скачать книгу бесплатно
– Смекаю. Что тут смекать-то?
– Нет, вижу, пока не смекаешь. Ладно, слушай дальше. Сказывают, что был тот Малецкий человеком жестким, а порядок и дисциплину среди солдат наводил железной рукой и методами недозволенными. В общем, неуставными методами, сказывают. Кто не подчинялся и не делал, что требуется, того могли втихую даже и отдубасить. Ну, вы понимаете. Его даже Ночным комбатом величали. В общем, в страхе держал подчиненных. А что? И начальство довольно, и ему какая-то выгода, видать, была.
– Наверное. И что?
– А то! Одного разу они перестарались, или не на того нарвались, в общем, парень, солдатик, побоев и унижений терпеть не стал, а взял автомат и пострелял обидчиков. И других, невиновных, тоже случайно пострелял. Много тогда, сказывают, людей полегло. Ну и сам, конечно, тоже голову сложил. Такая трагедия была, скажу я вам! Тут весь город горевал, потому что многие местные в той части служили, так что были здесь и гробы, и похороны.
– А Малецкий?
– О, с ним все интересно. Он вроде тоже свою пулю получил, видели даже как упал. Но когда общая суматоха улеглась, его-то и не обнаружилось. Пропал! Куда – никто не ведает. Только кровь на земле, на том месте, где тело лежало. Тело так и не нашли. И никто его с того времени не видывал.
– Во как! Интересно. А вы откуда все знаете?
– Так про это все знают! Городская легенда, что ты! К тому же все событие, почитай, на моих глазах происходило. Я тогда девкой в самом соку была, только замуж вышла… Помню!
– И что же из этого всего следует?
– Через годы, когда про ту историю забыли, объявилась в наших местах банда.
– Банда?
– Именно. Крепкие ребята. Поначалу браконьерством промышляли, егерей гоняли да охотников строили. После контрабандой увлеклись. У нас же тут граница недалече, так что занятие прибыльное, если с умом подойти да тропы знать. Вот они как раз с умом все делали, и тропы, стало быть, знали. Да и поныне продолжают это делать, но не только. Окромя контрабанды, и другими вещами занялись. Предпринимателей под контроль взяли, не знаю, как это по-мудреному называется.
– Рэкет, что ли?
– Он. Короче, держат под собой всю округу. Все по-умному, жестко, но без излишней жестокости. Как говорится, живут сами, и другим дают. А что, все довольны. Потому как порядок при них. Вот эти зеки только между собой и дерутся, никого другого не трогают. А то ведь не продохнуть от их безобразий было! Они же это, отморозки, удержу не знают. Ну, ты сам видел. Так вот, эти, из банды, они и есть самые мальцы. Как увидишь крепких ребят на джипах, знай: они. Мальцы.
– Понял я, понял. Не понял только, зачем так долго рассказывали.
– А я и гляжу, что ничего ты не понял. Сказывают, что тот Малецкий, про которого я говорила вначале, жив, и что он-то всей этой организацией и управляет. Сам создал ее, и теперь сам руководит. Хотя его вживую по-прежнему никто не видел. Мальцы – это хлопцы Малецкого. Понял теперь?
– Теперь понял. Спасибо за уточнение. Что-то я несообразительный сегодня, аж стыдно. Совсем плохой стал.
– Да нет, нормальный. Просто ты чужой, пришлый, а это все наши местные заморочки.
Женщина умолкла и стала с отрешенным видом перекладывать перед собой какие-то журналы, бесцельно, с места на место. Было заметно, что она о чем-то продолжает неотвязно думать, словно некая мысль ее терзает и рвется наружу, а она сомневается, стоит ли ей свободу давать. В общем, вне всякого сомнения, хотелось женщине разговор продолжить. Нетрой не покинул ее в трудную минуту принятия решения, изобразил на лице готовность выслушать.
– Ну, хорошо, – подвела она черту под своими колебаниями, – я вижу, что ты человек интересующийся, и слушать умеешь. Так я тебе и еще кое-что расскажу. Про город наш. Может, тебе мой рассказ на что и сгодится.
