скачать книгу бесплатно
– Двадцать пять, по-моему, если учесть, что миссис Тейлор ехать отказалась, а бедная старенькая миссис Ньюман упала и шейку бедра сломала… Привет, Гарриет, моя сладкая! – Тэт нагнулась и чмокнула Гарриет в щеку. – Бабушка тебе уже сказала? Наш церковный дамский кружок едет на экскурсию. “Исторические поместья Южной и Северной Каролины”. Жду не дождусь!
– Уж не знаю, хочу ли я теперь ехать, если придется платить такие деньжищи Рою Дайалу.
– Постыдился бы. Ну правда ведь. Выстроил себе на Дубовой Лужайке огромный новый дом, а машин у него сколько – новехоньких – и еще дома на колесах, и катера, и столько всего…
– Я хочу спросить у вас кое-что! – в отчаянии крикнула Гарриет. – Что-то очень важное. Про смерть Робина.
Адди и Тэт разом замолчали. Аделаида подняла голову от дорожного атласа. Их внезапное спокойствие так и охолонуло Гарриет, и ей вдруг стало страшно.
– Вы же были в доме, когда все случилось, – тишина сделалась неуютной, и Гарриет зачастила, – неужели вы ничего не слышали?
Старые дамы переглянулись – обменялись мимолетным понимающим взглядом, как будто без единого слова о чем-то условились. Затем Тэтти глубоко вздохнула и сказала:
– Нет. Никто ничего не слышал. И знаешь, что мне кажется? – перебила она Гарриет, которая пыталась спросить еще что-то. – Мне кажется, что не стоит приставать к людям с этими разговорами.
– Но я…
– Ты ведь матери с бабушкой этим не докучала, правда?
Аделаида холодно заметила:
– Вот и я думаю, что это не лучшая тема для разговоров. Да и сказать по правде, – сказала она, не слушая возражений Гарриет, – думаю, тебе, Гарриет, уже давно пора домой.
Хили сидел на кустистом берегу реки – по лицу у него катился пот, солнце било прямо в глаза – и глядел, как подрагивает в мутной воде красно-белый поплавок его тростниковой удочки. Он выпустил всех червяков, думал, ему станет повеселее, если он разом вытряхнет их на землю, большим мерзким узлом, а потом посмотрит, как они станут расползаться во все стороны, ввинчиваться в землю, все такое. Но черви так и не поняли, что их выпустили из ведра и, распутавшись, стали тихонько извиваться у его ног. Вот тоска-то. Хили снял червяка с кеда, оглядел его рубчатое, как у мумии, брюшко и зашвырнул в воду.
В школе была куча девчонок покрасивее Гарриет, да и подобрее. Но таких умных, таких храбрых не было ни одной. Сколько же она всего умеет, с грустью думал он. Она могла подделать любой почерк – даже почерк учителя, записки от родителей в школу сочиняла так, будто их и впрямь писали взрослые, умела делать бомбы из уксуса и соды, умела говорить разными голосами по телефону. Она обожала пускать фейерверки, не то что другие девчонки, которые к петарде и близко не подойдут. Во втором классе ее выгнали с уроков за то, что она обманом уговорила одного мальчишку съесть ложку кайенского перца, а два года назад она всю школу довела до истерики, сказав, что мрачная старая столовка в подвале – это врата в ад. Если выключить свет, на стене проступит лик Сатаны. Туда, хихикая, отправилась группка девчонок, они выключили свет – и как прыснут оттуда с дикими воплями. Школьники стали притворяться больными, стали отпрашиваться и ходить обедать домой, в общем, делали все, лишь бы не ходить в столовку. Напряжение все нарастало, и наконец миссис Майли собрала учеников, вместе с закаленной старухой миссис Кеннеди, учительницей шестых классов, отвела всех в пустую столовку (девочки впереди, мальчишки толпятся сзади) и выключила свет.
– Видите? – презрительно спросила она. – Понимаете теперь, до чего глупо вы себя вели?
Из задних рядов послышался тихий унылый голосок Гарриет, который отчего-то прозвучал внушительнее учительского бахвальства:
– Он там. Я его вижу.
