скачать книгу бесплатно
– Иди вниз.
Двое других стражей сдвинулись с места и шагнули к нему. Их идеальные юные лица не выражали эмоций. Орфин растерялся, переводя взгляд с одного на другого, а они повторяли заученные реплики и неуклонно теснили его к лестнице.
– Не будьте слишком строги, дети мои, – вдруг велел густой обволакивающий голос за спинами стражей. – Пусть подойдет ко мне.
Стражи расступились мгновенно. В конце коридора Орфин увидел алую глыбу священника, чей голос направлял службу. Здесь, в сумрачном коридоре, занимая весь проход, он выглядел весьма устрашающе.
– Я слышал, ты хочешь оглядеть зал, дитя? Идем. Я частенько наблюдаю за мессами и знаю, откуда смотреть.
Подавив внезапную робость, Орфин поспешил к нему. Священник назвался настоятелем Лукрецием и ласково улыбнулся ему. Орфин представил, как они смотрятся со стороны – массивная фигура в красном, за которой едва поспевает тощий хлыщ в пыльно-черном пальто. Вскоре они вышли в пятно света, падающего из отверстия в потолке. Теперь провожатый не казался таким огромным – не великан, а упитанный дядюшка в красном халате. Его оплывшее лицо с бусинами глаз излучало благодушие. Ступал он величественно и неспешно.
Жемчужно-белые коридоры ветвились и петляли. По настенным желобам сочился жидкий свет. Отовсюду доносился перезвон стеклянных занавесей – здание словно дышало этим звуком. Все проходы были занавешены нитями из бусин, и любое движение сквозь них сопровождалось мелодичным звоном.
По пути настоятель завел мягкий участливый разговор. Как, мол, ты себя чувствуешь в Приюте, сумел ли ощутить покой за проведенные здесь повороты часов. Наконец они вышли на балкон, откуда и впрямь открывался отличный обзор. Орфин прильнул к балюстраде, шаря взглядом по головам, перескакивая от одной черной макушки к другой. Он всматривался так отчаянно, что поплыло перед глазами. На миг вместо вялой толпы он увидел всполохи ярких цветов, пульсирующих в ритмичном движении. Зажмурившись, мотнул головой, и всё вернулось в норму.
– Я понимаю твою тоску, дитя, – сказал Лукреций, опуская массивные локти на парапет рядом с Орфином. – Многие надеялись отыскать в Пургаториуме ушедших близких. Но никому не удалось. Память – лишь источник мучений. Не держись за нее так крепко.
Пару раз Орфину мерещилось, что он выхватил похожее лицо, но нет, всякий раз это оказывалась не она.
– Все эти ребята, – Орфин кивнул вниз, – они как раз отказались от памяти, да?
– Они приобрели нечто большее. Покой.
Всё больше прихожан, причастившись, таяло в темноте коридоров за колоннами. Риты здесь не было.
– Думаю, я пока не готов к такому, – ответил Орфин после затянувшейся паузы.
– Понимаю, – Лукреций кивнул. – Никто не просит тебя отрекаться от всех воспоминаний разом. Как и все, ты должен готовиться к Вознесению поэтапно. Что ж… – священник тоже смотрел, как медленно убывает толпа, – кажется, вот-вот настанет твой черед причаститься, дитя. Но прежде, возможно, ты хочешь спросить о чем-то?
Орфин кивнул и описал внешность Риты.
– Среди ваших прихожан когда-нибудь была такая девушка?
– Ты должен оставить эти тщетные поиски, – назидательно произнес Лукреций.
– Вы не ответили на вопрос… отче.
– Под твое описание попадают десятки. Однако сомневаюсь, что я видел твою подругу. А теперь – ступай…
– Постойте, у меня есть еще вопросы, – перебил Орфин. – Что произошло с парнем на сцене? Как те другие сделали ему венец? А вот эти, – он быстро кивнул на призраков-статуй, – они вообще люди?
