Ты внутри меня

– Я поеду. На прием. Но только ради папы. И мамы, в последний раз когда мы говорили по телефону, она опять просила приехать ко мне. Но я не могу. Я боюсь смотреть ей в глаза. Она будет смотреть на меня и вспоминать, что его нет, – я приняла окончательное решение, как бы мне не хотелось отсидеться в своем вакууме. – Это будет первый и единственный раз, когда я вернусь в этот город.

***

Если до 18 лет со словом декабрь у меня были только радужные ассоциации – елка с гирляндами и обязательно милыми игрушками из фетра, имбирные пряники, какао с корицей, запах мандаринов и домашнего торта “муравейник” из духовки, подарки в красивой бумаге с огромными бантами, папа в бороде деда Мороза, даже когда мы перестали в него верить, то после совершеннолетия они сменились на другие. “Прожженная сука” от Макса, его измена и наше слитое интимное видео, похищение и пытки от его отца, смерть папы, отказ от меня оставшейся семьи и каркающие вороны на кладбище. Авария, операция и побег из города.

С тех пор приторный привкус желчи на кончике языка возникал каждый раз, когда наступал декабрь. Вот и сегодня от него меня не мог избавить ни апельсиновый сок, ни мятные конфеты, ни Оливкины печеньки. Меня начало трясти еще до приезда в Красноярск, как только мы закрыли дверь нашего дома и поехали в аэропорт.

Я хотела оставить дочку с няней на двое суток, чтобы не тащить ее в этот жуткий город, но муж настоял, что без нас она будет сильно плакать, все-таки мы ни разу не оставляли ее больше, чем на пару часов. Несколько правильных слов “мы нанесем ей психологическую травму” – и мама Аделина берет мелкую козочку с собой вместе с няней.

Муж после прилета сразу же уехал к маме, про себя я продолжала называть ее именно так. Мы с Лив немного погуляли, наделав следов на снегу возле гостиницы и ушли спать. Мне нужно было как следует выспаться, чтобы стойко вынести встречу со своим прошлым и разговоры о папе.

Конечно же, у меня это не получилось.

Я ворочалась, стараясь не потревожить сон Оливки. Мне было то жарко, и я скидывала с себя одеяло, то холодно так, что стучали зубы, и я укрывалась по макушку головы. Впервые за эти несколько лет я позволила себе включить свой старый телефон не только, чтобы отправить привет из преисподни Максу, а чтобы открыть фотогалерею. Что еще делать в три ночи, как не реветь, рассматривая снимки любимых людей, чьи жизни навсегда изменились из-за моей обреченной любви?

Я удивилась, как мало у меня было фотографий с родителями. Почему, когда в жизни все текло ровно и спокойно, когда счастья были полные штаны, а родители были живы и здоровы, у меня не возникало желания как можно чаще признаваться им в бесконечной любви просто так, без повода? Почему я так мало проводила с ними время, заменив их на подружек, танцы и мальчиков? Почему?! А сейчас я, как нищенка, собирала из пустого кошелька воспоминаний последние, но самые дорогие монетки.

Вот я сняла букет из одуванчиков, что папа сорвал для меня и мамы по дороге на речку. Папы на снимке нет, есть только моя рука с цыплячьего цвета подарком. Вот я сняла ноги в дорогущих кроссовках, которые родители мне купили, когда у нас было так туго с деньгами, что папа брал подработку. Родителей на фото нет. А кроссовки есть. Вот мы с Темой ржем на селфи с полными щеками шашлыков, которые нажарил наш супермен. Слава богу, есть наше общее фото с того пикника.

Сердце сжалось от новой серии фотографий. Последний наш новый год вместе. Мне семнадцать. Мы за праздничным столом с зажженными свечами. У искусственной елки, ведь мама была категорически против живой. “Зачем рубить дерево? Чтобы выпендриться и хвастаться ее запахом? Мои масла пахнут хвоей еще сильнее. Не хочу и не буду спонсировать это варварство ради пары недель праздников, а потом еще столько же видеть лесополосу на мусорках”.

Как же мало у меня этих снимков. Катастрофически мало! Зато много меня. Танцующей. Счастливой. Строящей смешные рожицы на камеру. Много подруг. Много Герды. Она, как я узнала, сбежала в ночь моей “смерти” и больше не возвращалась. Много Макса в галерее. На свадебные фотографии у меня не остается ни сил, ни желания.

