скачать книгу бесплатно
– Последней. – горестно повторил Ясуда.
– Не могу обещать тебе хороший исход. – произнесла Сэйган. – Скажу лишь, что мой сын никогда не поступал неблагоразумно. У него чутьё на хороших людей, он видит их сердцем. Поэтому, любое его решение будет правильно и справедливо. Ступай Нагахидэ. Обещаю, что этот разговор, с тобой и с Дзюро, не уйдёт дальше этой комнаты.
Ясуда поблагодарил и откланялся. Наоэ сразу же появился из своего укрытия.
– Занятно! – произнёс он, поглаживая наголо выбритый подбородок. – У нас тут небольшой сговор намечается!
– Они просто хотят достичь своей цели. – парировала Сэйган.
– За спиной своего даймё! – Кагэцуна недобро сощурился.
– Прошу вас, Наоэ-сан, я дала слово Нагахидэ, не делайте так, что оно оказалось пустым звуком! – взмолилась монахиня. – Я не считаю, что эта их просьба перерастёт в нечто большее.
– Только ради вас госпожа. – проникся Наоэ, мольбам женщины. – Но, мне вот интересно. Почему враги и друзья радеют о судьбе Масакагэ больше, чем его семья?
– Айя уверена в своём брате больше, чем кто-либо. – ответила Сэйган. – Они вместе росли на моих глазах, и мне кажется, что их связь намного крепче, чем моя с ними. Они даже понимают друг друга без слов. Хэйдзо[5 - Сэйган-ин обращается ко всем членам семьи по личным именам, так как имеет на это полное право. Кроме членов клана, по личным именам мог называть господин своих вассалов или близкие друзья друг друга. В данном случае, Хэйдзо – личное имя или прозвище, Нагао Кагэторы, данное ему при прохождении церемонии совершеннолетие. (см. 1-ю книгу «Легенды Сэнгоку. Под знаком тигра.»). (Прим. автора).] ощущает боль сестры на расстоянии, так же, как и она его.
– Значит, госпожа Айя знает, какой приговор вынесет наш господин? – удивлённо спросил Наоэ.
– Не думаю. – Сэйган обратила свой взгляд вверх. – Но, она точно знает, что его решение будет правильным и она примет его как должное.
* * *
1-й день месяца Нагацуки (сентябрь). Касугаяма.
Масакагэ сидел один в просторной, практически ничем не обустроенной комнате, тускло освящённой лишь одним фонарём, стоящим у письменного столика, заваленного книгами и исписанными листами бумаги. В нише-токонома, расположился деревянный будда, которому Уэда молился по вечерам. Вот уже целый месяц, как Масакагэ проводил дни лишь с собой наедине. Никто не посещал его и даже не передавал послания. Разве что, пожилой слуга появлялся раз в день, наливал ему офуро, приносил еду и чистую одежду. Но, даже он, слуга, не произносил не единого слова, лишь кланялся и выполнял свою работу. За это время у Уэда было над чем поразмыслить и прийти к решению, что именно он скажет Кагэторе, перед тем, как он вынесет ему окончательный приговор. Он даже написал предсмертные стихи, на тот случай, если его казнят прямо на месте. Также, на столе лежало несколько посланий членам клана и жене с сыном.
Масакагэ придвинулся к столику, сложил каждое письмо и скрепил собственной печатью, аккуратно разложив их по столу. Через какое-то время вошёл тот самый, пожилой слуга, что прислуживал ему целый месяц. В течение часа, служка приводил смиренного от одиночества Масакагэ в порядок. Побрил, заросшее лицо, оставив тонкие усики над верхней губой и небольшую бородку, налил офуро, и хорошенько вымыв своего подопечного, помог облачиться ему чистые одежды. Тёмно-зелёное верхнее косодэ, поверх нижнего белого, синие хакама, белые носки-таби, а новые соломенные сандалии-варадзи, ждали у входа, у порога энгавы.
«Странно. – подумал Масакагэ. – Это обычная одежда, а не ритуальная белая. Значит, не на казнь поведут. Хотя, это всегда успеется.» Слуга же, сделав всё, что от него требовалось, удалился. «И что? – снова спросил у себя Уэда. – Я сам должен пойти навстречу своей судьбе, или всё же мне выделят проводника? Хорошо бы это был Нагахидэ.» Как бы в ответ на его мысли, у энгавы появился Ясуда. Заходить не стал, а позвал с улицы.