Она только раз быстро подняла глаза и коротко взглянула на Феликса, убедившись же, что он весь внимание, глаза опустила, и все остальное время рассказа смотрела вниз, на прилавок, на блюдце с мелочью и пальцы свои, которые эту мелочь по блюдцу гоняют.
– Ты не знаешь, не заметил, да и когда тебе было, что город наш стоит в неправильном месте. Есть такие места, нехорошие, где, скажем, нельзя строить дом, потому что ни счастья, ни здоровья хозяевам в нем не будет. Вот, в таком гиблом месте построили целый город Загубинск. Здесь никогда раньше люди не селились, а когда тянули Магистраль, просто по карте выбрали подходящую точку на маршруте. Никто даже не приехал сюда предварительно, не посмотрел, не поговорил, не посоветовался со знающими. Нет, сразу строителей привезли, и те давай копать. Ну, в те годы, да и позже, часто так делали. А зря, надо было подумать, вникнуть, прежде, чем что-то затевать. Вот оно и получилось, как получилось. Город, по сути, задыхается. Здесь даже из растений ничто не растет, ничто не приживается, окромя черемухи. Да и та, скорей всего, местная. Табак еще, самосад вот. Ни яблоки, ни что. Слива, прости Господи, растет, так ее бабки, когда урожай случается, стаканами, как смородину продают. Картошка тоже не крупней той сливы родится. Словом, мраки.
Да здесь земля, что в нее ни вкопай, ни воткни, все из себя исторгает, выдавливает. Фундаменты домов, столбы, заборы. А что не может вытолкать, то, наоборот, проглатывает. Иногда целые дома вдруг в землю уходят. Хорошо, хоть постепенно, не сразу. Все земля отвергает! Даже дорогу эту, видишь, как ее выпучило? Мы тут спим ночами под шелест земли, да под собачий вой. И никакие здесь производства не приживаются, не налаживаются. Что ни пытались, – никак. Даже военные, танкисты, свой городок бросили и укатили отсюда куда подальше. Там домов, пятиэтажек, три десятка, наверное, осталось – все пустое стоит, никому не нужно. Ну, местные, конечно, растащили, что для хозяйства надоть, и все. Клуб ихний, дом офицеров, громадина, как Титаник на берегу, стоит пустой, без окон, без дверей, эх… Библиотеку даже оставили, как есть, вместе с картотекой, так те книги теперь только ветер читает-перелистывает. Мужики еще бумагу на самокрутки употребляют, да по нужде.
– Это почему же? – не выдержал Нетрой заданной в рассказе степени трагизма. Особенно его задело непотребство с книгами. – Дома-то?
– А кто их отапливать-обслуживать будет? Содержать? Дороге без надобности, а других организаций здесь нет.
– Где же люди работают?
– На Магистрали работают. Дорога многих кормит, да. Еще какая-то часть шоферит. Грузы да лес возят. Тоже дело. Остальные в городском хозяйстве, торговля да коммуналка. И еще много народа занято на устранении того, что земля наворотила. То есть, что она из себя исторгает, то специально обученные люди в нее обратно закапывают. Такая жизнь.
– Невесело, как я погляжу.
– Да, не до танцев. Хотя, тоже свои праздники случаются. Это когда на станцию цистерна, а то и две вина приходит.
– Что значит, приходит? Не сами собой? Кто-то же их пригоняет?
– Ну, известно, эти пригоняют, лица закавказской национальности. Портвейн Агдам, две цистерны. Обратно цистерну денег увозят. Местные народ не жадный. К сожалению. То вино прямо из бочки ведрами продают. О, весь город гудит, покуда источник не иссякнет. Мужики понапиваются, а потом начинают баб и девок по бурьянам да под заборами портить.
– Да ну? И что? Власти что?
– А что, власти? Власти начеку. Бабы многие наоборот рады, что и до них очередь дошла. Они этого праздника иногда по полгода ждуть. А девки, те не понимают, что их портят, думают, так надо.
– Как это не знают?
– Не ведают, считают за благо. Думают, так и должно быть. Они ведь другой жизни не знают, мало кому довелось в других местах побывать.
– Прямо замкнутый круг какой-то!
– Он и есть. Что ни делай, никак из этого круга не вырваться. В городе после таких праздников беби-бум случается.
