Суп из сказок

«Бах…», – я мысленно вторила звуку оружия.

Тело рухнуло на асфальт и зарычало, захлёбываясь в собственном соку. Как курица из салата.

Я не спешила. Это не первый мой монстр и точно не последний. Я уже привыкла не дёргаться при приближении людей. Когда-нибудь меня поймают. Не наверное, точно поймают. Удача не может длиться вечно. Хотя какая, к чёрту, удача? Это моя жизнь – удача? Видеть тварей, которые днём притворяются обычными людьми. Видеть и понимать, чувствовать, сколько душ они сгубили.

Я ведь и собственную душу режу на лоскуты, верно? И в аду меня уже ждёт местечко. Ох и тёпленьким оно будет! Одно радует: этих тварей я отправила туда хоть немного, а раньше. И если мне повезёт… если мне очень-очень повезёт, то и в преисподней я смогу наподдать паре из них.

Звук сирены. О, кто-то кого-то вызвал! Неужели наши граждане становятся более сознательными? Но меня-то это почему должно волновать? Ну, поймают. И что? Плевать! Не могу больше. Устала. Но и остановиться не в силах. Чувствовать вину за разверзшийся на земле ад? Нет уж, для списка моих комплексов это перебор.

Хоть бы суперменом каким была. Ну там, пламя глазами или супер-слух. А то психопатка с пушкой – зрелище жалкое. Но про меня.

Сирена заглохла. Осматриваются, но уже никого не видят – я эти дворы получше знаю. Неспеша удаляюсь и уже лелею мысль о тёплой кроватке. Вот она – моя настоящая любовь. И кошмары-то в ней никогда не снятся. Мне вообще не снятся сны. Вот хорошо это или плохо? Наверное, всё-таки хорошо. Пока спишь, кажется, что тебя и нет. И ничего нет. Нет монстров, от которых надо кого-то защищать. А и не надо, может. Но приходится.

Утром ночная мерзость кажется зыбкой, расплывчатой. Как ужастик, который только что закончился, и ты едва успел вздохнуть, понимая, что всё произошедшее – вымысел. Но чем больше времени проходит, тем больше кажется, что увиденное было реальным, что ещё мгновение – и обрушится, обольёт пахучей липкой жижей страх. Вот так я узнаю своих монстров. Чувство, едва заметное с утра, усиливается, становится навязчивым и щекочет под волосами.

И тогда я снова иду на охоту. Брожу по городу, делая вид, что очень занята. И рано или поздно натыкаюсь на одну из этих тварей. Что бы не пробовала, как бы не старалась, никогда не могла пройти мимо, разминуться, не узнать, ошибиться…

И сейчас вижу. Он выглядит совсем нормальным. Вот же он, обычный старичок… Хотя нет, скорее плохо сохранившийся мужчина. Он берёт сдачу в газетном киоске. Продавщица смотрит, как он аккуратно подтягивает к себе мизинчиком каждую монетку. А вот как его вижу я: этот же человек… да какой, к чёрту, человек? Мразь. Зверь. Возле школы. Недалеко от стадиона. Даже и не заметишь невооружённым глазом, будто сам из памяти выветривается. И все его сальные мыслишки, и потные пальчики, и грязная провонявшая лекарствами тряпка в кулачке. И всё, что он хочет сделать, всё, что мог бы, всё, что сделает…

Ненавижу.

Ненавижу.

Ненавижу.

Мерзкая тварь, монстр. Разве такие жизни заслуживают? Разве такие должны улыбаться продавщице из газетного киоска? А ведь её сын ходит в ту самую школу. И на стадионе сегодня вечером будет именно он.

Не такие люди заслуживают жизни. Такие нелюди заслуживают меня. И сегодня я опять буду охотиться. Как и вчера. Вчера один такой уже лишился своих мерзких желаний. Больше он ничего не захочет. И не захочет ту женщину, которая прошла бы мимо него через пол часа после выстрела. Если бы этого выстрела не было.

Они зовут себя людьми.

Только подумайте, они – люди! А мы – монстры; грешники; одержимые дьяволом садисты. О нет, они боятся не дьявола! Они боятся справедливости. Нас. И правильно: бойтесь.