– Масакагэ-сан! Прошу вас следовать за мной! И поторопитесь, даймё ждёт!
Масакагэ вышел. Посмотрел на Нагахидэ, гордо вздернувшего подбородок и безучастно смотревшего куда-то в сторону.
– Вы сделали то, о чём я вас просил? – спокойно спросил Уэда, но в ожидании положительного ответа. Ясуда не ответил, но медленно опустил веки, в знак согласия. У Масакагэ камень с души упал. Он обул варадзи и последовал за Нагахидэ. Поведение Ясуды, конечно не сулило ничего хорошего, но Уэда было уже всё ровно. Его жена и сын находились под опекой даймё, а сестра выйдет замуж за достойного человека, если уже не вышла. А ему умирать не страшно. В конце концов, путь воина рано или поздно заканчивается лишь одним исходом.
В главной зале замка, в это время, вассалы вовсю рассуждали о последствиях приговора мятежнику Масакагэ. Большинство было уверено, что это будет сэппуку. Некоторые предполагали изгнание, и совсем малая толика настаивала на помиловании. Кагэтора не слушал пересуды своих вассалов, лишь изредка перебрасывался парой фраз с Усами Садамицу, сидящего с ним рядом. Справа от помоста расположились Сэйган-ин и Айя. Сына с сестрой князя не было, он был попечён кормилице, да и не к чему ему было присутствовать на приговоре собственного отца. Хоть ему и было четыре года, но он многое уже понимал.
Когда в дверном проёме показался Ясуда Нагахидэ, князь приказал всем замолчать. Вассалы утихли. Недобро смотря на прошедшего мимо них мятежника, а когда тот сел перед помостом, где восседал даймё, стали ждать. Ясуда устроился позади-слева, от своего пленника и они оба поклонились Кагэторе. Масакагэ был спокоен и невозмутим, выражая полное бесстрашие перед лицом правосудия. Аяй увидела по впалым щекам, как похудел её муж, и хотела поймать хоть косой его взгляд, но он на неё не смотрел. Слишком уж он был горд, чтобы подарить свой взгляд женщине, хоть и любимой, в окружении почти полусотни самураев Этиго.
– Хорошо ли с тобой обращались за этот месяц? – задал первый вопрос Кагэтора. Он знал ответ, но ему было нужно услышать Масакагэ. Его тон, голос и внутреннее состояние.
– Мне не на что жаловаться Кагэтора-сама. – ровно, не дрогнув, ответил пленник.
– Не наскучило ли тебе одиночество? Ведь целый месяц, это достаточно долгий срок? – снова спросил даймё. Взгляд его, грозный и пронзительный, был устремлён лишь на Масакагэ, словно не было никого вокруг. Тем, кто это видел, казалось, что князь убьет его, лишь посмотрев. Как это было несколько лет назад, с Куродо Хидэтадой, когда Кагэтора убил его одним только взглядом. Тогда, этот случай назвали божественной карой Бисямон-тэна, но вассалы знали, что это было не так, потому и побаивались грозного взгляда своего господина.
– Это даже идёт на пользу. – спокойно ответил Уэда. – Есть время поразмыслить, подумать о совершённых поступках и прийти к выводу.
– Вот как? – Кагэтора хмыкнул, но не улыбнулся. – И к какому выводу ты пришёл?
Масакагэ глянул на князя Нагао, выдерживая его взгляд. Без злости и без сожаления. Просто, как человек смотрит на другого человека.
– Я приму любое наказание, которое вы посчитаете справедливым для меня. – Уэда уважительно поклонился. – Отныне, моя судьба в ваших руках.
– Это всё? – спросил даймё.
– Да. – ответил Масакагэ. Он, почему-то, не чувствовал волнения, хотя оно присутствовало глубоко в сердце, когда он вошёл в зал. Сейчас же, его сердце успокоилось. Он сам, будто оказался в пустоте, и не было вокруг никого, ни Кагэторы, ни его вассалов. Лишь чистая, ничем не замутнённая пустота. Было ли это последствия взгляда князя Нагао, Масакагэ не знал, но это, внезапно нахлынувшее блаженство было ему по душе.
