Огненное побережье

– Прямо цитадель, – выразил мнение один из бойцов.

– Какие будут мысли по этому поводу? – Борис внимательно оглядел каждого из подчиненных.

Посыпались предложения:

– Забросать светошумовыми гранатами. Добежать по лестницам до второго этажа, и в окна их. Со второго этажа в окно пролезть можно.

– А как подобраться? Там открытая местность – перестреляют, как уток.

– Можно ночью, если им подсветить нечем.

– Даже если нечем, будем атаковать при полной луне? Тучи по заказу не пришлют.

Каждый что-нибудь говорил. Только один боец сидел молча с задумчивым видом – лейтенант Дамир Исмагулов из Чечни.

– А ты что молчишь, как рыба? – обратился к нему Звягинцев.

– Думаю, товарищ капитан…

Борис его перебил:

– Товарищ Абрек, ты совсем расслабился на вольных хлебах! Никаких фамилий и званий!

– Виноват, товарищ Тайфун, – смущенно проговорил боец.

– Ладно, проехали. Давай, выкладывай свои мусульманские мысли.

Дамир засмеялся. Он не верил ни в бога, ни в дьявола, а во время боевых операций у него напрочь пропадало чувство гуманизма и милосердия. Но он числился ярым поборником справедливости, в каком бы виде она, эта справедливость, ни проявлялась, и Звягинцев частенько его одергивал, если это мешало работе.

– Вера везде одна, а вот традиции разные, – ответил Дамир. – Мне вспомнился один случай из детства. Один тейп выкрал двух женщин у другого тейпа, чтобы они вернули старые долги. Стали выяснять отношения, немного постреляли, а потом последовала ответная реакция: пострадавший тейп выкрал дочь у очень уважаемого человека из клана соперника. Предложили обмен. Судили, рядили, потом встретились, договорились и помирились. Но я сомневаюсь, что здесь, в этом конкретном случае, присутствуют межклановые разборки – просто бандиты решили срубить деньжат. Но метод применим… Они из Египта? Может, из Ливии или из Судана прискакали?

– Негры, что ли? – удивленно воскликнул один из бойцов с позывным Лошак. Своими габаритами и квадратной нижней челюстью он действительно смахивал на тягловую лошадь.

– В Судане и арабов хватает, – невозмутимо сказал Абрек. – Негры вряд ли на такое решились бы. Хотя все на свете случается.

– Что ты предлагаешь? – Звягинцеву становилось все интереснее.

– Установить бандитов, их адреса, выкрасть их родственников и совершить обмен. Риск, конечно, есть, но не совсем же они отмороженные идиоты. И может быть, обойдется без лишних трупов, – изложил свой план Абрек.

Идея была настолько неожиданной, не в традициях спецназа, что бойцы на некоторое время замолчали.

– А что, мысль реальная, – подал голос боец с позывным Куница. – Только вот, как их установить? Не мы же будем их устанавливать?

– Это точно, не мы, – подтвердил Звягинцев. – Но есть кому. В общем, так: вы устраивайтесь, обедайте – заправляйтесь на будущее, как верблюды, а я пошел на доклад к начальству, подкину там идею Абрека.

Но сперва они вместе с Коротковым направились в радиорубку. Радист быстро связался с Махмудом.

– Махмуд. Кто на связи? – раздалось в переговорнике.

– Капитан Звягинцев.

Борис передал переговорник Дане. Тот быстро перетолковал с командиром египетского спецназа, а потом повернулся к Борису:

– Махмуд сказал, что говорить с этими бандитами без толку. Условий не меняют, да еще издеваются, мол, у нас тут и еда, и шмаль, и женщина в наличии, мы ее имеем в очередь, а она и рада, ей нравится. Говорят, что сумма выкупа большая и они могут подождать.

– Это к лучшему, – констатировал Борис. – Раз у них есть лишнее время, то и у нас оно есть. Пойди предупреди ребят, что скоро выезжаем. А я – к генералу…

– Ну, что решили? – задал вопрос Бабашкин, стоило Звягинцеву войти в кабинет.

Борис изложил идею Дамира Исмагулова.

– А что? – сказал генерал после некоторых раздумий. – Любопытно. Но некрасиво как-то, не по-нашему. Однако может быть весьма эффективно, если установить личности бандитов.

– Почему не по-нашему? – возразил Звягинцев. – В Чечне подобные действия практикуются, а Чечня – это часть СССР.

