скачать книгу бесплатно
– Зачем тащить лишнюю тяжесть, если можно взять ее прямо на месте, у врагов.
Парни дружелюбно засмеялись.
– Но князь уже в походе, вы опоздали.
– Из похода вернутся не все, князю нужны будут новые гриди.
– На зиму он новых гридей не набирает, – гнул свое бойкий.
– Тебе-то что за дело? Ты же к князю с нами не пойдешь, – ответил Дарник.
– Если бы знать, что возьмут, то пошел бы.
– Это если мы тебя еще с собой возьмем. Берем лишь того, кто выстоит против меня, пока не прогорит эта палка. – Дарник указал на небольшую валежину.
Глаза бойкого загорелись, но кроме ножа на поясе у него другого оружия не было.
– А если на кулаках?
– Можно и на кулаках, – согласился Дарник, поднялся с коряги, достал свои бойцовые рукавицы и приготовился бросать в костер валежину.
Бойкого звали Лузгой, у него были широкие плечи, легкие упругие ноги и здесь он был, видимо, первым бойцом. Но в Тростеце, как и в Бежети, еще не владели прямым ударом костяшками пальцев, и после первого же хорошего выпада Лузга упал на землю с окровавленным ртом. Вторым вызвался толстый молодец по имени Борть, не уступающий Дарнику в росте, но предложил не драться, а бороться, от чего Дарник благоразумно отказался, мол, занимайся борьбой с девками, а не со мной.
Потом в ход пошли парные палки. Парни один за другим выходили против Дарника, однако не только не могли выстоять положенный срок, но после трех-четырех ударов по рукам и торсу живо обращались в бегство. Не убежал лишь один, кудрявый, жилистый, со шрамом через весь лоб, он старался не только парировать удары, но и сам нападал, не обращая внимания на боль, и лишь сильный удар палкой по голове заставил его в беспамятстве рухнуть на землю.
– Вот его бы я взял, – сказал Дарник зрителям, с удивлением обнаружив, что тех стало в три раза больше, были среди них и девушки. В отличие от бежецких и каменецких молодок они были хорошо ухожены и в нарядной одежде.
– Как тебя зовут? – спросил Лузга, когда желающие получать побои закончились.
– Дарник Рыбья Кровь.
Кто-то из парней хохотнул.
– А почему Рыбья Кровь? Это девки тебя так прозвали? – полюбопытствовал толстяк Борть.
– Потому что еще никому не удавалось меня разозлить.
– Неужели один только Меченый достоин? – кивнул Лузга на приходящего в себя кудрявого паренька.
Вместо ответа Дарник предложил парням попытать счастья в метании сулицы и топора.
И Лузга, и толстяк Борть владели сулицами гораздо ловчее охотников, а Меченый отличался великолепной стрельбой из лука. Вместо собственных бросков Дарник показал молодым тростенцам другое: с десяти шагов Кривонос и Лисич метнули в него четыре сулицы и все четыре он поймал за древко в вершке от собственной груди. Такого здесь никогда не видели. Если и были обиды за полученные побои, то они оказались мигом забыты – от такого бойца не грех и пострадать.
Договориться, впрочем, так ни до чего и не удалось, – едва стало смеркаться, пришел один из стражников и погнал парней в городище. Те с неохотой подчинились, оставив Дарника в сильном сомнении относительно пополнения своих рядов.
К ночи начался дождь, и ватага попряталась в шалашах. Внешнюю ограду не выставляли – неизвестно было, как к этому отнесутся жители городища, а еще к ним добровольным сторожем прибилась одна из собачонок, что была с парнями. Прикормленный Лисичем куском мяса пегий песик тут же определил, что в человеческой стае главный все же Рыбья Кровь и вился только возле него, хотя юный вождь не делал ни малейшей попытки приласкать или покормить его.
Кривонос, который во время боевых игрищ безуспешно пытался выменять у тростенцов оленину на хлеб, пожаловался:
– Меня от мяса уже воротит. Хлеба хочу.
– Завтра у нас будет хлеб, – пообещал ему Дарник, отнюдь в этом не уверенный.
