скачать книгу бесплатно
– Она у вас в прошлом году жила, рыженькая такая? Да?
– Ну да, жила.
– Так пусть обеды не готовит. Я, значит, завтра свой борщ принесу на два дня. А потом Джамиля плов сделает. И ты давай все делай, как при маме, дом держи в порядке. На ночь носочки снимешь, постираешь мылом, высушишь на батарее. В больнице сейчас долго не держат, но дней на десять маму оставят.
– Теть Наташа, а что это у мамы такое… я видел, как Галя-черненькая бельё стирать уносила.
– Маме сколько, уже за сорок? Что у девочек каждый месяц бывает, так об этом даже мой Сашка с первого класса знает. И ты в курсе. А у взрослых немного может нарушаться.
– Просто так?
– Ну, может, подняла что тяжелое. Или нервы какие. Неприятность. А она в себе держала. По всякому бывает.
Тетя Наташа вздохнула, помолчала, а потом вскинулась, как бы внезапно вспомнила что-то очень важное:
– Послушай, Никита, а у вас хоть какие-нибудь родственники есть? Дядя, тетушка, двоюродные… (она произнесла, «двоюрОдные)?
Я покачал головой.
– А ты как будешь ее навещать, все-таки спроси. Может чего-то она до времени не рассказывала, о ком-то, кого до тебя знала и кто мог бы вам сейчас помочь. Если мама в больнице… задержится, тебе, Никита, опекун понадобится. Полагается так… до четырнадцати. Так лучше бы из маминых близких.
* * *
Маму перевели в общую палату на третий день, и разрешили ее навещать. Все эти три дня я представлял себе, какой ее увижу, думал, о чем скажу, и все в моей жизни разладилось. Пока о маминой болезни никто не знал, я еще держался. Но наша Варвара-Гроза знакома с матерью Аньки Вощаковой, и та сообщила обо всем классной. Началось всеобщее внимание, и меня понесло. Я огрызался и грубил по любому поводу. Ванда сказала, что я озверел, и перестала со мной разговаривать. Родька, после моего очередного «отстань!», пожал плечами и покрутил пальцем у виска. Катерина вечером пыталась меня развлекать, звала смотреть какое-то «мыло» по телику. Я не нашел ничего лучше, как сказать ей, что это дерьмо в нашем доме не смотрят. Она ничего не ответила, но телевизор выключала, сняла с полки первую попавшую под руку книжку и села читать. Судя по обложке, это было «Былое и думы». Ну, просто в точку!
Родственников у нас не предвиделось, но один близкий в «былом» у мамы был. В общем, оставил я Катерину наедине с Герценом, завалился у себя в комнате на диван и стал сыпать соль на рану и вспоминать, как я с ним познакомился.
Незваный гость
Я в тот день прибежал домой, открыл дверь, бросил рюкзак на пол и с порога позвал: «Мам!». Никто не ответил. Но я точно знал, что она должна быть дома! Я рванул на кухню и застыл. У стола стоял мужик в черном джемпере и джинсах. Высокий, накачанный с короткой стрижкой. Повернул голову. Глаза молодые, темные, а волосы серые от седины.
– Нету мамы, скоро придет, а ты, значит, Кит? Ну, здравствуй!
Никогда в жизни в нашей квартире мужиков не было. В библиотеке все женщины. А в подъезде постоянно живут только двое мужчин: я и Симон Александрович, муж тети Гали-французской со второго этажа. И у меня такое чувство… ну, как будто он мне соперник, что ли. Вот стоит чужой на моей территории.
– Что молчишь? Что тебе от мамы надо? Куда спешишь?
Так заговорил со мной, как будто мы давно с ним знакомы. И я вдруг, как идиот, ответил: «В музей!»
– Мама знает?
– Да.
– Деньги нужны? Сколько?
И я опять, как под гипнозом: «Сто!»
Он руку в карман джинсов засунул и вынимает деньги. Не кошелек, а просто бумажки какие-то скрученные. И протягивает сто рублей. А я беру и убегаю. И так мне паскудно на душе. Шишкарев меня спрашивает после экскурсии:
– Видал археоптериксов?! Это значит у Савельевой не попугайчики, а три потомка динозавров в клетке живут!
