Второй Император

Они уставились друг на друга; Фенг медленно поднялся, не упуская из виду ни малейшего движения противника – все решали мгновения… Понимая, что шансы невелики, юноша напрягся до предела – в руках всем телом напрягся рыночный петух. Судя по всему, последний был опытной бойцовской птицей, о чем Фенг даже не подозревал. Но теперь, чувствуя в руках, как бьется его сердце, мужественно и ровно, Фенг осознал, это не просто петух – это Провидение! оследние события вмиг промелькнули перед глазами: и как петух заметил монаха, и то, как ловко прыгал по головам, и как вцепился в палку. Петух сжался в руках, словно взведенная пружина. И, кажется, Фенг его понял… В следующий момент он бросил птицу прямо противнику в лицо, петух, подобно стервятнику, вцепился монаху в рожу. Тот дико рвал птицу, пух и перья целыми хлопьями взлетали над головой, но петух не ослаблял хватки.

Фенг поднял свою корзину. Внезапно за спиной возник мастер Ксан. Одним тычком пальцев он обездвижил монаха и осторожно снял с него петуха. Тот, на удивление, сразу отпустил когти.

– Ты-то мне как раз и нужен, – ласково произнес мастер Ксан и взял петуха под мышку. – Вот он – настоящий воин, – добавил повар, обращаясь к Фенгу, – а мы еще не освоили школу первого боевого кота(39).

Мастер Ксан поправил на петухе оставшиеся перья и направился прочь. За ним поплелись побитые стражники. Фенг стоял в недоумении, весь в навозе и синяках, внезапно нахлынувшая горечь охватила его сердце. И совершенно не потому, что ему не заплатили, о деньгах он совсем не думал. Сейчас, казалось, он теряет что-то главное, теряет навсегда. А ведь еще минуту назад он готов был отдать свою жизнь… Вдруг мастер Ксан обернулся и сделал удивленное лицо.

– Ты чего застыл, словно привратный столб? – спросил он Фенга. – Или ты думаешь, что за тобой пришлют носилки и зонт? Советую поторопиться… олагаю, мой сын Энлей к этому времени уже приготовил отменное угощение. И заметь, тебя ждет приличное вознаграждение от самого главного министра империи.

Мастер Ксан поднял указательный палец вверх, показывая, с каких высот на Фенга снизойдет благодеяние.

– Но сначала ты должен посетить баню… Без вариантов. От тебя ну просто невыносимо дурно пахнет.

Он поморщил нос и рассмеялся.

У Фенга от нечаянной радости земля ушла из-под ног. Он даже не мог себе вообразить, что, сам того не ведая, доставил пленника прямо к дому господина Гуожи, главного министра Поднебесной, где, собственно, и проживал маленький Энлей. Хотя надо отдать тому должное: рассказывая о чудесном Провидении, каждый раз возвращающем его домой, мальчик не подал и виду.

Прошло несколько дней с тех пор, как Фенг поселился в усадьбе господина Гуожи, точнее в удивительном саду, в домике повара над плесом, как раз у того места, куда он привез маленького Энлея. Новые друзья приняли Фенга, как родного: уже несколько дней его кормили до отвала и не позволяли ничего делать. Синяки проходили понемногу и искусанное большими муравьями тело перестало зудеть. Увидав его после бани, без единого живого места на теле, мастер Ксан долго цокал языком, удивляясь мужеству и выдержке Фенга. Опытный мастер кун-фу, он по достоинству оценил подвиг.

– Заметь, – сказал он, – я знаю немногих, способных без малейшего движения выдерживать эту пытку.

Наблюдая, как Фенг примет похвалу, мастер Ксан снова не заметил ни малейшего колебания – ни в голосе, ни на лице юноши. А следовательно, Фенг не ослеп от блеска собственного оружия(40).

– Что ж, я вижу рождение новой звезды, – добавил мастер Ксан, глядя в небо.

Без сомнения, действительно, что-то родилось той ночью и что-то умерло: возможно, это был страх и беспокойство за свою жизнь, за будущее, за все на этом свете. Перешагнув границу боли, Фенг мужественно принял смерть своих желаний и получил освобождение… Лишь бросив взгляд в бесконечные небеса, он пережил удивительное состояние: великое смирение, как мановение судьбы и дар свыше, – достойный ответ на давно интересующий его вопрос. На душе было свободно и легко, и как-то по-особому празднично.

