Мистические истории

Тантриниель Рин

Мистические истории

1. Кровь на серебре

Я умерла в четверг. Помню это точно, потому что собиралась на премьеру в театр, а билеты на пятницу всегда были дороже. Теперь такие детали кажутся смешными – цены, планы, надежды. Всё это осталось по ту сторону последнего вздоха.

Профессор Лазарь нашел меня через три дня после моей смерти. Я бродила по кладбищу, оглушенная новыми ощущениями – запахи стали невыносимо яркими, каждый звук отдавался болью, а голод… этот голод невозможно описать человеческими словами. Он пронизывал каждую клетку моего нового тела.

– Вы потеряетесь, если продолжите так бесцельно блуждать, – сказал он тогда, появившись из тумана. Высокий, с серебряными висками и глазами цвета янтаря. От него пахло полынью и чем-то металлическим, что я позже научилась распознавать как запах серебра. – Новорожденным нужен проводник.

Его прикосновение обжигало – буквально. Позже я узнала, что он носил перстни с серебряными вставками, которые оставляли на моей коже следы, похожие на морозные узоры. Но в ту ночь я была слишком голодна, чтобы замечать боль.

Профессор привел меня в свой особняк на окраине города – старинное здание с витражами и коваными решетками на окнах. Внутри пахло книгами, травами и кровью. О, этот запах крови… Он заставлял меня терять рассудок.

– Контроль, – говорил он, удерживая меня серебряной цепью, когда я бросалась к запертым дверям подвала, откуда доносились человеческие голоса. – Без контроля вы просто животное, мисс Элеонора. А я не трачу время на дрессировку животных.

Первые месяцы были пыткой. Профессор Лазарь учил меня сдерживать жажду, контролировать новые чувства, скрываться среди людей. Он был безжалостен. Когда я срывалась – а я срывалась часто – он запирал меня в серебряной клетке без крови на несколько дней. Боль от соприкосновения с металлом была невыносимой, но еще хуже была жажда.

– Вы думаете, я монстр? – спрашивал он, наблюдая за моими мучениями. – Возможно. Но я единственный, кто стоит между вами и настоящим монстром внутри вас.

Я ненавидела его. И была благодарна. Эти чувства переплетались, как корни старого дерева, неразделимые и взаимозависимые.

Постепенно я узнавала о нем больше. Профессор Лазарь не был вампиром – он был человеком, посвятившим жизнь изучению таких, как я. В его подвале содержались другие новообращенные, некоторые – совсем дикие, другие – почти адаптировавшиеся. Он изучал нас, экспериментировал, искал способы контролировать нашу природу.

– Вы особенная, Элеонора, – говорил он, записывая мои реакции на различные стимулы. – Ваша кровь была особенной еще при жизни. Редкая группа, необычный состав. Теперь это проявляется иначе.

Я не понимала, что он имеет в виду, пока не начала замечать, что раны от серебра на моей коже заживают быстрее, чем у других. Что я могу дольше обходиться без крови. Что солнечный свет, проникающий сквозь щели в шторах, причиняет мне боль, но не сжигает, как остальных.

Однажды я нашла его записи. Он оставил дневник открытым в своем кабинете – случайность или намеренный жест, я до сих пор не знаю. Там были страницы, посвященные мне. Формулы, расчеты, гипотезы. И имя моей матери.

Моя мать умерла, когда мне было пять. Я почти не помнила ее. Но профессор, очевидно, знал ее. Более того, он писал о каком-то эксперименте, проведенном задолго до моего рождения. О препарате, который она принимала. О том, как это изменило ее кровь – и мою.

В ту ночь я впервые почувствовала вкус его крови. Не потому что напала – он сам предложил. Налил в хрустальный бокал несколько капель из пореза на запястье и протянул мне.

– Попробуйте, – сказал он с той полуулыбкой, которая всегда заставляла меня чувствовать себя подопытной крысой. – Это часть эксперимента.

Его кровь была горькой. Не металлический привкус обычной человеческой крови, а что-то похожее на полынь и старые монеты. Она обожгла мое горло, как кислота, и на мгновение мне показалось, что я снова умираю.