Кагэтора в свою очередь принял правой рукой у Усами короткий меч вакидзаси и положил его перед Масакагэ. Вассалы насторожились. Кошин Кагэнобу в предвкушении облизнул губы – это сэппуку. Ясуда, наблюдая из-за спины Масакагэ, поймал хитрую улыбку Садамицу и перевёл взгляд на короткий меч, положенный князем и тоже улыбнулся.
– Я наказываю тебя Уэда Масакагэ! – произнёс Кагэтора, так, чтоб все услышали. – Возьми свой малый меч, большой ждёт тебя у выхода из залы! Отныне, ты служишь мне и некому более, до тех пор, пока достойный человек из клана Уэсуги не займёт моё место!
У всех без исключения слова застряли в горле. Такого, точно некто не ожидал. Минимум помилование, но без всяких привилегий. А тут, мятежнику вручают его собственный меч со знаками отличия клана Уэда-Нагао, что соответственно передавался по наследству. А это значит, что Масакагэ не только помилован, но и восстановлен во всех своих правах, да и к тому же не как независимый кокудзин, а как непосредственный вассал князя. И самое главное, его родственник.
– К-как? – выдавливал из себя слова, обескураженный Кошин Кагэнобу. – Разве это наказание? Такой приговор лучше любой награды!
– Мы не согласны! – закричал Окума Томохидэ. Его сосед, как в зале, так и по владениям, Шода Садатака, поддержал. Эти двое больше всех надеялись на печальный исход для Масакагэ, так как были первыми кандидатами на земли Уэда.
– Объяснитесь господин! – произнёс Хондзё Ёшихидэ, хозяин Точио. Он не был настроен против решения князя и был всегда ему лояльным, но с тем, что Масакагэ во время своего восстания напал на его замок, побил людей и пожог деревни, Ёшихидэ не собирался мириться.
– Из всех, здесь присутствующих, я нахожу лишь претензии Ёшихидэ обоснованными! – громко произнёс Кагэтора, недовольно оглядев вассалов. – Кагэнобу! – обратился он к своему двоюродному брату. – Разве, кроме вашей давней и глупой вражды, у тебя есть, что предъявить Уэда?
– Он поднял восстание! – выкрикнул Кошин.
– Твой клан тоже, изначально был против моего отца, но был повержен, прощён и подчинён! – парировал даймё.
Несомненно, эти слова обидели Кагэнобу, но, по крайней мере, заставили замолчать. Кагэтора не стал больше спрашивать мнения других, а подрезал все вопросы на корню:
– Я не сомневаюсь, у других тоже найдётся масса деяний, совершённых против моего отца и клана Нагао. Ведь так Окума?
Томохидэ опустил глаза, не смея смотреть на князя, да и претензии его, испарились сами собой.
– Тебе же Ёшихидэ я отвечу. – продолжал Кагэтора, но уже на тон ниже. – Масакагэ совершил ошибку. Большую ошибку. Но разве я не должен дать ему шанс всё исправить. Позволить ему объединиться с нами и вместе восстановить мир и порядок в Этиго. Ты, как никто другой знает, что оступившийся имеет одну попытку на искупление, потому как сам учил меня этому.
– Тогда почему вы называете это помилование наказанием? – снова спросил Хондзё, начиная понемногу смягчаться.
– Все вы знаете, что Уэда поклялись служить только Уэсуги и никому другому. Разве для них не наказание, нарушить свою клятву и присягнуть другому клану. Масакагэ сказал, что отдаёт свою жизнь мне, значит, я волен распоряжаться ею на своё усмотрение. И, я считаю, что такое наказание для него и его клана, вполне благоразумно. – Кагэтора заметил, что вассалы перестали роптать, но по-прежнему переглядывались меж собой. Объяснения их даймё не вполне их утешило, но, по крайней мере они нашли его уместным. Князь продолжил. – Что же касается Точио, то Масакагэ исправит свою ошибку и поможет с его восстановлением. Ведь так? – этот вопрос уже адресовался Уэда.