Ранним утром ватага Дарника тронулась в путь, увеличившись ровно вдвое, – кроме Лузги, толстяка Бортя и Меченого к ним присоединились еще две миловидные девушки-подружки Черна и Зорька, которые прямо заявили, что им лучше быть наложницами храброго богатыря в Корояке, чем прозябать чьими-то женами в Тростеце. У девушек было по два каравая ржаного хлеба и четыре дирхема их «приданого», и Дарник сделал перед охотниками вид, что именно так им все и задумывалось.
Парни взяли с собой по круглому деревянному щиту с железным умбоном посередине и настоящему мечу, а Лузга вообще явился на оседланной лошади, что вызвало ревнивое недовольство Кривоноса и Лисича, ведь меч, а тем более конь делал парней сразу более важными воинами, чем они. Рыбья Кровь легко разрешил их досаду, разделив ватагу на новые пары: Кривоносу достался Лузга, Лисичу толстяк Борть, а упрямца Меченого взял в напарники к себе. Кладь с кобылки Лисича Дарник приказал переложить на лошадь Лузги. Больше всех доволен перестановкой остался Лисич: и тем, что снова ехал верхом, и уравнением себя в старшинстве с Кривоносом. Сам Лузга не возразил ни слова, покладисто принимая все условия своей новой жизни.
Боясь из-за девушек погони их старших родичей, отряд долго шел по руслу мелкого ручья, а, выйдя на лесную тропу, рубил и валил за собой молодые деревья, создавая возможным преследователям помехи. Вскоре они пошли по руслу другого ручья и только к полудню уверились, что погони нет.
Местные тропы были гораздо лучше проторены, и Лузга уверенно показывал нужный путь. Дарника смущала лишь ситуация с девушками, слишком игриво они поглядывали в его сторону, а тут еще и Вета, что ему делать с ними тремя? Затруднение само разрешилось на первом дневном привале. Пока охотники и парни занимались приготовлением к еде и отдыху, Черна и Зорька позвали Дарника в лес. Там они принялись всячески играться с ним, упрашивая сделать их настоящими воинами. Шлепки и касания закончились тем, что они все трое оказались лежащими в траве без одежды в веселом и непринужденном переплетении. Как и Вета, тростенчанки восприняли новую для себя роль совершенно естественно, но если с рабыней это было простое молчаливое соитие, то с ними – как некий радостно-праздничный ритуал.
– Разве я похож на храброго короякского богатыря? – чтобы скрыть неловкость, пошутил, чуть отдышавшись, бежецкий вожак.
– Если мы будем каждый день называть тебя богатырем, то ты им станешь! – уверенно ответила более бойкая Черна.
– Она просто боится, твоих бородатых, – объяснила за подружку Зорька.
– А то ты не боишься? – воскликнула Черна и с тревогой поинтересовалась у Дарника: – Ты ведь нас никому не отдашь?
– Только более храброму короякскому богатырю, – пообещал Маланкин сын.
Вернувшись к стану, он пристально вгляделся в лица тростенецких парней: как они отнесутся к происшедшему с их двоюродно-троюродными сестрами? Конечно, по лицам девушек все сразу поняли, что именно случилось с ними в лесу, но отнеслись к этому со снисходительными улыбками, как к чему-то само собой разумеющемуся и даже обязательному. Дарник невольно примерил то же самое на своих бежецких братьев – там бы такое встретило совсем другой прием.
И парней, и охотников гораздо больше заботило их неожиданное слияние в одну ватагу, хотелось, как можно скорей обрести в своих малознакомых спутниках добрых надежных друзей. Не было никаких стычек и перебранок, напротив, каждый, включая даже охотников, стремился быть благожелательным и радушным. Лузга считался не только первым бойцом, но был душой любой компании. На замечания Кривоноса отвечал с такой веселой готовностью слушаться, что тому нечего было возразить. С Дарником он держался подчеркнуто сдержанно, но даже это не мешало ему быть в центре всеобщего внимания. Черна с Зорькой тоже все время показывали, что гордятся своим двоюродным братом. Так, после полуденной еды они принялись упрашивать его почитать «ну, вон, ту, нашу любимую, быль». Не заставив себя долго упрашивать и спросив у Дарника разрешение, Лузга достал из своей котомки пергаментный свиток и стал его вслух читать.
