Метро 2035: Воскрешая мертвых

– За Митяя не волнуйся, он жив, – бурчит Яр, точно прочитав мои мысли. – У тебя будет шанс поквитаться с ним.

– Ты телепат? – задаю я вопрос в лоб.

Слышу глухие раскаты, точно вдалеке гремит гром. Понимаю, что Яр так смеётся.

– Нет, – хмыкает мутант, – догадаться нетрудно. Знаю, чего ты хочешь. Убить его.

– Всех, – поправляю я. – Колесникова, Митяя, Арсеньева, чистильщиков. Убивать всех мучительно и долго, чтобы почувствовали, как страшна смерть, когда ты ее не зовешь!

– Умерь свой пыл! – неожиданно рявкает Яр. – Там, куда мы идем, гордецов и, тем паче, мстителей, не любят. Избави тебя бог сказать это отцу-настоятелю!

– Ты живешь в монастыре?

– В обители, – отвечает Яр. – Месте, где спасают заблудшие души.

– И мою спасут? – пытаюсь я пошутить.

– Если он захочет! – глядя в небеса, гигант поднимает голову. – На всё его воля!

– А если… – начинаю я.

– Молчи! – осекает меня Яр. – Молчи и думай, о чём ты будешь говорить с ним! От этого – жизнь твоя зависит.

Я открываю рот, пытаясь возразить, но не решаюсь, заслышав размеренные удары колокола…

* * *

Село Марково. Обитель при Церкви Казанской иконы Божией Матери

По двору монастыря, по расчищенной от снега дорожке, сломя голову несётся мальчик лет десяти. Вслед за ним бежит молодая женщина в наспех накинутом на плечи тулупе.

– Авдий! – кричит она. – Сына! Стой! Куда? Заругают!

Но пострел только прибавляет хода, направляясь к огромным, оббитым толстенными досками и железными листами воротам, возле которых уже собралась толпа из нескольких десятков человек. Мужчины, вооруженные копьями, топорами и мечами, женщины, в длинных до пят пышных юбках, а также несколько стариков, перестав что-то горячо обсуждать, поворачивают головы. Лица многих скрыты респираторами и самодельными тканевыми масками.

Мальчуган, подбежав к храмовникам, резко замедляется, скользит по натоптанному снежному насту и едва не влетает в толпу. Но его успевает подхватить сутулая фигура, с ног до головы закутанная в серую накидку.

– Обожди, внучек, – слышится хриплый старушечий голос, – не время сейчас взапуски играть.

– Пустите! – сердится мальчишка, пытаясь вырваться из цепких пальцев. – Я уже большой, мне можно!

По толпе катится неодобрительный ропот. Люди искоса глядят на сопляка. В этот момент к ним подбегает запыхавшаяся мать.

– Авдий! – выпаливает она. – Как ты посмел ослушаться меня?!

Женщина замахивается, намереваясь отвесить мальчишке подзатыльник, но её руку перехватывает старуха.

– Ксения! – неожиданно рявкает она. – Сколько раз тебе говорить, что это не метод!

Женщина, глядя на старуху и тщетно пытаясь вырвать ладонь, обиженно тянет:

– Эльза, а как его ещё приструнить? Совсем от рук отбился, как… – женщина замолкает и, помедлив, добавляет: – муж погиб.

Старуха разжимает пальцы. Гладит мальчишку по голове.

– То моя вина была, не смогла выходить, не удержала.

– Не кори себя! – спешит ответить Ксения. – После того боя с летунами многих господь к себе призвал. Значит, такова его воля!

Эльза кивает, затем оборачивается, окидывает взглядом людей в притихшей толпе. В этот момент звонарь на колокольне, с криком: «Вижу их!» – ударяет в колокол. Над монастырём разносится печальный перезвон, эхом летящий по руслу Москвы-реки.

Эльза переводит взгляд на возвышающуюся, метрах в пятидесяти от неё, величественную церковь, построенную из красного кирпича, затем вздыхает и, бросив: «Я скоро приду», – направляется к церкви.

Люди смотрят ей вслед и тихо, так, чтобы Эльза не расслышала, вновь о чём-то возбуждённо переговариваются друг с другом…

* * *

Застыв на пороге храма, старуха мнётся, переступая с ноги на ногу, и, глубоко вдохнув, точно перед прыжком в омут, заходит внутрь. Пройдя с десяток шагов, Эльза замирает, видя, что на полу церкви, раскинув руки и что-то шепча, лежит отец-настоятель. Рядом с ним валяется деревянный посох – толстая, обожжённая до черноты, сучковатая палка, покрытая непонятными письменами, с грубо вырезанным навершием в виде креста. Скрипящему, как несмазанное колесо телеги, голосу старика вторит шипение развешанных по стенам нещадно коптящих масляных лампад, чей тусклый свет порождает смутные тени под высоченным сводчатым потолком.

Постояв с минуту, старуха, наконец, решается побеспокоить отца-настоятеля.

– Отче! – тихо произносит Эльза. – Прости мне дерзость мою!

Но священник, тихо повторяя слова молитвы, продолжает лежать, раскинув руки, точно пытаясь обнять кого-то невидимого.

Господь – Пастырь мой;

Я ни в чем не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной;

Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни…

Внезапно старик перестаёт молиться. В храме на несколько секунд воцаряется мёртвая тишина.

– Он говорил со мной, пока ты не пришла! – сердится священник, продолжая лежать на полу.

– Отче, – продолжает старуха, – его везут, надо приготовиться, время начина…

– Оставь пустое! – слышится в ответ. – Не о том думаешь, сестра!