– Клянусь честью! – Масакагэ низко поклонился. Ему, откровенно не верилось, что Кагэтора сможет вот так, превратить его наказание в самую настоящую награду. Пусть это разниться с его идеалами про вассальную преданность и нарушение клятвы, но это явный шанс на какое-то будущее. К тому же, как сказал Кагэтора, это лишь временное наказание, до тех пор, пока он не восстановит клан Уэсуги. Как он это сделает, Масакагэ не представлял. Но если князь верен своей клятве и будет стремиться к этому, то клан Уэда безоговорочно ему поможет, а если нет…
Масакагэ, краем глаза, покосился на то место, где сидела Айя, но её там уже не было. Уэда позволил себе немного улыбнуться. Он знал, – его любимая жена уже ждёт его на выходе из замка.
Глава 3
Месть
Месяц нагацуки 20-го года Тэнмон (сентябрь 1551 г). Замок Хондзё, север Этиго.
Тишина всегда привлекала Иномару. В ней он мог спокойно поразмыслить над собой и своими поступками, которые, порой, из обычных хулиганских выходок перерастали в сущий хаос, ужас и стихийное бедствие. Только нынешнем утром он успел совершить кучу дел, которые доставили обитателям замка целый ворох хлопот. Пробудившись ото сна, прислужники попытались заставить его привести себя в порядок и подготовиться к церемонии гэмбуку, но жестоко поплатились за это. Иномару не любил слуг своего опекуна, как и его самого, поэтому, без зазрения совести лишил их пальцев рук одним круговым взмахом меча.
Оставив позади себя вопли прислуги, он отправился в казармы, находившиеся во втором дворе замка, на следующем ярусе, ниже тэнсю. Там, по его просьбе, или даже приказу, собирались те немногие, что остались верны его покойному отцу и клану. Выйдя из ворот главного двора, Иномару остановился. Путь ему преградила женщина, немолодая, на четвёртом десятке, но достаточно ухоженная, чтобы выглядеть на свои года. Её одежда была слишком яркая, больше похожая на одеяния столичных публичных женщин, что откровенно раздражало юношу.
– Иномару опомнись! – закричала она на него. – Он убьёт и тебя и меня!
– Тебя он не убьёт. – пренебрежительно отозвался Иномару. – Не убил тогда, не сделает этого и сейчас. То, что у тебя между ног, заботит его больше… – он внезапно осёкся. Его безразличный взгляд вдруг сменился на гневный. – Да и с чего ты взяла, что он убьёт кого-то?! Сегодня великий день! Я стану совершеннолетним и вступлю во владение своим кланом и собственными землями! А ещё, ты знаешь, что сегодня за день? – юноша схватил женщину за плечи, стиснул, сильно, со злостью. – Знаешь?
Женщина заплакала. Не столько от боли, сколько от бессилия остановить этого дерзкого юнца, уберечь его от неминуемой гибели, от того, что не смогла дать ему должного воспитания. Уж лучше бы он умер при родах, чем стал, тем, кем он является сейчас. Нет! Лучше бы они оба умерли.
– Молчишь? – продолжал давить на неё Иномару. – В этот день погиб твой муж, мой отец! Я отомщу его убийце! Тому, с кем сейчас ты делишь ложе, тому, кто вероломно захватил наш дом, когда в нём не было хозяина!
– Ты даже не знал своего отца! – сквозь слёзы прокричала женщина. – Почему ты хочешь за него отомстить?!
Иномару не стал больше ничего говорить. Он с силой оттолкнул женщину, свою мать, и пошёл дальше, даже не удостоив её взглядом.
– Иномару, не делай этого! – закричала она ему в след, поднимаясь с посыпанной гравием, дороги. Но юноша её не слышал. Не хотел слышать.
Один стражник, видимо посочувствовавший женщине, решил преподать урок наглому юнцу. Подбежал сзади, ухватил его за правый локоть и резко развернул к себе. Единственное, что ожидал стражник, это то, что паренёк будет упираться и вырываться, но он никак не ждал распрощаться с жизнью этим прекрасным осенним утром.
Как только Иномару развернулся, всё, что увидел стражник, это блеск, молниеносно разящего танто и чувство, как холодная сталь входит под подбородок.
Стряхнув кровь с кинжала, юноша отправил его в ножны за оби и, как ни в чём небывало, направился своей дорогой.
