скачать книгу бесплатно
ЯММА. 1(13)
Алина Талалаева
Рады представить вам первый в новом году выпуск контрлитературного журнала «ЯММА»!Редакция поздравляет всех с праздником. Этот год был непростым, но мы снова подготовили для вас тексты, из которых вы узнаете, почему иногда не стоит садиться в такси, что скрывают пакеты и как не следует воспитывать детей.Мы искренне желаем всем счастья и творческих успехов в новом году! А мы постараемся радовать хорошими текстами.Приятного чтения! Книга содержит нецензурную брань.
ЯММА
1(13)
Главный редактор Алина Талалаева
Редактор Александра Демихова
Корректор Кирилл Сатаров
Корректор Софья Сокуренко
Иллюстратор выпуска Лёша Фандорин
Иллюстратор обложки Yana Wstn
Менеджер по проектам Марина Щербакова
ISBN 978-5-0059-4591-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
наша команда
алина талалаева – чрезвычайно важный человек в команде, потому что имеет юридическое образование и бдит за тем, чтобы остальные члены редакции не сели в тюрьму. Работает почти круглосуточно, обладает исключительным литературным вкусом и отменным чувством юмора.
марина щербакова – не совсем юная волшебница, которая, не поступив в школу чародейства и волшебства, решила посвятить себя магии орфографии и пунктуации. Проведя три года за полярным кругом, радиоактивной не стала, однако токсичности подхватила. Теперь живёт в центре Петербурга, где колдует исключительно для журнала «ЯММА».
кирилл сатаров – журналист, программист и обладатель самой пушистой шевелюры, по версии нескольких девушек. Родился в северной Якутии и до 12 лет видел лето только раз в два года. В школе всегда получал две отметки за сочинения: 5 – за сюжет и 2 – за пунктуацию. Теперь отслеживает очепятки в текстах и пишет на них кляузу. Обожает чёрный юмор, фанатеет от Хантера Томпсона и готовит как повар Сома.
соня сокуренко – филолог-недоучка и фанатка сериалов с собой в главной роли, пока существующих только в ее голове. Родилась в Казани, поэтому может приготовить чак-чак четырьмя разными способами, попутно декламируя стихи Мусы Джалиля на татарском. В детстве жутко не любила читать, но потом ей запретили трогать книги Джейн Остин и понеслось. Счастливая обладательница бесконечной коллекции мемов с собаками, колоды таро и рецепта порчи на проблемы с кишечником.
александра демихова – музыкант и журналист в одном флаконе. Создала в консерватории медиапространство, в котором вместе с командой старается соединить эти две стихии. Орфографические, пунктуационные, синтаксические и пр. виды ошибок наносят сердечные боли, потому с удовольствием редактирует в гугл-доках и входит в штат корректоров ЯММЫ. Источники для жизнедеятельности: искусство, книги и свежесваренный крепкий-крепкий кофе.
наши авторы
дени джамалов – 25 лет. Излишне холоден и спокоен, поэтому окружающие часто щупают его пульс. Учился в трёх разных университетах на треёх разных специальностях, таким образом не получив диплом журналиста, программиста и рекламщика. Пишет только в моменты счастья, поэтому написал так мало.
андрей швед к Швеции не имеет никакого отношения. Зато в Исландии жил два года в том возрасте, когда нужно было учиться читать. По возвращении в Россию исландский язык забыл, а читать по-русски получалось плохо. До конца средней школы не любил литературу, потом отчаянно навёрстывал. В девять лет за пятнадцать минут надиктовал свой первый роман бабушке. Писал стихи, но факультет журналистики убивает поэтов не хуже Дантеса.
нинель – юная мечтательная особа с претензией на демонстративную экзальтированность. Невысокая, стройная. В разговоре задаёт много вопросов, наблюдательна. Интересуется искусством и культурой. Очень любопытна. Её привлекают смерть, красота и сила. Открыта, восприимчива, впечатлительна. Любит кошек, американо и деньги. Приятно познакомиться!
тони лашден – трехкратн: ая эмигрант: ка, бронзовый призер скоростного спуска с вершин психического здоровья, ветеран: ка апокалипсиса. В хорошие дни пишет про секс и радости жизни, в плохие – про сумрачные состояния. Хороших дней в последнее время практически не бывает.
максим чихачёв в паспорте в графе «железный» было написано: «позвоночник». Однако, ОВД отверг изящные формулировки Московского клуба байкеров. Подобно герцогу д’Ожу и Билли Пилигриму, обнаруживает себя сразу в нескольких мышечных тканях мировой хронологии. Но в обществе спектакля автору приходится при знакомстве десакрализировать этот нарратив до фразы «студент истфака». Хочет сам однажды стать Текстом.