А я не то что археоптериксов, я скелета мамонта как бы и не видел. Все думал, что это за мужик. А вдруг он бандит! Как меня зовут знает, а себя не назвал! Но вспомнил, что на столе две тарелки стояли и возле одной мамина чашка. И все равно, деньги эти отвратительно так лежали в кармане. За билеты родители платили заранее, а эту сторублевку я на развлечения хотел потратить. Шишкарев купил мороженое у метро. Ванда говорит мне: «Кит, у меня двадцатки не хватает. Заплати за двоих». А я не могу к этой проклятой бумажке прикоснуться. Ванда: «Ты что? Жлоб? Ты же за деньгами домой бегал!». «Не было там никого», – отвечаю. И, что странно, не стал звонить маме. А что еще «странней» – она мне не позвонила! Кит в стране чудес!
Поднялся я к себе на этаж, вынул ключи, прислушался. Тихо. Тут у Доры дверь начала открываться. Я быстро ключ в замок, прошмыгнул в переднюю и тихо дверь прикрыл. И чувствую – в квартире никого. Не раздеваясь, прошел в кухню. А там никаких следов, что кто-то был и что-то ел. Вот только возле мойки стоят три чашки. Не две, а три. Мамина, моя, и еще та, что тетя Галя-французская подарила.
И сразу же мобильник в рюкзаке зазвонил. Вот почему от мамы звонков не было!
«Я с Лешей никогда не поссорюсь»
– Наконец! – сказала мама и прямо в трубку вздохнула с облегчением. – Ты где? Почему не отвечал?
– Я дома, – сказал раздражено. – а вот ты где? У тебя же выходной!
– Серафима заболела, приду после семи.
– А что за мужик у нас дома был? Он кто?!
– Алексей…Алексей Николаевич. Школьный друг.
И с досадой какой-то: «Мужик! Тоже нашел определение! Ладно, поговорим, когда вернусь».
Я разделся и обошел всю квартиру. Чужих вещей не было. Я вздохнул с облегчением: как пришел, так и ушел! А радоваться, между тем, было рано. Мужик этот, «школьный друг», заявился к нам почти сразу после прихода мамы. Ввалился, держа в руках огромные пакеты, и сразу же мне их протянул:
– Давай, Никита, неси на кухню.
А маме:
– Арин, я еще в одно место забежать должен, вернусь часа через два. Не поздно? Может, ключи дашь?
– Дам, но ты не волнуйся, мы в это время еще не спим, – и отдала ему МОИ ключи!
Мама стала разбирать пакеты, а там чего только ни было: от картошки до товаров всего гастрономического отдела.
– Мам, он что, ночевать у нас будет? – спросил я, хотя ответ был понятен.
– Ну да, пока в командировке. Поставим кресло-кровать у тебя в комнате. Мы же с тобой там неплохо размещались при бабушке Мане.
– Вообще-то, я это плохо помню, и, все-таки, одно – это мы с тобой, а другое – я с чужим человеком.
– Алешка не чужой! Мы с ним десять лет на одной парте просидели.
– ТЫ – просидела, а не Я!
– Кит, ну что ты дикий какой-то. А если бы к тебе Родька приехал, он что был бы твоему сыну чужой?!
– Ну, знаешь, к тому времени, когда у меня будет сын, мы с Шишкаревым тысячу раз поссоримся, и я видеть его не захочу!
Мама вздохнула, обняла меня за плечи и стала целовать куда-то за ухом. Терпеть этого не могу! И я стал выкручиваться: «Мам, не надо!». А она обиделась и сказала:
– Я с Лешей никогда не поссорюсь. Придется тебе, Кит, не быть таким эгоистом и немного потерпеть.
В этот день «школьный друг» пришел, как обещал, в половине десятого. Я из своей комнаты не вышел, а они с мамой устроились на кухне, пили чай и разговаривали. В половине одиннадцатого мама заглянула ко мне и задала дурацкий вопрос, которого я не слышал со второго класса:
– Кит, ты уроки сделал?
Я оторвался от монитора и хотел ответить соответствующим образом, но за ее спиной стоял этот… Алексей Николаевич, и я промолчал. Она поняла мое молчание правильно и сказала примирительно:
– Ладно-ладно, но ты ложись, уже поздно.
И они опять пошли на кухню. По дороге…этот… сказал:
– Он что, как я?
– Ничего подобного, – почему-то возмутилась мама. А он ответил:
– Значит, тебе повезло.
