Ребекка. Пособие для начинающих ведьм

– То есть я могу и вас там встретить?! – ахнула Ребекка.

– Да, авось и мы помрем раньше глубокой старости, тогда и там встретимся, правда, не вспомним друг друга. Да и, говорят, время там как-то странно идёт: ты можешь умереть первее, но, например, Красивая там может оказаться раньше! Может, ты и кошку нашу встретишь! – мечтательно верещала Старая.

– То есть я появлюсь там младенцем? Проживу совершенно чужую жизнь?! А если я не встречу его?! – испуганно залепетала Ребекка.

– Встретишь, куда он от тебя денется! Прежние жизни души, ого-го, как влияют на теперешние! – Средняя погладила Ребекку по плечу.

– Вот бы так и случилось! Теперь мне все понятно, – Ребекка выдохнула. – Но где флакон спрятать?

– Он будет у тебя в руках. – Сказала Старая. – Тебя свяжут ненастоящими цепями, вафелька, все будет не взаправду, забыла? При желании можно вообще сбежать с этого цирка, то есть театра Посрамления. Но наш план другой!

– И ты с ним обязательно справишься! – улыбнулась Красивая.

– У тебя все получится! – хором подтвердили сестры.

9

«Я вдену в твои локоны ромашку дабы ты не заблудилась: ромашка осветит тебе путь. Ты закрой глаза и главное улыбайся, улыбайся, моя милая, освети ямочками твой путь к нему. Ямочки – проводник – в другом мире он будет ждать тебя».

Ребекке снился сон: Старая сквозь слёзы расчёсывала ее локоны и вплетала в косу ромашку, после остальные сестры стали обнимать ее и говорить слова прощания. Ребекка тоже плакала. Потом Средняя дала ей испить какой-то сладкий компот:

«Чтобы ты задремала прямо сейчас и очнулась уже в театре, дабы не слышать очередные сплетни, ругательства и фантазии о тебе».

Ребекка с благодарностью выпила зелье и хотела было спросить: «А когда я проснусь?», но сон тут же сморил ее.

Ребекка открыла глаза и обомлела: где она?! Определенно где-то очень высоко. Неужели она уже умерла, а это ее душа парит в воздухе?! Ребекка нахмурилась: вряд ли душа может вот так рассуждать.

Ребекка часто-часто захлопала глазами.

Театр Посрамления.

Она на импровизированном кострище, стоит прямо на сухих дровах и привязана цепями к столбу. Ребекка легонько и незаметно пошевелилась всем телом и с облегчением вздохнула: цепи ненастоящие, и все вокруг ненастоящее, даже дрова и те театральная атрибутика. Но кто сказал, что эти дрова не смогут сгореть!? Вспыхнут быстрее настоящих!

Ребекка размышляла:

«Но, думаю, до этого не дойдет, заклинание, что поджигает ромашку, должно поджечь только ее лепестки! Впрочем, на тот момент моя душа уже вылетит из тела, и даже если оно сгорит, я не почувствую боли! Главное, успеть вовремя произнести!».

Ребекка потерла глаза, и что-то звякнуло у нее на запястье.

Флакон!

Ребекка облокотилась о столб. Ну наконец-то сонливое зелье полностью выветрилось. Ребекка вспомнила прощальную встречу и прослезилась.

«Флакон будет висеть на твоём запястье, как браслетик. Его легко снять, когда ты будешь готова». – Вспоминала она слова сестёр.

Ну что же она главная звезда этого цирка. Ребекка усмехнулась: ликовать от этой новости или стыдиться?! Не до самокопания: нужно найти того, кто притворяется даже среди актеров. Нужно глядеть на сцену.

Правда, оркестровая яма привлекала Ребекку больше игры актеров. Музыку она обожала, и сегодня театр захватил Вивальди и его времена года. История, что разворачивалась не сцене началась с осени, а, значит, в летнюю грозу спектакль закончится.

Это первый «год» в жизни Ребекки, который пройдет меньше, чем за пару часов, а, значит, у неё не так много времени для разоблачения жертвы. Да и где ее искать?!

Ребекка стала наблюдать за действием, что разворачивалось на сцене. Героев не так много. Среди них и должен быть он – ее спаситель, который и не догадывается, что она – его палач.

В этот раз театр Посрамления решил не ставить фольклорную сказку.

