скачать книгу бесплатно
– Да про все то, о чем сказал! – рявкнул тот, с трудом сдерживаясь. – Про соцстраны, про немцев-союзников, про чехов взбунтовавшихся!
Дождавшись, пока Шохин отложит флягу и отдышится после солидного глотка огненной жидкости, Степан мягко предложил:
– Слушай, Серега… тут больно долго рассказывать, честно! Может потом, как в Геленджик придем? Мне, я так соображаю, все одно придется все это на бумаге описывать, верно ведь?
– Рассказывай, но только самую суть, – закаменев лицом, отрезал контрразведчик. – Но сперва ответь – когда мы фрицев окончательно разгромим? Следующей весной? Или только к осени?
– В моем времени фашистская Германия безоговорочно капитулировала девятого мая сорок пятого года. Ну, а Берлин мы взяли еще второго числа.
– Дальше, – хрипло – то ли горло спиртом обжег, то ли от волнения – потребовал особист. На столь старательно интонированную Степаном фразу «в моем времени», он никакого внимания не обратил. Или, скорее всего, просто сделал вид, что не обратил. Последнее оптимизма как-то не добавляло. Это Левчуку хватило простейшего объяснения, а капитану госбезопасности придется все подробненько по полочкам раскладывать. Проблема в том, что старлей ни разу не писатель-фантаст и оттого как-то не шибко представляет, как именно объяснить Сергею сущность изменений исторического процесса в результате, гм, его собственного воздействия на оный процесс.
– Дальше? Ну, слушай…
Следующие минут двадцать Степан старательно озвучивал все то, что помнил о послевоенном разделе Европы между союзниками, равно как и других событиях весны-лета победного сорок пятого. Самоубийство Гитлера и Геббельса, подписание безоговорочной капитуляции, советская и англо-американская зоны оккупации, Потсдамская конференция, репарации и изменения границ, подготовка к войне с Японией, легендарный сорокатысячный Парад Победы и брошенные под барабанную дробь к подножию Мавзолея знамена и штандарты поверженной Германии (последнее, судя по выражению лица, контрразведчика впечатлило особо)…
– А с чехами-то что было? – помолчав, переваривая информацию, осведомился Шохин. – С чего взбунтовались-то?
Алексеев тяжело вздохнул:
– Давай я про это все-таки попозже расскажу? Если честно, не настолько оно и важно. Тем более в пятьдесят шестом еще и венгры в Будапеште взбрыкнули, там, насколько помню, вообще все жестко было, самые настоящие боевые действия в городе с кучей пожженных танков и множеством погибших с обеих сторон. Просто сейчас есть куда как более важные темы.
– Например? – мгновенно собрался собеседник, смерив морпеха острым взглядом.
– Например? – хмыкнул Степан. – Вообще-то у нас как бы война идет, не забыл? В июле на Курской дуге состоится крупнейшее в истории танковое сражение, исход которого окончательно переломит весь дальнейший ход Великой Отечественной. В нашу пользу переломит, понятно.
– Так, погоди-ка… – нахмурился Шохин. – А что это за дуга-то такая? Не понимаю.
– И не можешь понимать, поскольку нет ее еще пока, дуги этой. Точнее, стратегического выступа линии фронта в направлении противника, то бишь на запад. Только к весне окончательно сформируется, после чего фрицы его всеми силами срубить и захотят. Короче, на словах сложно объяснить, была б карта – показал.
– А ты нарисуй, – предложил Сергей, торопливо вытащив из полевой сумки помявшийся от резкого движения лист бумаги и карандаш. – Хотя бы в общих чертах? Сумеешь?