А потом пришла ясность. Такая острая, что мир вокруг стал кристально четким. Я видела пылинки в воздухе, слышала шорох мышей в подвале, чувствовала запахи города за много миль отсюда. И я видела профессора – по-настоящему видела. Не человека, не ученого. Что-то другое.

– Что вы со мной сделали? – спросила я, когда смогла снова говорить.

– Не я, – он покачал головой. – Ваша мать. Я лишь продолжил то, что она начала.

В ту ночь он рассказал мне больше. О тайном обществе, изучающем вампиров веками. О попытках создать гибрид – существо с силой вампира, но без его слабостей. О моей матери, которая была одной из подопытных. О том, что я, возможно, единственная успешная попытка.

– Вы не просто вампир, Элеонора, – сказал он. – Вы нечто большее. И меньшее одновременно.

Я не знала, верить ли ему. Профессор Лазарь был манипулятором, он играл с нами, как с шахматными фигурами. Но что-то в его словах резонировало с тем, что я всегда чувствовала – я никогда не вписывалась ни в мир людей, ни теперь в мир вампиров.

Через месяц после этого разговора на особняк напали. Люди в черном, с серебряным оружием и знанием того, как убивать таких, как мы. Они пришли не за мной – за профессором. Называли его предателем, отступником, еретиком.

В хаосе той ночи я видела, как профессор Лазарь сражался. Не как ученый – как воин. С ловкостью и силой, которых не должно быть у человека его возраста. Он убил троих, прежде чем серебряная пуля попала ему в грудь.

Я могла спасти его. Моя кровь – та самая особенная кровь, о которой он говорил – могла исцелить рану. Я знала это инстинктивно, как знала, что солнце встает на востоке. Но я колебалась. Этот человек мучил меня, экспериментировал на мне, возможно, был причастен к смерти моей матери.

Когда я наконец решилась, было поздно. Или я так думала.

Я бежала из горящего особняка с единственной вещью, которую успела схватить – его дневником. Остальные вампиры, те, что выжили, рассеялись по миру. А я затаилась, изучая записи, пытаясь понять, кем была моя мать и кто я такая.

Прошло пять лет. Я научилась жить среди людей, контролировать жажду, использовать свои способности. Я даже нашла других – таких же, как я, детей эксперимента. Нас немного, но мы существуем.

А вчера я получила письмо. Без обратного адреса, доставленное лично в руки мальчиком, который исчез, прежде чем я успела его расспросить. Внутри был серебряный перстень – тот самый, что носил профессор Лазарь – и короткая записка:

"Эксперимент не закончен. Приходите туда, где мы впервые встретились. У вас есть то, что принадлежит мне, а у меня – ответы, которые вы ищете. И, Элеонора… на этот раз не медлите с решением. Второго шанса может не быть."

Почерк был его – я бы узнала эти острые буквы где угодно. Но профессор Лазарь мертв. Я видела, как серебряная пуля пробила его сердце. Видела кровь, растекающуюся по белоснежной рубашке.

Или нет?

Сегодня ночью я пойду на кладбище, где мы встретились пять лет назад. Я возьму с собой дневник – единственное доказательство эксперимента, единственную нить к моему прошлому. И я буду готова ко всему.

Потому что если профессор Лазарь жив, это значит, что он солгал мне о многом. И если он солгал о своей смерти, то что еще он скрывает? Что на самом деле случилось с моей матерью? И кто – или что – я на самом деле?

Солнце садится. Пора идти. В конце концов, я всегда знала

Профессор Лазарь жив. Я знала это, как только увидела его силуэт на кладбище – высокий, прямой, с той же безупречной осанкой, которую не могли согнуть ни годы, ни серебряная пуля в сердце.

– Вы опоздали на три минуты, Элеонора, – сказал он вместо приветствия, когда я подошла. – Некоторые вещи не меняются.

Пять лет назад он произнес те же слова, когда я впервые пришла в его лабораторию после обращения. Тогда я была напугана, дезориентирована, едва контролировала жажду. Сейчас я владела собой настолько, что могла почувствовать его собственный страх, скрытый за маской невозмутимости.

– Как вы выжили? – спросила я, не протягивая ему дневник, хотя чувствовала, как его взгляд прикован к потертой коже переплета.