Героев было много: молодые мужчины и женщины. Они собрались в круг и под предводительством одного судьи бесконечно болтали о грехах Ребекки, но говорили о ней так, словно ее здесь и не было. Словно само ее имя – нарицательное, как общее определение для распутных дев. На протяжении четырех времен года они разбирали ее поступки и деяния и бесконечно сокрушались по этому поводу.

«Жаль, что такая музыка – свидетель этого бредового бестолкового сюжета!» – ругалась про себя Ребекка.

Ребекка пригляделась к актёрам и обомлела: никакие это были не актёры! Это был их настоящий городской судья и его свита! Этот судья и читал ей приговор, перед тем, как отправить к знахаркам!

А что же он судья? Где его бесы? Не он ли спаситель Ребекки? Ведь разоблачить самого судью прилюдно – вот оно – ее спасение! Она сегодня выступит палачом этого напыщенного нарцисса! Прямо в летнюю грозу несравненного композитора!

Итак, Ребекка стала наблюдать за судьёй и его свитой, представляя их актёрами.

Другие персонажи были простыми и не замысловатыми: эмоции и чувства читались на их лицах. Все кроме судьи были понятными для Ребекки. Один хмурился, другой сокрушался, третья хохотала, четвертая что-то бубнила себе под нос и постоянно ворчала. Они обычные персонажи своих ролей, а вот судья был… словно стёртым. На лице ни одной эмоции, зато он постоянно шутил, сохраняя каменное лицо.

В начале спектакля – осенью – он, как и подобает статусу, уселся на огромное кожаное кресло-трон и оттуда вещал о грехах Ребекки. Он ей показался надменным холодным павлином.

Летом, судья вдруг поменял свое местоположение и стал частенько расхаживать по сцене. И речь его изменилась: он стал больше улыбаться и шутить. Другие персонажи проживали свои роли: грустили, радовались, плакали, но не судья – он отшучивался. Для Ребекки он так и остался неразгаданным: зачем он все время шутил?! Ей казалось, что за шуткой он что-то прятал.

К началу осени его образ уже сформировался в ее голове:

Судья был молодой мужчина лет тридцати пяти, очень высокий, наверное, выше всех присутствующих, но и самый худой из кого бы то ни было. У него были тоненькие руки-смычки, которыми он активно жестикулировал, когда стоял, и длинные-предлинные ноги. Когда он ходил – напоминал цаплю, а когда стоял – кузнечика, что стрекотал своими длинными лапками.

Голова у него была неестественно большая по сравнению с длинными и худым телом. Ребекка отметила, что лицо его было симпатичным, а взгляд приятным. Глаза небесно-голубые излучали то ли тепло, то ли искрились от ледяного холода.

Она все разглядывала его и не могла определиться: кого же он больше напоминал ей? Пока стоял, активно жестикулируя руками, походил на философа-кузнечика, пока ходил, четко отмеряя каждый шаг – учёного аиста. Впрочем Ребекка не ломала себе голову: и в первом и втором варианте человека объединяло одно – острый ум и мудрость.

К такому выводу пришла Ребекка под конец осени. Она обратила внимание, как судья, пока ходил по кругу, рассуждая о ее проступках, растирал ладони друг о друга: он заметно нервничал. Ребекка предположила, что игра на сцене знатно выматывала его. Он прекратил шутить, но стал более нервным и это замечалось в его резких передвижениях и протирании ладоней. Вот таким он стал понятен для Ребекки, наконец, она увидела перед собой человека: очень тревожного, боязливого, но живого. Но позволить судье быть таким всегда – непозволительная роскошь. Народу нужен полумертвый беспристрастный вершитель судеб, а не жалкий тревожный кузнечик. В противном случае, он не будет внушать доверие. Кому нужен трусливый судья?

Наверное, судья выбрал не тот путь: с таким мягким характером нести тяжёлое бремя инквизитора – для него неоправданно тяжело.

Ребекка тут же прониклась сочувствием к судье. Очень жаль, что придётся его «добить» своей правдой, которая уже созрела.

И вот наступило лето. Судья из последних сил вновь нацепил на себя маску шута. Ни потливых ладоней, ни нервных передвижений, и лед появился в смеющихся глазах, и опять отшучивания взяли верх. Судья и его подданные сошлись во мнении, что Ребекку надо все ж таки «сжечь». Из оркестровой ямы зазвучала летняя гроза.