В казарме, из тех, кто ожидал юного господина, было всего восемнадцать человек. Это те, кто в данный момент находился в замке и поддерживал Иномару в его притязаниях на власть. А сколько таких было на всём севере? Наверняка, юноша не знал, сколько самураев присягнут ему на верность, когда он встанет во главе, но ему это и не надо было. Его единственная цель была отомстить убийце отца, своему опекуну и родному дяде в одном лице. В лице Огавы Нагасукэ.
После обсуждения некоторых деталей Иномару и его свита из восемнадцати самураев, отправились в родовой храм Чёракудзи, где главный настоятель и старший из воинов, Хираго Магосабуро, провели над ним обряд гэмбуку. После вступления во взрослую жизнь юноша уединился в храме, дабы вознести молитвы Гаутаме Будде.
Стояла тишина. Воздух заполнял приятный и расслабляющий запах благовоний. Иномару, любил тишину. Так ему думалось легче. Но, было в этой тишине и ещё кое-что…
– Теперь ты взрослый? – раздался за спиной тихий, глуховатый голос.
– Да. – ответил юноша, улыбнувшись краешком рта. Он был рад услышать этот голос. Ему он был рад всегда, как ничему и никому в этом мире. – Ты видел?
– Да. – ответил голос. – Я горжусь тобой! Только…
– Что, только? – удивился Иномару, услышав нотки сомнения.
– Не скверно ли ты поступил с матерью? – голос сделался грустным. – Она ведь живёт ради того, чтобы ты жил.
– Кувыркаясь в постели с врагом! – разозлился новоиспечённый самурай. Он обернулся.
Примерно в половине кэн от него, в воздухе, висело нечто. Белое, прозрачное, почти неразличимое существо, с тусклыми очертаниями. Иномару уже давно привык к нему и даже мог кое-что рассмотреть в этой, на вид, бесформенной фигуре. Например, он давно понял, что дух, а это был именно он, висел в воздухе в сидячем положении, поэтому и казался невелик. Ещё, ему было заметно кое-что из очертаний лица. Прямой, но выдающийся вперёд нос, как и у него, Иномару, точно такие же брови вразлёт и небольшие, чуть узковатые глаза.
– Ты верно говоришь, но она сделала это, чтобы сохранить твою жизнь. – настаивал дух.
– Тогда зачем она отговаривает меня от мести Огаве? – юноша подался вперёд, приблизившись к призраку.
– Беспокоится. – коротко отозвался тот. Но, после недолгого молчания добавил. – Как ты поступишь с ней, когда всё кончиться?
– Никак. – Иномару снова отвернулся. Вопросы о матери его занимали меньше всего, если вообще занимали. – Пусть пострижётся в монахини, мне всё равно. Если захочет, то может остаться в замке, но пусть не лезет ко мне со своими наставлениями или, что там у неё на уме.
Дух вздохнул. Тяжело или облегчённо, Иномару не понял, но он тут же перестал его ощущать. В храм кто-то вошёл.
– Господин! Огава выдвинулся из своих владений! Нам пора.
Юноша обернулся. У входа, на одном колене и в полном доспехе стоял его старший воин Хираго. Духа уже не было.
– Прекрасно! – довольно произнёс Иномару. – Выступаем немедленно!
* * *
Миомотэгава, север Этиго.