– Смотрите! – крикнул какой-то маленький мальчик. – Видите?
Вскрики, за ними – истерический вой. Потому что и впрямь, как только глаза привыкали к темноте, в верхнем левом углу комнаты проступало жутковатое зеленое сияние, которое, если присмотреться, было очень похоже на злобное лицо с раскосыми глазами и шейным платком, скрывающим нижнюю часть лица.
Заваруха, которая началась из-за Черта в Столовке (родители названивали в школу и требовали встречи с директором, от проповедников тоже было не продохнуть – баптисты, евангелисты, череда путаных и воинственных проповедей под названиями “Изыди, Сатана” и “Дьявол в наших школах?”), вся эта заваруха была делом рук Гарриет, плодом ее холодного, расчетливого, безжалостного ума. Гарриет! Она была маленькая, но с другими детьми играла очень свирепо, а если дело доходило до драки, то дралась нечестно. Однажды Фэй Гарднер на нее наябедничала, Гарриет и глазом не моргнула, только отстегнула потихоньку огромную булавку, которая у нее юбку на талии поддерживала. Она целый день поджидала удобного случая, и он подвернулся, когда Фэй протягивала кому-то какие-то бумажки: Гарриет молнией подскочила и вонзила булавку Фэй в руку. Хили еще ни разу не видел, чтоб директор бил девчонку. Три удара тростью. А она ни слезинки не проронила. Ну и что, равнодушно пожала она плечами, когда на пути домой он расточал ей похвалы.
Что же такого сделать, чтоб она в него влюбилась? Вот бы он мог рассказать ей что-то новое, что-то интересное, какой-нибудь важный секрет или интересный факт, чтобы она разом впечатлилась. Или пусть бы она оказалась в горящем доме, или пусть бы за ней гнались грабители, а он бы тогда вмешался и геройски ее спас.
На эту богом забытую речушку, такую мелкую, что у нее и названия-то никакого не было, Хили приехал на велосипеде. Ниже по течению рыбачили какие-то чернокожие ребята, по виду – его ровесники, а чуть выше сидели старики-негры в закатанных до икр штанах цвета хаки. Один такой старик – с пенопластовым ведерком, в огромном соломенном сомбреро с вышитой зеленым надписью “Привет из Мексики!” – осторожно приближался к нему.
– Доброго вам дня, – сказал он.
– Здрасте, – настороженно сказал Хили.
– А вы зачем столько хороших червяков на землю высыпали?
Хили не знал, что ответить.
– Я на них бензин пролил, – наконец сказал он.
– А им не повредит. Рыба все равно сожрет. Смыть бензин и вся недолга.
– Да ладно, пусть.
– Я вам помогу. Можем вон там их пополоскать, на отмели.
– Если хотите, можете их все себе забрать.
Старик фыркнул, нагнулся и ссыпал червей в ведерко. Хили стало стыдно. Он разглядывал свой крючок, торчавший в воде безо всякой наживки, таскал из целлофанового пакета в кармане вареный арахис, уныло жевал его и притворялся, что ничего не видит.
Что же такого сделать, чтоб она в него влюбилась, чтобы думала о нем, даже когда его нет рядом? Может, купить ей что-то, да только он не знал, чего ей хочется, и денег у него тоже не было. Вот бы знать, как построить ракету или робота, или уметь швырять ножи, так чтоб в цель попадать, как в цирке, или вот бы у него был мотоцикл и он на нем мог откалывать трюки, как Ивел Нивел.
Он сонно поморгал, глянул за реку – там, на противоположном берегу рыбачила старая негритянка. Однажды днем они с Пембертоном поехали за город, и он показал Хили, как на “кадиллаке” переключать скорости. Он вообразил, как они с Гарриет мчатся по 51-й трассе, в машине с откидным верхом. Конечно, ему всего одиннадцать, но в Миссисипи водительские права выдавали с пятнадцати, а в Луизиане – с тринадцати. Ну а если надо будет, за тринадцатилетнего он уж точно сойдет.