– Ну, в принципе… Планшетку дай, не на коленке ж рисовать? – Припомнив в уме карту, старлей коснулся грифелем бумаги. – Вот, гляди, тут Орел, тут Белгород, ниже – Харьков. Курск примерно посередине. В результате боев зимы-весны образовалась, ну, в смысле, еще образуется, вот такая здоровенная загогулина. Фрицев это, понятно, сильно разозлило, и они решили ее срезать сходящимися ударами, вот отсюда и отсюда. Бойня была жуткая, но ничего у них не вышло, ясное дело. Правда, и потери у нас тоже были жуткие, и в людях, и в технике. Понимаешь теперь, о чем я? Если довести эту информацию до Верховного командования, все еще можно переиграть в нашу пользу, время пока имеется. Как и что будет происходить в июле, я приблизительно помню, на нормальной карте покажу и распишу. А чехи с венграми? Да и хрен с ними, потом разберемся…
– Если ты сейчас не соврал и ничего не перепутал, старлей, – с трудом подбирая слова, ответил контрразведчик, – то тебе и на самом деле цены нет! Как доберемся, найду карту, все подробненько на ней и отметишь. И на бумаге опишешь, само собой. Добро?
– Куда ж я денусь? – криво усмехнулся морпех. – Только сперва я б все ж таки перекусил.
– Накормлю от пуза, обещал же, – отмахнулся Шохин, занятый своими мыслями. – И насчет баньки договорюсь, косточки погреешь. Слушай, а вот насчет…
Внезапно пронзительно взвыл ревун боевой тревоги. Катер, словно отзываясь на этот зов, резко изменил курс, ложась на правый борт. Контрразведчика с морпехом швырнуло друг на друга, раскидало, впечатало в переборки. Обшивка загудела от попаданий, причем стреляли определенно из чего-то достаточно крупнокалиберного, уж точно не пулемета пехотного калибра. Торопливо зачастил палубный ДШК, звонко захлопали сорокапятимиллиметровые пушки. «Морской охотник» подпрыгнул на волне, ухнул вниз. Еще одна серия звонких ударов, дробно простучавших по борту от носа к корме. Потолочная лампочка мигнула, на миг погаснув, затем снова загорелась неярким, моргающим светом.
С кем именно воюет катерная команда, никакой ясности не было, но Степан ни секунды не сомневался, что произошло что-то достаточно серьезное…
Глава 2. Бомба
Борт катера МО-054, 10 февраля 1943 года
С трудом удерживаясь на ногах – активно маневрирующий катер нещадно валяло с борта на борт, – Степан огляделся в поисках автомата, сброшенного с койки еще первым толчком. Подобрав оружие, запахнул недокуртку – обзавестись нормальной одежкой он так и не успел, по-прежнему щеголяя в кастрированной румынской шинели, после лесных приключений превратившейся в нечто уж вовсе неописуемое.
– Далеко собрался? – мучительно морщась от накатывающей тошноты, осведомился контрразведчик.
– Нужно наверх подняться, разузнать, что происходит, – возясь с поясным ремнем и подсумками с запасными магазинами, пояснил старлей… внезапно наткнувшись взглядом на невесть откуда взявшийся в руке Шохина пистолет.
– Сидеть, – с металлом в голосе приказал тот. – Морячки сами разберутся, без нас.
– Серега, ты чего? – опешил Алексеев, от неожиданности (и очередного резкого маневра катера, снова изменившего курс) плюхаясь обратно на койку. – Сдурел?
– Рисковать категорически запрещаю! – отрезал тот, перекидывая через голову ремешок драгоценной полевой сумки. – С этой секунды от меня ни на шаг! И это приказ!
Очередная волна ударила «морской охотник» в борт, прокатилась по палубе, сбивая с ног расчеты полуавтоматических пушек и зенитного пулемета. Повезло, что на этот раз катер не принимал на борт раненых, по настоянию контрразведчика возвращаясь порожняком.
– А, вон ты о чем, – едва не сверзившись с узкой койки, мотнул головой морпех. – Мне ж теперь цены нет, потому и нужно пистолетом угрожать.
– Да кто ж тебе угрожает?! – искренне возмутился товарищ. – Забочусь просто. Оберегаю, можно сказать. Ну, вылезешь ты на палубу, а там прилетит осколок – и амба, как морячки выражаются. Или за борт смоет. Мне что, снова тебя по всему побережью искать?