– Я хотел сказать, не по-русски и не в традициях спецназа. Ладно, хватит впустую разглагольствовать. – Генерал хлопнул ладонью по столу. – Короче, езжайте в Асуан. Там определитесь на местности. Ты встретишься по дороге с моим агентом. Пока туда будете добираться, он что-нибудь выяснит. Встретитесь в семь вечера возле храма Рамзеса Второго. Иди туда один, иначе встреча не состоится. Представишься ему своим позывным, он назовется Заиром. Узнаешь его по темно-зеленой галабее, этот цвет там редкость. Он хорошо говорит по-русски и что-нибудь расскажет про этих террористов. А если нет, то действуй по своему усмотрению. Но задание неминуемо должно быть выполнено! Поедете двумя машинами, одна у вас есть, вторую я позаимствовал у армейских. Оружие – пистолеты и ножи. Спецодежда нужна для твоих архаровцев?

– Нет, пускай в костюмах едут, чтобы не светиться – типа туристы. Да и я в гражданское переоденусь.

– Вот и ладненько. У меня все. Выезжайте немедленно. Удачи. – Генерал махнул рукой в сторону двери.

Добравшись до Асуана, Звягинцев послал машину с бойцами к захваченной лаборатории, чтобы те сориентировались на месте, а сам вместе с Коротковым поехал на встречу с агентом. К храму он пошел один, оставив Даню в машине.

Храм Рамзеса Второго издалека напоминал бесформенную скалу с выдолбленной нишей. В нише находился вход, а перед входом располагались четыре каменные фигуры фараона в сидячем положении. На площадке возле храма кучковались туристы.

Агента Борис обнаружил рядом с истуканами.

– Тайфун, – представился он незнакомцу.

– Заир, – ответил тот и коротко кивнул. – Давай отойдем в сторонку, а то стоим здесь, как эти статуи.

Он говорил с легким акцентом, и Борис уловил в его выговоре знакомые интонации. «И зовут его Заир. Служил у меня один Заир из Азербайджана…»

– Азербайджанец? – поинтересовался Звягинцев.

– Был когда-то, – с улыбкой ответил Заир. – Давай ближе к делу. Двоих из этой банды мы установили, они граждане Судана. Их семьи живут в городишке Хальфа, что недалеко от границы с Египтом. Зовут их Атон Санкт и Нахти Сириак. Арабы, оба контрабандисты. Адреса мы не установили, но я могу дать наводку. На север от главной мечети, первый поворот направо, третий дом – это дом Атона. Если въезжать в город со стороны реки, то увидите водонапорную башню, от нее четвертый дом, на крыше дома – флюгер. Это дом Нахти. Все дома в городе одноэтажные.

– Проблемы при переходе границы будут? – спросил Звягинцев.

– Будут, если поедете по дороге – там пограничный пост. А если не по дороге, да еще и ночью, то какие проблемы? – сказал Заир. – Бывают только конные раъезды, но и днем они появляются редко. В трех километрах слева от поста есть два больших бархана. Проедете между ними, и никто вас не увидит… Ну, я пошел.

Заир снова коротко кивнул и вскоре затерялся в толпе туристов.

…Группа подъехала к Хальфе, когда уже совсем стемнело. Дома действительно были одноэтажными, улицы прямые, освещены редкими фонарями.

«Низкорослый какой-то городишко», – подумал Звягинцев и скомандовал:

– Разделяемся. Абрек, Лошак и Кот – поедете к Атону. Старший группы – Абрек. Там разберетесь, кого и чего. Только постарайтесь без трупов. Остальные – вместе со мной к Нахти. Выполнять!

Дверь в дом Атона открывалась внутрь и была заперта на хилую щеколду. Абрек знаками показал Лошаку, что надо сделать. Детина примерился и вдарил подошвой сорок шестого размера по двери так, что сорвал ее с петель. В темпе миновав прихожую, бойцы ворвались в дом. Лошак тут же вырубил толстого араба, приподнявшегося со стула с выпученными от удивления глазами. В комнате еще была женщина, она и охнуть не успела, как ее упаковали и заткнули рот кляпом. Абрек знаками показал, что они с Котом обследуют оставшиеся комнаты, а Лошак проконтролирует ситуацию здесь. В одной из комнат на узеньких топчанах спали две маленькие девочки. «Дочки», – прикинул Абрек. Он через открытую дверь просигнализировал Лошаку – мол, иди сюда. Девочки проснулись, бойцы усыпили их кратковременным пережатием сонных артерий. Быстро покинув дом и прихватив с собой детей, бойцы поехали на заранее обусловленное место.

