скачать книгу бесплатно
– У меня не получается.
– Почему?
– Не знаю.
– Я что, не устраиваю тебя как женщина?
– Ты… Нет! Как ты можешь так говорить?!
– Да ладно, я же вижу.
Она села на кровати и стала одеваться.
– Не надо, прошу тебя, не одевайся.
Егор сгорал от стыда, но ему так хотелось обнять ее, погладить, посмотреть еще на нее обнаженную, такую фантастически прекрасную, похожую на нежного ангела.
– Не трогай меня! – Нина мотала головой и дергала плечами, уворачиваясь от его рук. – Я пошла. Помоги мне спуститься.
В ее глазах стояли слезы.
– Нина, ты что? Я не хотел тебя обидеть, прости.
Он был в полном отчаянии, не знал, что сделать, как ее остановить.
– Отстань! Боже мой, надо же быть такой дурой!
На прощальный костер Егор пришел с Юркой и Антоном. Из изолятора его отпустили только после обеда, и он помчался, чтобы успеть постирать и отгладить рубашку и вообще привести себя в порядок.
Весь лагерь уже был на берегу. Огромный конус будущего костра сложили прямо на пляже – толстые ветки, выброшенные волнами, собирали по всему побережью. Солнце недавно зашло, и крупная галька пляжа казалась особенно светлой на фоне синевато-сизых тонов неба и моря. Вожатые рассадили своих подопечных и пытались организовать пение единой общей песни, но каждый отряд непослушно запевал свою, и вместе все сливалось в вялую какофонию.
Ребята первого отряда группкой расположились поодаль. Нина сидела рядом с Сашкой. Егора, заметившего это еще издали, кольнула ревность: неужели у нее что-то может быть с этим троглодитом? Подходя, он увидел, как Сашка попытался обнять ее, но она сбросила его руку и сказала ему что-то со строгим видом. У Егора отлегло от сердца. Все в порядке. Она умница. Как он мог такое подумать?
Нина вела себя как обычно. Смеялась шуткам ребят и ничем, ни одним взглядом не выделяла Егора из общей компании. Он смотрел на нее и не понимал: как ей это удается? Ведь не приснилось же ему все? Он сопоставлял ее ту – обнаженную, близкую, плачущую. И эту – отчужденную, неприступную, веселую. И у него голова шла кругом.
Лишь потом один только раз она бросила на него особенный взгляд.
Юрка рассказал шуточный диалог:
– «Девушка, можно вас на минуточку?» – «А успеете за минуточку?» – «Да долго ли умеючи?» – «Да умеючи-то – долго!» – «Да я уж как-нибудь!» – «Да на как-нибудь и муж есть!»
Нина рассмеялась, запрокинув голову, а потом сказала:
– Да, уж умеючи-то – долго!
Вот тут она и взглянула на Егора – искоса, мельком, в профиль. Это было всего одно мгновение. Но оно рельефно и четко, во всех красках впечаталось в память мальчишки: как раз в тот момент огромный конус дров, облитый бензином, подожгли, и Егор, заворожено смотревший на Нину, увидел, как взметнувшийся к небу в вечерней синеве оранжевый язык пламени ярко отразился в ее глазах и зубах.
После лагеря он написал ей еще несколько писем, наполненных романтическими признаниями. Она пару раз ответила. А потом пришло ее последнее письмо. В нем она писала, что встретила человека, который ей очень дорог, и не видит смысла продолжать переписку.
«Кстати, не вздумай искать меня. Не надо лишних проблем. Тем более мы переезжаем, и по этому адресу меня больше не будет. Прощай».
На следующий день на перемене в школе к нему подошла директорская дочка:
– Что такой потухший? С Нинкой расстался?
– С чего ты взяла?
– Она мне сама написала. Да не переживай ты. Они, городские, все такие испорченные. Нинка в лагере с первого дня с Сашкой по кустам бегала! И потом, после лагеря, они еще встречались.
– А ты откуда знаешь?