Степан фыркнул:
– Ну, во-первых, мы в открытом море, так что искать меня уже смысла не будет. Ихтиандр я тебе, что ли? Да и он, подозреваю, в такой водичке долго б не протянул. А во-вторых, если катер начнет тонуть, выбраться отсюда окажется куда труднее. Логично?
– Логично, – согласился контрразведчик, опуская оружие. – Но все равно, от меня ни на шаг! Я не шучу!
– Договорились. – Старший лейтенант нагнулся, нащупывая улетевшую под койку флягу. Открутив крышечку, сделал пару глотков – если и на самом деле придется искупаться в ледяной февральской водичке, пусть лучше в крови окажется энное количество алкоголя – глядишь, немного дольше протянет. В зимнем море человек может продержаться от десяти-пятнадцати минут до трех-четырех часов, в зависимости от температуры воды. Знать бы еще, сколько сейчас за бортом. Если градуса три-четыре – это одно, а если около восьми – совершенно другое…
Протянул фляжку Шохину, однако тот решительно мотнул головой, отказываясь. Ну, была бы честь предложена; хозяйски запихнув емкость в карман многострадальной шинели, морпех мотнул головой:
– Пошли, что ли? Сам же говорил, что тебя наверху не так укачивает. Вот и проветришься.
– А у тебя в будущем, выходит, научно-фантастические романы товарища Беляева тоже читают? – неожиданно осведомился контрразведчик, запихнув «ТТ» в кобуру. – Это я насчет Ихтиандра.
– Читают, – не стал спорить (равно как и развивать тему) старший лейтенант, переступая высокий комингс и первым выбираясь в узкий коридорчик. Катер снова вальнуло с борта на борт, и чтобы не упасть, товарищам пришлось хвататься за переборки. – Вон туда давай, там трап наверх будет.
Трап обнаружился в точности там, где и запомнил Степан. Над головой лязгнула крышка палубного люка, вниз обильно плеснуло забортной водой. По решетчатым ступеням пробарабанили прогары торопливо спускающегося, практически съезжающего на каблуках матроса. На последних ступенях подошвы все-таки сорвались с влажного металла, и краснофлотец с мучительным стоном приложился об палубу, успев прижать к груди раненую левую руку. Торчащая из изодранного рукава кисть в свете неяркой аварийной лампы казалась черной от крови. Алексеев подхватил его, не позволяя завалиться на бок, оттащил в сторону, прислонив спиной к переборке:
– Сильно ранило, братишка?
– Прилично, – сипло выдохнул тот сквозь сжатые зубы. – Все плечо разворотило. Помоги перевязаться, сам не смогу. Бинт в сумке. И люк в обратку задрай, волна высокая, захлестывает.
– Момент, – морпех кивнул контрразведчику. – Серега, найди индпакет. Я быстро, только огляжусь и люк закрою.
– Наружу – ни ногой.
– Исключительно по пояс, – фыркнул Степан. – Чтобы ничего важного не отстрелили.
– Трепло, – беззлобно буркнул Шохин, копаясь в противогазной сумке на боку раненого.
Поднявшись по узким ступенькам – или как там они у флотских правильно называются? – старлей осторожно высунулся над обрезом люка, пытаясь понять, с кем они, собственно говоря, сражаются. По ушам били звонкие выстрелы сорокапяток и размеренный рокот крупнокалиберного ДШК. Стреляные гильзы, приглушенно шипя, катались по палубе, остывая в потоках морской воды. Разглядеть что-либо было сложно, привыкшее к электрическому освещению зрение еще не успело адаптироваться к темноте. Однако Степан все же заметил хищно вытянутый силуэт, над палубой которого пульсировали частые вспышки выстрелов. Вдоль бортов, позади или впереди по курсу поднимались фонтаны ответных попаданий – пока, к сожалению, без накрытия, хотя на корме определенно что-то горело, растягивая следом рваный дымный шлейф. Интересно, сколько до него кабельтов, полтора? Ну, да, где-то примерно так и есть – метров с двести-триста, ежели переводить в привычные сухопутные величины. Немецкий эсминец? Так вроде не было их на Черном море, отложилось в памяти что-то такое. Да и обводами никак не соответствует, маловат больно, в нем от силы-то метров тридцать, и надстройки с дымовыми трубами и прочими мачтами не видно, только приплюснутая, едва выступающая над корпусом рубка. Однозначно катер, просто размерами побольше их «Мошки».
