Осень приходит…

5

Лето входило в зенит. Воздух в Сучково пьянил. Пахло всё, что цвело и не цвело, а летало такое множество насекомых и птиц, что даже старожилы не всех «в лицо» знали. Гриша, Вероника, Тоня и её дети порозовели, посвежели, заблестели глазками. Здоровый свежий воздух и деревенское питание: в пост – овощи и зелень, фрукты, ягоды, грибы и рыба, в скоромные дни – молоко, яйца, фермерское мясо – делали своё дело благое. Все загорели. Малыши бегали в трусах да панамках и вскоре стали белобрысыми «краснокожими». С ними все понемногу играли, гуляли – Тоня, Глаша, Гриша, бабушка. Особенно полюбилось детям времяпрепровождение с юношей – они перевоплощались в разбойников, индейцев, капитана Немо и Человека-паука. Гриша возился с ними добровольно, и дети жалели лишь о том, что почти ежедневно «дядя» уходил на этюды и не мог проводить с ними все дни напролёт, да в свою мастерскую их не пускал, только на пороге постоять – а ведь так интересно потрогать и поковырять! Вероника пряталась от солнца – ей в хореографическое училище ни к чему возвращаться «негритоской», так и в танец могли не поставить. Но от лишних килограммов не удавалось уберечься, уж очень вкусно готовили мама с Тоней. Буквально за месяц окреп и Гриша – от рубки дров, походов в лес и физической работы на огороде, так что Татьяна Андреевна потихоньку от него в кругу семьи приговаривала: «А наш-то какой стал: загорел, поправился – смотреть приятно!»

Хоть и хорошо летом в усадьбе, родители решили послать Глашу на месяцок на море, в Тамань, где жила её двоюродная тётя Рита – они исходили из того, что пора ребёнку мир поглядеть. Её проводили в двадцатых числах июля. Мужа Антонины ждали к празднику Целителя Пантелеимона, все ходили на источник в этот день, потом он гостил неделю и увозил своих в N – соскучился, и в квартире бардак. Вероника оставалась до конца лета. Гриша о своих планах пока молчал. У него появилось новое увлечение, он, к удивлению окружающих, стал помогать Макару Ильичу возиться с цветами. Старик пыхтел желанием, но силы его на девятом десятке иссякли, и здоровье пошатнулось, а так как характер его никогда не отличался покладистостью – только покойная жена умела с ним управляться, – то и угодить деду было непросто; с Гришей же они нашли общий язык, вместе сажали, ухаживали – домашние только руками разводили в недоумении.

Где-то в начале августа, когда Глашу ещё не ожидали, а Савелия уже ожидали, Татьяна Андреевна позвала Гришу попить чай вдвоём. Старшая дочь с детьми решили прибарахлиться – обносились за лето, – и Петрович повёз их в город.

– Честно, Гришаня, скажи: хорошо тебе у нас?

– Хорошо, мама Таня, спасибо за приют, за заботу.

– Оставайся на осень, оставайся на зиму. Мне спокойнее, когда ты рядом.

– Нахлебником? Не могу, и так уж задарма два месяца хлеб ем.

Татьяна Андреевна улыбнулась:

– Не так уж и много съедаешь, раз в день трапезничаешь. Глупости. Сколько помогаешь: дети счастливы, дед Макар при деле, дрова порублены. Но суть не в этом. Ты же друг нашей семьи. Я очень хочу, чтобы друг остался. Даже если станешь зарабатывать, нам ничего не нужно. Мы не бедны, а вот ты – сирота. Я честно, Гриша, говорю – мне спокойнее, когда все рядом. Как я извелась, пока ты жил в N на этой жуткой квартире! Лёгкие деньги, выпивка, девчонки – правда, Гриш?

– Вы всё знаете, мам Тань…

– Я ведь так люблю твою маму, и словно чувствую, как она за тебя переживает и молится…

Помолчали.