Плевать, чем вымощена моя дорожка. Я и так прекрасно знаю, куда иду. Но сегодня эта тварь не будет ошиваться возле стадиона. И это я тоже знаю точно.

Не вам меня осуждать. Уйду я. Придёт кто-то ещё. Всегда будут те, кто захочет сделать город немного чище. Хотя я в это верю всё меньше.

Иногда мне кажется, что мир заслуживает ещё один шанс.

Но только иногда.

А вы как думаете?

День первый

Вначале было Слово.

И Слово было – Имя.

Имя звенело и переливалось Силой.

И Сила казалась вечной.

Сила влекла и радовала. Сила Была. И в этом была её сила.

Из Силы явились миры. Миры мешали друг другу, сталкивались и кружились в беспокойном вихре. Миры танцевали. Миры взрывались и рождали себя снова. И они были блестящими, как светлячок.

И так явился светлячок.

И стало видно так много! Стало видно то, чего не видно было раньше. А чего-то другого видно не стало. И неставшее назвалось тенью.

И тень упала на землю. И Земля Стала. И крохи Земли упали в воду и стала Вода.

И стало так хорошо! И стало радостно. И из радости явилась Душа. И Душа сказала, что войдёт в этот новый мир и будет в нём.

А из Души явилось нечто новое. И нечто новое назвалось человеком. И человек сказал, что умеет любить. И душа поверила и осталась с ним.

Но Душа мешала человеку. Требовала, мучала и осуждала. И тогда человек отвернулся от неё. А Душа отвернулась от человека.

Человеку стало одиноко.

Потому что не было с ним Души. И никто не мог вернуть её, потому что никого рядом уже не осталось. Никто не обижался на человека, и никто не видел его обиды.

Потому что Бог тоже исчез.

Потому что, когда Богов не любят, они уходят спать.

Я сам

Я сам свой Бог и свой Дьявол.

Не подумайте только! Я не перечитал Ницше и у меня нет проблем с самооценкой.

Просто до некоторых фактов со временем доходишь. Мне, правда, для понимания сути дел пришлось умереть. Но не беда. Зато сколько интересного узнал!

Вы когда-нибудь видели муравья больше слона и слона размером с пылинку? А я теперь видел. И верблюда в игольном ушке и женщину, обратившуюся в соляной столб – всё видел. И много-много воды. И настоящий свет. Не тот, который можно встретить на земле, нет. СВЕТ. Настоящий. Такой яркий, что, наверное, выжег бы глаза. Если бы они у меня имелись. Вот умора! А глаз-то и нет. И рта нет. Но я всё равно знаю, каковы на вкус самые удивительные на свете блюда. Правда, и вкус отвращения, чистого, неподслащённого тоже узнал. Гадость, скажу я вам. Настоящая гадость.

Так о чём бишь я?

Ах да! Я – свой Бог. И свой Дьявол. Это я к тому, что сам себя наказываю и хвалю за все дела, сделанные ТАМ. Раньше. И это не как в «Заратустре». Не в том смысле, что сам решаю, что такое хорошо и что такое плохо. В глубине души мы все, и старина Гитлер и мерзавец Пушкин прекрасно знаем, как поступать можно, а как нельзя. И, в конце концов, наступает момент, когда за всё содеянное мы получаем сдачу. Иногда пинком. А иногда конфеткой.

Я научные трактаты строчить не собираюсь. Это ж как я вам опишу смерть? Нет уж, увольте. Но наказания за грехи, поверьте, есть. Как и поглаживания по головке за переведённых через нужные дороги старушек.

А вы что думали? Старичок на облаках и дядька с рогами под землёй? Не смешите! Даже теперь это кажется невозможным.

Хотя невозможность – понятие относительное. Я вот вчера… Или тысячу лет назад… В общем, летал на хвосте колибри. Ух! Это вам не Формула-1!

А вот за утопленную кошку я мучался долго. Не раскалённые сковородки, конечно… Но будто сжираешь сам себя, выплёвываешь и начинаешь сначала… Ох, прости меня, Мурёна! Поверь, я за эту глупость получил сполна.