Кстати, а где же остальные «морские охотники»? Не одни ведь они шли, как минимум три катера было? Ага, вон еще один из наших, скользит между волнами, благодаря низкому борту практически незаметный – только ходовые огни да вспышки выстрелов и выдают. А ведь фриц, полное впечатление, уходит, то ли признав неудачу, то ли спасаясь от преследования. Отбились они, получается? Или гитлеровский капитан видит то, чего не может разглядеть торчащий из палубного люка морпех? Например, тот самый эсминец сопровождения, про который упоминал контрразведчик? Кто-то же по нему лупит, вон какие фонтаны высокие, явно не от катерных сорокапяток. Да и какая разница? Нужно помочь особисту раненого перевязать, это сейчас куда важнее, а со всем остальным морячки и сами разберутся, тут Серега однозначно прав…
С лязгом захлопнув люк, морпех ссыпался вниз по трапу, фыркая и отряхиваясь, словно угодивший под струю из поливального шланга дворовой кот, – в последний момент через палубу хлестнула очередная волна, опередив его буквально на каких-то пару секунд. Глупо вышло, теперь обсыхать придется.
– Давай вместе, одному несподручно, – прокомментировал возвращение Степана особист, уже распоровший финкой пропитанный кровью рукав бушлата. – Нужно верхнюю одежку стянуть. Придержи его, только руку раненую не дергай.
Совместными усилиями товарищи освободили краснофлотца от мокрого бушлата. Раненый сдавленно шипел от боли, но сознания пока не терял, лишь по пергаментно-бледному, с нездоровой желтизной лицу скатывались крупные капли пота. В этот момент Алексеев его и узнал – это оказался тот самый матрос, что недавно приносил им чай. Пока контрразведчик, разодрав зубами прорезиненную оболочку, распаковывал перевязочный пакет, Степан заставил матроса сделать пару глотков спирта из фляжки – никакого другого обезболивающего и противошокового в наличии не имелось.
– Может, жгут наложить? Вон сколько крови.
– Не нужно, – отмахнулся Шохин, вполне профессионально накладывая тугую повязку. – Кость цела и крупные сосуды не затронуты. А что крови много, так и рана серьезная – бицепс, считай, напополам перерубило. Еще б сантиметр влево – и от плечевой кости одни осколочки остались. Повезло, что до Геленджика близко, госпиталя там отличные, лучшие на всем побережье, глядишь, и сохранят руку.
– Точно руку не отнимут? – слабым голосом спросил раненый, мазнув по лицу особиста мутным взглядом. – Куда ж мне с одной-то?
– Наверняка, – отрезал тот, быстро переглянувшись с морпехом. – Готово. Давай, Степа, потащили в каюту, поскольку лазарета на этом линкоре, как я подозреваю, конструкцией не предусмотрено. Кстати, слышишь? Кончился бой, похоже, не стреляют больше.
– Кончился, – согласился старший лейтенант, со всей осторожностью – катер по-прежнему прилично болтало, хоть и меньше, чем в начале боя, – поднимая раненого на ноги. – Слышь, браток, а с кем мы только что воевали-то? Я там разглядел один кораблик, навроде нашего, только подлиннее. С этим, что ли?