– Ведь я, мама Таня, нелёгкий человек. Может, когда-то трепетал душой, да жизнь внесла свои коррективы, и теперь это моя стезя, я привык. Даже нравится: сам по себе, что хочу, то ворочу. А на самом дне бывает весело… отвечать не перед кем, жизнь холостая и без родителей. Ведь не женился, да и не женюсь, пожалуй, хотя было на ком – вы в курсе, лицезрели Верусю. Я потерял чистоту души и помыслов, а совесть не заела. Боюсь, здесь, рядом, вам ещё тяжелее видеть в кого я превратился.

– Нет-нет, Гриша, ты ошибаешься…

– Неужели оставите меня, такого?

– Думаешь, откажусь? – вызвав на откровенность своего любимца, Татьяна Андреевна тоже настроилась на полную искренность. – Если ты уедешь, будет хуже. Рисовать и у нас можно; думаю, реально что-то продастся – с Тимофеем Макарычем посоветоваться надо. А насчёт твоей свободной холостой жизни – что ж, я тебе не судья и не мать, хоть ты меня мамой Таней называешь. Указывать не берусь – живи, как привык. Но дочек моих люби по-братски. С Антониной всё ясно – она составила своё счастье частного человека, а Глаша с Вероникой – девчонки совсем, ты же парнишка видный, льнут они к тебе. Не подведи, им женихи нужны надёжные – при том, чем раньше, тем лучше. У Глаши Виталик есть, а не он, так другого найдём, вон у Владислава Семёновича четыре кавалера подрастают. С Вероникой сложнее, она с норовом и всё в город, наивная, зрит – это я виновата, сглупила, повезла её в хореографическое училище поступать – сама ведь в детстве мечтала балериной стать. Но ничего, бог даст, выдадим удачно замуж и её. Если определишься им братом – оставайся, не укорю ни в чём другом.

Забыв про чай, Гриша сидел, потупив взор, и лишь изредка бросал пристально-испытующий взгляд на Татьяну Андреевну.

– Это то, чем я могу отблагодарить вас с Тимофеем Макаровичем за приют, за заботу? Что ж, разумно и естественно. Я действительно испытываю, пожалуй, лучшие чувства, которые мне доступны, ко всем вашим дочуркам. Пусть живут спокойно и ищут достойных женихов. Я пока останусь. Попробую найти рынок сбыта в Ялинске, а если не повезёт, отправлюсь в N – там моим работам всегда находится место. Впрочем, могу кирпичи таскать – самая верная вещь.

– И это говорит художник!

– Вы зря думаете обо мне так благородно. Я не ищу божьего промысла о своей судьбе. И нищенское существование, и многомесячное отсутствие заказов очень спускают с небес, снижают амбиции любого рода. Уж что-что, а это я к своим двадцати пяти годам хорошо усвоил…