Вот только один минус. Рано или поздно (подозреваю, что всё-таки поздно, очень поздно) всё надоедает. Потому что всё попробовал, всё испытал. И становится тоскливо. Так скучно и одиноко…

Позвольте, каждый день умирает 160 000 человек! И где же они все? С кем погонять в мяч или полюбоваться на закат?

Почему-то я совсем один. Быть может, именно этим я сам себя наказываю за какой-то ещё не ведомый мне грех.

С другой стороны…

Я многому научился.

Я могу созидать.

Создам-ка я себе друга. Нет, подругу.

И назовём её, к примеру, Ева.

Ведьма не может

Ведьма не может плакать. Она может обманывать фальшивыми слезами. Даже если они настоящие.

Ведьма не может умереть. Она может уйти и ждать. Ждать момента, когда появится шанс снова вступить в игру.

Ведьма не может сдаться. Она может ползти вперёд, вгрызаясь в своих палачей и не замечая, как сама становится палачом.

Ведьма не может просто идти. Она может шагать по дороге судьбы с гордо поднятой головой.

Ведьма не может любить. Она может отдавать своё тело как плату за доверие.

Ведьма не может просто жить. Она может двигаться к цели. Веками. Снова и снова спотыкаясь, но вставая и упрямо продолжая путь.

И когда она добьётся всего, чего хотела, она больше не сможет жить. Не потому, что жизнь потеряла смысл, а потому что уже выполнила свой долг.

И она сама станет под нож, который когда-то дала тому, кого не могла любить.

И бесконечно долго будет ждать момента, когда в сердце погаснет последняя искра жизни.

Не тот, кого она не смогла полюбить, принёс смерть. Ведьма сама выбирает участь, сама убивает себя, продолжая взывать к смерти год за годом, веками.

Потому что иначе она не была бы ведьмой.

И она уже не заплачет, потому что ведьмы не могут плакать.

И не умеют смеяться.

Призраки дома Винчестеров

Джон не высовывался из комнаты уже неделю. Жена радовалась, что он хотя бы раз в день отвлекался на еду: по крайней мере, тарелки с супом исправно пустели.

Джон творил. В молодости он был лучшим оружейником города. Родственники искренне радовались в день их с Мэри свадьбы, а подруги столь же искренне завидовали крайне выгодной партии.

Но прошли годы. Время не стало более мирным, но спрос на оружие сильно упал. Появились новые, более молодые и более талантливые оружейники.

Джон сдавал позиции. Упорно и бесповоротно. Требовалось либо чудо вроде наследства от состоятельной тётушки Мэри, либо новый шедевр Джона. И на скупую тётушку надежды было больше.

В это утро сразу всё пошло не так: токсикоз Мэри дал о себе знать ещё в четыре часа и она уже не смогла уснуть. Кухарка опять забыла убрать молоко, а прокисшая жижа не унимала желудок; погода тоже не обещала ничего хорошего и (чему уж удивляться?) что-то загрохотало в мастерской Джона, и по дому медленно начал расползаться запах серы.

– Нашёл! – завопил глава семьи, – Мэри! Мэри! Нашёл! Сделал! Получилось!!!

Наверное, женщине на четвёртом месяце беременности стоило бы рухнуть в обморок и слабым голосом попросить больше её так не пугать. Но Мэри уже пятнадцать лет была миссис Винчестер и на такие мелочи не реагировала. Уж их-то семья всегда славилась крепкими нервами!

Когда женщина спустилась со второго этажа, Джон уже стоял в гостиной. Мистер Винчестер с гордостью демонстрировал жене железяку, которой полагалось восхищаться.

Мэри послушно восхитилась:

– Какая прелесть! А что это?

– Это – наше будущее! – слегка дрожащим голосом объявил Джон.

Если бы он знал тогда, насколько был прав…

***

Винтовка «Винчестер» стала самым покупаемым оружием в считанные недели.

Джон нанял пару помощников, но всё равно не успевал выполнять заказы.

Мэри наконец смогла позволить себе заказать шляпку у миссис Харвелл.

И всё вполне могло пойти хорошо.

Но стоило только подумать о том, что всё налаживается…

– Миссис Винчестер! Миссис Винчестер!!! – кухарка в ужасе бегала по второму этажу. Везде, где она касалась стен, оставались багровые пятна. – Там! В саду! Скорее!!!