Я продолжила беззвучно реветь, затыкая нос одеялом, чтобы не шмыгать и не разбудить ребенка. Хотелось вырвать сердце из груди, как Данко. Чтобы обнулить не только старую жизнь, но и воспоминания о ней. Боже, как же стать бездушной каменной статуей хотя бы на эти два дня, чтобы не чувствовать ничего?!

***

Под утро я аккуратно выбралась из-под одеяла и не узнала в ванной комнате свое лицо в зеркале. Его будто кто-то засунул в пчелиное гнездо, предварительно обмазав медом. Да, красавиц-жена у Евгения Потапова, ничего не скажешь. Я решила поприсутствовать только на официальной части мероприятия и уйти с фуршета к Оливке.

Тихий стук в номер. Кто это может быть?!

Муж.

– Махнемся номерами не глядя? Я к Оливке, ты в мой? – Вглядывается в мое опухшее лицо и прижимает к себе. – Иди сюда. Ты справишься. Ты правильно решила, что приехала, он там, с неба, смотрит на тебя и очень гордится своим генералом. А теперь бегом ко мне в комнату.

– Зачем? – Прошептала я в ответ, оттягивая момент пробуждения дочки.

– Сюрприз. Хотел вломиться к тебе ночью с вискарем, отвлекать веселить тебя, так ты не пьешь. Пришлось в одного развлекаться. А ты, я смотрю, времени даром не теряла, ревела и страдала, так? – Киваю головой, отпираться бессмысленно, все написано на лице. – Дуй в номер, там бригада неотложной помощи для зареванной красавицы. Иди-иди, там масочки тебе поделают, штукатурку нанесут, губы намажут. Не могу же я привести главного героя дня в таком виде?

– Главный герой дня там только папа. И мама. Уж точно не я.

– И ты, малышка, и ты. Ты дочь своего отца. Он ведь всегда с нами, даже если его нет. И мои девчонки всегда со мной, – он на несколько секунд отлетел мыслями далеко, туда, где его жена и дочь, а я, с огромной благодарностью за его поддержку, в халате и гостиничных тапках, забрала электронный ключ от его номера и ушла реанимировать в очередной раз свое многострадальное лицо.

В который раз я поразилась существованию мужчин, таких, как мой папа и его друг, для которых счастье близких – приоритет, и они всегда думают, где еще подложить соломки, как еще сделать приятно, проявить свою заботу и любовь. Важны поступки, а не эти телячьи нежности и люблю-куплю-полетели. Настоящие мужчины существуют и они должны преподавать в детских садах, школах и университетах мальчишкам основы благородства и чести, показывая пример настоящей силы, которая не разрушает, а создает что-то прекрасное. И крушить стереотипы “не каблуков” о том, что должен и не должен делать настоящий мужик.

Мне нарисовали вполне сносное лицо с аккуратными стрелками и густой красной помадой, предварительно сделав тонну косметических процедур и расслабив мышцы массажем. Я надела строгий черный брючный костюм с туго завязанным галстуком, сдавливающим шею как ошейником. Но я не стала ничего менять. Мне нужно было максимально создавать себе физический дискомфорт, чтобы он хоть как-то отвлекал от внутреннего полигона с ядерными отходами.

Я попрощалась с Оливкой и, держась за руки с мужем, шагнула в этот непростой день. Я так искусала губы и щеки изнутри, что они превратились в единое истерзанное зубами полотно. Я так и не смогла заставить себя что-то проглотить, кроме крепкого черного кофе с тремя таблетками магния. Отличное сочетание! И теперь его горький вкус “отлично” гармонировал с ментальным желчным подтоном. Муж периодически сжимал мою ладонь в машине и заглядывал мне в лицо. Но в мой позвоночник врос огромный железный стержень, который держал все тело в монолите, не давая мне расслабиться и даже повернуть голову.

– Зачем мы сюда приехали? – Я в ужасе узнала здание ресторана, в котором была с Максом на том безумном свидании с устрицами. – Только не говори, что здесь все пройдет?

– Это лучшее заведение города, Аделина. Мне его посоветовали организаторы. Не знал, что у тебя есть определённые предпочтения. Теперь поздно. Идем, – спасибо, что не стал расспрашивать, почему я не довольна.

Водитель высадил нас у парадного входа. Вся парковка была забита машинами. Почему их так много?! Нас встречали какие-то люди в деловых костюмах и военной форме, жали руку мужу. С меня сняли пальто, и мы поднялись в просторный зал по лестнице, к которой я боялась даже прикасаться, чтобы не подключаться к мельчайшим деталям из воспоминаний.