Они сидели на маленькой деревянной площадке перед домом и смотрели, как где-то вдали, над горами, за большой желтой рекой догорал закат, постепенно терял краски, медленно уступая ночи законное право. За ним, словно от взмаха крыла невидимой птицы, вспыхивали звезды, еще несмелые и по-младенчески чисты, как поцелуй ребенка.

От господина Гуожи, как и было обещано, Фенг получил большое вознаграждение за спасение Энлея. Половину денег он отдал мастеру Ксану, а вторую часть попросил доставить своему отцу, что и было немедля исполнено. Ведь хозяину этого дома повиновалась вся империя. Вместе с деньгами в дом помощника цзедуши отправились богатые дары от самого главного министра и поскромнее, лично от мастера Ксана. А заодно – приказ о назначении отца на должность губернатора провинции. Удивлению Фенга не было границ. Он закормил петуха самым отборным просом, не переставая дивиться ловкости последнего. Хотя, глядя как-тот беспринципно жрёт просо, задним числом сопоставляя факты, Фенг понимал, что здесь дело явно не в птице. «Ну, разве мог простой петух вершить судьбы империи?» И это был еще один вопрос, в котором Фенг решил конкретно разобраться.

– Это в чем ты решил разобраться?

Петух, символ года Поднебесной, влепил подзатыльник спящему Фенгу. – Может быть, ты со мной хочешь разобраться? Отнести мастеру Ксану на кухню и запечь в кисло-сладком соусе? Поберегись, дракон атакует!

Петух лихо нанес Фенгу удар молота по голове, но тот успел подложить руки.

– Ты что опять дерешься? – завопил Фенг. – Разве мало я натерпелся от муравьев… и на рынке?

– Дурак ты, я совсем не дерусь с тобой. Я обучаю тебя настоящему кун-фу!

– В смысле?..

– В самом прямом. Или ты думаешь, что кун-фу – беспорядочно махать руками и ногами? Ты вспомни, как ты дрался в Шаолиньском монастыре с мастерами.

– Какие они мастера… – кисло произнес Фенг.

– А я что говорю! Настоящее кун-фу – это совершенство духа. Ну, и немножко всего остального. Те монахи не были настоящими, но и они бы хорошенько намяли тебе бока, не дерись я тогда вместе с тобой… в духовном мире. Или ты думаешь, что это ты сам разделал полсотни мастеров?

– Теперь уже нет, – ответил Фенг.

– Но признайся, – лукаво спросил Петух, – ты ведь мнил о себе после этого?

Все вы, люди, с этой гнильцой самомнения. Пока не надаешь вам по шее, каждый считаете себя пупом земли.

И Петух с огромным удовольствием снова влепил Фенгу затрещину.

– Ай-яй-яй, – заорал Фенг и как-то почти машинально ткнул Петуха пальцами в грудь.

– Ого?! – Петух отскочил на пару шагов. – Ты делаешь успехи. Если так пойдет дальше, ты вскорости сам начнешь меня колотить.

Фенг вопросительно уставился на него. Петух на Фенга.

– Ну, и тупой ты, братец… – заявил дух после продолжительного обмена мыслями.

– Не понял…

– Я же говорю: дурак. Кун-фу только тогда настоящее, когда им начинает заниматься духовная сущность человека. Причем, в совершенстве. А до этого человек больше похож на вареную лапшу, пусть он и машет кувалдами направо и налево и мнит о себе.

– То есть, ты хочешь сказать, что если мне удастся побить тебя во сне, я стану настоящим мастером?

– Ну, конечно! – обрадовался Петух. – Человек рождается, душа его входит в плоть, становится аморфной, похожей на сырое тесто или глину. И только путем постоянных упражнений усваивает себе ту способность, к которой ее приучит тело. А тело, в свою очередь, к деланию побуждает дух, если он ответственный и не дармоед.

Петух многозначительно поднял «палец» вверх. – Ну, типа меня.

– А-а-а… – протянул Фенг.

– Ага, – подтвердил Петух.

– А я думал…

– Ошибался! – заключил Петух. – Но это только в общих чертах. Вводная часть, так сказать. Да и то хорошо, что ты уже умеешь немножко видеть.

– Я хорошо вижу. Может ты хотел сказать что-то другое? – недоумевал Фенг.

– Я сказал то, что сказал. «Видеть» – это сопряжение всех естественных сил человека, преобразование их в динамическую, подвижную, сущность в духовном мире. И только после этого человек сможет различать духовные движения… Вот так!

Пытаясь понять «увиденное», Фенг потерял из виду самого Петуха, перед глазами пошли красные круги. Дух резко оборвал свою речь и тупо уставился на Фенга.

– Короче, хватит с тебя на сегодня духовных истин. Ты и прозрел-то только, буквально на днях…

– Да я в порядке, – произнес Фенг заплетающимся языком, с трудом восстановив резкость в глазах.

– Не мели чушь, – словно из бочки отозвался Петух. – Ты еще очень слаб. Усвоение знаний нужно сопоставлять с мерой духовной силы. Иначе необратимо повредишься. Уж лучше вообще прожить жизнь в полном неведении, чем подъять больше своей меры, надорваться и… вылететь в трубу. Люди падки на духовные познания, но не понимают главного – своей меры.

– Какой еще меры? – озабочено спросил Фенг.

– Самой простой, выстраданной, – ответил Петух, красноречиво скрутив себе

шею и высунув язык. – Духовные откровения подаются по мере, за большие труды, скорби и приобретенное через них смирение. Упорный и постоянный труд… Под лежачий камень вода не течет.

– То есть, легких и быстрых путей не существует? А как же?..

– Да никак! – не дал ему закончить Петух. – Душу умертвить легко, оживить

– трудно. Знание без меры похлеще самых страшных ядов.

– Но как определить, каково оно, знание? – не унимался Фенг. – По мере или нет?

– Определить просто. Правильное знание не несет в себе ничего такого, что изменяет человека. Не возбуждает, не озаряет, не дает сверхспособностей…

– Тогда зачем оно нужно? – в очередной раз удивился Фенг. – И какая была нужда великим получать какие-то откровения? Что-то тут не сходится.

– Это в твоей голове не сходится, – продолжал Петух – Разве Лао-цзы говорил о сверхспособностях? Правильное знание дает ответы на вопросы. Главные вопросы жизни. Да, оно из области откровений, и его невозможно забыть.

– Ну, а то, что ты мне сейчас говоришь, оно из какой области? – задал конкретный вопрос Фенг.

– Оно из области духов, – не моргнув глазом, ответил Петух. – И, сказать по правде, мы играем с огнем… Пройти по грани дано не каждому.

– Так какая же разница между настоящим откровением и твоими советами?

– Разница? Хороший вопросик, – закивал головой Петух, снова высунув набок язык. – Откровение – это истина, а мир духов тебя просто дурит, пытаясь завладеть твоим умом, сознанием, душой. Короче, конкретное надувательство.

При этих словах Фенг остолбенел с открытым ртом.

– Не беспокойся, такие вещи случаются порой и промыслительно. У нас с тобой поставлены большие цели. А цель, как ты понимаешь, оправдывает средства. На сегодня – все!

Петух вдруг завернул себя крыльями и исчез, лопнул, словно мыльный пузырь.

Фенг проснулся под утро, разбитый и с головной болью, уснуть снова не смог никак. Интересное дело, после ответов и объяснений Петуха, вопросов стало значительно больше. Целый день он бродил по саду сам не свой, постоянно разговаривая в уме с собой, точнее с Петухом. При этом Фенга не покидало чувство, что его бессовестно водят за нос. Факт налицо: никому нельзя доверять. Собственно, он догадывался об этом уже давно и без Петуха… «Но что же тогда делать? Ведь должен во всем этом мире существовать какой-то смысл. В его круговращении, стремлении к гармонии и совершенству, сквозь слезы, боль и мрак… Даже в том, что вокруг одна хитрость и ложь! Подумать только, меня учит жить собственный петух!»

Болезненно и тоскливо Фенг наблюдал, как тот вытаскивает из-под камня полураздавленного, крупного дождевого червя. «Какой кошмар!» Фенгу показалось, что это он попал под громадную плиту, которая раздавила его, словно ничтожную козявку. И имя этой глыбе – жизнь. И именно его сейчас извлекает этот пернатый гурман – страшное создание из потустороннего мира с чрезвычайно развитым интеллектом и животными инстинктами петуха.

Отдавшись ветру, под свист,

Кружит опавший лист.

Еще вчера он говорил с ним наравне…

Печальней танца нет.

Петух достал длинного червя, не без труда проглотил его, икнув пару раз, и довольно закатил глаз.

«Ах ты зараза! – произнес в сердцах Фенг. – Ну, подожди, стервец, меня так просто не возьмешь. Я тебе еще покажу удар молота». Тем более, учить кун-фу его пообещал сам мастер Ксан! Но как-только он произнес в уме это имя, мрачное расположение духа враз улетучилось. Где-то в конце тоннеля забрезжил свет, и монументальная могильная плита рассыпалась, словно пепел сгоревшего листа.

– Вот это да! – само собой вырвалось у Фенга.

– Лучший бой тот, которого не было(41), – послышалось вдруг.

Рядом, сложив руки на груди, стоял мастер Ксан, в выбеленном грубом холщевом халате с закатанными рукавами и с большим кухонным ножом. Он тоже наблюдал за петухом, и по довольному выражению на лице повара можно было предугадать судьбу птицы.

Глава 7

Дождавшись благоприятного времени Минж, как и обещал, отправился в гости к еврейским купцам. Их община жила обособленно в одном из самых опасных кварталов столицы, издревле славившемся сетью своих запутанных подземных ходов и лабиринтов. Что скрывали подземелья, точно не знал никто: по городу ходили легенды о спрятанных там несметных сокровищах, охраняемых самим главным Фу-Тсан-Луном(42); другие утверждали, что там живут Пан-Луны(43) – драконы рангом пониже, стражники потаенных мест, похожие на змей. Именно в этом квартале за большие деньги можно было приобрести кожу, сбрасываемую ими. Считалось, что обладатель данного артефакта получит ясновидение и бессмертие. Особо отчаянные отправлялись в подземелья в надежде добыть сокровища или кожу, что, собственно, было одно и то же. Но очень немногие возвращались оттуда, и не сразу, иногда через несколько лет, ослепшие, в лохмотьях, и рассказывали душераздирающие истории, больше похожие на древние героические сказания. В свое время было назначено даже имперское расследование: выживших допрашивали с пристрастием, и оказалось, что древние красивые истории сочинялись в еврейской общине специально для придания месту популярности. В квартале на каждом шагу размещались мануфактурные и бакалейные лавки, лабазы, трактиры, харчевни, духаны и прочие заведения, которые очень нуждались в клиентах и покупателях. Искатели сокровищ, вдоволь набродившись по темным подземельям, выходили на свет и тут же теряли зрение. А потом годами жили в квартале, питаясь подаянием, блуждая по лабиринтам улиц и улочек большого еврейского местечка, и никто им толком не хотел объяснить, как выбраться оттуда. Наслушавшись историй, они вскоре сами становились живыми носителями легенд и рассказывали их за деньги на площадях… Пока, наконец, кто-то не выводил их в большой мир. Но и здесь они продолжали жить и зарабатывать себе на хлеб рассказами на площадях.

Итак, взяв с собой два десятка стражников, мастера Ксана, маленького Энлея и Фенга, которого рекомендовал повар, набрав подарков – тканей, чая и прочего, – Минж отправился в самый таинственный столичный квартал. Перед собой он послал гонца к купцам предупредить о приходе и спросить разрешения. Мало ли что… Поэтому уже на въезде в местечко их встретила целая еврейская делегация во главе с чиновником из правительства, управляющим всеми еврейскими общинами Поднебесной. Полностью ассимилировавшийся и ничем не отличающийся по внешности от остальных жителей столицы, чиновник спорил со встречающими на непонятном языке, ярко жестикулируя и выразительно закатывая глаза. Разговор происходил на таких высоких тонах, что Минжу казалось – еще миг, и они вцепятся друг другу в глотки. Пытаясь предотвратить драку, он замахал руками и выставил ногу из носилок. Но в тот же момент предупредительные евреи все, как один, протянули ему руки, улыбаясь, сверкая глазами, представляя одно благодушие, – ссоры как не бывало. Еще движение – и все бросились его целовать, обнаруживая при этом чудеса обхождения, в том числе и друг перед другом.

– Что-то случилось? – озабочено спросил Минж у правительственного сановника. – Отчего такой шум

– Какой шум? – удивился тот.

Все остальные, выказывая самое искреннее недоумение, вопросительно уставились на Минжа.

– Ну… – смутился всегда спокойный Минж, – если ветер дует из пустой пещеры, это не без причины.

– О, что вы, что вы, уважаемый Минж, нет никакого повода для беспокойства, – улыбаясь, заверил его чиновник. – Это мы просто решали, чей дом вы должны посетить первым.

– Конечно мой! – выступил наперед купец Аарон, пригласивший его в гости. – О чем тут спорить? Тут все абсолютно ясно. Разве этот разговор стоит ушей нашего уважаемого гостя! Ревекка давно накрыла стол, блюда сняты с огня…

– Стол подождет, блюда снова можно подогреть, – отодвинул его государственный чиновник. – Уважаемый Минж, вы сейчас же должны увидеть мой сад. В это время дня он особенно прекрасен!

Чиновник обнял Минжа, пытаясь тут же изобразить этот сад, вдали, под облаками, весь в солнечных лучах и сверкающей утренней росе.

– Стол подождет, Ревекка – нет! – категорически заявил Аарон. – Что может быть прекрасней моей Ревекки? В ее-то годы…

Он бесцеремонно отодвинул чиновника, взял Минжа под руку.

– Нас ждут изысканные угощения, и нам есть, о чем поговорить. Моя Ревекка просто бесподобно готовит фазана. И не только… Вы же знаете, как умна моя Ревекка. Поверьте, от общения с ней вы, мой дорогой Минж, получите незабываемое наслаждение. Так зачем медлить и перебивать аппетит?

И он фактически силой вырвал Минжа из цепких объятий правительственного чиновника.

Первое, что бросилось Минжу в глаза, это сплошная грязь на узких улочках и кучи мусора. Казалось, его тут никто не собирал от сотворения мира. Сами купцы был одеты очень богато, пальцы унизаны золотыми перстнями с драгоценными камнями, у многих во рту золотые зубы. Это как-то не вязалось с мусором на улицах – купцы его просто не замечали. И вели они себя так, будто мир для них не существовал; вернее сказать, чувствовали себя настоящими хозяевами в этом мире и просто попирали его ногами. Возможно, у них совсем не было календаря. Это противоречило традиции Поднебесной, где всякий стремился жить в гармонии с окружающим миром, внимая каждому движению вокруг себя, а все дела согласовывались с гороскопом и календарем. Конечно, в данном случае Минж подразумевал жителей столицы и других городов, имеющих образование и получивших приличное воспитание, а отнюдь не грязных невежественных крестьян, питающихся вшами и гадивших на головы своим свиньям. Но ведь и купцы были далеко не похожи на крестьян…

Разговаривая сразу на двух языках, Аарон успевал отбиваться от остальной горланящей когорты и успокаивать Минжа, заверяя его в полном, абсолютном мире и согласии. И это было второй отличительной чертой, особенностью еврейского колорита. Та кипящая бурная жизнь внутри общины – споры и разногласия, радость и веселье – никоим образом не касалась посторонних глаз и ушей.

– Это наши разборки, – ответил Аарон на немой вопрос Минжа. – Прошу вас, не обращайте внимания, оно того не стоит.

Вот так, под общий крик и визг, они добрались к дому Аарона, вошли внутрь, и слуги наглухо затворили кованные тяжелые врата.

– Вы должны понимать, – извинялся за своих сородичей Аарон, – для нас ваш визит – большая честь. И каждый из них желал бы принимать такого гостя в своем доме. Но на всех все равно не напасешься…

– Может, стоило бы заглянуть хоть к некоторым, дабы не оскорбить их гостеприимства, – тактично предложил Минж.

– Ой, вы не знаете наших людей! – аж подпрыгнул Аарон. – Ничего с их гостеприимством не произойдет. Там у каждого, почитай, дочь на выданье, а то и по несколько… А что я тогда скажу своей Ревекке? Пригласил гостя и не смог привести в дом… Тут понимаете, дорогой Минж, настоящая политика, – заговорщицки объяснил Аарон, скручивая пальцами локон у виска. И видя, что Минжа не смутил его намек, добавил уже совсем откровенно.

– Ревекка достойная девушка из рода самого Давида, царя Израильского. А как она готовит, а как поет, а как танцует! При этом получила лучшее образование в Поднебесной, – добавил Аарон почему-то шепотом. – И, наконец, она просто красавица!

То, что девушка красива, Минж знал и без объяснений отца. Высокая, статная, стройная, с абсолютно белой кожей, рыжими слегка вьющимися волосами и огромными глазами цвета липового мёда – ничего подобного Минж не встречал. Но не красота и статность Ревекки притягивали его внимание. Даже не то, что она была действительно умна и имела прекрасные манеры. Находясь с момента вышеописанных событий вне мира страстей, в некоем отстранении от «пульса жизни», так сказать, имея возможность свободного наблюдения, Минж и сам замечал в странной девушке какую-то высшую свободу и власть над миром, легкость и в тоже время необъяснимую глубину – вещи, удивительные по своим качествам и различные по сути. В Ревекке они сочетались безупречно, что являлось удивительной загадкой, и странным образом было созвучно его сердцу. Такую девушку просто невозможно было не любить… Если бы Минж не знал, как ее зовут, он бы назвал ее Любовью. И даже та легкая горечь на губах от общения ней, словно поцелуй вереска, всякий раз ложилась на ее образ в его душе каким-то новым свежим мазком, перебивая приторный вкус рутинных житейских тривиальностей.