– Ой, да об этом все девчонки знали! А потом она мне сама все написала! Хочешь, принесу тебе ее письма? Только чур меня не выдавать! Даешь честное слово?
– Глеб Родионович, я вообще ничего не понимаю. У меня просто голова пухнет, ничего не складывается.
– Видишь ли, Егор! Чтобы понять женщину, не нужно пытаться истолковать ее фразы или подвергать анализу сиюминутные поступки. Так ты быстро вконец запутаешься. Помнишь, у Сент-Экзюпери: «Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом». Природой или Господом Богом – не знаю – женщине отведена важнейшая роль – вынашивание, рождение и вскармливание детей. Это настолько серьезно, что не должно решаться разумом, как не решается вопрос: дышать или не дышать, биться сердцу или не биться. Это совершается вне коры головного мозга, неподконтрольно и неподвластно ей. Через гормоны, может, еще через что-то другое – но их влияние такое мощное, что подчиняет себе всю жизнь женщины, весь ее организм и всю ее психологию. Поэтому женщина зачастую – всего лишь наблюдатель собственных поступков. И она всегда будет благодарна тому мужчине, который прощает ей непонятные шаги, уберегает от них и видит ее отдельно от них.
– То есть они, женщины, что – совсем не понимают, что делают?
– Нет, конечно! Не надо преувеличивать разницу между психологией мужчины и женщины – она не так велика. Есть всякие теории вроде того, что мужчина и женщина друг для друга – как инопланетяне и никогда не найдут взаимопонимания. Бред, разумеется. Но разница есть, и забывать о ней – значит никогда не понять женщину. Она по своей природе слабее, поэтому вынуждена быть хитрее, скрытнее – а иначе как выжить рядом с более сильным мужчиной? Она беззащитна, особенно во время беременности.
– Ну, беременность – это же эпизод.
– Это сейчас эпизод. Но мы должны принять во внимание весь период, за который сформировалась женская психология. Это случилось не за одно поколение и даже не за одно тысячелетие. А в первобытном обществе беременность – основное и самое естественное состояние женщины. Месячные – вот это уже эксцесс, срабатывание аварийной системы. А беременной первобытная женщина была с юности и до полной потери привлекательности. Или до климакса. Как говорят юристы – «смотря что наступит раньше».
Почему женщины помешаны на любви и готовы слушать признания по сто раз на дню? Потому что оказаться «в положении», а потом с беззащитной крохой на руках – это огромный риск. И когда женщина спрашивает: «Ты меня любишь?», это означает: «Ты готов заботиться обо мне и моем ребенке?» Что может быть важнее? И однократным заверением такое беспокойство не унять.
Вот ты задаешься вопросом: что могла твоя нежная и чистоплотная поэтесса найти в этом грубом, туповатом и немытом Сашке? Если ты считаешь, что утонченное юное создание должно непременно избрать столь же утонченного и юного кавалера, то ты ошибаешься. Представь первобытное племя. Есть вожак, доказавший свое превосходство во множестве боев и заслуживший тем самым право передать свои гены будущему поколению. Он, возможно, уже не очень молод и далеко не прекрасен – совсем не сказочный принц, да и пахнет, небось, покруче твоего Сашки. Но у юной самочки из племени нет выбора. Чтобы обеспечить безопасность своему потомству, она должна произвести его именно от этого монстра. И природа облегчает ей такую задачу, заставляя испытывать сильное влечение к нему только потому, что он – вожак, и все мелочи отходят на второй план.
– Но это же дикие времена! Мы ведь живем в мире совсем других ценностей. Сегодня тупая и вонючая сила решает гораздо меньше! Все-таки миром правит разум!