Мы только переступили порог зала, как в глаза бросился огромный портрет папы в парадной форме с многочисленными медалями. Черная ленточка на его фотографии была не к месту. И без нее в горле все чесалось от рвущихся наружу рыданий. Галстук-ошейник держал их из последних сил. В две большие колонны стояли стулья. Не было свободных мест. Играла живая музыка. Голова начала ехать от сюрреализма колбасивших меня чувств. Мы подошли ближе и я увидела ее.

Маму.

Она стояла боком к нам, рядом с моим бывшим парнем Ромой. Я непроизвольно дернулась, чтобы сбежать, но муж только крепче сжал мою руку.

Мама.

Она почувствовала мой взгляд и медленно повернулась на меня. В глазах уже наготове стояли слезы, мамино лицо поплыло. Ноги сами шли к ней, против моей воли. Мне казалось, что я вообще перестала управлять и своим телом, и головой, которая начала ходить ходуном от напряжения.

– У меня голова трясется. И глаза дергаются. – Я сухо констатировала факты, словно говорила не о себе, а об огромной хрустальной люстре на потолке. – Здесь так душно. Я начинаю задыхаться.

– Ничего не видно, Ада, с головой все в порядке. Я в тебя верю. Ты справишься, просто дыши медленнее, – он пошел по направлению к маме, аккуратно, но в тоже время уверенно потянув меня за собой.

Мама, не моргая, смотрела только на меня, а я, как безвольная кукла, перебирала ногами на высоченных каблуках, на которых отвыкла за время декрета ходить. Муж первым ее обнял, поздоровался с Ромой. В тот момент у меня даже мысли не было о странности его нахождения здесь.

– Знакомьтесь, это Аделина Игоревна. Она лично занималась делом по Игорю. Все это, – он обвел рукой зал. – Ее заслуга.

Еще бы. Если бы не я, папа был бы жив. Это и правда ВСЕ было моей “заслугой”.

– Аделина, здравствуйте, – я видела, каких усилий маме стоит сдерживаться, как она всматривается в мое лицо, пытаясь найти хоть что-то знакомое от своей дочери. – Позвольте вас обнять. Я так вас ждала.

– Здравствуйте, – я не узнала свой голос, в нем выкрутили громкость практически до нуля.

Мама сомкнула руки на моей спине, а у меня внутри захороненные ядерные отходы начали плавиться и взрываться. Мои руки тяжелыми якорями висели у бедер, не отвечая на ласку мамы.

– Я так ждала тебя, дочка. Спасибо, что ты приехала, – она прошептала еле слышно мне в ухо, а ее поцелуй на моей щеке, казалось, длился вечность. – Мы с папой так гордимся тобой.

На этих словах меня чудом не прорвало, хотя галстук готов был в любую секунду разлететься в лохмотья по всему залу.

– Простите, мне нужно в дамскую комнату. Одной. Я скоро вернусь, – на ватных ногах и на автопилоте я, с затуманенными глазами от стоявших в них слезах, пятилась назад и спасалась бегством, не видя ни одного лица, кроме маминого, но чувствуя десятки взглядов на моем лице. – Не ждите меня, начинайте.

***

– Ну, привет, беглянка из самолета, – я чуть не закричала от неожиданности, выйдя из туалета и воткнувшись в мужское тело.

Кое у кого появилась дурная привычка караулить девушек у туалета? Меня поджидал Макс, жадно осматривая меня всю и буквально раздевая глазами за считанные секунды. Мне хватило беглого взгляда, чтобы просканировать этот бермудский треугольник, в который попало и без вести пропало не одно сердце, включая мое. Высокий, широкоплечий, он явно круглосуточно ел ведрами “растишку”. В деловом костюме иссиня-черного цвета он выглядел еще притягательнее, чем в прошлую нашу встречу. Хотелось сорвать с него пиджак, рубашку и все остальное, чего уж таить, чтобы рассмотреть каждую его татуировку, что навечно соприкасалась с его манящей кожей. В нос ударил любимый парфюм, название которого я помнила наизусть, разнося его в голове на атомы отдельных нот запахов: розовый перец, лимон, кедр, уд и сицилийский бергамот. Аромату, в отличие от меня, он не изменял.

– Простите, мы знакомы? – Я постаралась изобразить на лице максимум холодности, надменности и равнодушия, считая про себя “раз, два, три, делай вдох, Аделина, раз, два, три, теперь выдох”.

