скачать книгу бесплатно
Переодевшись, я уселась у стенки прямо на пол и завела длинную песенную балладу, отвечающую моему душевному состоянию. Я куталась в её ритмику и слог как в фалды любимой ночной утеплённой сорочки, сшитой мной самолично на уроках труда в школе, когда я случайно просчиталась с размерами и скроила изделие на несколько размеров больше. Как в воду глядела, что пригодится позже, как в старину подходило прабабушкино выцветшее приданое старой деве.
Я вспомнила свою кухоньку размером чуть больше пяти квадратных метров, комнату с потрёпанным временем диваном. Его ещё бабушка на страховку купила – была у них такая государственная программа где-то годах в семидесятых двадцатого века. Живучий предмет мебели оказался: столько лет, а даже не скрипел. А в серванте, который младше дивана на два года, заначка лежала на чёрный день. Мама, наверное, её уже нашла – они с папой должны были обеспокоиться моим исчезновением.
Мама – трепетная душа, каждый день звонила мне, и мы с ней по часу болтали. Странно, темы находились всегда, хотя ежедневное приветствие было одним и тем же:
– Привет, как дела?
– Нормально. Как самочувствие? – спрашивала я.
Ох, как же мне этого не хватало сейчас…
Воображение нарисовало, как папа и мама спешно садятся в машину и едут ко мне на квартиру. Быстро поднимаются по лестнице – долго звонят…
Где наша дочь?
Неожиданно мне показалось, будто комната пришла в движение, поплыла. Или это галлюцинация? Нет – шестерёнки, вращающие помещение, едва перекатывались, но ощущала я их отчётливо.
Бросилась к постели, вскочила на неё, прижалась спиной к стене. И тут раздался голос, который сообщил мне, что подана еда, а контейнер сделан из специального само-разлагающегося материала. Его можно спустить в туалет, после моего перекуса для моего удобства.
Ха! Завелась шарманка! Про удобства мне начала палитру выдавать! В моем случае удобство – это горькая комедия о сладкой жизни.
Знаешь, Дневник, я не на шутку испугалась. С посудой я и до этого разобралась, а тут вдруг спустя пять дней пришло объяснение.
В голове мысли и мыслишки бросились наперегонки стараясь не сломаться и не раствориться пока добегут до финиша, где должны сложиться в единую картину. Но они исчезали, так и не успев отметиться, или сходили с дистанции из-за тяжеловесности.
Голос, дающий рекомендации по поводу быта и гигиены, лился с потолка, будто контрастный душ. От словесного потопа вскипела не только моя голова, но и далеко убранное недовольство. Потому я крикнула в ответ:
– Вытащите меня отсюда! Кто вы такие?
Уши разобрали звук подъёмного механизма. Новая доставка пищи?
Они что, на себя повышенные обязательства взяли: Ешь и не будь как все – выделяйся! Так пища у них на один зуб – не растолстеешь.
Пол немного надтреснул около проёма и плитки сложились, увеличивая ширину квадрата, в который пролезал до этого только контейнер. В люке показалась голова. Русые кудри, пребывали в беспорядке на затылочной части, словно обладателю шевелюры влепили затрещину.
Я резко села на койке по-турецки, забыв о том, что минуту назад жутко боялась и подалась вперёд. Вытянула шею, чтобы разглядеть лучше, того, кто, словно кролик из цилиндра фокусника, сейчас являлся из люка для подачи пищи.
Пару секунд ничего не происходило, а я продолжала тянуться, желая разглядеть неизвестного. Мышцы напряглись, голова казалась чугунной, тело от напряжения сотрясалось.
И тут мелькнула мысль, что я рассматривала версию с появлением Плохиша, но не верила в неё. Напрасно. Где Плохиш, там вдвое больше девушек и пушек. Почувствуй запах ужаса, Алёна!
Вот я и чувствовала. Кожей. Гусиной кожей. В частых пупырышках.