Отец Лукреций поднял ладонь, прежде чем Орфин успел продолжить, и гулко от души засмеялся.
– Вижу, ты совсем недавно среди нас. Тебе предстоит долгий путь, но мы поможем и поддержим. Сегодня ты видел чудо Вознесения: душа того юноши отыскала покой и свет – к тому мы все стремимся. Венец для него сплели наши зодчие – в том их дар и талант: пурга покорна их рукам. И разумеется, стражи Приюта – такие же блуждающие души, как ты и как все, разве что немного крепче и сильнее. В том их талант. А теперь, – повторил он тверже, – ступай вниз. Передай исповедарю, отцу Геласию, что желаешь заплатить десятину.
– Что это значит?
– Обыкновенный обряд для прихожан Приюта. Не страшись, тебе станет легче после этого.
– Я мог бы заплатить сразу вам, отче, без посредников, – с этими словами Орфин достал на свет статуэтку ангела и протянул священнику.
Тот принял ее с умилением. В его руках фигурка терялась, как детская игрушка.
– Какая занимательная вещица. Но нет, дитя, обряд не терпит изменений.
– Но чем мне тогда платить?
Лукреций загадочно улыбнулся.
– Послушайте, я же сказал, что не готов отдавать память.
– Отец Геласий заберет лишь толику в уплату за нашу защиту и заботу.
От разговора становилось всё тревожней. В ушах эхом звучало напутствие Алтая беречь память.
– Я был на острове, где таких фигурок десятки, – предпринял новую попытку Орфин. – Они бы так подошли Приюту…
– Это лишь хрупкий отголосок Бытого, дитя; безделица, что канет на повороте часов.
Лукреций поднял ангела на высоту собственного лица и мощно дунул на него. Верхний слой статуэтки разлетелся крупицами и пылью – остался только остов, похожий на окаменелый скелет. Орфин потрясенно моргнул и отступил на шаг от балюстрады.
– Отче, – раз трюк с подарком не удался, придется говорить напрямик. – Простите, если ввел вас в заблуждение. Но мне не нужны ни забота, ни покой. Я искал конкретного человека, и если ее здесь нет и не было – то я отправлюсь своей дорогой. Мне незачем оставаться, и я не собираюсь вступать в ряды Приюта.
– Шагнув под крышу собора, ты уже стал одним из нас.
Отец Лукреций вновь нависал над ним грозным великаном. Казалось, он способен раздавить череп в кулаке.
– То есть вы даже?.. – Орфин облизнул губы, спиной чувствуя присутствие стражей позади. – Зачем я вам? Разве?..
– Довольно, дитя, – гулко оборвал его Лукреций. Он казался настолько огромным, что было странно, как край балкона не проламывается под ним. – Не заставляй отца Геласия ждать. Ступай вниз и не нарушай больше наш распорядок. Я понаблюдаю за тобой.
– Пожалуйста, просто дайте мне время! Я ведь всё равно никак не сбегу.
Лукреций легонько повел рукой, и позади Орфина раздались тяжелые шаги. Рука, твердая, как камень, коснулась его чуть выше локтя.
– Я иду, я сам, – быстро сказал он, разворачиваясь.
Двое призраков-статуй сопроводили его вниз по лестнице. Священник в черно-золотой рясе, служивший мессу и касавшийся лбов, успел спуститься со сцены. Его лицо было скрыто низким капюшоном, отчего он напоминал Смерть со средневековых гравюр.
Орфин судорожно огляделся, но всюду были стражи. Он заставил себя сделать пару шагов в сторону жнеца. Чёрт! Причастие выглядело невинно со стороны, но эти пустые взгляды… Чем здесь опаивают?
– Не бойся, дитя! – донеслись сверху слова Лукреция. – Отец Геласий, возьмите с нашего нового друга десятину и не скупитесь на лету.
Священник приподнял небольшую чарку с мерцающей жидкостью, напоминавшей ртуть. От нее шел сильный сладкий запах.
– Что это?
– Обезболивающее, – ответил Геласий тихо и бесстрастно, с щепоткой иронии.