Они соберут еды в дорогу. Маринованные огурцы, сэндвичи с джемом. Быть может, удастся стащить у матери из бара немного виски, а если не выйдет, так хотя бы бутылку “Доктора Тиченора” – это, конечно, антисептик, и вкус у него дрянной, зато в нем семьдесят градусов. Можно поехать в Мемфис, в тамошний музей, чтобы Гарриет поглядела на динозавров и сушеные головы. Она такое любит – познавательное. А потом они поехали бы в центр города, в отель “Пибоди”, и глядели бы, как утки гуляют там по вестибюлю. Они бы прыгали на кровати в огромной спальне, и заказывали бы в номер креветок и стейки, и всю ночь смотрели бы телевизор. А то и в ванну залезли бы, никто бы им не помешал. Совсем голые бы залезли. У Хили заполыхали щеки. А с какого возраста можно жениться? Если он сумеет убедить дорожный патруль в том, что ему пятнадцать, то уж священника он убедит точно. Он представил, как они с Гарриет стоят на каком-нибудь хлипком крылечке в округе Де-Сото: на Гарриет эти ее шорты в красную клетку, а на нем старая футболка Пема с эмблемой “Харли Дэвидсон”, такая застиранная, что надпись “Жми на газ, умри свободным” читается с трудом. Он сжимает горячую ручку Гарриет. “Теперь можете поцеловать невесту”. Потом жена священника угостит их лимонадом. И они ни за что не разведутся, и будут повсюду разъезжать на машине, веселиться и есть рыбу, которую он поймает. Мама, папа и все дома с ума сойдут от беспокойства. Вот будет здорово!
Грезы Хили прервал громкий хлопок – и сразу за ним раздался всплеск и визгливый, безумный хохот. На противоположном берегу – сумятица, старая негритянка бросила удочку, закрыла лицо руками, из коричневой воды рванул фонтан брызг.
Еще хлопок. И еще. И смех – такой жуткий – раскатился с деревянных мостков над речушкой. Хили, не понимая в чем дело, заслонил ладонью глаза от солнца и кое-как разглядел на мосту двух белых мужчин. Тот, что был покрупнее (гораздо крупнее, надо сказать), отсюда казался просто огромной тенью, сложившейся от хохота пополам, и Хили мельком увидел разве что его руки, которые свешивались с перилец: огромные, грязные лапы, с массивными серебряными кольцами. Второй, тот, что поменьше (ковбойская шляпа, длинные патлы), обеими руками держал блестящий серебряный револьвер и целился в воду. Он снова выстрелил, и старик, рыбачивший выше по реке, отпрыгнул, когда пуля вспенила фонтан белых брызг рядом с его удочкой.
Огромный мужик на мосту запрокинул голову, тряхнул львиной гривой волос и хрипло захохотал – Хили разглядел клочковатую бороду.
Чернокожие ребятишки побросали удочки, полезли наверх, рыдающая старуха-негритянка с противоположного берега проворно поковыляла за ними, одной рукой придерживая юбки, другую вытянув вперед.
– Давай, вали, бабуля.
Револьвер пропел снова, по утесам заметалось эхо, в воду посыпались комья грязи и камни. Теперь мужик просто палил куда попало. Хили так и застыл на месте. Мимо него просвистела пуля, взметнулось облачко пыли возле бревна, за которым укрылся чернокожий старик. Хили бросил удочку, развернулся – ноги у него разъезжались, он едва не упал – и со всех ног кинулся в кусты.
Он нырнул в заросли ежевики, вскрикнул от боли, расцарапав колючками ногу. Заслышав очередной выстрел, он подумал, видно ли этим реднекам[9 - Пренебрежительное название белой бедноты, преимущественно жителей глухих, сельских местностей на юге США и в районе Аппалачей.] отсюда, что он белый, а если видно, то кто знает, не наплевать ли им.
Гарриет задумчиво листала блокнот, со двора сначала донесся дикий вой, а потом и вопль Эллисон:
– Гарриет! Гарриет! Скорее сюда!