В команде Звягинцева все прошло более цивилизованно. Возле сарая бойцы отловили молодую женщину. Несмотря на бесформенный балахон, она выглядела весьма привлекательно. Куница зажал ей рот. Позвали Короткова.

– Не кричите, мы вам ничего плохого не сделаем, – по-арабски сказал подошедший Даня. – Вы же не будете кричать?

Женщина отрицательно замотала головой.

– Давайте пройдем в дом и там поговорим, – продолжил Коротков.

Компания вошла в дом.

– Как вас зовут? Нахти – ваш муж? – спросил Коротков.

– Зульфия, – ответила женщина. – Да, он мой муж. – Испуг у нее прошел, но в глазах стояло непонимание.

– Ваш муж с подельниками взял заложников и грозится их убить. – Даня посмотрел на Зульфию в упор гипнотическим взглядом. – Вы должны поехать с нами, уговорить его этого не делать и сдаться властям, иначе его убьют. Вы согласны?

Что могут сделать с ней самой, Коротков не стал расписывать – зачем зря пугать женщину? Она немного подумала и согласилась.

…Среди египетского спецназа, стоящего в оцеплении, Звягинцев увидел несколько своих учеников. Узнав наставника, они приветственно замахали руками.

Переговоры вел Махмуд – здоровенный араб с ниточкой усиков над губой.

– Сдавайтесь. Отпустите заложников и выходите без оружия и с поднятыми руками, – орал он в мегафон. Две девочки и Зульфия стояли перед ним. – Атон, здесь твои дочери. Мы сделаем с ними то же самое, что вы делаете с женщиной, которая у вас. Но нас намного больше. Подумай, Атон, ради кого ты живешь. Я Махмуд, я не блефую и никогда не бросаю слов на ветер. Нахти, здесь твоя жена. Ты ведь любишь свою жену? – Он вынул пистолет и приставил его к виску женщины. – Она умрет, а потом умрешь и ты. А я знаю, что у тебя дети тоже есть. Мы их найдем и убьем.

Он убрал пистолет и передал мегафон Зульфии. Она закричала дрожащим от волнения голосом:

– Нахти, опомнись! Нас убьют, и дети останутся сиротами! Ты же знаешь, что о них некому позаботиться! Отдайте заложников! Нахти, я тебя очень люблю и не хочу, чтобы ты умер!

Махмуд забрал мегафон у Зульфии:

– Сдавайтесь, или мы прямо здесь начнем доказывать, что держим свое слово. Даю вам минуту на размышление. Время пошло.

Звягинцев посмотрел на часы. Секундная стрелка двигалась медленно, вязко, как будто цеплялась за циферблат. Пятьдесят секунд… сорок… тридцать…

В доме раздались две короткие автоматные очереди. В окне второго этажа появилась человеческая фигура.

– Это я, Атон. Мы сдаемся.

– Сначала выпустите заложников, – последовал приказ.

Вскоре на пороге появились трое: двое мужчин средних лет и молодая женщина с растрепанными волосами и в порванном платье. Они на несколько секунд застыли, увидели военных и рванули по направлению к ним. Заложников Звягинцев с командой сразу взяли в кольцо.

– Все, все, успокойтесь, – приговаривал он, глядя на рыдающую женщину. – Вы свободны. Идите в машину, мы скоро поедем.

Несмотря на пережитые напасти, бывшие заложники улыбались. Они верили, что их освободят. Их с детства приучили, что русские своих не бросают.

Через пару минут из дома с поднятыми руками вышли двое бандитов.

– Стоять! – последовал жесткий приказ от Махмуда, когда они приблизились на расстояние десяти метров. – Где остальные?

– Мы их пристрелили. Они не соглашались на ваши условия.

Махмуд махнул рукой. Раздались два снайперских выстрела, и бандиты повалились на землю с дырками в голове. Живыми они египтянам не были нужны, а Звягинцева вообще не интересовала их судьба – он поставленную задачу выполнил.

– Два дня на отдых и развлечения, а потом – на самолет и в Союз, – сказал Борис своим бойцам, когда они вернулись в Каир. – Только без драк и богохульства, а то тут всякое случается.

Вечером, когда они сидели в ресторане и пили красное вино, Даня сказал:

– Все-таки эта асуанская операция попахивает дерьмецом. Зачем было убивать этих бандитов? Они же сдались! Их надо было сначала отдать под суд. Это несправедливо.