Не решаясь прямо отказаться от напитка, Орфин принял чарку и поднял ее ко рту. Надо как-то хитро разлить жидкость, чтоб священники поверили, что он выпил. Но стоило сосуду оказаться под носом, как Орфина разморило от запаха. Мерцающий пар нес в себе приторно-химический аромат ванили, от которого воля таяла. Он опрокинул дурман в себя, как шот. В первый миг напиток напомнил очень крепкий ликер, но, вместо того чтоб обжечь гортань, он обволок ее медом.
Из широкого черного рукава отца Геласия показались тощие пальцы. Он на несколько секунд коснулся лба Орфина, убрал руку, и его капюшон качнулся в кивке.
– Вот и всё, – огласил настоятель с балкона. – И нечего было бояться, правда?
Его голос звучал замедленно.
Вся церковь окрасилась в солнечно-янтарные оттенки.
Орфин пытался напомнить себе, что подвергся воздействию какого-то… вещества… но по телу разлилась такая приятная ленивая тяжесть, такое полуденное расслабление, что мысли текли всё медленнее, почти не превращаясь в слова.
Он побрел, куда велели. Сонно отодвинул полог из стеклянных бус и повалился на бело-облачные подушки. Под потолком вился дым, складываясь в причудливые образы. Казалось, целые мифы бурлят в золотистых испарениях. Они ускользали, но оставалось теплое чувство, похожее на ласковые объятья матери.
Забытое
2001
В этом месяце он хотел, чтоб все звали его Энди. Но соглашались на это только новые знакомые.
Сегодня он впервые праздновал Новый год не дома и был почти счастлив по этому поводу. В гостях у приятеля было много детей – шумно и весело. Гораздо лучше, чем дома. Но к одиннадцати всех стали забирать родители. Хозяйка беспокойно смотрела на Энди и спрашивала, когда за ним зайдут. Мальчик закусил губу и медленно поднял взгляд.
– Мой папа всегда очень пьет на Новый год, – соврал он. – М-можно я останусь у вас?
Глаза женщины наполнились возмущением и жалостью.
– Он обижает тебя?
– Да… то есть нет, – заметался Энди. – Он просто очень грустит по маме. Можно я, пожалуйста, останусь у вас?
– Да-да, конечно. Я постелю тебе в гостиной.
Сын хозяйки подслушивал этот разговор и смотрел на Энди исподлобья. Когда его мама ушла, он поднял руку и покрутил пальцем у виска. Энди показал ему средний палец.
На самом деле он даже хотел бы, чтоб отец напивался раз в год на Новогоднюю ночь, а остальное время был нормальным. Но он всегда был… помешанным. С тех пор как маму положили в больницу, он тоже словно исчез, по крайней мере для старшего сына. Вернуться сейчас домой означало снова слушать бесконечное тиканье часов и смотреть, как отец расчесывает и нянчит сестру.
За полночь он сидел на застеленном диване в чужой гостиной и смотрел на всполохи салютов за окном. Он лег и попытался заснуть. Далекий уличный шум ему не мешал, но вот часы… Они висели прямо над дверью – массивные, как охотничий трофей – и невыносимо тикали. Энди свернулся на боку, спрятал голову под подушкой и зажал ею ухо, но всё равно слышал этот звук. Как обратный отсчет бомбы.
В два пятнадцать он поднялся, подтащил кресло к двери, взобрался, снял проклятые часы и швырнул их через комнату. Они разбились с ужасным грохотом, и его тут же охватил ужас, ведь он был в гостях. Теперь его накажут.
Энди заметался, выбежал в коридор, услышал возню в спальне взрослых. Он быстро обулся, схватил куртку и бросился вон из квартиры.
Несколько минут он просто бежал прочь по оживленным праздничным улицам. Здесь смеялись пьяные компании, и было довольно холодно. Куда идти? Он подумал, что лучше всю ночь тут промерзнет, чем вернется домой или в гости. А потом нашел идею получше. Он пойдет к своей маме. Когда, если не сейчас.