– Так это же хорошо? Почему столько грусти в голосе?
– Хорошо. Только от вымирания город все одно не спасает. Потому и грусть. Кроме того, появилась в городе новая беда-печаль.
– Что еще за напасть?
– Не знаю, как и рассказать. Не поверишь же. Ну, ладно. Иногда, и, наверное, лет уже десять последних, обычно в конце лета, приходят с севера люди. Странные люди, темные. У меня даже сомнения есть на этот счет, люди ли. Как придут, так и начинается в городе пьянство. У нас все всегда через пьянство случается. Неделю! Мужики бросают лопаты свои, и, значит, гудуть, как те пчелы. За эту неделю все, что у земли отвоевали, она назад забирает. Бабам в эти дни ничего не перепадает, не обламывается, абсолютно, ни одной. Как отрезало! А потом те темные уходят, и вместе с ними наши мужики тянутся. Не все, но многие. Остаются те, кто идти не может. Через полгода, год – опять такое, и опять. В общем. мужиков все меньше становится. Настоящий исход. Город, как ни верти, вымирает.
– Ничего себе! И что же, никто не знает, куда они уходят?
– Не-а! Пропадают в северных лесах, и никто их больше не видел.
– Да-а-а…
Что еще сказать, как женщину утешить, Нетрой не знал. Ему вдруг подумалось, что и ее муж, или, может, сын ушел с теми, неизвестными, и не вернулся. Женщина и сама понимала, что ничем он помочь ей не в силах, потому к разговору интерес утратила, замолкла, задумалась.
Феликс старую, читанную ранее Литературку и, повернувшись спиной к киоску, продолжил свой поход вдоль по Мухинской. Через десяток шагов он заметил торчавший из земли, сбоку от тротуара, дюймовый металлический стержень. Он потрогал его острым носком модельной туфли, заметив, что арматура шатается, схватился за нее рукой, поднатужился и выдернул наружу. Прут оказался увесистым и не слишком длинным, сантиметров в тридцать пять – самое то, что нужно. Отмахнуться в случае чего, если кто слова доброго не понял. Он закатал прут в газетку, сунул сверток подмышку и, чего уж, почувствовал себя значительно уверенней.
После разговора с киоскершей, настроение Нетроя снова изменилось, второй раз за прогулку. Шел он теперь не только любознательно, но и куда как критичней глядя по сторонам, и то тут, то там видел следы медленно вызревавшего местного апокалипсиса, про который рассказала женщина. Видел он и покосившиеся столбы, и завалившиеся заборы – где они еще были. В большинстве же своем домохозяйства стояли неогороженными. Дома виделись сплошь одноэтажные, все – деревянные, бревенчатые либо обшитые вагонкой. А иные, словно крыши сараев, полностью укутаны рубероидом под тонкую планку. Ну, что? Зимы здесь долгие, ветра сильные, значит, такая защита от них спасает.
Роль декоративных насаждений повсеместно играл кудрявый, раскидистый бурьян в стадии созревания. В одном месте он встретил дом, который стоял, как полузатопленная баржа, один его край ушел глубоко, по окна, в землю, другой, наоборот, задрался кверху, – корма кормой. А напротив него, на другой стороне улицы нависла над тротуаром бревенчатая темно-серая двухэтажная почта, про которое ее предназначение свидетельствовала большая вывеска в традиционных цветах. Почту, уперевшись одним концом в кювет, а другим в карниз под самой крышей, поддерживали в устойчивости бревенчатые контрфорсы. Привыкшая к обстановке публика заходила внутрь, не замечая этой обстановки всецелой ненормальности.
Кстати, в проходах между домами, в глубине застройки, Феликс разглядел добротные кирпичные двухэтажные дома, и довольно много, – видимо, до центральной улицы, до ее реконструкции, просто почему-то не доходили руки. Экзотику соблюдают, решил Нетрой. Дома частные, за каждый индивидуальный хозяин в ответе.
