С гитарой по жизни. Воспоминания

Вот тут и пригодилось мое увлечение скорочтением. За эти два месяца я немного расслабился, не получая практики. И вот она подвалила. Уже через неделю гуманитарные науки стали для меня семечками. А учитель русского языка и литературы был буквально ошарашен, когда я очень близко к тексту, не заглядывая в книгу, зачитал главу из «Поднятой целины» М. Шолохова. С этим учителем у меня сложились очень дружеские отношения. Он поощрял мое увлечение литературой, но жестоко отругал меня, за пародию на отрывок из статьи Белинского: «Любите ли Вы театр»? Этот отрывок я прочитал, когда мы проходили по школьной программе творчество Виссариона Белинского:

«Любите ли вы докторскую колбасу так, как я люблю ее, то есть всеми силами души моей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная, но не имеющая лишнего рубля в кармане, чтобы насытить голодный желудок? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить докторскую колбасу больше всего на свете, включая шашлыки, балыки и телятину? Не есть ли она исключительно самовластный властелин ваших чувств, когда вам отпущено на обед всего 70 копеек»? (Самое интересное: лет этак через 25, то ли по радио, то ли по телевизору я услышал пародию на это же сочинение Белинского в исполнении какого-то известного юмориста. И опять фигурировала докторская колбаса. Насколько же популярным был этот продукт!).

Надо сказать, что учеба в 10 классе вечерней школы мне запомнилась именно из-за уроков литературы. Здесь в классе мне не было равных. Труднее давались мне математика, физика и химия. Хотя я мог по зрительной памяти, абсолютно механически написать на доске формулы, но мне хотелось вникнуть в их смысл. Но и это препятствие было пройдено довольно успешно. В то время очень популярным был фильм «Весна на заречной улице». События, развивающиеся в нем, весьма были близки мне. Мне тоже очень нравилась молоденькая учительница физики, но, к сожалению, она была уже замужем и мои чувства к ней были чисто платоническими. Одноклассницы на меня не очень обращали внимания. Пытался я ухаживать за одной, но там было несколько конкурентов и успеха я не испытал. Зато успехам в учебе ничто не мешало, и я «зубами грыз гранит науки».

В моей профессии произошли изменения. После шести месяцев учебы я, наконец, получил третий разряд шлифовщика и приступил к самостоятельной работе. В связи с занятиями в вечерней школе меня перевели на односменный график, но предоставили такую работу, от которой все шлифовщики категорически отказывались. Нужно было шлифовать до определенного размера контакты для ручного динамического фонарика – так называемого «жучка».

Для этой цели в цехе был миниатюрный шлифовальный станок, на размагниченную плиту которого нужно было уложить около восьми сотен заготовок, представляющих собой закаленные обрезки 4-х миллиметровой высоколегированной стальной проволоки. Длина каждой заготовки – 3,5 миллиметра. При резке на револьверных станках (разновидность токарного станка) у заготовки оставался небольшой хвостик. С него и надо было начинать шлифовку, доводя до размера – три миллиметра с допуском погрешности в две сотых миллиметра.

Можете себе представить сколько надо времени, чтобы уложить этих «блох» вверх хвостиками? За смену опытные шлифовщики делали две кладки. Это был постоянный дефицит, готовые детали диспетчеры сборочного цеха буквально вырывали из-под рук. Сдельная оплата труда подстегивала меня к спешке, но от моей торопливости дела не улучшались. Я часто допускал брак и у меня высчитывали стоимость «запоротых» деталей. Иногда забывал включить магниты и уложенные с таким трудом заготовки, разлетались со скоростью осколков разорвавшегося снаряда.

В первый месяц я заработал около пятидесяти рублей, хотя работал по десять часов в сутки. Мой бывший учитель, конечно, не упускал случая поиздеваться надо мной.

– Рановато ты вышел на свой хлеб. Тебе надо еще учиться и учиться, – ехидничал он, – пиши заявление на возврат ко мне.

– Я подумаю, – отвечал я уклончиво, но злость закипала во мне с бешенной силой.