Огава вознёс молитвы своим предкам и стал было собираться в дорогу, как вдруг на него волной нахлынул поток мыслей. Не иначе предки постарались с того света, решили заставить своего удачливого потомка пораздумать над собой. То, что Огава Нагасукэ был удачлив, никто не сомневался, даже он сам. Будучи младшим братом покойного Хондзё Фусанаги, он был усыновлён кланом Огава и, впоследствии, стал его главой. Практически сразу, он обрёл независимость от могучего северного клана Хондзё, но, тем не менее, поддерживал своего брата, являясь, к тому же, его соседом. В точно таком же статусе находился и их двоюродный брат Аюкава Киёнага, – причудливый человек, живший по образцу древних воинов полулегендарной Императрицы Дзингу. Вместе с Иробэ Кацунагой, они составляли основной костяк северных кланов Этиго. Но, всему когда-нибудь приходит конец, и после череды боёв, во времена смуты, Хондзё Фусанаге пришлось бежать через горы, в соседнюю провинцию. Пока беглец копил силы, Огава воспользовался его отсутствием и захватил замок Хондзё. Беременная жена Фусанаги, каким-то образом пробралась через патрули и бежала из замка. Уйти ей удалось не далеко, один из воинов Аюкавы нашёл её в лесу, близ владений господина, всю израненную, от веток и камней и обессиленную. Фусанага, узнав о вероломстве брата, заручившись поддержкой клана Дайходжи, он намеревался отобрать свой замок обратно. Но в пути, от рук неизвестных, напавших ночью на лагерь, Ходзё Фусанага погиб. Погиб причём, при весьма странных обстоятельствах. Нападавшие не убили ни одного человека, а лишь запалили лагерь, устроили панику и исчезли так же неожиданно, как и появились. Фусанагу обнаружили сразу, как только порядок был восстановлен. Он был мёртв. Не единой раны, ни царапины или даже ушибы, не было на его теле. Смерть пришла от внезапного приступа, вероятнее всего, вызванного страхом от неожиданного нападения. Для самурая умереть от страха, ещё хуже плена или пыток.
Дальше, за неимением наследников в клане Хондзё, Огаву признали главой. Но, неожиданно для всех, Аюкава притащил в замок жену Фусанаги, да ещё и с новорожденным ребёнком. Роды оказались сложными и преждевременными, из-за перенесённых роженицей событий и ранений, подозревали, что малыш умрёт. Но, он не умер. В это же день, Огава из главы перекочевал в опекуна новорожденного, коего нарекли Иномару. Но и здесь Нагасукэ нашёл выход.
После того, как жена погибшего брата восстановилась от тяжёлых родов, Огава решил её шантажировать и пригрозил, что убьёт её сына до его совершеннолетия, если она не будет выполнять все его указания. Женщине ничего не оставалось делать, как согласиться. Она стала наложницей Нагасукэ и ко всему прочему, убеждала подрастающего Иномару в благожелательности его опекуна. Видимо, она лишилась рассудка после родов, либо была действительно такой смиренной, что не пыталась настроить сына против убийцы своего мужа. А то, что Огава имел отношение к смерти Фусанаги, практически никто не сомневался, только доказать этого никто не мог. Для всех, отец Иномару умер позорной смертью – от страха. Но, всего Нагасукэ учесть не смог.
Несмотря на смиренность своей матери Иномару рос совсем не таким, каким его ожидали увидеть. Помимо тренировок боевым искусствам и обучением разными науками, что должен пройти каждый родовитый самурай, мальчик оказался поразительно своеволен, озорлив, а временами даже жесток, как по отношению к слугам, так и по отношению к родным, включая свою мать. Зато воины, старые слуги бывшего господина, его привечали и даже обучили дополнительным воинским навыкам. К десяти годам Иномару мог легко побить своих сверстников и даже тех, кто постарше, в любом виде искусства, от поединка на мечах, до выслеживания врага по следам и запаху в любой местности. А за последние пару лет, поведение Иномару вышло за все рамки. Сначала, он жестоко избил на тренировках сына Огавы, за что был сурово наказан и посажен под замок на месяц. Потом он начал перечить уже самому Нагасукэ и в конечном счёте, дело дошло до кровопролития. Иномару убил слугу, который принёс ему пищу, когда тот отбывал очередной арест. Причём убил ни мечом, ни кинжалом, их у него не было, а обычной кисточкой для письма, точным ударом в глаз.
Огава провёл ладонью по бритому лицу, очнувшись от размышлений. «Проклятый ублюдок! – выругался он про себя, поминая Иномару. – Надо бы прикончить его, пока он не создал мне ещё больше проблем.» Проблем, юный наследник Фусанаги, создавал массу. Ко всему прочему, старейшины клана обязали Нагасукэ провести над мальчиком обряд гэмбуку, чего он делать не хотел. Ведь после этого, этот малолетний зверёныш станет главой клана, и кто знает, что взбредёт ему в голову.
– Надо с этим что-то делать. – вслух произнёс Огава и вышел из молельни.