– Еще один борец за справедливость. Даже Дамир смолчал, – сделав большой глоток из бокала, ответил Борис. – А потом – не мы же их убили. И не можем мы вершить правосудие в чужом государстве.

– Я не в юридическом смысле, а в человеческом. Махмуд же обещал…

– Махмуд не обещал не убивать их, – перебил Даню Звягинцев. – Он обещал оставить в живых родню. Да и бандиты, зная местные традиции, сами не надеялись, что их оставят в живых. Они спасали семьи, думали о детях. И Махмуд их родню не тронул, он выполнил обещание. Не забивай себе голову досужими мыслями. Справедливость – это оценочное понятие, а в Египте моральный кодекс строителя коммунизма еще не написали…

…Пятеро молодых людей в одинаковых светло-серых костюмах стояли возле стойки регистрации в помещении аэропорта. Настроение у них было приподнятое, звучал смех, лица были довольные.

– Весело тут у вас, – заметил Звягинцев, подойдя к группе.

Куница усмехнулся и посмотрел на Бориса, одетого в египетскую военную форму.

– А чего грустить? Маленько погуляли, и домой.

– Скоро будет еще веселее – намечается война с Израилем. Будьте готовы.

Звягинцев состроил серьезную мину.

– Всегда готовы! – бодро отрапортовал Куница и бросил руку к голове, отдавая пионерский салют.

Вифлеем

Чтобы доехать до Кейсарии, они взяли напрокат машину – общественный транспорт во время Шабата не функционировал. Элис сказала, что предварительно созвонилась с дядей Меером, он их ждет. Вилла располагалась в паре сотен метров от моря. К причалу, где виднелась небольшая яхта, вела каменная дорожка.

Когда охранник открыл калитку и впустил их во двор, Павел застыл в удивлении – такое он видел только в кино: огромная площадка перед особняком выложена каменными плитами, в центре поблескивает водная гладь бассейна витиеватой формы, а по краям в шеренгу выстроились финиковые пальмы, обложенные бордюрным камнем. Узкая земельная полоска идет вдоль двухметрового забора. В глубине двора возвышается постройка из тесаного камня причудливой архитектуры в некоем смешанном стиле: колонны при входе упираются в плоскую крышу, по фасаду раскинута лепнина, окна большие, в современном дизайне. «Дорого и аляповато, – оценил Павел. – Нувориш, парвеню. Хотя в Израиле все такие, откуда здесь взяться аристократии?»

Стрельцов не ошибся: дядя Меер, двоюродный брат отца Элис, родился в бедной еврейской семье, которая запутанными путями умудрилась эмигрировать в только что созданное государство.

На ступеньках при входе их встретил управляющий, провел гостей внутрь. Дядя Меер расслабленно сидел в разлапистом кресле. Одет он был по-простецки – шорты кремового цвета, рубашка навыпуск с короткими рукавами и кожаные шлепанцы. Выглядел он моложе своих пятидесяти пяти лет – худощавый, мускулистый, черные волосы с паутинками седины торчат ершиком, взгляд острый, оценивающий. «Непростой этот дядя, ох, непростой!» – сделал вывод Паша. Дядя Меер, увидев гостей, поднялся и широко улыбнулся:

– Шалом!

Он подошел к супругам, чмокнул Элис в щечку и протянул Павлу руку. Меер и Стрельцов таким образом познакомились, хотя до этого знали о существовании друг друга.

Меер Розенсон жил один – жена рано умерла от рака, а единственный сын жил отдельно, в Тель-Авиве, и, по рассказам Элис, отношения между ними были весьма напряженные.

– Вам необходимо покушать с дороги. Прошу, – сказал дядя Меер и провел гостей в столовую. Он говорил по-русски правильно, но с легким акцентом.

Они расположились за круглым столом, уставленным бутылками вина и легкими закусками.

– Ну и как тебе в Израиле? – задал вопрос Розенсон, в упор глядя на Стрельцова.

– Забавно, – хмыкнул Павел и ткнул вилкой в рыбное ассорти. – Меня уже успели обокрасть и чуть не забрали в полицию за драку.

– А я его отбила, – похвасталась Элис и рассказала о случившемся накануне.

– Павел еще не адаптировался, живет по советским традициям – чуть что не так, сразу в морду. Но это поправимо, – сказал дядя Меер. – Далеко не всегда исполняется заветная надежда эмигрантов – возможность ощутить братство с израильтянами. Дело в том, что Израиль – молодое иммигрантское государство, в котором сосуществуют разнородные этнические общины и землячества, сформировавшиеся по принципу общности страны происхождения. В одной семье здесь говорят на разных языках и придерживаются разных традиций в быту.