Ребекка усмехнулась:

– Странно, почему под летнюю грозу меня должны «сжечь»?! – бубнила она себе под нос. – Хм, вопрос к сценаристам: дождь ведь «потушит пламя»?! Понятно, что все это фигурально, но все же… А, может, по задумке сценариста, гроза и бомбанет по моему столбу?!

Тут на сцене появились новые персонажи разодетые в ярко-алые одежды – видимо, это были куски пламени или угольки. «Куски-угольки» заплясали вокруг «кострища», на котором стояла Ребекка.

Судья и его свита встали в одну линию и бесстрастно глядели на «казнь».

– Мы изобличили демона! – воскликнул судья.

Свита поддержала его и хором прокричала что-то бессвязное.

– А что на счёт вас, судья? – подала голос Ребекка. Как ни странно, прозвучал он довольно громко. – Как там ладони? Больше не потеют? – будто невзначай спросила она.

Сцену охватило молчание. Даже в оркестровой яме стало тихо.

– Осуждённой право голоса не давали! – крикнул судья.

Ребекка с удовольствием заметила, как испуг затаился в его глазах. Он потерял власть: она у нее.

– Да, бросьте! – надменно бросила Ребекка. – Почему же вы не отшучиваетесь, судья? Со мной нельзя? Это не по сценарию? Хотя сценарий не причем, это ваша жизнь: корчить из себя главного, пряча свою никчёмность за маской горделивого шута. Я по крайней мере, не скрываю свою, как вы там говорили всю пьесу, разнузданность? Нескромность? А вы весь спектакль корчили из себя не пойми кого! Но, знаете, иногда я видела вас настоящего, когда вы не шутили. А за шуткой вас не видно, и я даже стала паниковать, я не понимала, что вы чувствуете, какие эмоции прячете, я дезориентирована, черт побери, словно кошка, которой остригли вибриссы! Зачем вы это делаете, господин судья? Может, должность не та? Столько растраченных впустую нервов! Оно не стоит душевного здоровья! Наверное, пороги отбили в лавку знахарок? За микстурой для успокоения? Или, погодите, а, может, вы и к моему отцу за чем-нибудь покрепче ходили?

Ребекка замолчала, заливаясь стыдом: сказанное про отца и микстуры явно было лишним, но она тут же призналась себе, что ей понравилось играть злобную ведьму. К тому же актёры все представление на сцене об этом судачили, навешивая на неё клеймо ведьмы-развратницы, да и в антракте зрители не умолкали! Так что Ребекка просто удачно вжилась в роль!

На сцене все так же стояла тишина. Сценарий пошел не по плану, и сейчас Ребекка дописывает его. Она закончит этот цирк.

Судья ехидно усмехнулся и уничижительно поглядел на Ребекку.

– Своим взглядом вам меня не убить, – улыбнулась в ответ Ребекка. – Я вижу за этими презренными глазами испуг. Чего вы боитесь? Когда потираете потливые ладони или расхаживаете взад-вперед по всей сцене? Когда шутки вас не спасают, вы боитесь, что вас отвергнут? И вы, господин судья, отвергаете изначально себя в своем страхе, маскируете ехидной улыбкой и шуткой, и для чего? Да для того, чтобы другой не сделал это первым! Вы боитесь, если поданные или народ увидят вашу суть. Тогда они разочаруются в вас, а вы утратите авторитет. Вас отвергнет весь город. Вы боитесь меня, я это заметила ещё тогда, несколько месяцев назад, как вы читали мне приговор. Вам стыдно прямо сейчас сказать, что вы тревожитесь. Вы боитесь себя такого истинного, а за шуткой прячетесь, и я не чую вас живого, вы будто мертвы.

Тут будто громом поразило сцену. Ребекка вздрогнула, так и не поняв, что произошло. Летняя гроза давно отзвучала, но в оркестровой яме зазвучала новая мелодия: тот же композитор, но музыка другая.

Танго смерти!

Интересно, чьей? Судьи или ее?

На сцене остался один лишь судья, свита стала потихоньку отходить от него, и вот он один стоял на середине сцены. Вокруг все стало тёмным, а узкий луч света падал лишь на поникшего судью, словно добивая его и обнажая в своем стыде.