– Разве это имеет значение? – он улыбнулся, и в лунном свете я заметила то, чего не видела раньше: его зубы стали острее. – Важно лишь то, что мы оба здесь. И что эксперимент продолжается.

***

В 1973 году это кладбище было новым – аккуратные ряды надгробий, свежая краска на ограде, молодые деревья. Профессор Лазарь привел сюда мою мать в ночь полнолуния. Я знаю это, потому что нашла фотографию, спрятанную между страницами его дневника – черно-белый снимок молодой женщины с моими глазами, стоящей у ворот кладбища. На обороте дата и подпись: "Субъект №7. Первая инъекция".

Сейчас, в 2023-м, кладбище разрослось, старые могилы ушли в землю, деревья стали исполинами, чьи корни вздыбили плиты дорожек. Но ворота остались теми же – кованое железо с узором из лилий. Я прикоснулась к ним, и на мгновение мне показалось, что я чувствую отпечаток ладони моей матери, сохранившийся сквозь десятилетия.

– Она была особенной, – сказал профессор, наблюдая за мной. – Как и вы. Но она не выдержала трансформации.

– Вы убили ее, – это не был вопрос.

– Я пытался спасти, – он покачал головой. – Есть разница.

***

Когда-то я верила каждому его слову. Профессор Лазарь был моим создателем, учителем, единственной константой в мире, который перевернулся с ног на голову после моего обращения. Я ненавидела его методы, но не могла отрицать результаты – благодаря ему я научилась контролировать свою новую природу.

– Вы помните, что я говорил вам о времени? – спросил он, делая шаг ко мне.

– Что для таких, как мы, оно течет иначе, – ответила я автоматически, как хорошая ученица.

– Именно, – он кивнул. – Но я не рассказал вам всего. Время не просто течет иначе. Иногда оно останавливается. Иногда поворачивает вспять.

В его глазах мелькнуло что-то, чего я никогда раньше не видела – отчаяние. Профессор Лазарь, всегда такой собранный, такой уверенный, выглядел как человек на краю пропасти.

***

В 1973 году в центре кладбища стояла часовня – маленькое каменное здание с витражами и колоколом, который звонил каждый час. Сейчас от нее остался только фундамент, заросший плющом, и часы без стрелок на полуразрушенной стене.

Профессор подвел меня к этим часам и прикоснулся к циферблату своим серебряным перстнем. Камень в перстне – не рубин, как я всегда думала, а что-то другое, темное и пульсирующее, как живое сердце.

– Здесь я сделал первую инъекцию вашей матери, – сказал он тихо. – И здесь же я обратил вас пять лет назад.

– Что? – я отшатнулась. – Нет, вы нашли меня, когда я уже была обращена. Я бродила по кладбищу, новорожденная, голодная…

– Это то, что вы помните, – он грустно улыбнулся. – Но не то, что произошло.

***

Я всегда знала, что профессор Лазарь скрывает многое. Но я оставалась рядом, потому что он был единственным, кто мог объяснить, что со мной происходит. Единственным, кто знал о моей матери, о эксперименте, о том, почему я такая.

Но сейчас, глядя на его дрожащие руки, я поняла его самую постыдную слабость – страх. Профессор Лазарь, бесстрашный исследователь, преступивший все мыслимые границы науки и морали, боялся. Не смерти – чего-то хуже.

– Время, Элеонора, – прошептал он, и его голос дрогнул. – Оно догоняет меня.

***

В 1973 году моя мать стояла здесь, у этих часов, и позволила ввести себе в вену препарат, который должен был сделать ее сильнее, выносливее, почти бессмертной. Она была больна – я нашла ее медицинскую карту. Рак крови, терминальная стадия. Профессор предложил ей шанс.

В 1993 году, в день моего рождения, эти часы остановились ровно в момент, когда я сделала первый вдох. Совпадение? Я больше не верю в совпадения.

В 2018 году, когда я умерла в четверг, собираясь в театр, часы без стрелок каким-то образом отметили мою смерть – на циферблате появилась трещина, рассекающая его точно пополам.

А сейчас, в 2023-м, профессор Лазарь стоял передо мной, полувампир-получеловек, с серебряной пулей, все еще застрявшей возле сердца (я чувствовала ее запах – окисленное серебро и старая кровь), и умолял меня о помощи.