Гарриет подскочила, ногой зашвырнула блокнот под кровать, скатилась вниз по лестнице и выбежала из дому. Эллисон стояла на тротуаре и рыдала, закрыв лицо руками. Гарриет выскочила на дорожку, ведущую к их дому, и, уже добежав до середины, поняла, что по раскаленному бетону босиком далеко не убежишь, поэтому развернулась и неуклюже, теряя равновесие, запрыгала на одной ноге обратно к крыльцу.
– Ну же! Быстрее!
– Дай я туфли надену!
– Что там такое? – проорала Ида, высунувшись из окна кухни. – Куда вас всех понесло?
Гарриет с топотом взлетела на крыльцо, натянула сандалии, прошлепала обратно. Она и спросить не успела, что стряслось, как к ней подбежала зареванная Эллисон, ухватила за руку и потащила за собой на улицу.
– Идем! Скорее, скорее!
Бежать в сандалиях было неудобно, и Гарриет, спотыкаясь, шаркая ногами, изо всех сил пыталась угнаться за Эллисон; наконец та остановилась и, всхлипывая, показала на что-то попискивавшее и трепыхавшееся посреди улицы.
Гарриет даже не сразу сообразила, что это, оказалось, дрозд, увязший крылом в лужице битума. Вторым крылом он неистово молотил по воздуху и так заходился в крике, что Гарриет с ужасом углядела в его распахнутом клюве сизые корни заостренного язычка.
– Ну сделай же что-нибудь! – плакала Эллисон.
Что делать, Гарриет не знала. Она шагнула было к птице, но тут же отпрянула назад, потому что, заметив ее, дрозд только сильнее забил перекошенным крылом и закричал еще пронзительнее.
Миссис Фонтейн прошаркала на крыльцо.
– Руками не трогайте! – крикнула она тоненьким сварливым голоском, ее силуэт едва виднелся за москитной сеткой. – Экая гадость!
Гарриет дрожащей рукой, так, будто примерялась к горячим углям, потянулась к птице – сердце чуть не выпрыгивало у нее из груди, трогать дрозда было боязно, и когда тот мазнул ее крылом по запястью, Гарриет непроизвольно отдернула руку.
Эллисон взвизгнула:
– Можешь ее вытащить?
– Не знаю, – Гарриет старалась говорить спокойно.
Она подошла к птице сзади, надеясь, что если дрозд не будет ее видеть, то немного поутихнет, но он стал трепыхаться и кричать еще сильнее. Зашуршали в битуме переломанные перья, и Гарриет замутило, когда она заметила блестящие красные петельки, похожие на красную зубную пасту.
Дрожа от волнения, Гарриет уперлась коленями в горячий асфальт.
– Тише, – прошептала она, протянув к птице обе руки, – тише-тише, не бойся…
Но до смерти перепуганный дрозд, глядя на нее черными злыми глазками, в которых так и горел страх, по-прежнему бился и барахтался в битуме. Гарриет подсунула руки под птицу, стараясь как можно крепче ухватить застрявшее крыло и, уворачиваясь от второго крыла, которое шумно хлопало у нее прямо возле лица, дернула. Раздался ужасающий крик, и, открыв глаза, Гарриет увидела, что начисто оторвала птице крыло. Крыло так и осталось лежать в лужице битума – до абсурдного длинное, с торчащей наружу влажно поблескивающей сизой косточкой.
– Брось ее, брось! – слышно было, как кричит миссис Фонтейн. – Не то укусит еще!
Все, крыла уже не вернуть, поняла ошеломленная Гарриет, пока птица вертелась и трепыхалась в ее перепачканных битумом руках. На месте крыла осталась только пульсирующая, кровоточащая дыра.
– Брось ее! – кричала миссис Фонтейн. – Бешенство подхватишь. Будут тебе уколы в живот колоть!
– Скорее, Гарриет! – Эллисон теребила ее за рукав. – Скорее, отнесем ее Эди. – Но птица дернулась и обмякла в скользких от крови руках Гарриет, поникнув глянцевой головкой. Перья дрозда по-прежнему отливали яркой прозеленью, но черная зеркальная пелена боли и ужаса в его глазах уже потускнела, подернулась немым удивлением, ужасом неосознанной смерти.