В саду обнаружили чёрного мужчину лет тридцати. Со стороны казалось, что он просто присел отдохнуть под деревом. Но глаза его закатились, а руки уже не могли придерживать кровавые обрывки, бывшие когда-то животом.

Мужчина пришёл в себя только один раз. Сфокусировав взгляд на Джоне, он прохрипел:

– Миссури… Меня звали Билл Миссури.

В животе у трупа нашли осколки девятимиллиметрового патрона. В том, что это патрон винтовки «Винчестер» не было сомнений.

***

Мать Билла звали Элен.

Она пришла в дом Винчестеров через неделю, увидев фото сына в местной газете.

Она уже не плакала и была совершенно спокойна, когда выясняла, в какой морг повезли Билла. Она даже слегка улыбнулась, благодаря Мэри за помощь.

Уходя, Элен взяла Мэри и Джона за руки и так же спокойно произнесла:

– Я бы не хотела оказаться на вашем месте. Знаете, духи убитых бывают очень мстительны.

Больше Элен не произнесла ни слова. Эта ведьма вообще была немногословна.

***

«Духи убитых бывают очень мстительны»

Эта фраза гвоздём сидела в голове у Мэри. Когда она в первый раз увидела призрак, хотела тут же отправиться в больницу. И она бы это сделала, если бы прозрачная фигура не следовала всюду за ней.

Тогда это был призрак Билла.

Потом стали появляться другие. Некоторые пытались что-то сказать, другие колотили в стены. Остальные просто смотрели.

О! Как они смотрели! Мэри ненавидела и боялась их. Но вместе с тем чувствовала жалость к погибшим раньше срока людям.

Джон же с каждым днём терял человеческий облик. Он безвылазно сидел в мастерской, повторяя:

– Нету их… Не вижу… Обман…

Через месяц Джон застрелился. Всю мастерскую занимали заготовки для «Винчестера», но он использовал кольт. И почему-то Мэри была ему за это благодарна.

***

Ребёнка Мэри назвали Сарой. Девочка родилась на удивление здоровой. Но здоровья хватило ненадолго.

Больше всего Мэри пугало, что дочь не плачет. При этом жизнь, казалось, с каждым днём вытекает из неё.

Мэри решилась бы на сделку с самим дьяволом, чтобы спасти Сару. И тогда она отправилась к женщине, которую боялась куда больше, чем нечистого – Элен Миссури.

Миссури переехала в Бостон. И путь туда показался Мэри самым страшным за всю её жизнь. А уж за последний год она страшного повидала!

Было бы неправдой сказать, что ведьма встретила Винчестеров радушием – она их встретила с обрезом наперевес. Но, увидев маленькую Сару, Элен не выдержала.

В дом просителей она не пригласила. И вслед им всё-таки спустила пару раз курок, но за то, что она рассказала Мэри, та готова была отдать ей всё, что имела.

– Те, кого убили проклятой винтовкой, никогда не оставят в покое вашу семью. Их нельзя задобрить, их нельзя прогнать. Но вы можете их запутать. Если вы построите дом, в котором они заблудятся, они не доберутся до вас. Но как только стук молотков затихнет, Сара Винчестер умрёт.

***

Дом в Сан-Хосе, штат Калифорния, перестраивали 38 лет.

Лестницы, ведущие в потолок, и открывающиеся в тупики двери действительно запутали духов. Но не остановили.

В возрасте 38 лет Сара Винчестер умерла.

А чёрный ли? Человек…

Памяти Сергея Есенина

Лишь один человек может ненавидеть меня так же сильно, как я сам.

Кто-то, кто знает все тайны, которые я рассказывал с гордостью, о которых упоминал в романтичной полумгле и те, о которых я и сам старался не вспоминать.

Кто ты? Тот, кто так бесстыдно пеняешь мне за то, чего никогда не было? Или за то, чего не должно было быть? За то, во что я уже и сам почти не верил и почти верил в то, что этого не было.

Кто так ловко ускользает от меня и прячется за балдахином, когда я уже почти поймал его за мерзкий сюртук? Кто кажется мне таким щуплым и хилым лишь до тех пор, пока не услышу его гнусавого голоса звук?