Машины, проезжая по немощеным улицам, поднимали облака пыли, и те клубы долго висели над палисадниками, постоянно висели, лишь ветер потихоньку сносил их то в одну, то в другую сторону. Из-за той пыли все вокруг казалось присыпанным светло-бежевой пудрой, ее запах даже перебивал порой вонь железной дороги. Люди, выходившие из проулков, были похожи на мельников – все в белой посыпке. Многие были в респираторах или закрывали лица платками. Нетрой почувствовал, что мотив неизбывной, не рассеиваемой тоски, который он улавливал всю дорогу, начинал его утомлять. Однако, будь что, решил пройти Мухинскую до самого конца. До «упрись» хоть во что-то. Ведь должен же быть и у нее край? Должен. Ему страстно хотелось заглянуть за него и узнать, неужели и там все то же?
На деревянном сарае, по виду – времен триумфального шествия советской власти, красовалась вывеска
«МАГАЗИН»
И под ней дополнительно небольшая табличка информативного характера:
«Вас обслужат с… до…»
Без цифр, без намека на них – даже следов не осталось. По факту, дополнение казалось лишним.
Дверь в сарай, однако, оказалась открыта, и перед ней врастала в почву толпа ожидающих мужиков. За их спинами, Нетрой видел в проеме двери, две продавщицы, лязгая зубами, отмахивались от мух. Глаза их, неутоленные, светились в полумраке мстительными огнями.
Мужики желали, чтобы их обслужили от и до, но встречного желания и интереса не понимали.
– Чего ждем? – проходя, поинтересовался Феликс у крайнего мужичка.
– Пива, чего ж еще ждать-то? – удивился мужичек.
– А чего его ждать? – удивился встречно Нетрой. – Пиво, оно и есть пиво!
– А у нас – так! Ждать приходится! Мужичек обернулся к Феликсу и с удивлением на него воззрился, мол, что это за непонятный и непонятливый прохожий? Кепочка на сторону, папироска в углу рта – типаж, определил сетератор. – К трем часам только и привозят. Подтверждая слова, завсегдатай магазина взмахнул левой рукой, тогда стало заметно, что на ней не хватает трех пальцев, от мизинца до среднего, отчего рука была похожа на плохо выкованные клещи.
– Руку ты что, под паровоз сунул? – автоматически полюбопытствовал Нетрой.
Мужичек, запрокинув голову, как-то странно захихикал, открывая рот и растягивая губы накриво, поскольку в одном его углу продолжал удерживать папиросу. В разверзшейся воронке мелькнули всего два желтых зуба, один вверху, и один внизу.
– Аха, аха, и-и-и! – выдал мужик индюшиную трель. И закашлялся, надсадно, с посвистами.
Тут Феликс понял, что зря он этого, коцнутого, зацепил, не стоило. Товарищи двузубого и двупалого тоже обратили внимание на его странные смешки и, повернувшись, стали исподволь обходить писателя с боков, обхватывать. Вдобавок, он увидел, как высокий рыжий парень, явный предводитель местной пивной торсиды, тоже внимательно и хмуро на него поглядывал. Главное что – продолжительно, явно концентрируясь мыслями. Феликс подумал, что в такой ситуации и железный прут ему не очень поможет, его просто уронят и затопчут всей толпой.
– Ну, ты это, прости, – сказал он мужичку и умиротворяюще похлопал того по плечу. – Я спросил не подумавши… Прости! И, повернувшись, избегая окружения, быстро зашагал прочь. Еще долго он ощущал спиной враждебные взгляды. Но никто не кричал вслед, не пытался догнать – и то хорошо. Что за народ такой, думал он, злобный? Не пошути уже! Для обретения былой уверенности и регуляции расположения духа, он вытащил стержень из подмышки, похлопал им по ладони и положил на плечо, как дубину. Так-то лучше, подумал, расправляя плечи, как крылья.
Улица тянулась и тянулась, кружила по городу, казалось, без всякой цели и надежды добраться до конца и там отдохнуть. Пейзажи, которые вдоль нее открывались, честно говоря, глаза Нетрою давно уже не радовали. Не любил он запустения, вот хоть тресни. Если жить, так уж жить, на полную, думал он. Вкладываться так, чтобы душа радовалась, и от процесса, и от результата. А если по-другому, считать, что лишь на время, пересидеть пока, переждать, что и так сойдет, – нет. Не мое. Стоять у сарая и ждать, пока пиво подвезут? А что потом? Выпить пиво, поссать и снова ждать? И это жизнь? Бред какой-то!
