похлёбка даже дымились еще.

– Завтрак тебе принёс, – немного смешавшись, сказал сур. – Вставай, давай!

– За такую службу, милсдарь писарь, обычно розги полагаются, и как ты только дожил до сих пор, – посмеялся Орис, но из-под одеяла вылез и принялся одеваться.

Кровать в гостевой комнате бургомистра была такая, что с великим трудом заставил себя Орис её покинуть, но чутьё, в это утро острое и колючее, подгоняло. Принесённый суром завтрак Орис заглатывал уже на ходу. Не успели они на десять шагов отойти от дома бургомистра, как Кастор зашептал, подтянувшись на цыпочках к Орисову уху:

– И как же искать того, не знаю кого? Имя-то не назовёшь, а если даже он его сменил наверняка.

– И кто тут из нас дубина, – усмехнулся Орис. – Чего шепчешь? Говори нормально, как о чем-то неважном, тогда никто и не подумает прислушиваться, а то ты всё как олух, шёпотом разговариваешь. Милсдарь писарь, учись уже находить общий язык с обычными людьми. А обычные люди, они какие? Простые, вот и ты будь проще. Ты не хуже и не лучше, внутри требуха такая же, сколько видел, ничем-то бездарь от даря не отличается. И Создатель, когда твои помыслы взвешивать станет, на богатые тряпки не посмотрит – его твои помыслы тайные интересовать будут. Вот и нас они сейчас интересуют. Найти кого-то бывает очень просто, главное знать, к чему он двигался, цель у него была? Чего хотел? В нашем случае речь идёт о заговоре, так что на блюдечке нам ничего не подадут. Сыскарь наш, пропавший без вести, видимо, нашёл что-то, потому и пропал, вот и мы найдём это “что-то” и …

– Тоже пропадём, – усмехнулся сур. – Диву даюсь, что за пропащее место эта Бургань!

В Соборе Святого Ястина тем временем запел колокол, на площади уже толпился народ, расползался рынок – крытые телеги, деревянные прилавки. Купцы подвозили, бездари разгружали. Утро ширилось, проносясь по улицам Бургани криками торговцев и покупателей. Порывы ветра разносили аромат свежей выпечки, соленой рыбы и пива, пиво текло из кранов, не переставая. Грузчики уставали быстро, то и дело бегали за кружкой. В первый час, как гласила табличка, работникам рынка за полцены.

Орис и Кастор влились в толпу.

Съеденный завтрак булькал в животе, но Орис все равно глотал слюну, запах свежей сдобы кружил голову. Остановился у прилавка с хлебом и не смог двинуться с места, он уже потянулся за кошельком, благоразумно спрятанным за пазуху, когда достать сложнее и тратишь меньше, как вдруг вся улица у них за спиной пришла в движение. Послышался топот копыт, и толпа с криками отхлынула, пропуская всадников. Те промчались мимо, но порыв ветра, последовавший за ними, сорвал навес и взметнул в воздух облако сушёных трав. Один из всадников зацепил корзину с репой, и та посыпалась на дорогу. Все враз закричали, негодование вспыхнуло на лицах людей красными пятнами, кто-то уже бросал вслед всадникам ту самую репу. И тут над всем этим раздался ломающийся мальчишеский голос:

– Мертвец на озере, мертвец на озере! Спешите видеть! Мертвец на озере, мертвец на озере!

Толпа замерла, а потом резко пришла в движение. Любопытные горожане, расталкивая друг друга локтями, устремились к пристани.

– Простите, но лавка закрыта! – выпалил пекарь, потянул на себя прилавок и закрыл перед носом Ориса ставни.

Грамард сплюнул. Сур расхохотался.

– Чего смеёшься, милсдарь писарь? – упавшим голосом сказал Орис. – Как думаешь, чей там труп-то?

На лице Кастора отразилось удивление, а потом пришло понимание.

– То-то же!

Глава 5

– Это не мы его, Создателем клянусь! Мы только нашли его. Дело было под утро, еще туман стоял. Даник остался наверху подъемник проверять, а я вниз спустился погрузить мешочек-то. В тумане разглядел я его не сразу, споткнулся сначала и чуть не упал, подумал – бревно, а потом увидел лицо и аж заорал с испугу, так бежал наверх, что весь в грязи вывозился. Вбежал, задыхаясь, и долго еще не мог внятно пояснить ничего, а как сказал, так Даник тут же за монахами побежал, монастырь-то ближе всего. Больше мы вниз не спускались, клянусь Создателем. Аббат прибыл, за ним толпа гернов, но в тумане и не разглядеть было, а как солнце встало, так потеха началась. Весь город на пристань высыпал. Даник тогда сказал, что не будет у нас работы сегодня, и мы пиво пошли пить – деньку-то чё зря пропадать, а этот… Ну, мёртвый же, ему всё равно, гляди на него – не гляди.