Ребекка поглядела на зал и ужаснулась: зрители – внушаемые и ведомые – демонстративно отвернулись от сцены. Ребекка поморщилась, прячась от зрительского отвращения и непринятия, что так и летало в воздухе. Народ словно опьянился речью Ребекки и теперь отвергал такого судью. Постепенно чувство отвержения вытеснилось невыносимым стыдом судьи и – у Ребекки часто-часто застучало сердце – страхом. А теперь и боль от неразделённого стыда кольнула грудь: судья остался наедине со своим переживанием. Толпа отвергла его. Еще мгновение назад она поддерживала его, теперь – уничтожила.

Ребекку разрывали острые чувства, но она живо сняла флакон с запястья и тут же произнесла заклинание. Охваченная тяжёлыми чувствами судьи, она уже сама не понимала, чего хочет больше: освободить судью от позора или испить его переживание, чтобы освободить свою душу и отправиться в новый мир к возлюбленному.

Конечно, в новый мир к нему! К нему!

И вот флакон полон, театр чист, а адский сгусток переживаний, что висел над ним мгновение спустя переместился в маленький флакончик.

– Квинтэссенция отвержения! – улыбаясь произнесла Ребекка.

Она осушила флакон и, произнеся:

– Ямочки на твоих щеках…

Потеряла сознание, но перед этим даже успела возмутиться: почему не лакримоза Моцарта сопровождает ее душу?! Наверное, сегодня Вивальди главный на этой сцене. Но в новой жизни она успеет послушать ее…

Эпилог

В наушниках – Моцарт – лакримоза.

Боковым зрением Рика заметила, что место девушки кто-то занял. Она мучилась противоречиями: хотела поглядеть, но сдерживала себя, а скрипка из наушников ей подыгрывала: то заиграет выше по нотному стану – «погляди, погляди», но тут же «убегала» ниже – «ах, отстань, ах уйди!».

Вот взревел хор – Рика повернула голову и встретилась с темно-карими глазами.

Знаете, ощущение, когда среди кучи пазлов ищешь один, ищешь долго-долго, уже надежду потерял, даже поверил, что производитель схалтурил и не доложил нужный, но вот ты находишь его и с упоением ставишь на нужное место. Он «садится» на рисунок так приятно и легко, и больше его оттуда не вытащить, или понадобятся усилия, но он крепко вцепился. Вокруг него такие же пазлы, их сотни, иногда тысячи, но он их не видит: он заперт в стене, ему тепло, ему безопасно.

Рика сейчас ощутила себя таким пазлом – она «врезалась» в глаза молодого мужчины и не могла отвести взгляд. Вокруг куча пазлов-людей, но глаза мужчины – стена, что не отпускала ее.

«Нет уж, я здесь главная!» – подумала Рика и перестала смущаться.

Она почувствовала азарт, и ее лицо озарилось хитрой улыбкой.

Мужчина не вытерпел, и уголки его губ поползли вверх.

Реквием взревел в наушниках – восхищение и даже хищнический порыв замерли на лице Рики.

– Ямочки на твоих щеках, – тихо-тихо, одними губами прошептала она.

Он глядел на ее губы и, смущаясь, хмурился, но пытался по ним прочитать, что же сказала Рика. Она поняла, что у него получилось: он застенчиво улыбнулся и «спрятался» – положил ладонь на смущённое лицо.

Какая улыбка! Это произведение искусства! С первого взгляда – невинная, но – Рика прислушалась к себе – было в ней что-то жутковатое, опасное, странное, но словно изведанное только ей, она прямо сейчас разгадала его секрет, его ямочки на щеках проводник в самые потёмки его души.

«Псих там живёт, за этими очаровательными ямочками» – думала она.

Рика фантазировала, что так он улыбнулся только ей, он пригласил ее к себе. Но Рика оставила его без ответа. Она смущаясь, опустила глаза и повернулась к дверям автобуса.

Реквием Моцарта завершился – Рикина остановка.

Она неуверенно вышла, наполненная странным ощущением, что какая-то ее часть осталась в автобусе.

Рика не оборачивалась, но шла медленнее обычного. Она облизнула губы и захихикала: какой всё-таки обаятельный парень с ямочками на щеках! Сам Моцарт был свидетелем их судьбоносной встречи! Но реквием отзвучал – парень остался в автобусе. Сегодняшняя «охота» прошла на славу, а ей пора домой.