– Ну, во-первых, хотелось бы, чтоб это так и было. А во-вторых, в том-то и дело, что в сегодняшний цивилизованный мир мы через все поколения протащили с тех диких времен наши первобытные инстинкты. Они уже неприменимы к современной жизни и не решают тех задач, на которые нацелены, но они есть. Порой их проявление выглядит причудливо и глупо. Но их силу недооценивать нельзя. Возьми типичную ситуацию: девочка-подросток самозабвенно влюбляется в киноартиста или эстрадного певца. Что она, глупышка, знает о нем? Она его и не видела живьем-то, а прямо жить без него не может! Зачем он ей? Что хорошего он может ей дать? Ничего. Никаким разумом здесь и не пахнет. Просто в ней проснулся инстинкт, который говорит: вот тот, на которого устремлены глаза тысяч, – это вожак. Это самый желанный партнер. Все остальное – не важно.
– Глеб Родионович, ну вы прямо свели все к каким-то низменным инстинктам. Разум что – вообще роли не играет?
– Почему «низменным»? Инстинкты не могут быть низменными. Они естественны и направлены на неплохое дело: продолжение жизни – как отдельного организма, так и рода в целом. Что же тут низменного? Самые высокие цели. Другое дело, что в условиях цивилизации действие инстинктов может иметь искаженный результат.
Вот смотри: охочая до удовольствий самка в племени – что в этом плохого? Ничего. Какие там удовольствия? Алкоголя нет, наркотиков нет, казино нет, покупательской лихорадки нет. Остаются еда и секс. Еды мало, так что проблема ожирения неактуальна, а секс – пожалуйста, сколько угодно, но беременность ждать себя не заставит. И все встанет на свои места – самочка нарожает кучу деток и заслужит почет и уважение соплеменников.
А в цивилизованном обществе? Тут к ее услугам противозачаточные средства, и она может предаваться разврату, не рожая детей. Но прочие атрибуты разгульной жизни быстро приведут ее к конфликту со своим организмом, с общественной моралью и превратят в жалкое истасканное существо.
Кстати, я вот упомянул мораль. Она ведь для того и существует, чтобы уберегать от такого финала. Каждое поколение экспериментирует с моралью. Каждое ищет свой путь, мотивируя это тем, что жизнь стала совсем другой и люди теперь не те, что прежде. Но почитай повнимательнее историю древнего мира. Если люди так сильно меняются от поколения к поколению, как же это им удалось остаться практически теми же самыми, что и в античные времена?
За свою историю человечество перепробовало все – от пуританства до разнузданности, да и в сегодняшнем мире нет единой морали. Но само наличие норм, пусть и разнящихся, – это накопленный опыт выживания поколений. И не случайно эти нормы, как правило, более жестко регулируют поведение именно женщины. Потому что у женщины коррекция своего поведения со стороны разума слабее. Мозг у нее на одну десятую меньше мужского. Вроде не так много, но вся разница приходится на ассоциативный отдел, то есть собственно на «думалку». Она у женщины втрое меньше. Поэтому ей намного труднее найти выход в сложной ситуации, принять взвешенное решение с учетом множества факторов. Но это и не ее сфера, не ее предназначение. И если ты из-за этого будешь смотреть на женщину свысока, то ты глупец. И очень быстро будешь наказан – в вопросах любви и ненависти нам с ними не тягаться.
Вообще, женщина – удивительное существо. Она работает как умножитель. Ты дашь ей каплю внимания – и можешь получить в ответ море любви. Ты дашь ей одну клеточку – и она сделает из нее тебе наследника. Но зато если ты подсунешь ей крохотную какашку – будь готов получить в ответ тонну дерьма.
– Ну хорошо, понял. Но если Нина уже выбрала Сашку, то зачем ей был нужен я?
– Давай вернемся в первобытное племя. Вдруг завтра молодой самец победит вожака и возглавит стадо? Как самочка защитит своего ребенка, прижитого от поверженного старика? Никак. А вот если она заблаговременно заведет роман с молодым претендентом, тогда при любом раскладе у нее все козыри. Надо только, чтобы старый не пронюхал, пока он еще при власти.
– Как бы это я мог, интересно, претендовать на место Сашки?