***

– Я солгал вам, – признался он, и это признание, казалось, стоило ему физической боли. – О многом. Но не о том, что вы особенная. Ваша кровь… она может исцелить меня. И не только от этой раны.

– От чего еще? – спросила я, хотя уже догадывалась.

– От времени, – он посмотрел на часы без стрелок. – Оно течет для меня иначе с тех пор, как я начал эксперименты. Я старею… неправильно. Не снаружи – изнутри. Мой разум… он перескакивает. Иногда я просыпаюсь и не знаю, какой сейчас год. Иногда я помню будущее.

Я видела это в его глазах – мерцание безумия, которое он так тщательно скрывал все эти годы. Профессор Лазарь, блестящий ум, создавший формулу, изменившую саму природу вампиризма, терял рассудок из-за собственного изобретения.

***

В 1973 году часовня была местом молитвы и утешения. В 2023-м ее руины стали свидетелем отчаяния человека, игравшего в бога.

– Я могу помочь вам, – сказала я, доставая дневник. – Но сначала вы расскажете мне всю правду. О моей матери. О том, что вы сделали со мной. О том, почему время для вас течет иначе.

Он колебался. Я видела борьбу на его лице – гордость против необходимости, высокомерие против страха.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Но не здесь. Это место… оно искажает время. Каждый раз, когда я прихожу сюда, я теряю еще немного себя.

Я посмотрела на часы без стрелок. На мгновение мне показалось, что я вижу их – призрачные стрелки, движущиеся в обратном направлении, отматывающие секунды, минуты, годы…

***

Я всегда знала, что моя преданность профессору Лазарю граничит с одержимостью. Даже когда я ненавидела его, я не могла уйти. Что-то удерживало меня рядом – невидимая цепь, крепче любой серебряной.

Теперь я понимаю, что это было. Не благодарность. Не страх. Не любопытство.

Это была кровь. Его кровь во мне. Моя кровь в нем.

– Вы не просто обратили меня, – произнесла я, и это было не вопросом, а утверждением. – Вы связали нас.

– Да, – он не стал отрицать. – Это был единственный способ убедиться, что формула сработает. Я должен был быть… якорем.

– Якорем для чего?

– Для времени, – он взглянул на часы. – Оно ускользает, Элеонора. Для всех нас. Но вы можете его удержать.

***

В 1973 году моя мать стояла здесь, не подозревая, что станет частью эксперимента, который изменит не только ее жизнь, но и саму ткань реальности вокруг нее. Она не знала, что носит меня под сердцем – крошечный эмбрион, уже измененный препаратом, который тек по ее венам.

– Она не знала, что беременна, когда пришла ко мне, – сказал профессор, словно читая мои мысли.

– Я обнаружил это позже. Слишком поздно, чтобы остановить процесс.

– И вы позволили ей выносить меня? Зная, что я буду… такой?

– Я настаивал на этом, – его голос стал тише. – Ваша мать хотела прервать беременность, когда узнала о возможных последствиях. Я убедил ее, что ребенок будет нормальным.

***

Сейчас, в 2023-м, я смотрела на профессора новыми глазами. Не как ученица на учителя, не как создание на создателя, а как равная на равного. Или даже как хищник на добычу. Потому что теперь я была сильнее – я видела это в том, как он держался, слегка отстраняясь, готовый к бегству.

– Вы боитесь меня, – сказала я с удивлением.

– Я боюсь того, чем вы можете стать, – поправил он. – Того, что я создал.

Я вспомнила, как пять лет назад он запирал меня в серебряной клетке, наблюдая за моими мучениями с научным интересом. Как заставлял голодать, чтобы проверить пределы моей выносливости. Как записывал каждую реакцию, каждый крик, каждую слезу.

– Вы не создавали меня, – возразила я. – Вы лишь изменили то, что уже существовало.

***

В 1993 году, в день моего рождения, профессор Лазарь стоял за стеклом родильной палаты, наблюдая, как я делаю первый вдох. Я нашла фотографию и этого момента – он снимал тайно, через окно больницы. На обороте надпись: "Субъект №7-А. Первый контакт с воздухом. Жизненные показатели в норме."

– Вы следили за мной всю мою жизнь, – это не было вопросом.