– Эй, – позвала я, – ты кто?
В ответ тишина и вздох – вполне себе человеческий.
Появился высокий лоб, широкие прямые брови, тонкая переносица. Далее показались раскосые глаза зелёного оттенка, высокие скулы, поджатые губы, узкий подбородок.
Пацан. Он смотрел на меня немым укором, словно я виновата во всех смертных грехах. Когда появилась шея и плечи, то ощущение, будто неизвестный меня в чём-то обвиняет усилилось.
Руки его, на вид несильные, скорее даже женственные, были переплетены на груди. На нём такой же комбинезон, как и на мне. Застёжка чуть-чуть расстёгнута, и в ней виднелась узкая грудь. На вид парню лет двадцать, впрочем, могла ошибаться по причине его сухопарости.
Незнакомец переступил через края поддона, встал напротив меня и одарил злобным, насмешливым взором. Я подобралась, вздёрнула нос, и постаралась отплатить максимально наглым и доброжелательным взором. Растянула губы в улыбке и сжала кулаки.
На его губах ухмылка? Наверное, ему смешно до мурашек. Надеюсь. Может быть…
Парень неожиданно уселся на пол у стены напротив и вперился в меня долгим, пронзительным взглядом. Невольно тяжело вздохнула и подвинулась на кровати глубже, откинувшись на стену.
Время тянулось, вешая завесу тайны и заряжая пространство между мной и незнакомцем отрицательными частицами.
Первой не выдержала я:
– Что вылупился?
– Ничего.
М-да, меня с детства бесили ответы подобного плана.
«Ничего» – это вещь мощная и не гнётся при двухсот семидесяти трёх градусах по шкале Аргументации.
Ответ и сейчас, точно щелбан по лбу прозвучал, раскрутив мою мстительную натуру, будто коленчатый вал, на двадцать оборотов в минуту.
– Что вылупился? – меня заело, потому повторила вопрос, впрочем, как и всегда в подобных случаях. – Чё-ты вылупился, тебя спрашиваю?
Перед глазами стояла красная пелена, впереди был страх, за спиной – комплексы, а внутри – комок нервов и жира.
– Прости. Не с того начал, – парень явно прочёл правильно мою эмоцию, потому напрягся.
Голос у него мягкий, вкрадчивый, тёплый. Даже если придираться, то трудно обнаружить угрозу.
– Начни правильно, – посоветовала я.
Парень жалобно улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.
Я нахмурилась, исподлобья посмотрела на собеседника:
– Как зовут тебя?
– Иванушка.
Я прыснула:
– В смысле? Иван?
– Иванушка. Полное имя – Иванушка Дамочкин.
– Алёна Стар, – пряча улыбку, представилась я, а парень явно был ошарашен кардинальной перемене в моём настроении.
Брови парня полезли на лоб, и удивление показалось неподдельным, но что-то в его физиономии мешало мне поверить в его же искренность.
Впрочем, я всем симпатичным пацанам не доверяла – а этот был из таких. Не то чтобы они смотрели на меня похотливо, потом приглашали куда-то и вероломно обманывали. Просто я обожала любовные романы, и выработался рефлекс на таинственных красавчиков.
Бренд «Таинственный красавчик»: Легко потерять и трудно вернуть: измени свою жизнь нафиг!
– Ну, а теперь к нашим баранам, – вздохнула я. – За что посадили?
– Ты думаешь, что ты в тюрьме? – ласково, будто он в клетке с тиграми, спросил Дамочкин.
– Валяй! – хлопнула себя по колену. – Ты что думаешь?
Лицо Иванушки вытянулось, в глазах читалась растерянность и потому в беседе появилась пауза. Но вскоре она прервалась вопросом Дамочкина:
– Тебе транслировали сообщения?