– С ним, – согласился краснофлотец, обвиснув на плече морпеха и едва перебирая ногами. – Точнее, с ними, две штуки их было, они обычно парами ходят. Немецкий торпедный катер, «шнелльбот» по-ихнему. Серьезный корабль, водоизмещением поболе нашего, потому и на волне устойчивей, и стреляет прицельнее. Они уж не впервой в этих местах засады устраивают. Ждут, когда мы с ранеными возвращаться станем, и нападают неожиданно. Сначала торпеды пускают, затем из скорострелок по палубам лупят, знают, что раненые в основном наверху размещаются. Не ожидали только, сволочи, что сегодня всего три «охотника» обратно пойдут, да еще и с эскортом – думали, как обычно, на сейнера с мотоботами поохотиться. Вот и получили ответочку.
– А до базы далеко?
– Да не, рядом уже, минут сорок ходу. Эти гады потому дальше и не суются, понимают, что еще с милю – и могут береговыми батареями со стороны Туапсе достать. Хоть и не попадут, понятно, ночью-то. Да и днем тоже не попадут, «шнелльботы» эти пошустрее нас по морю идут. Ты там не видал, браток, накрыли их наши?
– Может, и накрыли, кто ж его разберет? – без особой уверенности ответил Алексеев. – У одного на корме точно что-то горело, видать, куда-то попали. А второго я так и не разглядел.
С трудом протиснувшись в кубрик, Степан уложил краснофлотца на узкую койку, по-братски разделив соседнюю с контрразведчиком. Едва коснувшись горизонтальной поверхности, раненый вполне ожидаемо отрубился.
Стянув намокшую недокуртку, морпех зябко поежился, иронично сообщив:
– Ну, хоть помылся, а то пока обещанной тобой баньки дождешься…
– Очень смешно, – буркнул Шохин, ожесточенно оттирая перемазанные кровью руки куском найденной в коридоре ветошки. – Уж сколько лет на фронте, а к крови так и не привык.
– Брезгуешь? – осведомился старлей, привалившись к переборке и устало прикрыв глаза. Ответ товарища его, если начистоту, не особо и интересовал, но не молчать же?
– Да не в этом дело. Просто неприятно. Не противно, нет, а именно неприятно.
– Ну, значит, ты настоящий чекист, – хмыкнул Алексеев, не открывая глаз. – Про горячее сердце, холодную голову и чистые руки еще сам товарищ Дзержинский, помнится, говорил.
– Болтаешь много, – поморщился Сергей, тем не менее усмехнувшись самыми краешками губ. – Когда в базу придем, за языком следи, хорошо? Не нужно лишнего говорить. И вообще не по делу ничего говорить не нужно. Исключительно со мной и наедине.
– Договорились. Слушай, Серега, я вот чего заметил: ты и в анатомии, похоже, неплохо разбираешься – это-то откуда? Вас что, учат подобному?
– Да ну, глупости… – поколебавшись пару секунд, ответил капитан госбезопасности, видимо, решив, что никаких секретов не раскрывает. – Мать анатомию в мединституте преподавала, потому и в доме и книжки соответствующие водились. А я интересовался, понятно дело. Надеялась, врачом стану…
– Но ты избрал иную стезю, – понимающе кивнул Алексеев. – Ясненько. Вот, кстати, когда ты меня пистолетиком пугал, неужели реально стрелять бы стал? Нет, не хочешь – не отвечай, просто любопытно.
На сей раз Шохин задумался всерьез – неожиданный вопрос, похоже, поставил его в тупик:
– Скорее всего, не стал, конечно. Поскольку глупо. На нервах был – уж больно много ты всякого-разного порассказал. Да и куда ты с этой коробки денешься? Разве что и на самом деле за борт смоет. Правда, в этом случае и мне следом сигать придется.
Степан, не сдержавшись, фыркнул:
– Ну, ежели по твоей логике судить, когда я все остальное расскажу, ты меня сразу же пристрелить должен будешь!
– Так, все! – окончательно пришел в себя контрразведчик, покосившись на пребывающего без сознания раненого. – С этой минуты и покуда на сушу не сойдем, больше ни слова!