Это была история про юношу, который, будучи околдован злой колдуньей, сильно влюбился в девушку, и чтобы соединиться с нею, ему приходится пройти ряд тяжелых испытаний. История читалась, видимо, не один десяток раз и столько же раз имела успех, потому что все тростенцы внимательно слушали, для первой же половины ватаги она была вообще, как великое откровение: рты раскрыты были не только у Веты и Селезня, но и у охотников. Неблагодарным слушателем оказался один Дарник. Во-первых, нечто похожее ему уже приходилось читать у себя на Черном Камне, во-вторых, искоса посматривая на лица ватажников он не то чтобы ревновал их к неожиданному чтецу, но с досадой упрекал себя, почему не захватил с собой подобных рассказов.
При окончании чтения все замолчали, ожидая слов вожака – его холодность не осталась не замеченной.
– Все очень хорошо, – похвалил Дарник. – Мне просто завидно, что все это произошло не со мной.
Ватажники добродушно рассмеялись – похожее чувство было и у них самих.
Вместо привычного молчания и тишины теперь их отряд двигался вперед с постоянными шутками и смехом. Несколько раз тростенцы даже запевали песни, и опять громче и звонче всех звучал голос Лузги. Дарник чувствовал легкую растерянность – какая-то часть власти переходила от него к общительному и веселому парню. Надо было срочно исправлять положение.
И вот вечером, после еды и боевых упражнений, когда Лузга взялся за еще один свиток. Дарник предложил для прочтения свою собственную грамоту. Развернул свиток с расчетами перевода денежных единиц, мер веса, длины и площади и «прочел» по нему историю про воеводу, который хотел приучить своих воинов к большим прямоугольным щитам. Щит был тяжелым по сравнению с прежними небольшими щитами, и воины при всяком удобном случае их «теряли». Тогда воевода приказал всем воинам зашить свои карманы и отобрал кошели, а все их монеты велел запрятать в круглый выпуклый умбон посередине щита. С тех пор ни один щит в его войске не был потерян, – даже когда воина убивали, его щит оставался в войске. Громкий хохот слушателей был ответом на эту немудреную историю, всем понравилась находчивость воеводы и наказанная жадность бойников. Лузга тоже был в полном восторге и попросил прочитать свиток глазами. Дарник с некоторым сомнением протянул ему свиток.
– Я не пойму, что здесь написано, – удивился тростенец.
– Написано на старом словенском языке, – объяснил Рыбья Кровь.
– Ого! – восхитился Лузга, а с ним и все остальные.
После этого можно было не сомневаться – полной власти Дарника уже ничто повредить не могло, тем более, что, кроме Лузги, других грамотных в ватаге не было.
С каждым привалом боевые упражнения становились все более разнообразными и изощренными. Ватажники уже не только оттачивали личную ловкость, но практиковались и в групповой рукопашной: разбившись на две тройки, отрабатывали сомкнутые столкновения, чтобы освоить чувство локтя и совместимость общих действий. К коротким палкам, означавшим мечи, добавились длинные палки, как замена лепестковых копий. Пришлись по вкусу тростенцам и праща-ложка.
Часто за палки брались и Черна с Зорькой, но упражнялись они пока с одним Дарником. Обе подружки хорошо дополняли друг друга. Если Черна в их паре была носом и ртом, всегда чувствуя, что надо делать и говорить, то младшая Зорька была глазами и ушами, пристально следила какое действие поведение Черны оказывает на окружающих, и готова была ее вовремя одернуть. Дарник такое разделение обязанностей только приветствовал: на живость и озорство Черны он реагировал с ответной веселостью, а тихая манящая застенчивость Зорьки вызывала в нем особую теплоту.
И опять, как в случае с зарвавшимся Кривоносом, Дарнику пришлось придумывать способ немного осадить подружек. На третье утро, когда Черна в очередной раз стала проситься упражняться вместе со всеми, он достал веревку и привязал ей правую руку к туловищу. Предлог для этого был простой: если ты будешь сражаться, то тебя могут ранить и изувечить, представь, что у тебя не будет одной руки, и если к вечеру ты повторишь свою просьбу, то будешь упражняться вместе со всеми.