—Да чего тут скажешь-то – труп он что камень. Всю ночь, видать, в этой грязи пролежал, скрючился весь. Пальцы пытались разжать, чтобы топор из них вытащить, а он вцепился намертво. Крови на топоре? Нет, милсдарь грамард, не было там никакой крови, синим он выглядел лицом-то, глаза красные, как у пса нечистого, и почему-то сапог на нём не было, валялись рядом, а еще пальцы на руках ободраны и ногти сломаны. Кто заметил? Так Виннер, сын мой, дал мне Создатель помощника на старость лет, он для меня травы собирает, заказы по домам развозит. Я-то уже что? Еле ноги ворочаю, так, в котелке помешать, да рецепт какой написать. С некоторых пор пишу я, милсдарь грамард, Дух травницкий, у нас тут многое такое растёт, чего и в помине не сыщешь, диковинки. Вот, к примеру, Мера Костлявая, бред-трава, от яда змеиного вылечит, от гнилой крови поможет, от жара и припадков, а если смешать …

– Виннер я, сын мастера-травника Кадера из Правого Дола, прислал отец к вам, милсдарь, рассказать, как дело было. Он меня просил не жаловаться, но… Я б вам рассказал по секрету, а? Аббат, он… ну, сумасшедший же, право, господарь милостивый, он … может ли Создатель вразумить безумца? Отцовские травы оказались бессильны, может магия? С вами же, говорят, настоящий священник из белых прибыл, может ему по силам, голову-то аббату подправить, человек он неплохой, но вот мысль его… как в горячке всё. То ему вода слишком холодная, то слишком горячая, отвар горький, значит, отравить хотят. Сны ему снятся, где его Нечистый зазывает на пир. Знаю, милсдарь, отвлёкся, но сдается мне, важно это. Когда нас аббат утром позвал вниз, был он как-то особенно не в себе, будто пьяный, я и подумал, что шутка какая. Убийств у нас тут, отродясь, никогда не случалось, бывает, и пропадает кто, раз – и нет человека, так все знают, Черное озеро коварное, заберёт на дно с легкостью, да и болот много в округе, если тропу перепутаешь, то уже не выйдешь. Да и Край опасен, а многие дураки лезут напролом через трещины и срываются. Ведьмин край, чего говорить! Сколько ни молись, а Лики-то из бездны времени смотрят, да улыбаются. Да, да, отвлёкля я, милсдарь, простите. Тело, значит. Сначала увидел его и испугался, серый лицом был. Лежал он, будто упал, сверху откуда-то. Руки и ноги отдельно болтались, потому что сломаны были, точно говорю, я таких летучих уже видел. Похоже, на Край пытался влезть и упал. Топор? Не знаю, откуда, на отвес-то с топором лезть несподручно, но, может, потому и сорвался, от страха выхватил, да не удержался. Ну, это я так себе представляю, а как там было на самом деле, не ведаю. Знаю только, что аббат от ярости кричал особенно громко, но невразумительно, на всех бросался, даже на гернов, ну тех, доспешных, прибывших этим утром. Только того, главного, с перьями, не трогал. Какие перья? Синие! Он герцог какой-то из Северного Велькора, кажись, ну так мельник сказал, когда потом в толпе шушукались. Мол, беглец, разыскивают его. Да, нет, не герцог беглец, а труп… Ну, мастер Кауль, оказалось, он беглый каторжник, из тюрьмы сбежал, на той стороне Чандры его разыскивают за тяжкие преступления, вот он в Святой край и подался. Как герцога зовут? Извините, не помню, он из какого-то Малена, так вроде. Ремален! Точно! Вы-то, милсдарь, получше меня в этом разбираетесь, я всего два раза дом покидал. Был в Решани, да в прошлом году сплавлялись мы до Ружского берега. Там врач какой-то известный выступал, он книгу написал, и отец очень хотел ту книгу приобрести, да поговорить со столичным, вот и отправились. Отец еще думал пристроить меня мастеру тому в подмастерья, но где я, а где та столица, там такая очередь разодетых и напыщенных выстроилась, что нас и близко не подпустили. Зря только время потратили, а времени понадобилось два месяца. Сильно тогда аббат сдал за наше отсутствие, явно хуже ему стало. Помню ли я, когда аббат еще здоров был? Помню, мне тогда девять лет минуло, еще при старом герцоге Дарго Руффе, и градоначальником тогда был Седон из Кастрища, это деревня за Ярминкой. Он к нам как приехал, сразу порядок принялся наводить. Аббат тогда был еще молод и полон сил, сам за сплавом следил и лесорубами. Помню я, часто он к отцу в гости захаживал, в основном, медовухи выпить, пиво он, кстати, никогда не любил. Вы если ему помочь не можете, так хоть помолитесь, вы-то, милсдарь, к Создателю ближе, вас он может быстрее услышит.

Когда Виннер ушел, Орис выдохнул и со стуком поставил кружку на изящный резной столик в гостиной бургомистра. Люди приходили и уходили, а Сальвар всё еще сидел у себя в покоях, ни разу не вышел и ни слова не сказал, будто и не хозяин он этого дома, а что еще страннее, этого города. Орис всё больше темнел лицом. Не нравился ему этот город и всё, что тут происходило. И то, что ни аббат, ни брат Радон так его и не позвали тело осмотреть. Герны Ремаленского герцога оцепили дно озера и никого не пускали; когда же грамард попросился помочь, ему вежливо, но твёрдо отказали. Тогда Орис пошёл к бургомистру Сальвару Капету с просьбой посодействовать, хотел очень взглянуть на тело, но тот от него отмахнулся, сказал что-то невнятное и отправил к Деврану, чья власть была в этом городе очевидна для всех. Глава Палат Ориса, конечно же, тоже не принял, сославшись на множество дел, требующих его присутствия. Так они и оказались снова в этой гостиной, куда Орис стал заманивать особо болтливых. Сначала мальчишки на медную клюнули, потом пришли пошептаться сапожники. Вслед за старейшиной Иваном Гонтбургом пришёл и мастер-травник, который мертвеца на дне озера своими глазами видел, а потом и его сын.