Вдохнув свежий воздух полной грудью, мысли покинули его на некоторое время. Он огляделся по сторонам. Двор был начисто выметен и ухожен. У ограды, на грядках всё ещё цвели цветы, поражая разнообразием красок. Прямо за храмом, вдоль берега реки Миомотэ, ровным строем, словно выстроившиеся воины, росли деревья сакуры. Огава пожалел, что сейчас не весна и ему не полюбоваться на цветущую красоту этого места. Он хотел зачем-то позвать прислужника небольшого храма, но его не оказалось в его поле зрения и Нагасукэ направился к выходу, где его ждали пять его вассалов.
Выйдя за ворота, Огава не обнаружил слуг на месте и, хотел было окликнуть их, гневным возгласом, но острый тычок между лопаток, заставил его не издавать звуков. Оружие – два меча, у него тут же отняли. Ещё один тычок, и Нагасукэ, сделав несколько шагов вперёд, оказался в окружении незнакомых ему воинов. Точнее, они были знакомы, все до единого, и даже подчинялись ему, как оказалось, недостаточно. Возглавлял их маленький человек, не выше среднего роста, зато чрезмерно наглый и воинственный. Этот малыш, раздражённо подбежал к Огаве и огрел его прутом-мути прямо по икрам. Это заставило пленённого самурая упасть на колени. Встать он не попытался. Всё тот же наконечник упирался ему уже в шею, чуть ниже затылка. Маленький воин встал перед Нагасукэ и чего-то ждал. Теперь, когда коротышка перестал двигаться и снял шлем, Огава смог разглядеть его поподробней. Помимо маленького роста, сей воин обладал юношеским лицом, совсем молодым, не более пятнадцати. Выдающийся, до боли знакомый, нос с небольшим перегибом у переносицы, густые брови вразлёт и высокий лоб. Узкие глаза блестели бешеной яростью. Желание убить, так и отравляло воздух и наполняло его смрадом смерти. Но, кровь уже была пролита. Нагасукэ оглядел окружавших его воинов, у пятерых из них, на копьях были насажены головы его вассалов, и он понял, – их смерть сегодня не последняя.
– Как глупо! – выдавил из себя Огава.
Маленький воин подошёл к нему поближе и сдёрнул со своей головы хатимаки, служившую ему подшлемником. Пленник разглядел на голове юноши выстриженный на темени клок волос.
– И как теперь тебя называть? – Огава иронично улыбнулся и добавил сквозь зубы. – Дорогой племянник.
– Хондзё Ядзиро Шигэнага! – гордо и надменно заявил юноша, ещё несколько часов назад носивший детское имя Иномару. – Я двадцатый глава клана Хондзё и единственный наследник Фусанаги! – юноша сунул Огаве прут под подбородок и приподнял его голову. – Ты убил моего отца, своего брата и господина! Завладел его домом и землями и спал с его женой! – обвинял его Шигенага. – На что ты надеялся, оставив меня в живых?
– Это был глупый поступок. – спокойно отозвался Нагасукэ. Он понимал, жить ему осталось не долго, а посему, страшиться уже нечего. Пусть этот недомерок глумится над ним сколько угодно. Огава не ударит в грязь лицом и не согнётся перед ним. – Да и с чего ты взял, что я убил твоего отца? В то время, когда он умер от страха, – Огава нарочито подчеркнул последнее слово. – я находился в замке Хондзё. Все это видели.
Последовал сильный пинок в лицо. Шигэнага бил с несвойственной его возрасту силой, видимо ярость удваивала его мощь.
– Проклятый лжец! – выругался юноша. Он пнул пленника ещё раз. Нагасукэ не сдержал удар и опрокинулся навзничь. Шигэнага не успокоился. Он прыгнул ему на грудь и снова начал пинать пленника по лицу, до тех пор, пока нога не устала. Потом он осыпал его ударами мути.
Через некоторое время Шигэнага успокоился, выплеснув свою ярость, он плюхнулся на, принесённый ему, складной стул и стал ждать пока его дядя не придёт в себя. Но, Огава не желал вставать, или попросту не мог. Тогда воины взяли его под руки и бросили под ноги своего юного господина.
– Скажи, – уже более сдержанно произнёс Шигэнага. – зачем ты убил его?
– Я уже сказал. Это был не я. – хлюпая и хрипя, ответил Нагасукэ. Его лицо походило на кровавую кашу, разбитое и иссечённое.