Уши вскоре заныли от холода, но он упорно шел к больнице, сторонясь особо пьяных встречных.
И вот грязно-желтое здание показалось за поворотом. Его окружал забор, но Энди легко протиснулся между прутьями. Двор почти не освещался. Робея, мальчик подошел к дверям и дернул, но они были заперты. Он стучал и ломился, пока ему не открыл сторож – невысокий толстый дядька с жидкими седыми волосами.
– Ты что здесь делаешь, мальчик? С колядками, что ли, спутал?
– Я хочу повидаться с мамой, – упрямо заявил Энди.
– Так не приемные часы ведь. Ночь – ты чего удумал!
– Сегодня Новый год! Я должен с ней встретиться! Ну пустите, пожалуйста!
– Ты что же, один пришел?
– Мне можно! Папа разрешил.
Несколько секунд сторож оценивающе смотрел на него.
– Ну проходи, – сказал он добрее. – И где будем искать твою маму?
Энди назвал ее имя. Отделения он не знал. Сторож взял его за руку и повел к регистрационной книге и дальше по коридорам вглубь лечебницы. Ладонь у него была потной.
На тускло освещенных стенах многолетними слоями бугрилась штукатурка. Пучки проводов тянулись по углам. В одном из поворотов стоял запах мочи, в другом слышался приглушенный плач. Чем дальше они шли, тем больший ужас овладевал Энди. Он был храбрым мальчиком. Облазил все стены на заброшенной стройке, не боялся ни пауков, ни собак, ни контрольных. Но от коридоров психбольницы скручивало живот. Он плотнее стиснул зубы, чтоб обмануть собственный страх.
Наконец Энди увидел дверь с нужным номером и рванул к ней, выскользнув из пальцев сторожа. Он подергал ручку, но было заперто.
– Да что же ты вытворяешь? – возмутился сторож. – Я думал, ты рассудительный мальчик. Ну, не шуми.
Он щелкнул ключами, и Энди увидел темную палату с четырьмя койками. Мама сидела на одной из них.
В темноте она напомнила ему привидение – большие впалые глазницы, спутанные волны русых волос. Она всё равно была красивой, и Энди готов был кинуться к ней, но… Мама смотрела на него неодобрительно и холодно. Поэтому он подошел медленно и замер возле ее кровати.
– П-привет, – робко сказал он. – С Новым годом?
– И тебя, – ответила мама удивленно, словно и забыла про праздник. – Кто ты, мальчик?
Смысл ее слов не сразу дошел до него. Он улыбнулся, пытаясь сдержать жгучие слёзы.
– Это же я, мам. Андрей…
Он подшагнул еще ближе. Вдруг она не разглядела его лица? Но мама смотрела отстраненно.
– Мой Андрюша? Нет, он же совсем кроха, – она улыбнулась, как будто заглянув в себя. – И волосики у него светлые.
– Так они… потемнели… Мама, это я! – крикнул он.
Другая женщина в палате внезапно заговорила. Ее речь, как витки проволоки, опутывала разум. «Они всегда так говорят… Они всегда так говорят…»
Энди начал задыхаться от подступившего к горлу рыдания. Он хотел перекричать эту сумасшедшую, но слова застряли. Марево перед глазами размазало все черты. Он рыдал, вцепившись в простыни, пока чьи-то крупные руки не отволокли его.
Он просто хотел хоть каплю тепла, хоть каплю узнавания от нее. Но мама оказывалась всё дальше. Кто-то тащил его по сумрачным коридорам. На несколько безумных минут он уверился, что его тоже сочтут сумасшедшим, сотрут память и запрут здесь навсегда. Но дежурный врач лишь дала ему сладкого чая и попыталась – безуспешно – заверить, что в больнице маме становится лучше.
В ту ночь он не думал о своем будущем. Но, взрослея, вспоминал ее вновь и вновь.
Глава 5. Сцилла и Харибда