– Может, и не мог бы. Да ведь в том-то и дело! Мы с тобой тут разбираемся, анализируем – как будто имеем дело с холодным и подлым расчетом. Но это не так. Расчет – продукт разума, а женщиной в этих вопросах руководит не разум, а сложная смесь эмоций, чувств, неизвестно откуда берущихся, с которыми она, может быть, даже пытается бороться, стараясь следовать в фарватере морали. Но это так не просто – воевать с собой.
Глядя со стороны, легко ситуацию разбирать и клеймить словом «инстинкт». А изнутри-то это воспринимается совсем иначе: как нечто высокое, как томление чувств, как движение души. Это струится в тебе, словно мелодия, и влечет тебя, как неудержимый поток.
Так что, Егор, чтобы заслужить дружбу женщины, нужно быть снисходительным к ней, не судить о ней по отдельным поступкам и не возлагать на нее чрезмерного бремени ответственности за них. И запомни: если тебе удастся доказать женщине, что она – дура, значит, у тебя просто не хватило ума не делать этого.
– Вы сказали – заслужить дружбу. А любовь?
– С этим проще. В первый момент женщину надо удивить, а потом просто не давать ей опомниться. Как в известном старом анекдоте: «Горничная утратила невинность так быстро, что даже не успела этого понять. Когда она громко воскликнула: „Поручик, что вы себе позволяете?!“ – Ржевский уже шел по улице, отряхивая пыль с сапог и поглядывая на женщин». Так что тут главное – не терять темпа. Но помни, что сказал Оскар Уайльд: между капризом и «вечной любовью» разница только та, что каприз длится несколько дольше.
– Эх, Глеб Родионович, вот слушаю я вас – все вроде понятно. Но что же мне делать-то теперь?
– Как – что делать? Живи, учись, набирайся ума. А какую перспективу ты видел? Ты что, жениться хотел? Пока река жизни несет тебя и ты не достаешь до дна, об этом задумываться рано – учись плавать. И только когда нащупаешь твердую опору и сможешь стоять в потоке настолько устойчиво, чтобы удержать еще кого-то, вот тогда задумывайся о семье.
Егор удивился. Он ведь не рассказывал Глебу Родионовичу про свои переходы через речку с девчонками на руках, но тот привел именно такую аналогию.
Этим вечером мальчишка написал в своей тетради писем:
«Нина, мне кажется, я понемногу начинаю понимать тебя. И чем больше я тебя понимаю, тем больше люблю. Мне будет трудно жить, не видя тебя. Но я справлюсь. Пройдет время, и я стану достойным тебя. Вот увидишь. Ты еще будешь гордиться мной».
Не люби меня, женщина,
Если в жизни я путаюсь,
Тормоши меня, если я
Удовольствуюсь малостью,
Не прощай бесхребетности,
Не оправдывай трусости,
Не жалей меня, женщина,
Не губи меня жалостью.
ГЛАВА 6. ОТ СЕССИИ ДО СЕССИИ ЖИВУТ СТУДЕНТЫ ВЕСЕЛО
Ясным сентябрьским утром Егор сидел на лавочке напротив входа в студенческое общежитие. Настроение было самое восторженное. Он – студент. Позади – выпускные и вступительные экзамены. Впереди – учеба по самой желанной специальности – «ядерная физика». Он выбрал ее вопреки всем своим литературным наклонностям, потому что считал их несерьезными. И потому что задача была: доказать Нине, что он – вожак и не чета всяким там вожачишкам-троглодитам. Он станет известным ученым, светилом в самой престижной и важной науке, и первый шаг уже сделан. В кармане – новенький студбилет. А заодно, кстати, и только что полученная повышенная стипендия за август и сентябрь – 90 рублей. Егор с наслаждением вдохнул прохладный и чистый утренний воздух: «Ах, хорошо!»
Завтра первый день занятий. В расписании две пары и обе – «Введение в специальность». Что это – непонятно, но звучит брутально-эротично. А сегодня день массового заселения в общежитие, и Егор с интересом наблюдал за поселяющимися.