– Ага, – меня стала забавлять. – Давича помнится, было в первый день и сегодня. Сказали о правилах и заткнулись, так и не объяснив их пять дней назад. Предложили еду сегоя, но так её и не доставили. Короче: общение у меня было только самой с собой все пять дней.
Лицо парня скукожилось, точно начинающее высыхать яблочко, появились морщины там, где на них даже намёка не было: между бровей и носогубные. Вообще, парень мой ровесник на вид, а выглядел так, словно пользовался ежедневным дорогущим кремом для лица: оно у него было гладкое, как у младенчика.
Наконец, новый знакомый решился прервать свою тягомотную паузу и разрядил обстановку слабой, но уверенной улыбкой:
– Это всё объясняет.
Приобретая сейчас два крема для мозгов «Это всё объясняет» вы получите в подарок книгу «Это всё объясняет: по ту сторону извилин»!
– Да ну! – ухмыльнулась я. – А теперь растолкуй и мне, Дамочкин.
– Прости, Алёна. Я вынужден отклониться от намеченного разговора – слишком мало информации ты получила. Форс-мажорная ситуация. Транслятор, похоже, сломался. Я прибыл за тобой. Компьютер должен был выдавать тебе инструкции и готовить к отправке, разъясняя тонкости нашего мира. Но в силу того, что пять дней ты провела без подготовки и вводного инструктажа, и не прослушала общий информативный курс, ты не в состоянии оценить ситуацию, а я не уполномочен нарушать инструкцию.
– Бред собачий! – выругалась я. – Вроде на русском изъясняешься, а точно моющий пылесос лижешь – убиваешь смысл, но по-прежнему безопасно для мозговых тараканов. Бомбани уже ядерными словосочетаниями, чтоб понятно стало простому человеку!
Дамочкин поморщился, но продолжил держать беседу тем же малопонятным курсом.
У меня начало складываться ощущение, будто я попала внутрь дешёвой по затратам киноленты, и на любой вопрос герой дует реплики точно по тексту сценария не обращая внимания на сюжет. Вот и у меня сейчас так!
А Дамочкин тем временем надрывался:
– Пункт четыре тысячи один, подпункт пятьдесят три Стандартного протокола Зертеца говорит о том, что в карантинной зоне с одиночным нахождением больше пяти дней, пребывание не оправдано и нарушает конвенцию пятьсот пять.
– Ага! Промывка мозгов: гарантируем качество! – взбесилась я и хрустнула пальцами, сжав их в кулак.
Похоже, это произвело впечатление.
Дамочкин невольно вжался в стену и затараторил:
– Я не получил разрешение на введение тебя в курс дела на текущий момент. Обязан сопроводить на другую базу, где сможешь получить все подробные разъяснения.
Я задумалась, подперев рукой щёку и тяжело вздохнув. Совершенно не улыбалось куда-то переться. Ненавидела уединение в комнате, но теперь она казалась родной и такой ускользающей, что хоть волком вой.
Обвела тоскливым взором пять на шесть метров, и глаза наполнились слезами.
– Беда! – выдохнула я и смахнула первую жирную каплю, скатившуюся по щеке.
Мне не нравились слова, произносимые собеседником, не нравился он сам, не нравилось быть одной и бояться. Ещё мне резануло слух слово: «База», как и слово: «Перевезти», а также: «Обязан». Они были из далёкого и непонятного мне обихода – такого пугающего и ненастоящего. Но разве у меня был выход? Нет – его не было.
Через полчаса, мы с Дамочкиным шли по широкому коридору без окон и дверей и моё сердце трепетало. Нет, это не было предвкушение чего-то нового, предчувствие сбывающей мечты или ощущение встречи с чем-то необъяснимым или кем-то важным. Это были переживания от того, что я так и не смогла разбить лоб о стену, или раздвинуть створки поддона и оказаться на свободе.
