За мной придут ночью: Уйгурский поэт о геноциде в современном Китае

В тот морозный зимний день, в сумерках, мы стояли у дороги и разговаривали, пока мимо проносились машины. За годы, проведенные в тюрьме, я стал чувствителен к малейшему дискомфорту, но после слов Мархабы перестал замечать холод.

После той встречи мы виделись постоянно. Теперь, когда три тоскливых года были позади, я ощущал острую необходимость в семейном тепле. Наши отношения с Мархабой постепенно становились серьезнее. Она была доброй, и сердце у нее было золотое. Мархаба часто приходила ко мне, окружала меня заботой и разделяла со мной печали и тревоги.

Наконец мы решили пожениться. Мои родители в Кашгаре были небогаты, но они помогли нам снять квартиру. Для выкупа я занял у друга 5000 юаней – это очень небольшая сумма для выкупа. «Не переживай, – сказала мне Мархаба. – Если будем трудиться вдвоем, то заработаем на хорошую жизнь». Поженившись, мы вместе скопили и вернули 5000 юаней владельцу.

Вскоре после свадьбы нам понадобилось зарегистрироваться в новом районе, где мы теперь жили. Я сходил в полицейский участок, подал заявку, забрал документы и принес их в участок в нашем районе. Отвечавшая за регистрацию полицейская-хань просмотрела мои документы. Ее резкая реакция застала меня врасплох.

– Номер вашего удостоверения личности не совпадает с номером удостоверения личности в регистрационном архиве.

– Как такое может быть?

– Оригинальный номер – пекинский, начинается с 11, – коротко ответила она. – А этот из Урумчи. Начинается с 65. Это неправильно. Каждому человеку присвоен уникальный номер. В вашем случае действующим считается только пекинский.

Я даже слов подобрать не мог.

– И что мне теперь делать? – вымолвил я наконец.

– Идти в участок, который выдал вам регистрацию. Исправьте номер и возвращайтесь. Иначе я не смогу вас здесь зарегистрировать.

Уезжая на учебу в Пекин, я взял с собой регистрационное удостоверение, как того требовали правила. Вскоре после этого в Китае появились первые удостоверения личности, и я получил свою карту. Поскольку зарегистрирован я был в Пекине, то и номер на ней стоял пекинский. Вернувшись в Урумчи, я пришел в местный полицейский участок и получил новое удостоверение с номером Урумчи. Я не придал значения перемене. Я предполагал, что если регистрация переносится, то и номер удостоверения меняется. Шесть лет я использовал его без проблем, а теперь оказалось, что номер удостоверения неправильный.

На следующий день я вернулся в старый полицейский участок и объяснил ситуацию. Ответственная за регистрацию полицейская, тоже из хань, взглянула на документы, которые мне выдали днем ранее, и тут же заметила проблему. Но она сидела за своим столом, ничего не говоря мне.

– Он правда недействителен? – спросил я на всякий случай.

Разумеется, она не хотела признавать ошибку. Чиновники, а уж тем более полицейские, вообще делают это крайне неохотно. Мне помнилось, что номер удостоверения шесть лет назад менял другой сотрудник, но эта полицейская все равно защищала честь коллеги и системы в целом.

Внезапно она подняла голову.

– Почему вы не обнаружили проблему сразу?

– Я думал, что при регистрации в Урумчи номер удостоверения меняется.

– Это ваша ошибка, – твердо сказала она.

Я начал терять терпение.

– Вы совершили ошибку, а теперь обвиняете меня? Я не могу изменить номер удостоверения, это ваша обязанность.

– Нет, так это не делается, – ответила она, проигнорировав мои слова. – Принесите извинительное письмо, где признаете вину за то, что не увидели ошибку раньше. Тогда я займусь вашим делом.

Мне нечего было ответить. Я понимал, что должен радоваться: есть возможность решить проблему, даже если для этого придется взять вину на себя. После того как я написал извинительное письмо, полицейская заполнила форму под названием «Изменение номера удостоверения личности резидента Синьцзяна». Там значилось, что мой действующий номер ошибочен, в связи с чем будет восстановлен предыдущий. Внизу она поставила печать.

С восстановлением старого номера предыдущие шесть лет моей жизни, включая тюремный срок, словно канули в Лету. По правде говоря, мне невероятно повезло. Я надеялся и верил, что информация о моем наказании и заключении теперь стерта из полицейского архива. Общие базы данных в то время еще не получили широкого распространения.

Когда мы с Мархабой поженились, ни у меня, ни у нее не было постоянного места работы, и мы брались за мелкие подработки, чтобы сводить концы с концами. Мы оба усердно трудились на благо нашей семьи, и жизнь наша была хоть и трудной, но счастливой. Наконец меня взяли режиссером в частную медиакомпанию. У нас родились две дочки. Мы семь лет снимали квартиру, прежде чем в 2008 г. нам одобрили ипотеку и мы обзавелись своим домом.