Те, кто постарше, проходили уверенно, здороваясь со знакомыми. А первокурсников было видно сразу, и особенно – первокурсниц. Простые провинциальные девчонки, стеснительные, но старающиеся выглядеть взросло и независимо, почти все они были послушными дочками, лучшими ученицами в классе, умницами, скромницами и девственницами и ждали от жизни только самого светлого. Приезжали они обязательно с родителями, тащили с собой кучу ненужных вещей, некоторые даже несли кукол – не наигрались.
«Эх, – подумал бы Егор, будь он лет на пять старше, – будут вам здесь другие игры! В этом невзрачном и неновом здании вам предстоит провести пять едва ли не самых важных лет в жизни женщины – с семнадцати до двадцати двух. Именно здесь вам суждено расстаться с детством, стать взрослыми, научиться обходиться без мамы, отвыкнуть от родительского дома, вдоволь натанцеваться на вечеринках, хоть раз – влюбиться, хоть раз – напиться, расстаться с девственностью и, может, даже создать семью и зачать ребенка. Ну и, конечно, стать специалистами-физиками – это само собой, чуть не забыл».
Однако Егор ничего подобного не думал, так как сам был пока таким же зеленым, как эти девчонки. Он сидел и смотрел с надеждой: вдруг хоть кто-то знакомый объявится? В толпе перед общежитием мелькали узнаваемые лица, но так, чтобы подойти, поговорить – никого. И вдруг:
– Дорогие девушки! Не стойте у дороги! Дайте место девушкам подешевле!
Знакомый голос! Егор вскочил и в несколько шагов настиг шутника:
– Юрка! А ты здесь откуда?
– Как – откуда? Студент того же курса, что и ты.
Рыжий друг изрядно поправился и обзавелся огненными завитками клочковатой бороды на полных румяных щеках. Обильные веснушки сливались в единую полосу от одной скулы до другой, густо покрывая широкую переносицу. Синие глаза смотрели на Егора так же весело и задорно, как пару лет назад в лагере.
– А почему я тебя на вступительных не видел?
– Да я в Физтех ездил поступать, в Долгопрудный, знаешь?
– Ну?
– Ну и не добрал полтора балла. Зато сюда без экзаменов взяли!
– Вот и классно! Я так рад тебя видеть! А то тут все морды какие-то постные. Полный отстой!
– Ты уже поселился?
– Да. Я в пятьсот тринадцатой с двумя ребятами с третьего курса.
– А я – в триста первой, еще не знаю с кем.
– Эх, увидеться бы раньше – вместе бы попросились. Может, удастся поменяться?
– Попробуем. Девушка! – обратился он к проходящей мимо блондинке. – Извините, вы верите в любовь с первого взгляда?
– Вообще – да.
– Отлично! Это сбережет нам массу времени!
Начались занятия. Физика в университете оказалась совсем не той, что в школе. Во-первых, ее было мало – большинство часов отдавалось изучению математики. А во-вторых, даже та физика, что была, тоже оказалась сплошь математикой. Часть ребят пришли из спецшкол и уже владели такими методами математического анализа, о которых Егор понятия не имел. И хотя преподаватели успокаивали, что ко второму курсу все выровняются, впахивать, чтобы догнать, приходилось будь здоров.
Доцент кафедры матанализа предупреждал:
– Ребята, старайтесь учиться в зимнюю сессию. В летнюю будет не до того! Летом ведь как? За спичками пошел – уже два часа долой. И на халяву не надейтесь. У меня девиз, как у библейского Ноя: каждой твари – по паре!
– А автоматы по экзамену будут? – спросил кто-то с задних рядов.
Юрка обернулся и негромко ответил раньше преподавателя:
– Будет тебе автомат, как только присягу примешь!
Все знали, что с первой же сессии начнутся отчисления: студентов специально приняли больше, чем положено по плану. А отчисление автоматически означало призыв в армию. Эта тема служила частым поводом для шуток у Юрки – как правило, не очень добрых. Однажды, увидев товарища, расстроенного несдачей зачета, Юрка успокоил:
