скачать книгу бесплатно
– Но как определить, каково оно, знание? – не унимался Фенг. – По мере или нет?
– Определить просто. Правильное знание не несет в себе ничего такого, что изменяет человека. Не возбуждает, не озаряет, не дает сверхспособностей…
– Тогда зачем оно нужно? – в очередной раз удивился Фенг. – И какая была нужда великим получать какие-то откровения? Что-то тут не сходится.
– Это в твоей голове не сходится, – продолжал Петух – Разве Лао-цзы говорил о сверхспособностях? Правильное знание дает ответы на вопросы. Главные вопросы жизни. Да, оно из области откровений, и его невозможно забыть.
– Ну, а то, что ты мне сейчас говоришь, оно из какой области? – задал конкретный вопрос Фенг.
– Оно из области духов, – не моргнув глазом, ответил Петух. – И, сказать по правде, мы играем с огнем… Пройти по грани дано не каждому.
– Так какая же разница между настоящим откровением и твоими советами?
– Разница? Хороший вопросик, – закивал головой Петух, снова высунув набок язык. – Откровение – это истина, а мир духов тебя просто дурит, пытаясь завладеть твоим умом, сознанием, душой. Короче, конкретное надувательство.
При этих словах Фенг остолбенел с открытым ртом.
– Не беспокойся, такие вещи случаются порой и промыслительно. У нас с тобой поставлены большие цели. А цель, как ты понимаешь, оправдывает средства. На сегодня – все!
Петух вдруг завернул себя крыльями и исчез, лопнул, словно мыльный пузырь.
Фенг проснулся под утро, разбитый и с головной болью, уснуть снова не смог никак. Интересное дело, после ответов и объяснений Петуха, вопросов стало значительно больше. Целый день он бродил по саду сам не свой, постоянно разговаривая в уме с собой, точнее с Петухом. При этом Фенга не покидало чувство, что его бессовестно водят за нос. Факт налицо: никому нельзя доверять. Собственно, он догадывался об этом уже давно и без Петуха… «Но что же тогда делать? Ведь должен во всем этом мире существовать какой-то смысл. В его круговращении, стремлении к гармонии и совершенству, сквозь слезы, боль и мрак… Даже в том, что вокруг одна хитрость и ложь! Подумать только, меня учит жить собственный петух!»
Болезненно и тоскливо Фенг наблюдал, как тот вытаскивает из-под камня полураздавленного, крупного дождевого червя. «Какой кошмар!» Фенгу показалось, что это он попал под громадную плиту, которая раздавила его, словно ничтожную козявку. И имя этой глыбе – жизнь. И именно его сейчас извлекает этот пернатый гурман – страшное создание из потустороннего мира с чрезвычайно развитым интеллектом и животными инстинктами петуха.
Отдавшись ветру, под свист,
Кружит опавший лист.
Еще вчера он говорил с ним наравне…
Печальней танца нет.
Петух достал длинного червя, не без труда проглотил его, икнув пару раз, и довольно закатил глаз.
«Ах ты зараза! – произнес в сердцах Фенг. – Ну, подожди, стервец, меня так просто не возьмешь. Я тебе еще покажу удар молота». Тем более, учить кун-фу его пообещал сам мастер Ксан! Но как-только он произнес в уме это имя, мрачное расположение духа враз улетучилось. Где-то в конце тоннеля забрезжил свет, и монументальная могильная плита рассыпалась, словно пепел сгоревшего листа.
– Вот это да! – само собой вырвалось у Фенга.
– Лучший бой тот, которого не было(41), – послышалось вдруг.
Рядом, сложив руки на груди, стоял мастер Ксан, в выбеленном грубом холщевом халате с закатанными рукавами и с большим кухонным ножом. Он тоже наблюдал за петухом, и по довольному выражению на лице повара можно было предугадать судьбу птицы.
Глава 7
Дождавшись благоприятного времени Минж, как и обещал, отправился в гости к еврейским купцам. Их община жила обособленно в одном из самых опасных кварталов столицы, издревле славившемся сетью своих запутанных подземных ходов и лабиринтов. Что скрывали подземелья, точно не знал никто: по городу ходили легенды о спрятанных там несметных сокровищах, охраняемых самим главным Фу-Тсан-Луном(42); другие утверждали, что там живут Пан-Луны(43) – драконы рангом пониже, стражники потаенных мест, похожие на змей. Именно в этом квартале за большие деньги можно было приобрести кожу, сбрасываемую ими. Считалось, что обладатель данного артефакта получит ясновидение и бессмертие. Особо отчаянные отправлялись в подземелья в надежде добыть сокровища или кожу, что, собственно, было одно и то же. Но очень немногие возвращались оттуда, и не сразу, иногда через несколько лет, ослепшие, в лохмотьях, и рассказывали душераздирающие истории, больше похожие на древние героические сказания. В свое время было назначено даже имперское расследование: выживших допрашивали с пристрастием, и оказалось, что древние красивые истории сочинялись в еврейской общине специально для придания месту популярности. В квартале на каждом шагу размещались мануфактурные и бакалейные лавки, лабазы, трактиры, харчевни, духаны и прочие заведения, которые очень нуждались в клиентах и покупателях. Искатели сокровищ, вдоволь набродившись по темным подземельям, выходили на свет и тут же теряли зрение. А потом годами жили в квартале, питаясь подаянием, блуждая по лабиринтам улиц и улочек большого еврейского местечка, и никто им толком не хотел объяснить, как выбраться оттуда. Наслушавшись историй, они вскоре сами становились живыми носителями легенд и рассказывали их за деньги на площадях… Пока, наконец, кто-то не выводил их в большой мир. Но и здесь они продолжали жить и зарабатывать себе на хлеб рассказами на площадях.
Итак, взяв с собой два десятка стражников, мастера Ксана, маленького Энлея и Фенга, которого рекомендовал повар, набрав подарков – тканей, чая и прочего, – Минж отправился в самый таинственный столичный квартал. Перед собой он послал гонца к купцам предупредить о приходе и спросить разрешения. Мало ли что… Поэтому уже на въезде в местечко их встретила целая еврейская делегация во главе с чиновником из правительства, управляющим всеми еврейскими общинами Поднебесной. Полностью ассимилировавшийся и ничем не отличающийся по внешности от остальных жителей столицы, чиновник спорил со встречающими на непонятном языке, ярко жестикулируя и выразительно закатывая глаза. Разговор происходил на таких высоких тонах, что Минжу казалось – еще миг, и они вцепятся друг другу в глотки. Пытаясь предотвратить драку, он замахал руками и выставил ногу из носилок. Но в тот же момент предупредительные евреи все, как один, протянули ему руки, улыбаясь, сверкая глазами, представляя одно благодушие, – ссоры как не бывало. Еще движение – и все бросились его целовать, обнаруживая при этом чудеса обхождения, в том числе и друг перед другом.
– Что-то случилось? – озабочено спросил Минж у правительственного сановника. – Отчего такой шум
– Какой шум? – удивился тот.
Все остальные, выказывая самое искреннее недоумение, вопросительно уставились на Минжа.
– Ну… – смутился всегда спокойный Минж, – если ветер дует из пустой пещеры, это не без причины.
– О, что вы, что вы, уважаемый Минж, нет никакого повода для беспокойства, – улыбаясь, заверил его чиновник. – Это мы просто решали, чей дом вы должны посетить первым.
– Конечно мой! – выступил наперед купец Аарон, пригласивший его в гости. – О чем тут спорить? Тут все абсолютно ясно. Разве этот разговор стоит ушей нашего уважаемого гостя! Ревекка давно накрыла стол, блюда сняты с огня…
– Стол подождет, блюда снова можно подогреть, – отодвинул его государственный чиновник. – Уважаемый Минж, вы сейчас же должны увидеть мой сад. В это время дня он особенно прекрасен!
Чиновник обнял Минжа, пытаясь тут же изобразить этот сад, вдали, под облаками, весь в солнечных лучах и сверкающей утренней росе.
– Стол подождет, Ревекка – нет! – категорически заявил Аарон. – Что может быть прекрасней моей Ревекки? В ее-то годы…
Он бесцеремонно отодвинул чиновника, взял Минжа под руку.
– Нас ждут изысканные угощения, и нам есть, о чем поговорить. Моя Ревекка просто бесподобно готовит фазана. И не только… Вы же знаете, как умна моя Ревекка. Поверьте, от общения с ней вы, мой дорогой Минж, получите незабываемое наслаждение. Так зачем медлить и перебивать аппетит?
И он фактически силой вырвал Минжа из цепких объятий правительственного чиновника.
Первое, что бросилось Минжу в глаза, это сплошная грязь на узких улочках и кучи мусора. Казалось, его тут никто не собирал от сотворения мира. Сами купцы был одеты очень богато, пальцы унизаны золотыми перстнями с драгоценными камнями, у многих во рту золотые зубы. Это как-то не вязалось с мусором на улицах – купцы его просто не замечали. И вели они себя так, будто мир для них не существовал; вернее сказать, чувствовали себя настоящими хозяевами в этом мире и просто попирали его ногами. Возможно, у них совсем не было календаря. Это противоречило традиции Поднебесной, где всякий стремился жить в гармонии с окружающим миром, внимая каждому движению вокруг себя, а все дела согласовывались с гороскопом и календарем. Конечно, в данном случае Минж подразумевал жителей столицы и других городов, имеющих образование и получивших приличное воспитание, а отнюдь не грязных невежественных крестьян, питающихся вшами и гадивших на головы своим свиньям. Но ведь и купцы были далеко не похожи на крестьян…
Разговаривая сразу на двух языках, Аарон успевал отбиваться от остальной горланящей когорты и успокаивать Минжа, заверяя его в полном, абсолютном мире и согласии. И это было второй отличительной чертой, особенностью еврейского колорита. Та кипящая бурная жизнь внутри общины – споры и разногласия, радость и веселье – никоим образом не касалась посторонних глаз и ушей.
– Это наши разборки, – ответил Аарон на немой вопрос Минжа. – Прошу вас, не обращайте внимания, оно того не стоит.
Вот так, под общий крик и визг, они добрались к дому Аарона, вошли внутрь, и слуги наглухо затворили кованные тяжелые врата.
– Вы должны понимать, – извинялся за своих сородичей Аарон, – для нас ваш визит – большая честь. И каждый из них желал бы принимать такого гостя в своем доме. Но на всех все равно не напасешься…
– Может, стоило бы заглянуть хоть к некоторым, дабы не оскорбить их гостеприимства, – тактично предложил Минж.
– Ой, вы не знаете наших людей! – аж подпрыгнул Аарон. – Ничего с их гостеприимством не произойдет. Там у каждого, почитай, дочь на выданье, а то и по несколько… А что я тогда скажу своей Ревекке? Пригласил гостя и не смог привести в дом… Тут понимаете, дорогой Минж, настоящая политика, – заговорщицки объяснил Аарон, скручивая пальцами локон у виска. И видя, что Минжа не смутил его намек, добавил уже совсем откровенно.
– Ревекка достойная девушка из рода самого Давида, царя Израильского. А как она готовит, а как поет, а как танцует! При этом получила лучшее образование в Поднебесной, – добавил Аарон почему-то шепотом. – И, наконец, она просто красавица!
То, что девушка красива, Минж знал и без объяснений отца. Высокая, статная, стройная, с абсолютно белой кожей, рыжими слегка вьющимися волосами и огромными глазами цвета липового мёда – ничего подобного Минж не встречал. Но не красота и статность Ревекки притягивали его внимание. Даже не то, что она была действительно умна и имела прекрасные манеры. Находясь с момента вышеописанных событий вне мира страстей, в некоем отстранении от «пульса жизни», так сказать, имея возможность свободного наблюдения, Минж и сам замечал в странной девушке какую-то высшую свободу и власть над миром, легкость и в тоже время необъяснимую глубину – вещи, удивительные по своим качествам и различные по сути. В Ревекке они сочетались безупречно, что являлось удивительной загадкой, и странным образом было созвучно его сердцу. Такую девушку просто невозможно было не любить… Если бы Минж не знал, как ее зовут, он бы назвал ее Любовью. И даже та легкая горечь на губах от общения ней, словно поцелуй вереска, всякий раз ложилась на ее образ в его душе каким-то новым свежим мазком, перебивая приторный вкус рутинных житейских тривиальностей.
Обед, приготовленный Ревекой, заслуживал наивысших похвал. Не привыкший есть помногу, тут Минж совсем не удержался и испробовал почти все блюда, тем более, что подавала их сама хозяйка дома. Матери у Ревекки не было, она умерла несколько лет назад, и с тех пор дочь сама вела домашнее хозяйство, умело управлялась как с финансами, так и с кухонной утварью. Слуг в доме было немного, но, судя по порядку, последние отлично знали свои обязанности. Тон всему задавала Ревекка. Она не забыла позаботиться о том, чтобы слуги и воины, прибывшие с Минжем, были накормлены и устроены на отдых в гостевом доме в саду.
Во время обеда прибыл начальник охраны. Он сердечно благодарил хозяйку за угощение, но его глаза выдавали обеспокоенность, и Минж подозвал его ближе к себе.
– Господин, – склонился он к самому уху младшего Чжао, – мне кажется, снаружи пытаются выломать дверь. Не полезно было бы нам вызвать подмогу? Впрочем, мои воины и сейчас готовы выйти за ворота и сразиться с кем бы то ни было.
– Нет нужды, – любезно ответил хозяин дома, по всей видимости, умеющий читать по губам. – Это ломятся к нам старейшины общины во главе с раввином, нашим… как бы сказать… главным Буддой. Все они – почтенные старцы, воевать там не с кем. Я их пригласил для беседы и велел подождать. Нет пира, который не кончается, но народ наш нетерпеливый… Поверьте, им есть что сказать! С вашего позволения, уважаемый Минж, я прикажу их впустить в дом; пусть подождут на террасе в саду.
– Зачем же в саду? – вопросил Минж. – Стол ломится от яств, мне их и за год не съесть. Не будет ли удобным пригласить их за трапезу? Сытый человек – добрый человек, глядишь, и они присмиреют, – закончил он улыбаясь.
– Ваша правда, доброму и Небо помогает, – ответил поговоркой Аарон.
– Богатый не знает трудностей бедного, сытый – мучений голодного, – добавил Минж, и они рассмеялись.
Двери отворили, в них пестрой галдящей толпой ввалились почтенные старцы, все, как один, с увесистыми загнутыми клюками, ими-то они и громыхали по оббитым железом дверям. Каждый принес с собой подарки для Минжа: шкатулки из нефрита, отделанные золотом и серебром, инкрустированные драгоценными камнями, полные отборного жемчуга, алмазов и прочих дорогих вещей. Минж принимал их, открывал одну за другой, и краска густо заливала его лицо. Такими драгоценностями можно было приобрести целое княжество. Он пытался отказываться, но категоричный вид старцев не предполагал никаких возражений; миролюбивые дедушки тут же приобретали вид грозных патриархов, точь-в-точь, как на гобелене в гостиной, который Минж рассматривал во время трапезы. Того и гляди, пустят в ход свои клюшки.
– Нельзя отказываться, – причмокнул языком хозяин на его немой вопрос. – Обидятся. Это их подарки на вашу свадьбу.
– ?!
– Возможно, они немножко поторопились… Но, раз дело сделано, не будем же мы их расстраивать и отдавать подарки обратно. Обидятся! – еще раз повторил Аарон.
Хозяин дома рассаживал гостей за столом, вмиг появилось множество слуг, стелились дорогие ковры, утварь на столе сменялась свежими блюдами – все сплошь из золота с серебряной окантовкой. Из зажженной кадильницы по храмине поплыли чудесные, изысканные ароматы, каких Минж не обонял даже в покоях императора. Пришла Ревекка, вся в желтом с голубым – в расшитом золотом длинном платье с капюшоном, откуда выбивалась прядь огненно-рыжих волос, при свете светильников сверкающих мелкими искрами.Отец усадил ее рядом с Минжем, чему тот совсем не возражал. Ревекка улыбнулась ему кротко, почти застенчиво – умная, грациозная, величественная, словно царица, – и Минж почувствовал, что все поднесенные дары не стоят этой улыбки. Гости наполнили кубки, боковая дверь распахнулась, из нее понеслась чарующая душу мелодия, немножко печальная и одновременно торжественная…
Званый обед все больше напоминал свадебное застолье. Но никто из присутствующих ни словом, ни взглядом не обнаруживал сути предмета: гости знакомились, называли свои имена, справлялись о здоровье господина Гуожи, желали ему долгих счастливых дней и процветания его дому, а заодно всей империи. С достоинством и чувством такта, без заискиваний и угодничества, предлагая Минжу самому сделать правильный выбор.
– Мы слышали от Аарона, – произнес один из гостей по имени Иаков, выделявшийся среди остальных представительным видом, – у вас, дорогой Минж, очень оригинальные суждения по поводу духовных практик Поднебесной.
– Ну, не так чтоб оригинальные суждения, но свое мнение есть, – шутя ответил Минж.
– У нас тоже своя, особая, религия и вера, – продолжал Иаков, – и она существенно отличается от буддизма или учения даосов. Но те ваши слова, что передал брат Аарон, нам понятны и близки. И я не сомневаюсь, это слова человека, понимающего истинную суть вопроса.
При этом Иаков поднял палец вверх.
– Какого вопроса? – удивленно спросил Минж, дожевывая кусочек какой-то диковинной и очень вкусной пищи. – Много ешь – не будешь чувствовать вкуса, много говоришь – слова мало что стоят(44). Я много чего болтаю себе же во вред.
– Ну, это он о вашем споре с аптекарем, – вмешался хозяин дома. – А именно о том, что для истинного откровения время еще не наступило.
– Ну, причём здесь откровения, – возразил Иаков. – У нас полно истинных откровений. Я о пришествии Машиаха(45). И хотя вы, уважаемый Минж, его так не называли, все же изволили выразиться о Нем, как о едином истинном Боге и Его грядущем пришествии в мир.
У Минжа появилось ощущение, будто его вдруг облили кипятком. Иаков точно и лаконично сформулировал всю концепцию вышеупомянутого опыта, полученного Минжем ранней весной, когда цвел миндаль.
– Однако, – произнес ошарашенный Минж, – говоря о едином Боге, что вы конкретно имеете в виду? Это личность или высшая сила, или все-таки Дао, как начало всего Сущего, вечное и неизменное, которое противостоит всякому относительному и обусловленному существованию?
– Для нас Бог – это, в первую очередь, Творец всего, видимого и невидимого. Он везде, Он – Дух, но Он непричастен бытию, которое Он создал и Его имя запрещено даже упоминать в суете нашей жизни. Безусловно, Он – Личность, ибо Он – Господин, Он разговаривал с пророками и дал через них нам Закон, по которому мы живем. Вне сомнений, Он – Высшая Сила, Начало всему сущему и от лица Его… бежит Вселенная! – торжественно закончил раввин Иаков.
– …бежит Вселенная, – самопроизвольно повторил Минж. – Вы сказали «от лица его бежит Вселенная» – что это значит?
– А то и значит, – авторитетно заявил Иаков, – что он есть Истинный Свет; и как тьма ночи исчезает при приближении дня, так исчезает мрак неведения при сиянии Божественных Истин.
– Но где здесь Вселенная, которая бежит?.. – снова спросил Минж, пытаясь все-таки уяснить суть дела.
– Познание Бога побеждает законы Вселенной, – ответил сидевший рядом с раввином сухонький старец по имени Шлома. – Прозревший в глубины ожественных тайн теряет из виду окружающий мир, и последний перестает существовать. Ибо мы знаем только то, что способны воспринимать в данный момент жизни.
– То есть, Вселенная не исчезает? – резюмировал Минж.
– Нет, исчезает, – возразил Шлома. – Вселенная не вечна, вечен только Б-г! И в нем – ни тени перемен.
Вот ведь чувствовал Минж, что не получит он на свой вопрос ясного и конкретного ответа. Правда, евреи таки преподнесли ему подарок. И хотя они и не ответили настолько точно, как он того желал, оказывается, их Бог мог вполне оказаться тем самым Властелином мира, который приблизился к нему ранней весной. И от лица Его… бежала Вселенная.
– Бог всегда над нами, – произнес хозяин дома, – и мы ходим под Ним, но извольте, уважаемый ребе, что говорит Закон о нашем деле?
– Закон говорит, что он, – раввин Иаков посмотрел в сторону Минжа, – либо должен быть рожден еврейской женщиной, либо должен быть обращен в нашу веру, как того требует Галаха(46), и совершить брит-мила(47). Пророки Эзра и Нехемия(48) категорически запретили смешанные браки.
– Но как это исполнить на практике? – всплеснул руками Аарон. – Шутка ли… Вполне возможно, этот милый юноша согласится принять обрезание, но как на это посмотрит господин Гуожи? Опять же, уважаемый ребе Иаков, в наших домах полно китайских женщин, многие, включая нашего представителя в правительстве, абсолютно ничем уже не отличаются от коренных народов. О каком запрещении может идти речь?
– Ну, вы же понимаете, любезный Аарон, дело деликатное… – погладив бороду, продолжил раввин. – Все зависит от желания сторон найти приемлемое для всех решение…
При этом он поднял руки к небу и снова погладил бороду.
– Я понимаю, говорите, сколько, – произнес Аарон, показывая на пальцах определенные сумы.
– Ну, я не знаю, не знаю… – повторял раввин, закатывая глаза.
И только когда Аарон разогнул все пальцы, раввин Иаков, вздыхая, кивнул головой.
– И все равно господин Минж должен совершить брит-мила. Пусть даже он это сделает совершенно тайно от всех.
Раввин Иаков сердечно посмотрел на гостя и широко улыбнулся, показав почти все длинные и красивые зубы. Минж слушал их, улыбаясь и кивая в ответ, при этом совершенно не разумея их беседы, так как они разговаривали на своем языке. Он тихонько спросил Ревекку, о чем разговор, но она только потупила взгляд. Девушка не болтала за столом без разрешения отца, это было признаком хорошего воспитания, но не решало проблемы. На выручку Минжу пришел все тот же сухонький старец Шлома, подвинувшись ближе и предложив юноше какой-то сухофрукт.
– Смоква, дерево нашей далекой родины, – печально произнес он. – «Аще забуду тебя Иерусалиме, забвенна буди десница моя»(49). Чудесный город, прекрасная земля! Вам, конечно, любезный Минж, наверное, небезынтересно узнать об этом… Увы, мы не бродяги нищие какие и скитаемся по миру не по своей воле.
При этом старец живописно поднял персты к лицу. На пальцах сверкнули дорогие кольца.
«Да уж, – подумал Минж, – нищим Шлому уж никак не назовешь».
– Но что же произошло? – удивился Минж. – Разве вы не вправе вернуться к себе домой? Может, вам нужна помощь? Я думаю, можно даже снарядить целую армию. – Ой, вей! И не говорите! – всплеснул руками Шлома. – Евреи – самые бесстрашные воины. Масада не сдается… Масада вся погибла(50)!
У старца из глаз вдруг закапали частые слезы.