Черна с готовностью приняла вызов, весь день все делала одной рукой и почти уже привыкла к этому, но ее добили послеполуденные любовные забавы с Дарником, когда он все внимание уделял только Зорьке, а ей со смехом сказал, что однорукие наложницы ему не нужны. Словом, быть амазонкой из свитков Лузги ей к вечеру уже расхотелось.
Но, поставив таким образом бойкую девушку на место, Рыбья Кровь с удивлением заметил, как приуныли не только парни-тростенцы, но и тридцатилетние охотники – уж слишком нагляден был пример с их собственным возможным увечьем. Необходимо было перевести их мысли на что-то более обнадеживающее.
Не нашел ничего лучше, как заинтересовать их простейшими знаковыми и счетными навыками, чтобы они могли в разведке пересчитать число врагов и без звуков на расстоянии объясняться друг с другом жестами.
– Мы и так умеем считать, – беспечно возразил Лузга.
Тогда Дарник подвел его к муравейнику и попросил: сосчитай. Лузга с недоумением уставился в муравейник и сказал, что это невозможно.
– А если так? – Дарник начертил у основания муравейника маленький квадрат.
– Здесь можно, – все еще не понимая, согласился тростенец.
– А если этот квадратик умножить на весь муравейник?
– А что такое умножить? – спросил Лузга, необходимость в таком подсчете до сих пор ему в жизни не встречалась.
Раз запавшее желание не давало Дарнику покоя и тем же вечером он «прочел» ватажникам по расчетам мер и весов свою самую любимую историю о Князе Пяти Оружий и великане-людоеде Липкие Волосы. Как князь боролся с великаном стрелами, копьем, мечом, булавой и кулаками, но все это тут же прилипало к волосам людоеда. И когда великан собрался уже съесть князя, тот сказал, что в животе у него есть еще одно оружие – удар молнии, от нее они оба погибнут. Людоед испугался и отпустил князя.
Ватага, выслушав историю, весело засмеялась – как ловко князь обманул людоеда. Три года назад сделал такой же вывод и Дарник, пока Тимолай не объяснил ему, что шестое оружие в животе князя это Оружие Знания, способное победить любых великанов.
– Ну и как такое оружие может победить в чистом поле более сильное войско? – заспорил Лузга.
После уроков Тимолая Дарник был вполне готов к ответу:
– Очень просто. У нас тысяча воинов и у врагов тысяча. Они вышли в поле в полном вооружении, построились и ждут битвы. А мы прячемся в лесу и не выходим, только стреляем из луков. Как только враги собираются уйти в свой стан, мы выскакиваем из леса и делаем вид, что нападаем, но потом снова прячемся. И так целый день.
– Ну и что? – не понимал Лузга.
– А то, что мы целый день в тени, а они на солнце в тяжелых доспехах и в конце дня начинают падать от жары и усталости. И мы побеждаем их малой кровью.
– Верно, – согласился тростец. – Ты сам придумал или прочитал?
– Прочитал.
Однако и такое доказательство не возымело действия. Тогда Рыбья Кровь во всякое свободное время стал обучать грамоте и умножению Черну с Зорькой и Селезнем.
– Это еще зачем? – забеспокоился Кривонос, считавший себя в ватаге вторым человеком.
– Они будут передавать вам мои распоряжения, если понадобится.
Посовещавшись между собой, охотники выразили желание присоединиться к их учебе. Следом за ними потянулись и тростенцы. Обучение грамоте Дарник возложил на Лузгу, а сам взялся учить счету и языку жестов, который придумали они с Клычем.
Странное дело, чем дальше, тем Дарнику с тростенцами становилось все интереснее, не давил груз давнего знакомства, не приходилось осторожничать и в своей откровенности. Раньше ему казалось, что запас сведений в любом человеке ограничен, если расскажешь другим все, что знаешь, то потом придется только молчать. А тут выходило, что чем больше он говорил с новичками, тем больше было что сказать им еще.
Лишь иногда ему становилось сильно не по себе, когда в самые радостные и беззаботные минуты он спохватывался и думал о том, что ведет всех этих добродушных молодцов и молодиц на возможную смерть. Но мрачное настроение овладевало им совсем ненадолго – у пятнадцатилетнего возраста тоже были свои преимущества.