Он вещал, как заправский политик, видимо, имея солидный опыт в произнесении подобных речей. Изложив еще пару подобных умозрительных сентенций, Меер перешел к конкретике:

– Паше надо устроиться на работу, пообтесаться. Какая у тебя специальность, голубчик?

Слово «голубчик» рассмешило Павла: «Прямо русский барин, а не еврейский богатей». Он придушил смех и ответил:

– Я окончил Московский энергетический. Разбираюсь в работе тепловых электростанций, в технологиях переработки нефти и так далее.

– Есть хороший вариант, – сказал Розенсон, немного подумав. – У меня есть приятель, директор нефтеперегонного завода в Хайфе. Я ему когда-то оказал серьезную услугу. В общем, он тебя примет на работу на хорошую должность (после соответствующей проверки, естественно). Еще у тебя будут проблемы с получением гражданства – хоть жена у тебя еврейка, но ты все-таки по национальности русский. Но это не беда, иврит ты знаешь, работа у тебя будет, а гражданство все равно предоставят через год, два, пять лет. Да и какая тебе разница! Временные документы у тебя есть, а время бесконечно.

Чувствовалось, что Розенсон хочет солировать, а тут появились свободные уши.

– У меня есть еще один вопрос, – вклинился в разговор Павел, желая перенаправить разглагольствования Меера в нужную ему сторону. – Мне нужно попасть в Вифлеем. Как там обстановка?

– Обычная обстановка. – Розенсон пожал плечами. – Палестинский анклав. Палестинцы евреев не жалуют, поэтому могут возникнуть эксцессы. Если прицепятся, то скажи им по-русски, что ты русский, и они отвяжутся, точно сработает. Они почему-то к русским лояльно относятся.

– Я и по-арабски могу послать, – заметил Павел.

Розенсон от души рассмеялся:

– Ну, тогда вообще без проблем. А зачем тебе в Вифлеем? На экскурсию?

– Нет. Мне нужно передать одну вещицу в православный монастырь при базилике Рождества Христова. Там обитает одна старушка, сын у нее погиб, от него остался только серебряный крестик. Вот я его должен отвезти как память. Моя бабушка просила.

Выпили еще, закусили, поболтали о том о сем. Принесли пышущий жаром чалит, как определила это блюдо Элис, – жаркое с фасолью.

Расстались довольные друг другом. На прощание Розенсон сказал:

– Приезжайте еще. На яхте покатаемся.

Домой он их отправил на своей машине с водителем.

– Ну и как он тебе? – спросила Элис.

– Четкий у тебя дядька, – ответил Павел. Меер Розенсон ему действительно понравился.

Прошла неделя. Павел объездил окрестности. Вместе с женой они побывали в Акко, где бродили по крепости крестоносцев. Еще он посетил Бахайский храм в Хайфе. По вечерам читал на иврите книги по истории Израиля.

Ему нравилось такое безалаберное и вместе с тем познавательное времяпровождение, но сколь веревочке ни виться… Надо было заняться реальными делами. Для начала он решил съездить в Вифлеем.

– Надо ехать в Вифлеем, – сказал он Элис. – Выполнить просьбу, чтобы снять с себя эту обузу. Бабушка очень просила.

– Я хочу поехать с тобой, – настойчиво попросилась жена. – Отдашь крестик, и устроим экскурсию. Как раз случай представился.

– Его величество случай… – задумчиво проговорил Паша. – Случайности могут выйти боком, а то и трагедией. Палестинский анклав… Говорил я с людьми – всякое рассказывают. В случае чего я как-нибудь выкручусь, а ты у меня будешь как гиря на мошонке. Нет, госпожа Стрельцова, тобой я рисковать не хочу.

Сколько Элис его ни уговаривала, Павел категорически не соглашался и в результате отправился в Вифлеем один. На границе с анклавом стояла облупленная будка с израильским солдатом, а дорогу преграждал формальный шлагбаум, который можно было легко объехать. Стрельцов подошел к будке и сунул в окошко документы.

– Аккуратнее, – предупредил его солдатик, небрежно просмотрев бумаги.

За шлагбаумом стояли две машины вольных извозчиков. В одну садилась молодая, хорошо одетая женщина с девочкой лет пяти, а вторая была свободна. Павел договорился о стоимости поездки до базилики Рождества Христова, водитель завел двигатель, и они поехали.