Кто пугает меня самой идеей своего существования, но всё время сидит в голове?

Я боюсь его?

Или боюсь потерять его?

Может, боюсь остаться один?

Боюсь спросить сам у себя о чём-то, хоть о сущей безделице: а хорош ли я в этом цилиндре?

А в ответ – тишина.

А в ответ – ничего.

А в ответ – пусто.

Где же, где мой прескверный гость? Где едкие его замечания? Где его ненавистная тяжёлая трость, что так и просилась огреть его приплюснутый затылок?!

Ох, до чего же несладко не слышать привычного шёпота!

До чего же противно не слышать вообще ничего.

Вы спасали меня? Избавляли от кого-то, кто, быть может, МНЕ нужен был больше, чем я ему!

Кто же, кто теперь будет стихи мне нашёптывать? Кто мне правду в лицо, как перчатку, станет швырять? С кем теперь говорить? С кем праздновать то, что мир катится в тар-тара-ры???

Я один.

И разбитое зеркало рядышком.

Я в цилиндре, как тот, с кем хотелось два слова сказать.

Никого со мной нет. И – молчание.

Хоть ты узел вяжи, да в петлю полезай.

Небольшой рассказ о том, как сын городского кузнеца на совершенно трезвую голову был похищен нечистой силой и что из этого вышло

Есть в крепостной стене моего родного Смоленска башня с названием "Веселуха". Много споров было о происхождении необычного названия, но городская легенда гласит, что по ночам устраивала на ней шабаши нечистая сила. Историки же почему-то склоняются к мнению, что это мистификация и досужие сплетни, которые распространяли местные фальшивомонетчики, чтобы не попадаться на глаза любопытствующим.

Ниже – авторская версия.

В тот дивный вечер Козьма, сын городского кузнеца, возвращался домой раньше обычного: совесть в лице хозяина корчмы погнала его к жене и малым детушкам (а младшенькому шёл всего-то осьмнадцатый годок); погнала сразу, как заядлый трезвенник спустил последнюю монету, по чистой случайности оказавшуюся фальшивой.

Из-за дальней ограды доносились пьяные трели местного портного, от дома бабки-повитухи призывно попахивало волшебным зельем, как известно, излечивающим от всех болезней, а в народе именуемым самогоном. Навевая печальные мысли о любящей жене да чугунной сковородке, скулили собаки.

Вечер обещал запомниться.

– Тьфу ты, чёртова животина! – изрёк Козьма, чуть было не отдавив хвост чёрной кошке, юркнувшей под ноги прямо из лаза в крепостной стене. Кошка выразительно промолчала, подумав, быть может, только о своей тяжёлой кошачьей судьбе.

Но Козьма был мужик неробкого десятка! Да чтобы нас, смоленских мужиков, какая-то чернявая нехристь пугала?! Он, себя не щадя, героически плюхнулся в лужу, хватая за шкирку болезную скотинку. Кошка упиралась всеми четырьмя и, вероятно, мысленно костерила всех родственников кузнецова сына по материнской линии.

Бесстрашный победитель с воплями и улюлюканьем уже раскручивал кошку за хвост, дабы неповадно было добрым людям спать мешать, как вдруг та человеческим голосом молвила:

– Ты чё делаешь, скотина?!!!

Козьма аж снова рухнул в грязь, в полёте осеняя себя крестным знамением свободной левой рукой.

– Чё делаешь, спрашиваю, мерзавец?! – уже спокойнее повторила кошка.

– Да… Это… Сижу я тут, вот… – смутился Козьма, для уверенности ощупывая мокрую (такая и была – дождь ночью шёл!) землю вокруг массивного седалища.

– Сидит он тут, ага! – кошка по мере возможности уперла лапы в бока. «Прямо, как жена моя!» – умилился Козьма. Желание удавить кошку мгновенно увеличилось втрое.

– Ну-ка, пошли! – сурово зыркнула умными глазами нарушительница спокойствия.

– Куда?! – не понял Козьма.

– Награжу тебя, сво… добрый молодец, по-царски. За то, что ты, ирод… э-э-э… иррационально мыслящий человек, помог мне человеческим голосом заговорить.