– Я защищал свою инвестицию, – он пожал плечами, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд.

– Вы были единственным успешным результатом эксперимента.

– А другие? – я вспомнила упоминания о других субъектах в его дневнике.

– Не выжили, – он отвел взгляд.

– Или выжили… неправильно.

***

Я всегда чувствовала, что профессор Лазарь скрывает от меня что-то важное. Даже когда он учил меня контролировать жажду, даже когда спасал от охотников, даже когда делился своими знаниями – всегда оставалась недосказанность, тень за его словами.

Теперь я понимала, что это была не просто осторожность ученого. Это был страх создателя перед своим созданием.

– Что случилось с другими субъектами? – настаивала я. – С теми, кто выжил "неправильно"?

Он молчал так долго, что я подумала, он не ответит. Потом произнес тихо:

– Они здесь.

***

В 1973 году кладбище было новым, с пустыми участками, ждущими будущих обитателей. В 2023-м оно было переполнено – старые могилы, новые захоронения, семейные склепы.

Но были здесь и другие обитатели. Те, кого я никогда не замечала раньше.

Профессор указал на дальний угол кладбища, где стояли простые каменные плиты без имен, только с номерами.

– Субъекты с первого по шестой, – сказал он. – И с восьмого по двенадцатый. Официально они умерли от различных причин. Неофициально…

– Они все еще там, – закончила я, внезапно понимая. – Под землей. Не мертвые, но и не живые.

Он кивнул.

– Формула работала не так, как я ожидал. Она изменяла не только тело, но и восприятие времени. Для некоторых время остановилось полностью. Они… застыли. Сознание активно, но тело не реагирует. Вечная тюрьма.

***

Я всегда знала, что моя связь с профессором Лазарем токсична. Он был моим мучителем и спасителем, тюремщиком и проводником. Я ненавидела его и нуждалась в нем одновременно.

Но сейчас, глядя на его осунувшееся лицо, на дрожащие руки, на затравленный взгляд, я чувствовала что-то новое – жалость.

– Вы тоже застряли, – сказала я. – Не физически, как они, но ментально. Между прошлым и будущим.

– Да, – он провел рукой по лицу, и я заметила, как углубились морщины вокруг его глаз. – Сначала это были просто вспышки – моменты дежавю, странные сны о событиях, которые еще не произошли. Потом стало хуже. Я просыпался и не знал, в каком году нахожусь. Видел людей, которые еще не родились или уже умерли. Помнил разговоры, которых никогда не было.

– И вы думаете, моя кровь может это исправить?

– Я знаю это, – в его глазах вспыхнула прежняя уверенность. – Ваша кровь – ключ. Вы единственная, кто может контролировать время, а не быть контролируемой им.

***

В 2018 году, в день моей смерти, профессор Лазарь был в театре. Я не видела его тогда – была слишком занята своей жизнью, своими планами, не подозревая, что через несколько часов все изменится.

– Вы следили за мной даже тогда, – я покачала головой. – Почему просто не подошли? Не представились?

– И что бы я сказал? – он горько усмехнулся. – "Здравствуйте, я экспериментировал на вашей матери, а теперь жду, когда вы умрете, чтобы посмотреть, сработает ли формула во втором поколении"?

– Вы знали, что я умру в тот день?

Он отвернулся, и это было красноречивее любого ответа.

– Вы не просто знали, – я сделала шаг к нему. – Вы это устроили.

***

Я всегда считала, что моя смерть была случайностью – нелепой, трагической случайностью. Автомобиль, потерявший управление. Скользкая от дождя дорога. Я в неподходящем месте в неподходящее время.

Но теперь, глядя на профессора Лазаря, я видела правду.

– Это был эксперимент, – прошептала я. – Контролируемый эксперимент. Вы хотели проверить, сработает ли формула, когда я умру естественной смертью.

– Я хотел быть уверен, – его голос был едва слышен. – Я не мог рисковать. Слишком много было поставлено на карту.

– Моя жизнь была поставлена на карту!

– Ваша жизнь была создана для этого момента, – он поднял взгляд, и я увидела в его глазах не раскаяние, а фанатичную убежденность. – Вы существуете, чтобы изменить само время. Чтобы освободить нас всех от его тирании.