– Да, ты смачно тыкала мне в нос факи, когда мы летели на Мальдивы, – по его лицу было понятно: он не верил, что я его не узнала.

– А, вспомнила, ты тот озабоченный больной придурок, который облизывал мои факи после туалета. Я тогда еще руки не помыла. Фу, мерзость какая, – пока из меня потоком лились колкие слова, я все думала: какого ежика он делал на вечере памяти моего папы?! – Тебя в детстве не учили элементарным правилам личной гигиены, не облизываешь то, что не надо?

– Первое, ты меня запомнила. Это радует. Второе, я самоучка. Сам решаю, что и кого мне облизывать.

Приплыли, карасики! Мне теперь слушать его пошлые шуточки?

– Все, товарищ неадеквашка, вы свободны, – я попыталась обойти его, но эта гора мускулов преградила мне путь к отступлению. – Мне пора. Здесь вообще-то важное мероприятие и ваш юмор здесь неуместен. Вы сюда, я так понимаю, случайно залетели, на автопилоте?

– Я здесь с семьей. Игорь Владимирович Дружинин мне как отец был, хоть я и знал его недолго. И я не верю в случайности, Аделина. Что здесь делаешь ты? – Он ждал ответ на свой вопрос.

– Я приехала с мужем. И как раз сейчас в его руках микрофон, он говорит речь о своем покойном друге. Извините, не помню вашего имени, мне пора.

Макс повернулся к сцене и непонимающе уставился на Потапова. Потом на меня. Я с удовольствием наблюдала за его реакцией. С его губ заторможено стиралась наглая улыбка, вытягиваясь в прямую линию. Этот надменный великан вдруг непонимающе всматривался в меня, туго догоняя смысл сказанных мной слов.

– Кто ты такая, Аделина? И кто твой муж?

– Я же говорю. Мой муж сейчас говорит речь. Евгений Потапов. Если вы знали Игоря Владимировича, то вы должны быть знакомы, – на имени папы я запнулась, а Макс стал еще мрачнее. – Я его жена. Всего хорошего. Ищите себе новую жертву. Мой муж слишком хорош, чтобы я смотрела на тупых качков, считающих себя неотразимыми.

Его лицо стало бесцветным и перестало выражать какие-либо эмоции. Кажется, я смогла сбить с него спесь, и он перестал чувствовать себя королем мира. Пока он не пришел в себя, я круто повернулась на шпильках так, что чуть не расстелилась у ног Булатова. Позорище! Даже уйти эффектно не смогла! Он подхватил меня, запустив по мне стаю электрических скатов, и каждый из них выдал разряд тока похлеще медицинских реанимационных мероприятий. Биоритмы ускорились. А кровь внутри кипела так, что испариной выходила через поры кожи. Я подняла на него глаза и увидела свое отражение в его застывших глазах.

– Только не его. Любого на этой планете, но только не его, – он сжал мои плечи. – Оливка его дочь?

Я отчаянно хотела сбежать от него и в то же время молила время остановиться на миг, чтобы еще немного вобрать в себя обжигающую силу его прикосновений, без которых я сходила с ума. Он стал моим клеймом. От которого хочешь избавиться, но не в силах содрать его с тела, потому что каждый символ этого рисунка запечен шрамами на коже.

– Отпусти. Если, чтобы ты отстал, мне надо отчитаться о своей жизни, то да, Оливка его дочь. Чья же еще?..

Макс отпустил меня, сделал шаг назад, но не прекратил контакта с моими глазами. Я одернула пиджак, заставляя себя очнуться от наваждения и, прежде чем уйти, растянула губы в улыбке и пошла к мужу, цокая каблуками. Галстук пропитался холодным потом.

Я встала рядом с мужем и мамой. Он ободряюще обнял меня. А я не могла оторвать взгляд от удаляющейся спины Макса. За Булатовым едва успевала бежать его мама, Марина. Что ж, так было лучше для нас обоих. Надо отдать ему должное. Он отвлек меня от скорбных мыслей о папе. Я так и не привыкла жить без него. Мне его не хватало всегда. Как и мамы, брата, которого почему-то сегодня здесь не было. Помню, как актриса Елизавета Боярская в одном из фильмов говорила бывшему “Я не твой аппарат искусственного дыхания, отключись от меня”. Я же себя насильно отключила от близких и жила в этом кислородном голодании перманентно, довольствуясь крошечными пузырьками воздуха.