– Вы меня извините, – Шлома вытирал глаза белым платком, – это нельзя вспомнить без содрогания и слез.
И он поведал Минжу, как могущественная Римская армия разрушила прекрасный Иерусалим, и как маленькая крепость Масада, насчитывающая всего тысячу защитников вместе с женщинами и детьми, держалась три года… И как они умертвили себя, выбрав свободу и смерть вместо унизительного рабства. «Пусть наши жёны умрут не опозоренными и наши сироты не изведают горечи рабства… Уже давно постановили мы не подчиняться ни римлянам, ни другим властителям, кроме одного только Бога, ибо только Он истинный и справедливый царь над людьми».
Минжа поразил рассказ Шломы. В один миг он почувствовал неизлечимую тоску этих людей, их высокую и гордую любовь к своей родине, к своему Богу… И горечь необратимой потери, впечатанную в их души и их сердца. «Именно так и должны поступать настоящие герои, и именно такая вера и преданность своему Богу заслуживает самых высоких похвал… Оказывается, они любили своего Бога! Возможно, – подумал Минж, – Бога можно любить, просто по- человечески, как дети любят родителей, как сын любит отца… Не созерцать сверкающие дали, в которых ни форм, ни определений, а любить простой детской любовью, доверяя Ему все свои сердечные тайны». При этой мысли у Минжа самого накатились слезы на глаза.
Еврейское собрание глядя, как глаза Минжа наполняются слезами, вмиг всё разрыдалось: они били себя в грудь и лезли целовать гостя, так искренне разделяющего их печаль и боль.
Затем они поднялись, пригласив Минжа и Ревекку в круг, заиграла музыка, и евреи начали свой танец – ликующий и печальный, неистовый и самозабвенный.
Глядя на эту исступленную радость движений, Минж и сам начал вторить ей, и это оказалось совсем несложно, просто слушая свое сердце, изливая из него всё, о чем оно хотело бы сказать.
Танец продолжался довольно долго. Потом евреи пили какой-то огненный напиток, от которого шла кругом голова, и разговаривали друг с другом о самых сокровенных сердечных тайнах, каждый раз подымая чаши и произнося душевно «За жизнь!» Минж настолько сроднился с благородным собранием, что уже не отделял себя от них ничем – откровенность за откровенность. Наконец, положив голову Ревекке на колени, он окунулся в аромат ее душистых волос, они накрыли его сверху благоуханием и огнем… Наверное, все-таки это был жгущий напиток. А возможно – поцелуй! Терпкая горечь ее уст проникла в самую глубину его сердца, зажгла изнутри, оживотворила лежащий на нем бесчувственный холодный пласт.
Внезапно Минж понял фантастическую и неожиданную правду: вот уже полгода он живет вне чувств по причине умерщвления главного органа – сердца. Нашедшая на него ранней весной Могущественная Сила поразила его прямо в сердце, и присутствующие в нем чувства онемели от невидимого Огня, сделав сердце безучастным к восприятию мира. И теперь эта странная девушка возрождает его обратно к жизни, какой-то иной, новой, невероятной глубины и искренности, дающей целый мир и еще один шанс. Обжигающий горький напиток обладал чудесным свойством раскрывать сердце, снимая с него внешние покровы, словно задубевшую кожу, слой за слоем, достигая самой нетронутой девственной глубины и детской наивности. Застолье длилось всю ночь; мерцающий свет светильников отражался в наполненных жгущей ночью глазах, растворял очертания увешанной коврами комнаты, смешивая в мягком полумраке воображение и явь, создавая иную, неизъясниможеланную и бесконечную реальность.
Под утро, на самой грани зари, Минж уснул в объятиях Ревекки, утопая в ее волосах, словно в море, вместе с ней уплывая к рассвету, – сердцем к сердцу и одной душой. И немыслимо было даже представить, что этого могло не случиться, и что где-то есть пустой и печальный мир, обнаженный до безобразия и не знающий любви.