Неожиданно улица выплеснулась за город, на поросший тем же бурьяном, только пониже и запутанней, пустырь. Здесь городской тракт сам собой преобразовывался в загородное шоссе и, делая на воле плавный поворот, метров через триста упирался в железную дорогу. Феликс представил в воображении условную карту Заглубинска, и по ней оказывалось, что Мухинская начиналась в одном месте у Магистрали и, сделав по городу широкий полукруг, заключив город в объятия, у Магистрали и заканчивалась, только значительно восточней. Переезд был закрыт, шлагбаум опущен, в ожидании поезда возле него выстроились штук пять машин. Водители выбрались из кабин и курили рядом.
Слева, притиснутый пустырем к дороге, возвышался высокий холм, Магистраль у его подножия сверкала рельсами, как река водой. Что-то потянуло Нетроя в ту сторону, захотелось ему забраться на верхотуру и оттуда обозреть, так сказать, пространство. А что? Почему нет? Хозяин-барин. В смысле, своих ног хозяин им же и барин.
Напрямую, продираясь сквозь бурьян, жесткий и спутанный, как спираль Бруно, он вскоре достался до холма, и не остановился, пока не взошел на его вершину. И, да, там Нетрой понял, что не ошибся в своих ожиданиях – вид с макушки открывался обширный, и на Магистраль в оба конца, и на равнину за ней, туманную, окаймленную сиреневыми сопками, округлыми, будто вырезанными из бархатной бумаги маникюрными ножницами. Здесь вовсю резвился ветер, а на самом краю обрыва, вытянув ноги в стоптанных кирзачах в сторону железной дороги, сидел еще один ценитель изысканных пейзажей и захватывающих перспектив. Как легко угадать по удобной обувке – мужчина старшего житейского возраста. По внешнему виду – десятке на седьмом очного по жизни плавания.
Нетрой молча пристроился рядом. Лишь свесив, как и старик, ноги с обрыва, поздоровался с ним:
– Здрав будь, командир!
Тот глянул на Феликса из-под мохнатых седых бровей.
– Доброго здоровьица! – пожелал в ответ, с поклоном.
Помолчали, выравниваясь настроением и ритмом дыхания. Проникаясь моментом, Нетрой обозревал пространство.
За городом, непосредственно за Магистралью, раскрывалась большая и глубокая даже не падь – долина, укрытая обманной накидкой, туманами и пылью, в которой терялась широкая бетонная дорога. Как раз, ходом на запад, прошумел состав, открылся переезд, и по дороге той во главе с полосатым автобусом потянулась колонна машин. Автобус недолго был в лидерах, машины по одной шли на обгон и, отрываясь, тонули в тумане. Скоро и автобус, как губка каплю воды, всосала в себя эта явно живая субстанция.
За долиной, на одной длинной сопке, Феликс обнаружил с пяток белых и розовых пятиэтажек, и столько же домов пониже. Оседлав горбатую гору, они плыли над туманами, как большой корабль по морю. Долина та по прикидке, была километров десять во все стороны, может, и больше.
Над домами, ясно видимые при свете солнца, кружили самолеты.
– Кто там живет? – кивнул на дома Нетрой.
– Сейчас может и никто, – был ответ.
– А раньше кто жил?
– Знамо дело, военные.
– А как же они там жили?
Старик пожал плечами.
– Знамо дело, жили как-то.
– А зачем они там жили?
– Знамо дело, зачем… Стойко переносили все тяготы и лишения.
– Складно вы толкуете.
– Это не я: устав так толкует.
– Служили?
– Довелось, знамо дело. Почетную обязанность отбыл, не уклонившись, в полном объеме. Вот там и отбыл. И он, как перед тем Феликс, мотнул косматой головой в сторону домов.
– Ваше право…
– Будь мое право, я бы… Знамо дело!
– Что?
– А ничего! Знамо дело!
– А что, туман здесь всегда такой густой?
– Частенько, знамо дело. Там Пионерка, в тумане. А за ней Загубинка.
– Что такое Пионерка?
– Вроде деревни.
– Пригород, значит. А самолеты?