Какой-то генерал бесконечно говорил помпезную, но лишенную души речь, а когда, наконец, замолк, долго жал руку маме, а затем и моему мужу. Все это время я смотрела невидящим взглядом в зал, не различая лиц, и делала огромное усилие над собой, чтобы стойко выдержать весь официоз. Муж вновь взял микрофон и в конце речи обратился ко мне, хоть я и просила избавить меня от благодарственных речей.

– Эта скромная девушка взялась за дело с таким рвением, что ни ее команда, ни я не сомневались, что справедливость восторжествует. Аделина, скажете пару слов присутствующим? – Муж передал в мои дрожащие руки микрофон.

В зале стало тихо. Я перестала слышать даже музыкантов, хотя движения их рук говорили о том, что они продолжали играть. Удивительно, но мой рот что-то начал говорить, но я никак не могла осмыслить, запомнить или хоть как-то зафиксировать в памяти хотя бы одно из произнесенных мной слов.

Мне хлопали.

Мама пожала мне руку и поцеловала в щеку обдав до боли родным запахом, от которого голова закружилась еще больше и мне срочно понадобилась свежая порция кислорода. Муж отвел маму в сторону, понимая, что мне нужно время, чтобы привести себя в чувство. Из полумертвого состояния меня вывел звук еще одного знакомого голоса.

– Аделина, здравствуйте, меня зовут Эмилия. Я училась вместе с дочерью Игоря Владимировича, Кирой. Она погибла, но вы, наверное, знаете, – она тараторила, а я засмотрелась на ее сияющие глаза. Я даже не представляла, на сколько я по ней скучала. Она стала еще красивее и мне так захотелось уткнуться носом в ее плечо и, как раньше, от души пореветь. – Мое приглашение будет звучать странно, но я очень хочу позвать вас завтра на кладбище. Завтра три года, как с нами нет Киры. Мы каждый год практически всем классом приходим с цветами на ее могилу. Мне кажется, ей будет приятно видеть вас среди нас, как человека, который помог расследовать дело ее папы. Придете?

– Боюсь, не смогу. Я завтра вечером улетаю, простите, но в моем расписании нет на это места. Мне очень жаль. Правда.

– Я понимаю. И мне жаль. Можно я вас обниму за все, что вы сделали для Киры, хоть и не знали ее, – не дождавшись моего ответа, подруга обняла меня и этого дружеского жеста хватило, чтобы меня прорвало.

Вся боль, что я так упорно прятала сегодня внутри, скрывая от посторонних взглядов, разрушила возведенную мной плотину сосредоточенной стойкости и обрушилась на Эми. Со стороны я, скорее всего, выглядела странно. Строгая владелица юридической фирмы, ревущая в плечо первой встречной на дне памяти.

– Ну, вы чего, Аделина, тише-тише, я не хотела вас так расстроить, – она, как в старые добрые времена, успокаивала меня, не зная, кто на самом деле перед ней. Обманщица, которая устроила трагикомедию и цирк всей своей жизнью и заставила оплакивать себя всех, кто меня искренне любил. – Аделина, а хотите кофе? Я угощаю, давайте уедем отсюда. Здесь и правда все давит и выглядит угнетающе. Я и сама вот-вот разревусь, так резко тоскливо мне стало.

– А давайте. И ко мне можно и нужно на ты, после всего, что я сделала с вашей блузкой, – я показала на мокрое пятно на ее плече. – Только предупрежу мужа и… Наталью Андреевну.

– Хорошо. Я буду ждать внизу, в машине. Белый мерседес, прямо у входа.

Я поправила слегка расплывшийся макияж в туалете, отдышалась и подошла к маме и мужу.

– Мне нужно уехать. Простите. Не могу больше здесь находиться.

– Куда ты? – Мама в отчаянии схватила меня за руку. Ее голос срывался на плач, от чего мне еще сильнее хотелось скрыться прочь. Это было невыносимо тяжело видеть, какие страдания я ей причиняла. – Можешь не отвечать, только пообещай, что приедешь сегодня домой, хоть во сколько. Хоть на сколько. С Оливией. Прошу тебя, Аделина.

Мое сердце обливалось кровью. Я в отчаянии смотрела на мужа, но он никак меня не поддерживал в этот момент и ждал моего ответа вместе с мамой.

Боже, я так долго и мучительно наказывала себя изгнанием из семьи, отказывалась даже вскользь подумать о шансе переписать хотя бы эту часть своей истории в пользу Киры, что перестала ее замечать. “Ты каждый новый день выбираешь, какой будет твоя жизнь дальше. Цени эту возможность. В слове воМОЖНОсть есть одно, очень важное послание – МОЖНО. Нужно только его увидеть”.