«Вот же гад, мало он из меня выжал соков, – думал я, – ну, ничего, будет и на моей улице праздник».

И этот «праздник» наступил. Оказывается, все гениальное, на самом деле, оказывается довольно простым. Так вышло и у меня. Взял тонкий металлический лист 30х30, начертил острым резцом на нем ряд параллельных канавок. Высыпаю горсть заготовок на этот лист и начинаю трясти поперек канавок. Заготовки, которые оказались хвостиком книзу, попадая им в канавку, переворачивались. Оставалось только аккуратно высыпать их в специальную рамку на плиту.

За смену я мог теперь делать десять кладок. Старые шлифовщики посоветовали мне не раскрывать тайну: «Прибегут нормировщики, порежут расценки, и ничего ты не выиграешь». Я начал делать по три кладки, не особо напрягаясь. Зарабатывать стал больше. В школе дела у меня пошли хорошо. Стал высыпаться, лучше питаться и платоническая любовь к учительнице физики стала трансформироваться в совершенно иные чувства. Стал ее провожать после уроков. Сначала до трамвайной остановки, а позже она мне позволяла провести ее до самого дома. Конечно, по пути следования мы с ней болтали сначала по пустякам, а дальше – больше, начал я осторожно переходить и на тему любви.

Она была всего на три года старше меня и считала, что брак у нее оказался неудачным. Муж работал в политехническом институте преподавателем физики. Детей своих они завести не могут. Живут вместе уже четыре года. Она проверялась – у нее по женской части все в порядке. Муж проверяться не желает. Ей уже двадцать шесть лет, и она очень хочет иметь детей.

В один из вечеров, стоя недалеко от ее многоквартирного дома, она вдруг завела со мной откровенный разговор.

– Николай, я вижу, что ты ко мне неравнодушен. Ты мне тоже нравишься. Но я люблю своего мужа и разводиться с ним не хочу. Давай мы с тобой заключим союз: я еще подожду годика два-три, а ты если не женишься, то встретимся, и ты сделаешь мне ребёнка…

– А раньше – никак нельзя? – спросил я с надеждой в голосе.

Конечно же, получил ответ отрицательный, но дружбы с ней до самого окончания учебного года не терял. Выпускной экзамен по физике я сдал на отлично.

Как-то я узнал, что в клубе «Строитель» есть кружок гитаристов. Пришел и познакомился с преподавателем. Расков Юрий Вениаминович, преподает и играет на семиструнной гитаре. О шестиструнной он слышал, но никто в городе на ней не играет. Я, правда, там поиграл на семиструнной из своего старого репертуара, но сказал, что играю на шестиструнной гитаре и принесу ее в следующий раз. Через неделю я пришел со своей гитарой и устроил небольшой концерт в стане противников. В то время существовал какой-то антагонизм между гитаристами семи и шестиструнного строев. В Краснодаре, как оказалось, мало кто знал о существовании шестиструнной гитары. Конечно, это было крушение позиций «нашей русской гитары» в Краснодаре. Юрий оказался на год моложе меня, и мы с ним дружим до сих пор. Он быстро понял преимущества нового строя и, окончив краснодарское музыкальное училище, начал преподавать ее в детских музыкальных школах.

Урезать, так урезать…

Японская поговорка

Мои двоюродные братья работали по своим графикам. Старший Владимир окончил какое-то учебное заведение и стал машинистом. Младший Дмитрий – поступил учиться. Оба уже поженились. Владимир ушел, как говорят здесь на Кубани, в «примаки» – жить у своей жены, а Дмитрий с женой и сыном – на частную квартиру. Отец их остался один. Я часто навещал его. Играли с ним в шахматы. Он ничем не болел, но однажды как-то неожиданно – умер. Инсульт. И снова я почувствовал себя сиротой.

От неважнецкой и однообразной пищи случился у меня приступ аппендицита. Скорая привезла в приемный покой больницы. Дошла до меня очередь, дежурный хирург пощупал живот, постукал по спине, повертел туда-сюда и говорит: «Аппендицит хронический, операцию можно делать в плановом порядке. Приходите в регистратуру и оформляйтесь на очередь».