модест минский – жил человек, жил. В меру ел, в меру пил, а потом подумал – блин, мир без меня? То есть, я есть, как некая суть и, вроде, нет. Надо что-то делать, поделиться, не держать в себе воспаление. Ибо несоответствие возраста и смыслов взорвется. Пробовал на гитаре. Лет пятнадцать пробовал. Не сложилось. Писать оказалось проще. Инструмент дешевле. И водку пить не надо в процессе искусства. В общем, выбрал менее затратный смысл взаимосвязи с окружающей средой.
keshanel – по вечерам надеваю геройский костюм втайне от Marvel, закатываю глаза на прошедший день и сражаюсь с внутренними демонами на бумаге. Иногда проигрываю: от меня они сбегают к вам и не дают уснуть, тянут за комплексы походом к психологу, разрывают сомнениями на две части… Отведите их в подготовленную камеру – откройте мой рассказ, захлопните дверь – дочитайте до конца, и распрощайтесь с ними.
саша левин – величайших ум современности по мнению Лидии Филипповны Шульженко (это бабушка). Первый рассказ написал в 8 лет. 16 лет назад пришёл в центрально-азиатскую журналистку, блистательную региональную начал в бумажном аналоге «Тиндера» – газете «Познакомимся, встретимся, отдохнём». С тех пор пишет про детские травмы. В планах ремейк Андреевской «Бездны», где главным героем будет Питер Паркер.
денис гербер – недостающее звено между интеллектуальной литературой и беллетристикой. В детстве поклялся уничтожить отцовскую библиотеку, но затем решил ознакомиться с тем, что будет уничтожать. Тогда же решил стать писателем и 25 лет неуклонно не следовал за своей мечтой. Полгода прожил в буддийском монастыре, и два дня – в православном, что в таких же пропорциях отразилось на творчестве.
владислав гранд днём работает юристом, защищает людей и их бизнес, а вечером пишет рассказы. Пытаясь всё успеть, он познал тайм-менеджмент и теперь вовсе не спит.
вера порет – пишет прозу медленно, как черепашка, зато про жизнь: про неидеальных женщин и их неидеальных мужчин. Не пьёт алкоголь, поэтому редко веселится. Смотрит фильмы только в кратком пересказе. Всё рабочее и нерабочее время проводит в соцсетях.
саша ирбе – любительница морей и закатов, крепкого кофе и разговоров о вечном. Свою жизнь начала с того, что её уронила на пол медсестра, и с тех пор она поняла, что выжить в этом мире очень непросто. Понадобилась другая реальность. Сказки и стихи начала писать с шести лет. Первый мини-роман «Дьяволица» был написан в семнадцать. А потом бесконечные споры с собой, с музами, со стихами. Между чувством и разумом всегда выбирает чувство, между шумной компанией и одиночеством – всегда второе.
гаджи з. – родился в 1983 году в Узбекской ССР. Позже вернулся в РФ. После окончания школы отправлял в газеты краткие обзор-рецензии на выходившие киноновинки. Вплоть до выхода «Аватара», который ни с какой натяжкой не мог воспринимать как кинопроизведение. После писал только рассказы и исключительно в стол. Затем понял, что так нельзя и почему-то женился. Несколько лет тому назад решил воскреснуть и писать уже не в стол.
в голове (дени джамалов)
Вечер чуднел. Уплотнённо-розовый закат застыл в окне. Я сидел на кухне за ядовито-жёлтым столом, примерял пакеты к отрубленной голове, и параллельно разговаривал с ней.
– Ненавижу головы. Как свою, так и чужие. В них всегда творятся грязь и мерзость. Не люблю головы на телах, не люблю отрубленные, не люблю светлые или тупые.
Голова молчит. Глаза антинаучно закатаны, застыли. Она относится к разряду чужих, отрубленных, и скорее светлых, чем тупых. С ними всегда проблема. Чаще всего, практического характера. С головами, которые всё ещё находятся на своих телах, проблема: как их отсечь так, чтобы не сильно повредить лицо? Чтобы у твоих заказчиков, скажем, из иранского «Фонда мучеников» или, скажем, других последователей аятоллы Хомейни не возникло вопроса – ту ли голову ты отсёк?
– Эту проблему мы решили. Правда, срез немного не ровный. Но в остальном всё чётко.
Голова молчит. Оба рыбьих глаза без повреждений. Даже круглые очки на месте. Улыбка – тоже. Так что, они его точно узнают. Пошлейшая из всех улыбок, которую я когда-либо видел. Как можно улыбаться такой улыбкой в ТАКОЙ-ТО момент?