Добрались довольно быстро. Расплатившись с водителем, Стрельцов вошел на территорию храма и осмотрелся. Его сразу же поразила красота древней архитектуры: мраморные колонны из розового камня, облицованные мрамором же стены, мозаики… «Надо будет сюда специально приехать – посмотреть, что внутри. Может быть, с Элис», – подумал Павел.

Он спросил первого попавшегося священнослужителя, как добраться до православного монастыря, и двинулся в указанном направлении.

По прибытии он спросил монахиню Прасковью. К нему вышла женщина лет шестидесяти в монашеском облачении и вопросительно уставилась на неожиданного посетителя.

– Меня зовут Павел. Я от Юлии Стрельцовой, ее девичья фамилия – Казакова. Это моя бабушка. Она мне поручила передать вам вот это.

Он вынул крестик и протянул его монахине. Она повертела его в руках и начала тихонько всхлипывать. Павел молчал, ожидая вопросов.

– Сынок! – По щекам женщины потекли слезы. – Значит, ему мама все-таки передала… Как я просила перед отъездом… А Юленька молодец. Вспомнила про меня.

Павел молчал.

– Как он погиб? Меня известили о его смерти, но как он умер?

– Не знаю. – Павел пожал плечами. – Он служил на Дальнем Востоке лейтенантом. А что произошло, я не в курсе.

– Эх, жизнь, жизнь… – Монахиня вынула платок и вытерла слезы. – Так и должно было случиться. Все по воле Божьей… Эх, грехи наши тяжкие! Ведь могла остаться с ним, но оказалась здесь. Когда мы сюда приехали, город находился еще под Британским мандатом, Израиля тогда и в помине не было.

Павел не удержался и спросил:

– А каким образом вы здесь очутились?

– Это длинная история, – отмахнулась монахиня.

– Я не тороплюсь, – ответил Павел, чувствуя, что женщине необходимо выговориться.

– Хорошо, я расскажу, – согласилась монахиня, немного подумав. – Мой папа служил в НКВД на высокой должности. Тогда НКВД руководил Ежов. Жили мы хорошо: трехкомнатная квартира на Чистых прудах, деньги, спецпайки… Я тогда уже прижила ребенка, сына – так уж получилось. Жили, поживали, а потом все рухнуло в одночасье – Ежова расстреляли, а папу осудили по литерной статье «Контрреволюционная троцкистская деятельность» на целых двадцать пять лет лагерей. Оказался врагом народа. Я в это не верила, но кто его знает… Короче, с папой я распрощалась. А мы же стали ЧС – членами семьи врага народа, нам грозила высылка. Тут-то меня твоя бабушка и определила в послушницы. Она ведь истинно верит в нашего Спасителя, Иисуса Христа, аккуратно посещает церковь и знакома с иеромонахом Троице-Сергиевой лавры. Она сказала, мол, твое будущее темно и опасно, а в монастыре – благодать Божья, и никто тебя там не тронет. Я согласилась, хотя до сих пор не пойму, правильно ли я поступила… Но зачем о прошлом вспоминать – все уже свершилось по воле Божьей. Все обошлось, мать с внуком не выслали, но выселили из шикарной квартиры в коммуналку на окраине Москвы. А вскоре я приняла постриг. Моя судьба совершила резкий поворот. В Вифлееме умер настоятель, возникла необходимость назначить нового. Назначили отца Федора. Он пригласил двух монахинь поехать с ним, якобы тамошняя игуменья попросила. Я согласилась – хотелось уехать от всех этих ГУЛАГов и НКВД. С сыном и матерью я увиделась только перед самым отъездом, до этого с ними не встречалась, боялась испортить Антошке биографию. Отдала этот крестик, чтобы мать передала его сыну как память, когда он подрастет. Мама умерла, когда Антошке исполнилось восемь лет. Его отдали в детдом. Но крестик он, как видишь, сумел сохранить. – Монахиня на несколько секунд примолкла. – А каким образом он попал к Юле?

– Не знаю, – ответил Павел. – Видимо, через военкомат, – и задал свой вопрос: – А как вас выпустили из Союза? В те-то времена…

Монахиня усмехнулась:

– Религию можно зажать, но Господь никаким органам не подвластен. Не знаю как. Меня это ни тогда не интересовало, ни сейчас не интересует. Добрались до Севастополя, и кораблик нас отвез в Бейрут. А там – на верблюдах до Вифлеема. Вот здесь с тех пор и живу. Власть меняется, меняются государства, а нас никто не трогает.