***

В 1973 году часы на часовне показывали точное время. В 2023-м они стояли без стрелок, как слепые глаза, смотрящие в вечность.

Профессор Лазарь подвел меня к ним и положил руку на циферблат.

– Прикоснитесь, – попросил он. – Почувствуйте.

Я неохотно протянула руку. Как только мои пальцы коснулись холодного камня, мир вокруг изменился. Цвета стали ярче, звуки – четче. Я чувствовала каждую молекулу воздуха, каждую вибрацию земли под ногами.

И я видела время – не как линейный поток, а как сложную сеть, переплетение нитей, соединяющих прошлое, настоящее и будущее.

– Вы видите? – прошептал профессор. – Вы чувствуете?

Я кивнула, не в силах говорить. Это было слишком – слишком много информации, слишком много ощущений.

– Теперь вы понимаете, почему я сделал все это? – в его голосе звучала мольба. – Почему я не мог остановиться?

***

Я всегда думала, что ненавижу профессора Лазаря за то, что он сделал со мной. За боль, за манипуляции, за ложь. Но сейчас, видя время так, как видел он, я начинала понимать.

Это было прекрасно и ужасно одновременно. Видеть все возможности, все пути, все варианты будущего. Видеть, как каждое решение создает новую реальность, как каждый выбор меняет узор времени.

И видеть, как этот узор разрушается. Как нити времени истончаются, рвутся, путаются. Как сама ткань реальности начинает расползаться по швам.

– Что происходит? – спросила я, с трудом отрывая руку от циферблата.

– Энтропия времени, – ответил профессор. – То, чего я боялся с самого начала. То, что я пытался предотвратить.

***

В 1973 году, когда профессор Лазарь начал свои эксперименты, он был молодым ученым, одержимым идеей победить смерть. Не ради бессмертия как такового, а ради времени – бесконечного времени для исследований, для открытий, для понимания самой природы вселенной.

– Я был так наивен, – он покачал головой. – Думал, что могу обмануть время, изменить его правила. Не понимал, что оно отомстит.

– Как? – я все еще чувствовала эхо того, что видела, прикоснувшись к часам – калейдоскоп возможностей, мерцающий на краю сознания.

– Представьте время как реку, – сказал он. – Если вы строите дамбу в одном месте, вода найдет другой путь. Если вы пытаетесь повернуть реку вспять, она может затопить все вокруг. Я пытался изменить течение времени, и теперь оно… разливается. Выходит из берегов.

***

Сейчас, в 2023-м, я видела последствия этого разлива. Не только в профессоре Лазаре, чей разум перескакивал между временными линиями, не только в тех несчастных, застывших в своих могилах, но и в самом мире вокруг нас.

Я не замечала этого раньше, но теперь, с обостренным восприятием, видела: деревья на кладбище цвели и теряли листья одновременно; луна на небе была полной, хотя вчера я видела тонкий серп; надписи на некоторых надгробиях менялись, когда я отводила взгляд.

– Это происходит везде? – спросила я, чувствуя, как холодеет внутри.

– Пока только здесь, – профессор указал на часовню. – Это эпицентр. Место, где я провел первый эксперимент. Где граница между временными линиями тоньше всего. Но оно распространяется. Медленно, но неуклонно.

– И что будет, когда оно распространится достаточно далеко?

– Хаос, – просто ответил он. – Полный временной коллапс. Прошлое, настоящее и будущее сольются. Причина и следствие потеряют смысл. Реальность… перестанет быть реальностью.

***

Я всегда считала, что моя преданность профессору Лазарю – это слабость, зависимость, которую я не могла преодолеть. Но сейчас я понимала, что это было нечто большее. Связь, созданная не только кровью, но и самим временем.

Мы были связаны не как создатель и создание, не как учитель и ученица, а как две части одного уравнения. Две переменные в формуле, которая могла либо спасти время, либо уничтожить его окончательно.

– Что вы хотите от меня? – спросила я, хотя уже знала ответ.

– Вашу кровь, – он протянул руку. – Не всю. Достаточно нескольких капель, смешанных с моей. Это создаст… баланс. Стабилизирует временные линии. По крайней мере, на какое-то время.

– А потом?

– Потом нам придется найти более постоянное решение.