Из всей их дружной компании выпадала лишь Вета. Несмотря на свою обычную пассивность, она была глубоко уязвлена присутствием двух более ярких соперниц и старалась им всячески досадить: то бросит возле костра вязанку валежника, чтобы к ним в котел с похлебкой летел мусор, то ненароком скинет с веток деревьев выстиранную ими одежду, то еще что. Открытого столкновения пока не происходило, но только потому, что Черна с Зорькой хорошо понимали ее обиду и ждали изменения этого положения со стороны Дарника. А тот сам не знал, как все это уладить: на дневном привале он принадлежал веселым подружкам, зато ночью ложился подле Веты, как старшей жены своей маленькой семьи, оставляя Зорьку и Черну друг с другом в противоположной стороне шалаша.
8
– Ладья, – тихо проговорил Лисич, заглядывая в шалаш.
Дарник мгновенно вскочил на ноги, хватаясь за клевец.
Их стан находился на берегу речушки, текущей с юга на север, через которую они утром собирались переправиться, чтобы продолжить путь на юго-восток. И по ней сейчас вверх по течению медленно плыла купеческая ладья. С нее тоже уже заметили их стан, и три человека на носу ладьи о чем-то совещались между собой. Кроме них на ладье было еще восемь гребцов и кормчий у кормового весла. Всего двенадцать, быстро подсчитал Дарник. Все его старания превратить в умелых воинов вчерашних лесных подростков, да двух незадачливых охотников показались вдруг детскими и напрасными, ведь теперь предстояло встретиться с кем-то действительно взрослым и опытным.
Он кивнул Кривоносу на лошадей, тот не сразу понял его. Опережая старших напарников, к лошадям поспешил Лузга с двумя своими братьями: седлать их и выносить из шалашей оружие. Селезень принес вожаку лепестковое копье, но Дарник не спешил брать его. Охотники с беспокойством смотрели на своего вожака, явно опасаясь, что он втянет их в нежелательную опасную драку.
Ладья, повернув к берегу и прошуршав днищем по песку, пристала в нескольких саженях от их шалашей. Сначала в воду спрыгнул огромный детина с мечом на поясе, потом второй, также вооруженный мечом. Подставив широкие плечи, они приняли на них своего хозяина-купца в синем кафтане и перенесли его на берег. Гребцы, сидя на своих местах, остались просто наблюдать.
Купец из-за худобы и невысокого роста выглядел этаким бородатым ромейским подростком, у его телохранителей, как у Вочилы, были бритые головы с прядью волос посередине, говорящей о принадлежности к гридям-русам, а поверх простых рубах они носили толстые стеганые безрукавки – вид легкого доспеха.
Спустившись на землю, купец с любопытством оглядел ватагу, не сразу определяя ее вожака, и Дарник, чтобы не было невыгодного для него недоразумения, первым сделал шаг навстречу:
– Кто вы и откуда?
– Я Стерх из Корсуни, – ответил купец, правильно выговаривая словенские слова. – А ты кто?
– Я Дарник из Бежети, а это мои люди.
– Я везу радость для женского сердца: богатые ткани, украшения, вино, соль и южные плоды. Попробуй, Дарник из Бежети. – Купец из глубины кафтана извлек круглый оранжевый плод величиной с кулак и протянул Дарнику.
Дарник взял плод и, не зная, что с ним делать, переложил в другую руку.
– А ты что имеешь на обмен? Может быть, у тебя есть солиды или дирхемы?
– Мы поединщики, добываем свое добро оружием, – похвастался Рыбья Кровь.
– Поединщики? – В глазах купца загорелся веселый огонек. – И каким оружием вы сражаетесь? – Он недоверчиво обвел взглядом напуганных ватажников.
Дарник достал из-за спины клевец.
– Вот этим? – Купец бросил мимолетный взгляд на неказистое оружие. – И кто этим может сражаться?
– Я, – коротко ответил Дарник, задетый его насмешливой интонацией.
Стерх переглянулся со своими телохранителями, те усмехнулись.
– И против меча? – повернулся он к Дарнику.
– И против меча.
Купец снова посмотрел на телохранителей и произнес по-ромейски:
– Быстрян, размяться не хочешь?