– Да скорее же, Гарриет, – кричала Эллисон, – он умирает, умирает!
– Уже умер, – услышала Гарриет собственный голос.
– Эй, это что такое? – крикнула Ида Рью Хили, который, хлопнув дверью, влетел в дом с черного хода, пронесся мимо плиты, где взмокшая Ида мешала заварной крем для бананового пирога, промчался по кухне и с грохотом взбежал вверх по лестнице в комнату Гарриет.
Он ворвался в комнату без стука. Гарриет лежала на кровати, и пульс Хили, и без того учащенный, и вовсе разогнался, когда он увидел белую впадину ее подмышки, ее грязные загорелые ноги. Была всего-то половина четвертого, но Гарриет уже переоделась в пижаму, а ее шорты с майкой, скомканные и вымазанные чем-то черным и липким, валялись на коврике у кровати.
Хили отшвырнул их ногой, пыхтя, шлепнулся на кровать, в ногах у Гарриет.
– Гарриет! – От волнения он едва мог говорить. – В меня стреляли! Кто-то стрелял в меня!
– Стреляли? – Дремотно скрипнули пружины, Гарриет перекатилась на другой бок, поглядела на него. – Из чего?
– Из ружья. Ну, то есть стреляли почти в меня. Понимаешь, я там сидел, на берегу, и вдруг – пиу! – вода во все стороны. – Он что было сил замахал руками.
– Как это – стреляли почти в тебя?
– Ну, правда, Гарриет, я не вру. Пуля просвистела прямо у меня над головой. Я в таких колючих кустах спрятался! Ты только посмотри на мои ноги! Я…
Он испуганно смолк. Гарриет глядела на него, опершись на локти, глядела внимательно, но спокойно и уж точно безо всякого сочувствия. Поздновато он осознал свою ошибку: восхищения от Гарриет не дождешься, конечно, но давить на жалость не стоило вовсе.
Он спрыгнул с кровати, прошагал к двери.
– Я швырнул в них камнем, – храбро сказал он. – И стал на них кричать. Тогда они убежали.
– Из чего они стреляли? – спросила Гарриет. – Из воздушки, что ли?
– Да нет же, – Хили расстроенно помолчал: ну как же так объяснить, чтоб она поняла – это не шутки, ему угрожала опасность. – Ружье было настоящее, Гарриет. И пули были настоящие. Негры как кинутся врассыпную… – Он вскинул руку, не находя подходящих слов, чтобы все описать – палящее солнце, мечущееся между берегами эхо, хохот, панику.
– Ну почему ты со мной не пошла? – прохныкал он. – Я так тебя просил…
– Если они стреляли из настоящего ружья, то очень глупо было с твоей стороны кидаться в них камнями.
– Нет! Я этого не…
– Именно это ты и сказал.
Хили глубоко вздохнул и вдруг почувствовал, что выдохся – навалились усталость и безнадега. Он снова присел на кровать, взвизгнули пружины.
– Разве тебе не интересно, кто стрелял? – спросил он. – Это было так дико, Гарриет. Просто… дико.
– Ну, конечно, мне интересно, – сказала Гарриет, хотя по ней так и не скажешь, что это ее волнует. – Кто стрелял? Подростки баловались?
– Нет, – обиженно ответил Хили. – Взрослые. Здоровые мужики. По поплавкам палили.
– А почему они в тебя стреляли?
– Да они во всех подряд стреляли. Не только в меня. Они…
Гарриет встала, и он умолк. Только сейчас до Хили дошло, что она в пижаме, что руки у нее вымазаны чем-то черным и что ее перепачканная одежда валяется на коврике.
– Эй, подруга. Это что за дрянь такая черная? – сочувственно осведомился он. – Случилось чего?
– Я нечаянно оторвала птице крыло.
– Фу-у… Как так вышло? – спросил Хили, на миг позабыв о своих неприятностях.
– Он увяз в битуме. Он все равно бы умер или его бы кошка съела.
– То есть дрозд был живой?
– Я пыталась его спасти.