Гриша

Часть 2

6

На самом деле положение у Гриши сложилось отчаянное. Захоти Савов сейчас уехать, так не на что. Заработав в N кое-какие деньги, он за лето практически всё спустил. На питание молодой человек тратил мало (так, чай, кофе, батон, колбаса), в усадьбе всегда щедрились его накормить, и, не будучи привередливым, он мог с осторожной расчётливостью протянуть зиму. Но для работы на природе возникла необходимость приобрести крепкую надёжную одежду и обувь, а для длительных этюдов, походов в лес – лёгкую и тёплую экипировку. Пришлось ездить за художественными материалами: красками, разбавителями, лаками, заказывать рамы для работ – ведь их надо продавать, – да холстов с подрамниками пришлось докупать. Заказов, естественно, не было, и настала пора серьёзно подумать о рынке сбыта. Несколько хороших картин он оставил в N Максиму, содержащему престижную лавку художника в центре города – тот обычно брал у Гриши товар охотно, пейзажи шустро расходились, да и работы бытового жанра тоже, но ехать сейчас в N считалось несвоевременным. Будучи в Ялинске, Гриша вёл разведку. Оказалось, магазина или лавки художника в городе нет! Художники типа числились, но занимались кто чем, изворачивались соразмерно обстоятельствам. Имелась частная гостиница, при которой выставлялись некоторые живописцы: покровительницей, меценатом и творческой комиссией в одном лице являлась хозяйка сего заведения – некая Аделаида Марковна. С ней и решил встретиться Гриша. Он взял с собой четыре пейзажа, сел в автобус и поехал в Ялинск к девятнадцати часам, так как именно в это время, сказали, хозяйку легче застать в гостинице: «Спросите в баре примерно в семь-восемь вечера». Гостиница Грише понравилась: двухэтажное современное ухоженное здание, обсаженное цветами и кустарником. Уютный холл, по стенам – несколько пейзажей с видами местных достопримечательностей, выставочный зал с роялем и живописью средней руки. Во всём чувствовался вкус (правда, женский) и даже компетентность. Всё можно осмотреть, и вход в бар в подвале тоже свободный. Гриша спустился вниз, спросил у бармена Аделаиду Марковну. Тот поинтересовался зачем. Гриша объяснил. Понимающе кивнув, бармен оставил стойку коллеге, велел юноше обождать и вышел. Через три минуты вернулся и позвал молодого человека за собой. Они прошли по затемнённому коридору до боковой комнаты с витражными дверьми, куда Савов вошёл уже один. Он очутился в небольшом помещении с немного аляповатыми обоями и антикварной мебелью. В нём располагались трое, насколько мог сориентироваться Гриша: хозяйка и два амбала – похоже, телохранители или, если угодно, стражи порядка. Они сидели за низким столиком, ели мороженое, пили кофе и коньяк. «Похоже, я “вовремя”», – усмехнулся про себя наш герой. Женщина, а за ней две тени поднялись ему навстречу. Аделаида Марковна оказалась высокой эффектной рыжеволосой дамой лет тридцати пяти («Но возраст скрывает», – мелькнуло в голове посетителя), красивой, несколько разрумянившейся то ли от тепла, то ли от выпитого коньяка, но с холодным расчётливым взглядом. Лишь где-то в глубине их томной голубизны таилось нечто, похожее на тоску. Всё это Гриша заметил мгновенно острым глазом художника, словно сразу нарисовал её портрет. Он слегка поклонился. Представился Григорием Савовым, художником, сказал, что недавно в этих краях, что желал бы продавать свои картины и просит помочь освоиться в Ялинске – ему рекомендовали обратиться к Аделаиде Марковне. Молодой человек старался говорить просто, но учтиво, понимая, что именно в этой примадонне сейчас для него заключено всё его финансовое спасение. Видимо, такое обращение пришлось ей по душе, хозяйка выразила живой интерес. То, что перед ней художник, и вовсе приветствовалось – видимо, такова оказалась её слабинка. Пейзажи незамедлительно явились на обозрение и заслужили одобрение.

– Ну что ж, давайте присядем, поговорим, выпьем за удачное сотрудничество, – наконец предложила Аделаида и указала Грише на кресло. Еле заметным жестом она отослала амбалов, и они остались вдвоём. – Сколько же вы хотите получать за своё творчество?

Гриша только открыл рот, чтобы пояснить, сколько он получал за этюды в N и выразить готовность к компромиссу, как она засмеялась, обнажив ряд прекрасных белоснежных зубов:

– Молчите-молчите, подождите, я сейчас.

Аделаида встала, подошла к столу у окна, достала оттуда пачку денег и положила их перед Гришей.

– Здесь шестьдесят тысяч. Достаточно?

– Но… так сразу, и… в общем, достаточно, конечно…

– Берите-берите. Я покупаю у вас эти пейзажи. Я знаю толк в живописи и, думаю, что вы для меня находка, – Аделаида снова села напротив Гриши, нагнулась над столом, заглянув ему в лицо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.