Обед, приготовленный Ревекой, заслуживал наивысших похвал. Не привыкший есть помногу, тут Минж совсем не удержался и испробовал почти все блюда, тем более, что подавала их сама хозяйка дома. Матери у Ревекки не было, она умерла несколько лет назад, и с тех пор дочь сама вела домашнее хозяйство, умело управлялась как с финансами, так и с кухонной утварью. Слуг в доме было немного, но, судя по порядку, последние отлично знали свои обязанности. Тон всему задавала Ревекка. Она не забыла позаботиться о том, чтобы слуги и воины, прибывшие с Минжем, были накормлены и устроены на отдых в гостевом доме в саду.

Во время обеда прибыл начальник охраны. Он сердечно благодарил хозяйку за угощение, но его глаза выдавали обеспокоенность, и Минж подозвал его ближе к себе.

– Господин, – склонился он к самому уху младшего Чжао, – мне кажется, снаружи пытаются выломать дверь. Не полезно было бы нам вызвать подмогу? Впрочем, мои воины и сейчас готовы выйти за ворота и сразиться с кем бы то ни было.

– Нет нужды, – любезно ответил хозяин дома, по всей видимости, умеющий читать по губам. – Это ломятся к нам старейшины общины во главе с раввином, нашим… как бы сказать… главным Буддой. Все они – почтенные старцы, воевать там не с кем. Я их пригласил для беседы и велел подождать. Нет пира, который не кончается, но народ наш нетерпеливый… Поверьте, им есть что сказать! С вашего позволения, уважаемый Минж, я прикажу их впустить в дом; пусть подождут на террасе в саду.

– Зачем же в саду? – вопросил Минж. – Стол ломится от яств, мне их и за год не съесть. Не будет ли удобным пригласить их за трапезу? Сытый человек – добрый человек, глядишь, и они присмиреют, – закончил он улыбаясь.

– Ваша правда, доброму и Небо помогает, – ответил поговоркой Аарон.

– Богатый не знает трудностей бедного, сытый – мучений голодного, – добавил Минж, и они рассмеялись.

Двери отворили, в них пестрой галдящей толпой ввалились почтенные старцы, все, как один, с увесистыми загнутыми клюками, ими-то они и громыхали по оббитым железом дверям. Каждый принес с собой подарки для Минжа: шкатулки из нефрита, отделанные золотом и серебром, инкрустированные драгоценными камнями, полные отборного жемчуга, алмазов и прочих дорогих вещей. Минж принимал их, открывал одну за другой, и краска густо заливала его лицо. Такими драгоценностями можно было приобрести целое княжество. Он пытался отказываться, но категоричный вид старцев не предполагал никаких возражений; миролюбивые дедушки тут же приобретали вид грозных патриархов, точь-в-точь, как на гобелене в гостиной, который Минж рассматривал во время трапезы. Того и гляди, пустят в ход свои клюшки.

– Нельзя отказываться, – причмокнул языком хозяин на его немой вопрос. – Обидятся. Это их подарки на вашу свадьбу.

– ?!

– Возможно, они немножко поторопились… Но, раз дело сделано, не будем же мы их расстраивать и отдавать подарки обратно. Обидятся! – еще раз повторил Аарон.

Хозяин дома рассаживал гостей за столом, вмиг появилось множество слуг, стелились дорогие ковры, утварь на столе сменялась свежими блюдами – все сплошь из золота с серебряной окантовкой. Из зажженной кадильницы по храмине поплыли чудесные, изысканные ароматы, каких Минж не обонял даже в покоях императора. Пришла Ревекка, вся в желтом с голубым – в расшитом золотом длинном платье с капюшоном, откуда выбивалась прядь огненно-рыжих волос, при свете светильников сверкающих мелкими искрами.Отец усадил ее рядом с Минжем, чему тот совсем не возражал. Ревекка улыбнулась ему кротко, почти застенчиво – умная, грациозная, величественная, словно царица, – и Минж почувствовал, что все поднесенные дары не стоят этой улыбки. Гости наполнили кубки, боковая дверь распахнулась, из нее понеслась чарующая душу мелодия, немножко печальная и одновременно торжественная…