Получив в заводском здравпункте направление в больницу нефтяников, которая была рядом с заводом, я стал на учет для плановой операции. Регистраторша, записав мои координаты, сказала: «Приходите через месяц. Если будут приступы, вызывайте скорую». Приступов не было, но через месяц меня не положили и посоветовали чаще наведываться. И вот свершилось! Помыли, взяли все анализы. В первую очередь на реакцию Вассермана, (кто лежал в больницах, тот знает, что это такое). Сифилиса у меня не оказалось. О СПИДе тогда и слыхом не слыхивали.

Смешно сказать, но несмотря на некоторые победы на любовном поцелуйном фронте, когда я был всего в нескольких сантиметрах от женской сокровищницы наслаждений – я был девственником. И это обстоятельство меня сильно удручало. Я бы с удовольствием потерял это качество, но на меня этот слабый пол не обращал никакого внимания. Написал пару писем Вере в Нижнеудинск, но ответа не дождался. Видимо, сильно обиделась. Учительница физики пока только пообещала. Про Тамару я даже вспоминать не хотел. Я хочу извиниться перед женщинами за то, что будет написано ниже, но из песни слов не выкинешь! Что было, то было…

Определили меня в палату, где было еще пять больных. Больница была двухэтажной. Построили ее немецкие военнопленные сразу после войны. В первом этаже располагалась терапия, во втором – хирургия. Операционный день по пятницам раз в неделю. Меня положили как раз в пятницу, но как неподготовленного оперировать не стали. Следовательно, ожидать своего часа «Ч» мне еще целую неделю.

Было начало лета. В душной палате сидеть не хотелось, особенно по вечерам, а распорядок дня в больнице выполнялся жестко: в 22.30 отбой. Всех загоняли по палатам. На вторые сутки пребывания в больнице я заметил на нашем этаже хорошенькую медсестричку. Она мне так приветливо улыбнулась, что у меня голова пошла кругом. Тут же познакомился. Зовут Валей. И, сами понимаете, началась осада, как я думал, неприступной крепости. После отбоя пришел в сестринскую комнату, и мы проболтали с Валей до трех часов ночи. Работала она то ли через сутки, то ли через двое – уже не помню. В четверг поступивших, даже после меня, готовят к операции, а меня вроде как тут и нет. Никто не зовет на клизмы, тут их называли «телевизорами». Это когда в грелку, подвешенную на стене, наливают три литра воды и «терпи казак – атаманом будешь»! В общем, тишина. А я не лезу на рожон. Молчу.

В субботу на дежурство приходит Валя. Встречаю в коридоре

– Валечка, в чем дело?

– А ты не догадываешься? Вычеркнула я тебя из списков, глупенький. Не смогла предупредить тебя. Дома боялась, что ты подымешь шум.

– Да я все понял. Сегодня приду. Как с работой?

– Тяжелых нет, приходи.

Такой примерно диалог. Может быть, еще что-то говорили, но не помню. Опять были посиделки чуть ли не до утра. Начались обнимания, поцелуи, в коих я уже стал асом. Но не более того, хотя мануальное обследование всех выпуклостей и других объектов Валиной женской прелести произошло успешно.

И вот он, четверг, последний день перед операцией! Валя пришла на дежурство. Очень-очень легкий обед: куриный бульон без хлеба и мяса – только жидкость. Никакого ужина. И клизмы под руководством медсестры. Ну, если клизму я себе сделал сам, то следующую процедуру Валя категорически отказалась доверять мне.

– Меня уволят с работы, если не дай Бог, останется хоть один волосок. Нет, даже и не проси… Подумаешь, целомудренный! Придешь вечером в процедурную, побрею не хуже, чем в парикмахерской.

С замиранием сердца после отбоя пришел на экзекуцию. Сразу заметил, что, Валя закрыла дверь на ключ. Имей я дар Мопассана, описывать случившееся смог бы долго и красочно. Буду краток. Когда нежные женские руки коснулись моих бедер, а затем и всего того, что было выше – это скукожившееся, со страхом ожидавшее своей участи мое мужское достоинство, вдруг начало принимать угрожающие размеры…

В общем, кисточка куда-то закатилась, надо было бритье закончить, но Валя, заглядывая под тумбочки, принимала такие соблазнительные позы, что мы эту кисточку искали чуть ли не до утра…

Как жаль, что рассветы летом наступают очень рано… Поцелуй на прощанье. Пожелания счастливой операции – и все. Побритый, с пустым кишечником и всем остальным, я завалился на кровать. Перед операцией еще одна клизма – и я на столе. Женщина-хирург, у которой я с утра был, кажется, пятым, посмотрев на меня усталыми глазами, спросила о самочувствии:

– Что-то бледно выглядишь. Боишься?

– Все хорошо. Просто слегка волнуюсь.

– Ну, тогда надо немножко потерпеть. Сейчас сделаем укольчик, затем другой и все быстро закончится.

Правда, второй укольчик был весьма болезненным. Слышал, как начался разрез, но никогда не слышал такого сочного женского мата. Аппендикс оказался у меня не на своем месте. С трудом нашли около печени.

– Родненький, ну, потерпи еще немножко, сейчас перетянем и отрежем эту гадость. Хочешь увидеть?

Я отказался, увидев ее руки почти по локоть в крови. Операция длилась 45 минут, но мне показалось, что дольше. В палате действие наркоза закончилось, и мне стало мучительно больно. Я орал, что у меня там что-то забыли. Надоев окончательно дежурной медсестре и получив тройную дозу обезболивающих, я проспал почти 12 часов.

На следующий день пришла Валя. Как ни в чем не бывало. Строгая и только на «вы». Прочитала инструкцию о том, как себя вести после операции, что можно есть, что нельзя, и ушла, «как каравелла по волнам…». Я в грусти. Если бы не книга, которую читал сосед, то я, может быть, и плакал бы. Это были «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова. Проглотив ее за пару часов и возвратив соседу, я словно удав, пообедавший кроликом, начал переваривать содержимое. Соседи по палате удивленно смотрели на меня, когда ни с того ни сего, по их мнению, я начинал давиться от смеха. Именно давиться, потому что швы не позволяли смеяться во все горло. Перепуганные дежурный врач и медсестра думали, что у меня поехала крыша. После моего объяснения все успокоились.

На другой день, увидев Валю в сестринской комнате, я подошел, вернее, подковылял к ней. Поздоровались.

– Ты, работаешь две смены подряд?

– Нет. Вчера я приходила тебя проведать. Как самочувствие?

– Нормально. А у тебя, вижу, что-то случилось?

– Да, случилось… Приходи. Сегодня расскажу.

Весь день я был как на иголках. Есть хотелось страшно, но жидкая овсяная каша не лезла в горло. Я терялся в догадках. Что я о ней знал? Во время наших посиделок она рассказывала о себе. Жила она в станице Ленинградской (это на севере Краснодарского края). В семье она была единственной дочерью. Отец – потомственный казак, прошел всю Отечественную войну. Вернулся весь израненный. Долго болел. Пять лет назад умер. После окончания школы поступила в Краснодарское медучилище. Окончив его, вернулась работать в станичную поликлинику медсестрой. В Краснодаре живет всего три месяца в съемной квартире.

После отбоя с замиранием сердца приблизился я к сестринской комнате. Валя была там. Несколько минут ушли на осмотр и перевязку раны. Гноя не было. Ее руки нежно касались моего тела, но я с нетерпением остановил их.

– Так, рассказывай: что произошло?

– Я тебе сразу не сказала… Я замужем. Но муж после свадьбы загулял и ушел к другой женщине. У нас в станице это считается позорным, ко мне стала прилипать кличка «брошенка». Не выдержала я этого и уволилась из поликлиники и теперь вот я тут. Вчера мать вызывала меня на переговорный пункт. Плакала. Рассказывала, что сильно болеет, а Игорь, муж, каждый день приходит, просит прощения и просит, чтобы она уговорила меня вернуться. Вот прислал письмо. Раскаивается, обещает мыть мне ноги и пить эту воду. Хочешь почитать?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.