Кресло в моей комнате уже стояло. Я лег в постель и стал думать, ждать мне, пока этот школьный товарищ будет укладываться спать или нет. В закрытом пространстве с чужими людьми я спал только в поездах. Если в купе попадались мужики или тетки, которые храпели, – это было ужасно. И я всегда старался поскорее заснуть, пока они меня не опередили. С другой стороны, как-то неприятно было знать, что кто-то чужой будет видеть тебя спящим. Раньше я не думал, как выгляжу во сне. Может, у меня рот раскрыт или еще что-нибудь со мной происходит. А теперь забеспокоился. Решил, что буду читать и ждать. Взял с собой «Хоббита», но, на всякий случай, повернулся лицом к стенке.
«Ты представить не можешь, как я ему рада»
Когда я проснулся, было четверть восьмого, и я вспомнил, что забыл настроить будильник. Кресло стояло, как вчера, а на нем стопкой лежало чистое бельё. Похоже, никто его не раскладывал. Не одеваясь, я на цыпочках пробежал на кухню. Мама сидела за столом у окна и маленькими глотками пила кофе. На плечах – белый вязаный платок бабушки Мани. Из окна ужасно дуло. Деревянные рамы во всем доме были с такими щелями, что как ни заклеивали и ни затыкали их ватой или поролоном, задувало так, что огонь на газовой плите исполнял пляску святого Витта. Но никто, кроме Симона Александровича, так и не вставил у себя в квартирах пластиковые окна. Все десять лет моей сознательной жизни жильцы нашего подъезда сидели на чемоданах и готовились к расселению.
«Каждому свое! – говорила Галя-черненькая. – Симону Александровичу дороже здоровье, а мне деньги. В новых домах все окна пластиковые».
– Он ушел? – спросил я и перегнулся через мамино плечо. Мне нравился запах кофе.
– Угу, – прогудела мама. И я побежал умываться. Все равно, пока мама не выпьет свой кофе, она и слова не скажет. У нее давление низкое, и только после второй чашки мама оживает, как бабочка после зимнего сна. Начинает двигаться, крылышками махать. И не успел я умыться, как чайник уже свистел, а на тарелке лежал омлет.
– Мам, ты сегодня как всегда? А этот?
– Ки-ит, – протянула мама с обидой. – Ну, почему «этот»? Не хочешь по отчеству, можешь звать «Алексей», он не обидится. Ты представить не можешь, как я ему рада.
Я ничего не ответил. Что бы я сказал? Что при этом мужике я себя в доме гостем чувствую? Так мне и самому непонятно, почему так. Он мне ни в чем не помешал. Вот даже сто рублей дал. Придумывай теперь, как мне ему их вернуть! Я весь урок биологии сидел и план разрабатывал: то ли мне через маму ему бумажку эту отдать, то ли как-нибудь положить и сказать, спасибо, мол, но не пригодилась. Не в руку же совать! «ИнАфузория» в это время про малярийных комаров рассказывала, как их от безвредных отличить. Класс все время развлекался. Кто-то жужжал, кто-то трясся в малярийном ознобе. А Ванда повернулась ко мне и спрашивает:
– Кит, у тебя с воображением хорошо?
– Ну?
– Представь, что грызешь лимон.
– С какого бодуна?
– Ну, представь.
Не хотел я ничего представлять, но от одного слова «лимон» у меня сразу же оказался полный рот слюны. Пришлось губы рукой вытирать.
– С воображением у тебя все хорошо, – сказала Ванда.
– Зато у тебя с соображением плохо, – ответил я и толкнул ее линейкой в спину. Она взвизгнула так, как будто это был удар рыцарским копьем. И Инна Ивановна, конечно, сразу же набросилась на меня, как сапсан на добычу. А кончилось все тем же:
– Не носишь галстук, то хотя бы пуговицы на рубашке застегивай! А то сидит здесь, как свободный художник, расхристанный весь!
Нашла образное словечко!
Форма у нас в школе вполне пристойная: бордовые джемпера или безрукавки безо всяких опознавательных знаков и темные брюки. Но вот обязательно нужно носить светлую рубашку и галстук. Я сразу же заявил, что удавов и бабочек носить на шее не буду. Первой четверти прошлого года мне хватило, чтобы договориться со всеми учителями, кроме ИнАфузории. А она по-прежнему сражается со мной при каждом удобном случае.
Опять «Чужой в доме»!