Козьма был человеком доверчивым, да и говорящие кошки ему встречались не каждый день. Он согласно покивал и пополз… зашагал отважной поступью вслед за дивом хвостатым.

В лаз одной из башен крепостной стены кошка юркнула с лёгкостью. Козьма – с руганью и проклятиями.

«Кому что…» – решила кошка и засеменила по лесенке.

В башне слышались голоса и металлический стук. Но ни звуки, ни подозрительные тени по углам не заставили Козьму отступиться от обещанной награды.

Памятуя о жуткой невежливости хозяина корчмы, Козьма уже рисовал в уме (допуская, что таковой имелся) картины своего триумфального возвращения в питейное заведение: вот он, Козьма, бросает эдак небрежно горсть монет на стол и голосит: «Всех угощаю!». Мужичок остановился. Задумался. Нет, так не пойдёт. Нужно что-то другое: вот он бросает горсть монет и… да! И потребляет смоленскую амброзию в одно лицо. Нет, лучше скупает всё в корчме… Да что там! Всю выпивку в городе! И – никому. Вот! Эти ж изуверы не спасали его, болезного, в похмельные минуты грусти и печали!

За альтруистическими размышлениями наш смельчак и не заметил, как оказался в башне. Подозрительные тени приобрели вполне отчётливые очертания и недвусмысленные намерения: там и сям клацали редкими зубами лохматые старухи, приплясывали чуда-юда в рваных рубахах, сновали рогатые, норовя пристукнуть кого тяжёлым молотом…

Испугался герой. Кабы не многолетний опыт, тут бы и протрезвел – шутка ли, попасть на бал нечистой силы?!

Рванул было Козьма по лестнице вниз, забыв про все кошачьи обещания, да не тут-то было! Так просто сила нечистая свою добычу отпускать не желала: ноги с места не двигались, а вокруг звенело, гремело, щёлкало, бухало, кружилось да материлось.

– Ба! Гляди-тка, братцы, – гаркнул однорогий страшила, – кого к нам черти принесли! Никак в помощники напрашиваться пришёл! Гы! Да от него ж несёт, как от попа на Пасху! Иди-ка ты мужик, пока цел! Нам пьянь всякая без надобности!

У Козьмы уже душа в правую пятку спряталась. Неужто сам нечистый его к себе зазывает?! Свят-свят!

Дрожащей рукой кузнецов сын перекрестил нечистого… И был таков! Только пятки засверкали (вот что крест животворящий делает!).

***

Утро наш персонаж встретил в грязной луже и в дурном настроении. Оптимизма не прибавляли ни тяжёлая голова, ни твёрдая уверенность в том, что он, бедолага, побывал в плену у нечистой силы.

Никаких ощутимых повреждений на бренном теле Козьма не обнаружил, однако спина предупреждающе ныла: что-то подсказывало, что жена со сковородкой никуда из дома не делась…

В ходе ощупывания Козьма обнаружил элемент, явно не относящийся непосредственно к нему: этим элементом была вконец ошалевшая, нанюхавшаяся перегара и окончательно потерявшая всякую надежду на освобождение кошка.

Зверюшка, видать, проспала в крепких объятьях кузнецова наследника добрую половину ночи. В звериных глазах явно читалось, что всякое доверие к людям она потеряла.

– Что, больше не будешь обзываться? – угрожающе поинтересовался Козьма.

Кошка, кажется, не собиралась не только обзываться, но и вообще издавать какие-либо звуки. Намяукалась, хватит!

Козьма торжествующе хмыкнул.

– Пойти, что ль, жене рассказать, как меня нечистая сила спаивала на своей веселухе… Ух, Веселуха! – Козьма погрозил башне кулаком и, особо не торопясь, побрёл в сторону дома.

Башня ничего не ответила. Как только её спьяну мужики не величали!

И только местные фальшивомонетчики, всю ночь пытавшиеся вытолкать пьянчужку из своей башенки-убежища, приняли слова мужика к сведению.

В их светлых головах зарождалась гениальная идея, как обезопасить себя от любопытных смолян…

Конец

11.09.2019

Примечания

1

Лат. Что позволено Юпитеру, то не позволено быку.