– Вообще?
– Не юродствуй, прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ну, согласен?
– Да согласен я, согласен. Ну, а поскольку нам еще как минимум с полчаса до этой самой суши морем топать… Короче, спирта хочешь? От нервов, как говорится…
Геленджик, 10 февраля 1943 года
До Геленджика добрались перед самым рассветом, когда на море опустился плотный февральский туман. Сопровождавший переход эсминец догнал катера на подходе к бухте, вход в которую с севера и юга запирался двумя мысами, Тонким и Толстым, но внутрь заходить не стал, оставшись на рейде. Расправиться с обоими «шнелльботами» ему не удалось, но один из них, тот, на корме которого Степан заметил огонь, на дно все-таки отправил. Второй ушел, воспользовавшись преимуществом в скорости. Гоняться за ним никакого смысла не имелось – ни малейших шансов догнать катер, способный выдавать почти сорок узлов, не имелось в принципе. Да и оставить без прикрытия «морских охотников» капитан эсминца, имевший на этот счет не терпящий двоякого толкования приказ, понятное дело, никак не мог.
С прифронтовым (до Новороссийска отсюда меньше сорока километров по прямой) городом-госпиталем, по совместительству являющимся главной базой обеспечения всей Новороссийской группы войск, откуда и уходило большинство морских десантов, Степан познакомиться не успел.
Сначала торчал, выполняя строжайший приказ «даже носа на берег не казать» убежавшего по неотложным делам Шохина, на катере. Не один торчал – вместе с тремя осназовцами, столь выручившими в бою с егерями. Пока дожидался возвращения особиста, успел поближе познакомиться с местной «спецурой», пересидевшей морской переход в одном из носовых кубриков. Старший группы, лейтенант Лапкин, оказался отличным парнем, как и остальные его бойцы. Морпех, понятно, особенно не откровенничал (иди знай, кем там его представил Шохин? Еще сболтнет что-нибудь не соответствующее легенде, потом хлопот не оберешься, да еще и Серегу подставит), но потрепались достаточно душевно. Степан вкратце рассказал про высадку под Южной Озерейкой, прорыв к Мысхако и закончившийся стычкой с горными стрелками разведывательный рейд по немецким тылам. Осназовцы в ответ поделились подробностями «спасательной операции», поведав, как засекли и ликвидировали вражескую засаду, после чего ударили егерям в спину. При этом старлей отлично осознавал, что бойцы задержались на борту отнюдь не из внезапно воспылавшего интереса к внутреннему устройству «малого охотника за подводными лодками проекта «МО-4», а исключительно по его душу. Ненавязчиво присмотреть, так сказать. Но расстались, как принято говорить, друзьями…
Затем, когда контрразведчик вернулся на легковой автомашине, Алексеев с добрых полчаса трясся в тесном салоне легендарной «эмки», кружившей по улицам темного, со следами многочисленных бомбежек города. Наглухо задрапированные светомаскировкой окна жилых домов, оплывшие руины разрушенных бомбами зданий, проносящиеся мимо редкие огоньки – большего рассмотреть просто не удавалось. Обидно, кстати: там, в своем времени, старший лейтенант в Геленджике ни разу не бывал, а теперь, так уж выходит, и в прошлом его не увидит. Ну, разве что попросить особиста устроить ему небольшую обзорную экскурсию – так ведь не согласится, перестраховщик, сошлется на секретность и прочий ненужный риск.
В том, что насчет этого самого риска контрразведчик вполне может оказаться прав, морпех убедился уже спустя пару минут. Внезапно завыли сирены воздушной тревоги, торопливо захлопали зенитные автоматы и пушки ПВО более крупного калибра, расцвечивая занавешенное низкими облаками небо короткими вспышками разрывов и рваными нитками трассеров.
Сидевший на переднем сиденье Шохин заковыристо выматерился, однако шофер со знаками различия сержанта ГБ лишь меланхолично пожал плечами, ни на миг не отвлекаясь от управления транспортным средством.