– Эх, Салман, и эту улыбку ты оставил миру?
Голова молчит. Но её молчание как будто хочет возразить «ещё я оставил миру „Сатанинские стихи“». Ну да. Это-то его и сгубило. Сразу после публикации книги, на обладателя головы – Салмана Рушди – объявили охоту иранцы. Шесть миллионов долларов за голову писателя. Его издателю три раза выстрелили в живот. В каком-то городе в результате погрома погибло больше десяти человек. Рушди почти десять лет жил под защитой американских спецслужб.
Потом расслабился.
Потом пришёл я. С тесаком.
– Вот что я тебе скажу, Салман: кто меня поймет, если не ты? Ты же – постмодернист. Лучшую смерть для автора «Сатанинских стихов» и придумать нельзя. Фонтанирующее туловище, освобождённая голова. Настоящий хэппенинг.
Голова молчит. С головами, которые уже освобождены от тел, проблема: как их упаковать в пакет так, чтобы у прохожих не возникло подозрений насчёт тебя?
Тут лучше отталкиваться от обратного. Прозрачные вакуумные пакеты – сразу нет. Обычные чёрные пакеты – тоже нет. Они вытягиваются внизу и приобретают очертания лица. Подарочные – слишком цинично, хотя в контексте ситуации и вполне логично. Я остановился на обычном бумажном пакете, которые дают в булочных. Положил сверху пучок рукколы и багет, для живописности. Плюс так я похож на человека, который возвращается домой с покупками. Путь до машины – двадцать минут спокойным шагом. Я кидаю голову на переднее сиденье рядом со мной и настраиваю навигатор до международного аэропорта имени Джона Кеннеди. По условиям фетвы, я обязан привезти голову в Иран.
– Всё-таки прекрасный город. Тут в деревьях селятся злые духи…
Голова молчит. Кругом Америка, как мечта. Условный Нью-Йорк, какой он и должен быть в воспалённом сознании человека, который его никогда не видел, плывёт мимо окон. Голова лежит в бумажном пакете вверх глазами, и выглядит это так, будто она прощается с американским небом. Я знаю, если бы она могла говорить, она бы сказала:
– Истинная привлекательность зла есть соблазнительная непринуждённость, с которой можно встать на его тропу.
Вот что я тебе скажу, Салман: истинная привлекательность зла есть соблазнительная сумма в шесть миллионов долларов, которые ни на одной тропе не валяются. Только представь, что можно сделать на эту сумму. Для начала, я думаю выкупить всех слонов из европейских цирков, и подарить им свободу. Затем – тигров. Тигры прекрасны, а тебе было уже за семьдесят. Ты потерял максимум лет пять.
Голова молчит. Но я знаю, если бы она могла говорить, она бы сказала:
– Никто не волен судить о внутреннем ущербе по размеру внешней раны.
Вот что я тебе скажу, Салман: ни о каком ущербе речи и не идёт. Я увековечил твоё имя. А вечность всё окупит.
Голова молчит. Впереди виднеется аэропорт. Он выглядит как сверхскоростной истребитель, который несётся на тебя в полной тишине. Кругом Америка, но она уже выглядит как Вечное Лишение, а не как мечта. Всё вокруг движется будто из-за какой-то безысходной неотвратимости – как вода из-под крана, которая льётся только потому, что её некому закрыть. Надо спешить. Скоро обезглавленное туловище станет главным инфоповодом.
– Надеюсь, к этому моменту я буду в трансе постигать с иранками суфийские практики.
И вдруг голова говорит:
– Не будешь.
Реальность вязнет сама в себе, и небо, куда устремлён прищур глаз головы, больше не выглядит американским. Оно выглядит никаким. Голова говорит:
– План с транспортировкой головы в Иран не продуман в этой реальности. Здесь все заканчивается.
– В какой такой реальности? – я осмотрелся по сторонам. Мир вокруг рассыпался и обретал дыры, как собранный пазл, из которой одна за другой высыпаются отдельные детальки.
– Даже не реальности… полноценной… а как бы тебе… давай сразу к делу.
– Давай.
– Ты – часть субреальности, принадлежащей человеку, которого все называют cley2. У него даже имени нет… cley2… этот тип известен на всяких форумах в даркнете, как человек, который всю жизнь искал лёгкие и идиотские способы заработать: продавал готовые личности в сети, коллекционировал нюдсы наркоманок, обменивая их на дозу, а затем продавал эти коллекции, и теперь вот это – голова… сейчас он медленно отъезжает от передоза в вонючем сортире на питерском рейве.