Когда дверь в нашу квартиру открылась после одного поворота ключа, я понял, что «Чужой в доме» (кстати, старые детективы, которые так любят пересматривать мама и Марта, – это та-акая скука!). Я тихо открыл дверь и почти бесшумно проскользнул внутрь, но незваный гость наш уже стоял на пороге кухни, засунув руки в карманы облегающих джинсов и смотрел на меня, наклонив голову.
– Привет, Никита.
– Здравствуйте, – пробубнил я, стягивая со спины рюкзак, и одновременно снимая кроссовки.
– Давай, – он протянул руку к рюкзаку.
– Не надо, – я размахнулся и забросил его прямо в свое бунгало. С одной стороны я не нуждался в помощи, с другой – непривычному человеку не рекомендовалось разглядывать мой потертый бэг с автографами половины класса.
Очутившись в своей комнате, я принялся размышлять, что делать с дверью: закрыть ее сразу или оставить открытой на некоторое время, а потом прикрыть. Но когда я решился и потянулся к ручке, этот Алексей Николаевич, уже появился на пороге.
– Я поставил суп в микроволновку. Переоденешься – давай за стол.
Прямо «буря и натиск», как говорит наша русичка, когда мы активно на чем-то настаиваем.
– Я маму подожду, – сказал я, как мне показалось, весьма категорично.
– С мамой ужинать будешь, а сейчас поторопись, а то опять придется все разогревать, – ответил он, как будто оглашая решение суда.
* * *
Когда мы молча ели грибной суп, я ужасно злился на себя. Ну почему я ему подчинился, этому мужику! Я ведь демонстративно включил комп и еще раз отказался. Так нет! Он встал у меня за спиной и сказал «давай скорее». И как-то так сказал, что я, как идиот, потащился в кухню.
Грязную тарелку я поставил в мойку, сказал в пространство «спасибо» и направился к себе. Потом я закрылся в комнате и до прихода мамы сидел, как на иголках. Слышал, как он возится на кухне, похоже моет посуду, и ждал, что в любой момент гость этот может войти и сунуть нос в мои дела. Поэтому я стал набирать реферат о комарах. Дело в том, что ИнАфузория, разобравшись со мной, объявила, что завтра вместо технологии будет ее урок, и, в наказание, мы с Вандой должны написать работу о комарах. Я открыл википедию и узнал, что, кроме малярийного, существует еще 2.999 видов этих кровопивцев, и они живут с мелового периода. Поскольку вряд ли они досаждали цератопсам и тираннозаврам, я стал искать, чьими же вампирами они были. Похоже им достались пра-пра-мышки и какие-то наши далекие предки-приматы, которые начали разделяться с утконосами. Хорошенькое дело! Наши предки все погибли, а комары в первозданном виде заполнили весь шарик да еще изводят человеческий род лихорадками! Тут мне захотелось пересмотреть «Парк Юрского периода». Я закончил реферат и нашел «Затерянный мир». О незваном госте я совершенно забыл и опомнился, когда услышал в коридоре мамин голос. Я выглянул из комнаты. Мама снимала сапоги, а рядом стоял этот… одноклассник, держа в охапке ее пальто и сумку. Обычно мама раздевается сама, а сумку у нее забираю я. А теперь я был как бы третьим лишним. Ну, я молча закрыл дверь и возвратился к столу. «Юрский период» пришлось вырубить и заняться уроками.
Лермонтов. Слава богу, «Песню про купца…, то есть про царя» и семейные ценности уже закончили. Русичка ушла в отпуск, и у нас новый учитель. На завтра «Осень», «Молитва», «Когда волнуется желтеющая нива» и любимое стихотворение. «Ниву» прочитать на одном дыхании невозможно. Это же одно предложение в четыре строфы. Я как будто спускался по крутому склона в овраг, набирая воздух перед каждым «когда», как перед уступом. «Когда…, Когда… Когда…и, наконец, «Тогда». Остановился и выдохнул. Потом я приготовил коробок, чтобы попробовать, хотя бы одну строфу написать обожженной спичкой, как Лермонтов в каземате, но тут в комнату вошла мама. Она обняла меня сзади и прижала мою голову к своей холодной щеке.
– Как ты, Кит?
Я постарался вывернуться.
– Ма-ам! Не надо! Все нормально!
– Ты голодный?
– Мы суп поели.
– Молодцы. Сейчас ужинать будем.