На улице совсем стемнело, правда, было очень тепло и безветренно.

В наушниках взревела летняя гроза Вивальди, и Рика встрепенулась. Она вытащила наушники: дело было не в музыке.

В груди легонько кольнуло: сзади Рика услышала шаги.

Кто-то идёт за ней?

Да, что за вздор! Мало ли, кто домой спешит! Но ощущения с разумом не совпадали, и словно затеяли борьбу в ее голове, а по завершении подкинули Рике заманчивую идею: обрезать путь, пройдя по узенькой, темной без фонарей улочке, где находится заброшенная немецкая мельница.

Так гораздо быстрее! Насколько мудрым было это странное решение, Рика не успела обдумать: страх захватил тело, и она повиновалась ему.

И вот она свернула на злосчастную улочку. Человек, который, как показалось Рике, следивший за ней, тоже поменял маршрут: она слышала его приближающиеся шаги.

Он точно идёт за ней!

Параллельно тропинке красовалась та самая полуразрушенная мельница, и Рика на мгновение поверила, что очутилась на съёмках триллера. Интересно, как там внутри? Она давно хотела полазить там! Загадочные развалины, тёплый поздний вечер, она одна, и незнакомец почти догнал ее. Какая мелодия подошла бы к такой таинственной жутковатой обстановке? В ее плей-листе точно есть подходящая!

Конечно! Призрак оперы – никак иначе! Но лазить в телефоне Рика не стала: руки тряслись уже непонятно от чего больше – жуткой тревоги или чего-то другого…

Тут Рика почувствовала, как в груди ёкнуло. На смену животному страху пришёл азарт. Она выбирает, куда идти, а преследователь лишь идёт за ней. Она – кровь – прямо сейчас бурлит по узкой дорожке-сосуду и стремится достичь этой неизведанной каменной крепости, словно хотела оживить её, а он случайно (или нет!?) увлекся её плавными движениями и сам не понял, что уже утонул…

Рика улыбнулась и внезапно остановилась. Она опустилась на корточки и сделала вид, что поправляет шерстяные гетры. Тут, откуда ни возьмись, к ней подбежала крупная сиамская кошка и, громко мурлыкая, стала тереться о её ноги. Рика чуть не чихнула: от кошки резко пахнуло какими-то травами, её словно в ромашковом отваре искупали, но, наверное, ароматный ошейник был тому причиной. Но его Рика не обнаружила.

Она восторженно охнула и стала гладить кошку, но всё же прислушивалась к таинственному незнакомцу. Он тоже остановился. Рика улыбнулась, едва сдерживая клокочущее от возбуждения дыхание.

Она ведёт, она главная.

«Поправив гетры» и потискав странную кошку-ромашку, Рика пошла дальше.

«Надо будет её завтра накормить, авось она ничейная, я её заберу!» – думала Рика, но мысли вновь занялись незнакомцем.

И вот она оказалась на маленьком перекрёстке: слева от Рики стояла полуразрушенная арка – вход в мельницу-крепость, к ней простиралась узенькая тропка, поросшая травой: давно сюда никто не заглядывал… Впереди горели фонари – до дома рукой подать.

Рика замешкалась: разум говорил идти вперёд, тело – свернуть на тропку. Внизу живота защекотало. Рика прислушалась и от ужаса застыла на месте: преследователь не остановился вместе с ней, но продолжал идти, и теперь Рике казалось, что он буквально ей в затылок дышит!

Она резко свернула к арке, но пробежав пару шагов, мягко приземлилась на траву. Преследователь навалился на неё и сшиб с ног. Рика обиженно вскрикнула, словно ударилась мизинцем о шкаф. Его тёплое дыхание обдало её шею.

– Чшш, прости! – прошептал он.

Тут Рику резко, но бережно перевернули на спину.

В ее голове летали… пазлы. Много пазлов. И она тот самый подходящий – лежит тут на траве в полной темноте, не может даже пошевелиться, потому что здесь безопасно и тепло: под его телом.

Она открыла глаза и «врезалась» в карие глаза. Его лицо озарила улыбка. Нежная и опасная – только не для Рики. Она приподняла руку и легонько коснулась его скул.

– Ямочки на твоих щеках…