– Ты откуда знаешь?
– Потому что я тоже – его субреальность.
– То есть ты хочешь сказать, что вся моя жизнь, воспоминания, любовь, боль, утраты, зависимость от сигарет, невыносимо-необъяснимая тоска, которую я испытывал каждый раз пьяными ночами на пустующих парковках, освещённых ночным фонарём – всего лишь предсмертная наркотическая агония какого-то питерского торчка?
– Именно.
– Так, а зачем?
– Чтобы ему было не скучно умирать.
– И что делать?
– Стать предложением.
– Каким?
– О том, что cley2 медленно умирал в вонючем толчке.
<…>
<…>
Cley2 медленно умирал в вонючем толчке. За дверью туалета шёл рейв.
Он лежал головой к унитазу, ногами к двери, и думал «только бы не блевануть только бы не блевануть сучий кайф сносит крышу сносит душу вот так и случается дети полуночи умирают с рассветом», пока наркотическая пена пузырилась на его губах.
Перед его глазами не проносились картинки из жизни. Возможно, потому что вся его жизнь была тупо смазанной пустотой – мутной и беспрерывной. Причудливые узоры на стенах туалета образовывали географическую карту неведомых ему миров, и медленно погружались во тьму, вместе с остатками его сознания. Больше у него ничего не было, чтобы унести с собой – неведомые миры плюс два полузабытых воспоминания. Первое из детства: о том, как он впервые увидел Америку по телевизору. Показывали Манхэттен, а за окном – Грозный в руинах. Он тогда подумал, что, наверное, по телевизору показывали рай, и с тех пор этот образ прочно укоренился в его голове. Второе: воспоминание о том, как Н. ночами вслух читала ему своих любимых «Детей полуночи» Салмана Рушди, пока он медленно засыпал у неё на коленях. Единственное и крышесносное воспоминание о счастье. Потом, когда у них что-то пошло не так, он яростно ненавидел её, и всё, что она любит. И это было почище любой любви.
И всё. Больше ничего.
В туалете стоял запах мочи, нейтрализованный моющими средствами.
Глаза cley2 закатились под лоб, оставив вместо себя просто белки, спокойные как ритуал. Из соседней кабинки, сквозь затихающую музыку, доносились обрывки женских реплик:
– Это всё?
– Да, дорог больше нет.
Рейв подошёл к концу. Музыка затихла. Казалось, что клуб полон мертвецов, нежных и гибких, как механизмы тишины.
последнее такси / конец истории (андрей швед)
– Э, бля, поехали уже, – я изобразил рукой невнятный жест перед собой, и такси покатило. Таксист показался каким-то мутным типом, но было всё равно, и вообще, у меня, когда я выпью, разыгрывается паранойя. Нервы не в порядке, да и с сердцем проблемы.
Хорошо, что в это время вообще получилось поймать такси. Было уже сильно за полночь, я засиделся у своих друзей на окраине города, когда вышел, думал придётся добираться пёхом.
Однако, потыкав рукой в темноту, я тормознул эту колымагу. «Повезло», – икнул я, вваливаясь на заднее сидение.
За окном была кромешная тьма, я протёр стекло, запотевшее от перегара, но ничего не разглядел. Омут ночи засасывал окосевший взгляд. Я видел только своё расплывающееся отражение, но и оно как будто исчезало… сколько же мы выпили? Помню первую бутылку… вторую…
Машину тряхануло на кочке, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Я отвлёкся от своих мыслей и понял, что едем мы уже довольно долго. Кажется, уже пора было вывернуть хоть на какую-то освещённую улицу, в то время как огни фонарей наоборот – помелькав немного в начале, исчезли окончательно.
– Так… а где мы сейчас? – чтобы выдавливать из себя слова, приходилось бороться с приступом тошноты. Водитель не отвечал, и мне захотелось привлечь его внимание, поймав взгляд в зеркале заднего вида, но он сидел под таким углом, что лица было не разобрать.
Пришлось податься вперёд и повторить свой вопрос.
– Где едем? – говорю.
– Так по адресу, который сказали, – откликнулся водила.
Я, удовлетворённый ответом, откинулся было назад, но что-то внутри сопротивлялось такому ответу.
– Погоди-ка, – я снова подался вперёд, начиная потихоньку трезветь. – Так я же адреса тебе не сказал!
– Да как не сказали-то! – усмехнулся водитель.
Его улыбка, хотя я не видел её, а только понял по голосу, что ему смешно, напугала меня.
– Слышь! Куда мы едем?
Водитель молчал.