– Я приеду. Обещаю. С Оливией.

***

– Ты такая красивая, Аделина, – Эми одной рукой крутила руль, другой надевала солнцезащитные очки в дерзкой белой оправе. Она стала красивее и увереннее в себе, но при этом была все такой же искренней, доброй и открытой. – Я сразу тебя в зале заметила, еще до официального представления. Люблю красивых и умных людей. Если что, я не часто в друзья набиваюсь. Просто ты была такой потерянной, хоть и стояла огромной ледяной глыбой. Как айсберг.

– Как айсберг, – повторила я, только сейчас осознав, что сорвалась со дня памяти с лучшей подругой, не думая о последствиях. – Все видят лишь верхушку, не замечая того, что спрятано под толщей льда.

– Поэтично. Ты любишь читать?

– Очень. Но не помню, когда в последний раз читала что-то кроме историй про разноцветного слона Элмера, корову-путешественницу Дейзи, да терапевтических сказок про маленьких капризуль.

– У тебя есть дети? – Удивилась Эми.

– Дочка. Оливия, – с нескрываемой гордостью ответила я.

– А где она? – Мы разговаривали так просто, будто и не расставались.

– В гостинице, с няней. И мне уже пора к ней возвращаться, – я всегда нервничала, когда долго не видела Лив. Как бы оставила ее дома на двое суток? Меня хватило бы максимум до регистрации на рейс самолета, потом рванула бы обратно. Муж слишком хорошо знал меня и настоял на правильном решении.

– У меня пока нет детей, но, думаю, еще часик няня справится без тебя. А мамочке, чтобы быть в адеквате, надо отвлекаться. Мы почти приехали.

– Хорошо. Но только по чашке кофе, – странность ситуации зашкаливала, но я сама себя в нее поместила. – У тебя красивая машина и здесь вкусно пахнет.

– Мой парень подарил, – я была счастлива за подругу, но сердце щемило от мыслей: я лишила себя близких людей и пропускаю важное в их жизни.

– Он тебя очень ценит, наверное.

– Не настолько, чтобы жениться, – она усмехнулась. Мне так хотелось поговорить по душам, все расспросить, но Аделина не имела на это права. Я промолчала, заметив знакомое здание торгового комплекса.

Куда меня могла привезти Эми, как не в Кокос? Серьезно?! Три года прошло, а она все туда же ходит? Я запротестовала якобы против шумных кафе и ей пришлось искать для нас более укромное место. С меня хватит дров в костер воспоминаний, он итак уже обжег мне все пятки.

Мы приехали в небольшую кофейню с приветливыми официантами. Сделали заказ, и, пока ждали его, я заметила, как косятся на нас парни с одного из столиков. Мужское внимание после всех событий вызывало во мне две кардинально разных реакции – бей или беги. Рефлекторно я начала крутить обручальное кольцо, которое, как щит, должно было защитить меня от приставаний. Но, в случае с Максом, мой оберег не сработал.

– Не обращай внимания, – заметила Эми мою суету. – Они меня обсуждают. Я местная знаменитость и привыкла, что за моей спиной шепчутся, а кто-то даже на камеру снимает.

– Почему?

– Это долгая история. Если коротко – я для всех извращенка.

– Что?!

– Ладно, поняла, рассказываю. С моей лучшей подругой случилась жуткая история. В сеть попало ее интимное видео и ее жестко начали троллить. На видео она делала минет мужу, – я чуть не подавилось кофе. – Ну, я немного заступилась и все вышло из-под контроля. Теперь меня называют королевой минетов.

– Что?! – Мой словарный запас стремительно уменьшился до одного вопросительного слова.

– Тебе правда интересно? – Я в ответ кивнула головой.

– Мы тогда учились в выпускном классе. Видео гремело на весь город. Моей бедняжке и без того досталось, еще и это. Самое страшное, что начался откровенный буллинг. Как будто никто и никогда в рот не брал. Бесит! Осуждали не того, кто это слил, а мою бедную девочку. Благо, она не узнала масштаба того пиздеца. Ну, как благо. Она умерла. Это была Кира, дочь Дружинина, – ее глаза заблестели от слез, мои тоже. – И меня так взбесили эти двойные стандарты, что я в своих соцсетях начала писать посты, проводить эфиры, флешмобы “Любовь – это не стыдно. Минет – это прекрасно”.