– Что-то рановато сегодня прилетели… Да вы не волнуйтесь, тарщ капитан, сейчас отгонят! Сперва зенитками шуганут, а уж после и истребители подключатся, у нас тут аэродромов хватает. Да и ехать нам всего ничего осталось, с пару минут буквально.
– Часто бомбят? – подал голос Степан, ощущая неприятную легкость под ложечкой. Что еще за… Неужто предчувствует какую-то пакость, как уже случалось раньше? Снова чуйка проснулась? Самое время, блин…
Где-то на окраинах гулко бумкнули первые разрывы; в ответ с новой силой заработали зенитки. Расслышать сквозь частую канонаду, до боли напоминающую первые минуты наступившего Нового года из его мира, гул немецких самолетов и свист падающих авиабомб, понятно, не удавалось. Вот только в том, что эти самые бомбы существуют и ложатся все ближе, старлей даже не сомневался. И лично под бомбежкой побывал, и хронику в интернете видел.
– Так практически каждый день, иногда и не по одному разу. Их в основном порт интересует, но и по госпиталям со всем старанием фугаски кидают, и по жилым кварталам. Фашисты же. Только мы уж привыкшие, бьем их в хвост и гриву, вон, все побережье обломками самолетов усеяно. Где крыло оторванное, где фюзеляж или хвост, есть даже парочка почти целых. Морячки гарнизонные с ними фотографироваться любят, на память. Хорошие карточки получаются, правильные.
«Эмка», заложив крутой вираж, влетела в распахнутые ворота, притормозив возле двухэтажного каменного дома.
– Вот и добрались. Спускайтесь в бомбоубежище, вход вон там, где часовой стоит. Я только машину под навес загоню и следом.
– Вперед! – рявкнул Шохин, первым распахивая дверцу. – Да не телись ты, старшой, живее давай! Ну?!
– Да бегу я, бегу, аж вспотел весь, – буркнул Степан, подхватывая с сиденья трофейный автомат – а больше у него никакой поклажи и не имелось – и торопливо выбираясь наружу.
Рвануло где-то совсем неподалеку, буквально в квартале отсюда.
И практически сразу еще раз, гораздо ближе – настолько, что даже земля под ногами вздрогнула, упруго ударив в подошвы ботинок. А вот это уже плохо, хреново даже: по городу определенно работают не пикировщики, а обычные бомберы, кидающие свои фугасные подарки с приличной высоты. И не прицельно, а вываливая их целыми сериями. И если первые бомбы легли позади, ударив вдоль улицы, то следующие… да твою ж мать! Быстрее!
Шохин споткнулся, когда до входа в подвал оставалось буквально метров десять. Попытался удержать равновесие, но не преуспел, плашмя растянувшись на изборожденном трещинами асфальте двора и выронив пистолет-пулемет, с лязгом отлетевший куда-то в сторону.
Дальнейшие события, не занявшие и нескольких секунд, отложились в памяти Алексеева нарезкой отдельных кадров, никак не связанных друг с другом: крутнувшись на месте, он в три прыжка оказывается возле товарища, подхватывая того за топорщащиеся над бушлатом ремни портупеи. Рывок – и контрразведчик снова на ногах. Еще один – и они сокращают расстояние до спасительного спуска вдвое. Метров пять, даже меньше. Сергей что-то кричит, кажется, требует бросить его и прятаться. Часовой у входа кидается навстречу, намереваясь помочь – дурак, неужели не слышит пронзительного воя падающей бомбы?! Или нет никакого воя и никакой бомбы, а все это – просто морок обостренного опасностью подсознания? Три метра. Все, похоже, успел: впихнув особиста в темный проем (хоть бы ноги на лестнице не переломал, не может же там лестницы-то не быть, подвал ведь?), Степан посторонился, пропуская ошалевшего от всего происходящего часового. Потеряв при этом еще полторы секунды.