Мои режиссерские работы постепенно набирали популярность. Я продолжал писать стихи и заработал неплохую репутацию в поэтических кругах. После стольких лет сложностей и неудач жизнь наконец-то наладилась. Появились первые признаки финансовой стабильности.

За 10 лет, прошедших после моего освобождения, полиция время от времени вызывала меня на допросы под разными предлогами. То же происходило и с другими представителями уйгурского интеллектуального сообщества. Впрочем, эти проверки не имели отношения к моему тюремному заключению. Этим я был обязан как замене номера удостоверения, так и тому факту, что меня арестовали в префектуре Кызылсу, тогда как зарегистрирован я был в Урумчи. За исключением особо громких дел, местную полицию, как правило, интересует то, что происходит в рамках вверенного ей участка. Полицейские из Кызылсу попросту не могли постоянно преодолевать 15 000 километров до Урумчи, чтобы приглядывать за мной.

Если теперь из-за того ареста и тюремного заключения я попал в черный список полиции Урумчи, за мной будут следить до конца моих дней. Стабильной жизни, которой мы с женой добились с таким трудом, пришел конец.

Мы проехали по узкой центральной дороге и остановились напротив полицейского участка района Тенгритаг. Здание было старым. Полицейские в штатском отвели меня на второй этаж, в кабинет без таблички на двери. Там стояло три стула и три стола, на каждом из которых пылился простенький компьютер – похоже, кабинетом не пользовались по меньшей мере месяц.

Экбер жестом указал мне на стул ближе к двери. Девушка-полицейская куда-то пропала.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросил Экбер.

– Колы, если можно, – ответил я.

Миджит вышел из кабинета. Экбер включил компьютер, который был ближе к окну, и вежливо поинтересовался: «Можно взглянуть на ваше удостоверение?» Я вытащил карточку из бумажника и протянул ему. Он положил ее на стол.

Миджит вернулся с тремя запотевшими банками кока-колы. Одну он протянул мне, вторую – Экберу. Экбер вышел из кабинета. Попивая из банки, я старался казаться спокойным. Миджит поставил банку на стол, глянул на мерцающий монитор и направился к двери. Прежде чем он вышел, я сказал ему, что мне нужно в уборную, – просто хотел проверить их реакцию. В коридоре никого не было. Миджит сказал мне следовать за ним и отвел меня в туалет через пару дверей от нас. Я зашел внутрь. Он – следом, внимательно следя за мной. Очевидно, я представлял для них большой интерес.

Вернувшись в кабинет, я снова занял свое место на стуле у двери. Миджит вышел.

В одиночестве я провел около часа – то еще испытание для психики. Любой на моем месте с ума бы сходил, пытаясь понять, почему он здесь. Чем дольше люди остаются в одиночестве без какой-либо информации, тем сильнее их одолевают волнение, смятение и отчаяние. Я прекрасно это знал и старался держать себя в руках.

Наконец Миджит и Экбер вернулись. Миджит принес стопку разлинованных листов и ручку. Экбер пододвинул стул поближе и сел напротив меня. Миджит занял стул рядом с компьютером у окна.

Наконец Экбер заговорил:

– Возможно, вам еще не приходилось здесь бывать. Понимаю, вы нервничаете, но не переживайте. Вам не о чем беспокоиться. Мы просто зададим несколько вопросов. Отвечайте честно, и мы вас быстро отпустим.

Услышав это, я понял, что сегодняшний допрос никак не связан с моим заключением, и внутренне расслабился.

– Конечно, – кивнул я уверенно.

Экбер принялся методично и дотошно расспрашивать меня, занося мои личные данные в анкету: имя, возраст, адрес, место работы, члены семьи, родственники, краткая биография и дальше по списку. Обычная формальность.

Я сознательно умолчал о тюрьме. Рассказывая о работе в школе, сказал, что «уволился по собственному желанию». Ни для кого не секрет, что в середине и в конце 1990-х гг. всем хотелось попробовать «выйти в море». Огромное количество государственных служащих и сотрудников государственных предприятий оставило свои скучные должности, чтобы попробовать силы в частном секторе. Поэтому мое увольнение не выглядело чем-то необычным.

Миджит все записал. Пока я рассказывал, он периодически поглядывал на мое удостоверение на столе.

Ручка то и дело его подводила. Ему приходилось встряхивать ее, чтобы она писала. Мне даже стало его жаль, но у меня с собой не было запасной ручки. Однако его терпение меня удивило. На его месте я бы уже сходил в соседний кабинет за новой ручкой.

Записав основную информацию, Экбер спросил, чем занимается моя компания. Я начал в деталях рассказывать о нашей деятельности.

– Есть ли у вас контакты за границей? – спросил он ровным голосом.

Я тут же все осознал. Последняя деталь пазла встала на место: сегодняшний допрос касался зарубежных связей.

– Кажется, дочь одного из сотрудников учится за границей, – честно сознался я.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.