Где-то там, на задворках сознания, вспыхивали мысли о родителях и таяли, не успев разгореться в серьёзное переживание по серьёзной причине. Мне было страшно. Очень страшно. Немыслимо страшно. И все мои раздумья были заняты лишь одним вопросом: Иванушку попробовать прибить сейчас или попытаться взять в заложники?
А что, девушка я крупная: не на спарже и листиках салата воспитанная. Вполне могла и пусть не умением, так весом задавить противника. Это кисейным барышням трудно было бы справиться, а я и дружинником в училище была, когда фестиваль цветов в нашем городке проходил, да и вообще, не из робкого десятка. Постоять за себя умею!
– Мы почти на месте, – сообщил Дамочкин, а я уже хлюпала носом, и глаза щипало настолько, что невольно вытерла их и почувствовала на ладошке влагу.
Слёзы. Ну, вот так всегда! Слёзное рыдание облегчает осознание.
– Это от сухого воздуха. Влага. Тут компрессионный узел рядом. Сейчас будет легче.
Он успокаивал меня – я это понимала. Наверное, своей русой макушкой улавливал эманации моей души.
Будто отвечая на мои мысли Дамочкин притормозил и поравнялся со мной. Я заглянула в его раскосые глаза и опять некстати подумала о том, чтобы обеспечить себе побег.
И тут меня вдруг пронзила страшная по своей нелепости мысль: никогдашеньки я больше не увижу и старую грымзу Анну Сергеевну, живущую по соседству и каждый раз останавливающую меня на улице с единственным вопросом: «Замуж вышла?» И Ваську, который пусть и бывший, но мой. И маму с папой, о которых думать адски больно: как они там родные? И бабулю. Мне вдруг так дурно стало, что захотелось либо в обморок упасть, либо умереть прямо тут от разрыва сердца.
– Тебе плохо? – дотянулся до моего слуха вопрос Дамочкина.
Он совпал с моментом истины – слёзотечением из глаз и поднимающимися из глубины, – из самого нутра женской груди, – рыданиями. Ну, конечно, с моим-то везением я даже отключиться и упасть в обморок не в состоянии! Беда!
– Не убивайте меня, и не сдавайте на опыты! Пожа-а-а-алуйста! – всхлипнула я.
Из глотки вырвался шипящий хрип, и я расплакалась, воя громко и протяжно.
– Ты очень ценна. Что ты себе вообразила? Твоей жизни опасность не угрожает. Большего сказать не могу.
На этом всё! Фенита ля комедия!
Глава 4
28 сентября. 4 часа 02 минуты
Новая глава жизни – повод к истерике, или Ваш мир доставлен – вкусите, побалуйте себя.
Войдя в салон гибрида самолёта и пазика, я плюхнулась на указанное Дамочкиным кресло, пристегнулась и застыла.
Дамочкин расположился напротив и уставился на меня, словно удав на кролика. Моё бесстрашие отказало, и я потупила взор, как делала часто в школе, когда ждала, кого учитель вызовет к доске. Мне казалось, что не смотришь на него, и он тоже тебя не видит. Правда, не всегда это срабатывало, но я каждый раз старалась.
Вообще, непонятно с чего вдруг меня обуяла робость: ведь Дамочкин – обычный парень, да к тому же ещё и дохляк. Шея тонка, телосложение хлипкое, а голова – большая. Глаза, да, красивые, но только глаза, которыми он и смотрел на меня. Бояться сухопарого парня мне, девице в полном соку, странно, но я продолжала чувствовать себя неуютно, оттого в животе поднималась буря, готовая разразиться голодным громом.
Нет-нет, это не бабочки с их тонкими крылышками, которые будто трепыхаются, когда один взор находит другой, а между двумя людьми возникает непреодолимое притяжение. И чем сильнее порхают бабочки, тем внушительнее зарождающееся чувство между сногсшибательными по красоте и стати индивидуумами. Нет – не так. В моём случае в животе веселились стальные ежи: катались, прыгали и взрывались.
