скачать книгу бесплатно
Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником
Лиза Таддео
Три женщины. Бестселлеры Лизы Таддео, которые обсуждает весь мир
Джоан всю жизнь терпела безразличие и жестокость мужчин. Когда любовник застрелился у нее на глазах, она сбежала из Нью-Йорка в поисках Элис, единственного человека, который может помочь ей разобраться в своем прошлом, чтобы понять себя настоящую. В душном Лос-Анджелесе Джоан восстанавливает в памяти то ужасное событие, свидетелем которого она стала в детстве. Именно оно преследовало ее всю жизнь.
Провокационный роман о женской ярости в ее самом грубом проявлении, а также исследование последствий общества, в котором доминируют мужчины. Таддео пишет так, что это испепеляет и завораживает, иллюстрируя захватывающее превращение одной женщины из добычи в хищника.
Лиза Таддео
Животное
У каждого есть выбор: стать добычей или хищником
Моей матери и моему отцу
Lisa Taddeo
Animal
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © 2019 by Woolloomooloo, LLC
© Мельник Э., перевод на русский язык, 2023
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2023
Глава 1
Я села в машину и выехала из Нью-Йорка, города, где прямо передо мной застрелился мужчина. Он был тучен, и кровь, хлынувшая из него, была похожа на свиную. Жестокая мысль, да-да, я в курсе. Человек сделал это в ресторане, где я ужинала с другим мужчиной, другим женатым мужчиной. Понимаешь, к чему я веду? Но я не всегда была такой.
Ресторан носил название «Пьядина». На голых кирпичных стенах висели фотографии старух-итальянок, катающих ньокки в огромных припудренных мукой пальцах. Я ела тальятелле болоньезе. Соус был густой, цвета ржавчины, а сверху его украшала яркая веточка петрушки.
Я сидела лицом к двери, когда вошел Вик. На нем был костюм – собственно, как обычно. Я только раз видела Вика в повседневной одежде, в футболке и джинсах, и это совершенно выбило меня из колеи. Уверена, он все понял. Руки у Вика были бледные и мягкие, и я не могла оторвать от них глаз.
Он никогда не был Виктором. Всегда – только Виком. Он был моим начальником, и долгое время – до того, как у нас все случилось, – я смотрела на этого мужчину c искренним уважением. Очень умный, чистюля, с приятным лицом. Ел и пил, как хищник, но в излишествах Вика присутствовало некое достоинство. Он не был жлобом, накладывал ложкой шпинат в сливках на тарелки всем остальным, и только потом – себе. Вик имел обширный словарный запас, аккуратный зачес, прикрывавший лысину, и роскошную коллекцию дорогих шляп. Еще у моего начальника было двое детей: девочка и мальчик. Сын страдал умственной отсталостью, и Вик не спешил делиться этой информацией со мной и другими подчиненными. На столе у него стояла только фотография дочери.
Вик водил меня по ресторанам – десяткам, сотням ресторанов. Мы ели стейк портерхаус в крупных заведениях «только для своих», где стояли красные банкетки, а официанты флиртовали со мной. Думали, наверное, что Вик – то ли мой отец, то ли муж, намного меня старше, а может, догадывались, что я – любовница. В каком-то смысле мы были друг для друга всем вышеперечисленным. Его настоящая жена сидела дома в Ред-Бэнке[1 - Ред-Бэнк – округ в штате Нью-Джерси, США.]. Вик говорил: я знаю, ты мне не поверишь, потому что я такой толстяк, но моя супруга действительно красавица. На самом деле, никакой красавицей она не была. У жены Вика была слишком короткая для ее формы лица стрижка, а кожа – слишком белая для тех цветов, которые этой женщине нравилось носить. Этакая типичная хорошая мать. Ей нравилось покупать маленькие солонки и турецкие полотенца, и в самом начале нашей с Виком дружбы, когда я бродила по городу и мне на глаза попадалась какая-нибудь бамбуковая солонка, я фотографировала ее и посылала боссу сообщение: Твоей жене понравилось бы?
Он говорил, что у меня замечательный вкус, но что это означает?
Дружба с человеком намного старше, который тобой любуется, кажется такой безопасной. Где бы ты ни была, если что-то пойдет не так, можно просто набрать номер – и приедет мужчина. «Мужчиной, который приезжает» следовало бы быть отцу, но в то время у меня отца не было, как не будет его и у тебя.
В определенный момент я начала полагаться на Вика во всем. Мы работали в рекламной фирме. Он был креативным директором. У меня отсутствовал всяческий опыт, когда я начинала, зато имелся, по словам Вика, нужный талант. Начальник повысил меня, сделав из обычной помощницы копирайтером. Поначалу я млела от похвал Вика, а потом мне начало казаться, что я заслуживаю всего, что у меня есть и что он не имеет к этому никакого отношения. Чтобы так случилось, потребовалось несколько лет. В этом временном промежутке мы и стали любовниками.
Я многое могу рассказать тебе о том, каково спать с человеком, к которому ты не привязана. Такой секс – исключительно твое собственное дело, твое собственное тело и то, как оно выглядит со стороны, как двигается над мужчиной, который – для тебя – всего лишь зритель.
Тогда я не сознавала, как это на меня влияло. И заметила только спустя несколько лет, когда стала мыться в душе по три раза на дню, и мне все равно было мало.
Первый раз случился в Шотландии. Наша компания получила заказ от производителя пива «Ньюкасл», и Вик предложил мне возглавить проект, ездить на все совещания и приводить в движение шестеренки. Это был важный контракт, и остальные сотрудники исходили завистью. А я – новенькая: и в этой компании, и в этой работе вообще. Со мной перестали дружески заигрывать и начали вести себя так, будто я была исполнительницей экзотических танцев: одновременно дроча на меня и осуждая.
«Ньюкасл» поселила меня в роскошный отель на выезде из Эдинбурга. Холодный камень, большие окна, центральный вход – круглая площадка, усыпанная гравием. Из своего номера я смотрела на проезжавшие машины: и старые антикварные, и блескучие черные «Гелендвагены», и маленькие юркие серебристые «Порше». Кровать была укрыта клетчатым пледом, телефон – в форме уточки-кряквы. Номер в отеле стоил 1400 долларов за ночь.
Я провела в Шотландии около недели, и тут на меня начала наваливаться хандра. Я привыкла быть одна, но в чужой стране одиночество ощущается иначе. Солнце за все время ни разу не показалось – впрочем, дождя тоже не было. К тому же я была очень наивна и неопытна в работе, и представители «Ньюкасла» это видели. Я позвонила Вику в офис. Я не хотела плакать, но разревелась. Сказала, что скучаю по отцу. Разумеется, я скучала и по матери. Но совсем по-другому, и ты потом поймешь почему.
Вик прилетел в Шотландию следующим вечером. Его взятый в последнюю минуту билет стоил заоблачных денег, 12 тысяч долларов с гаком, и мой босс заплатил за него из собственного кармана, потому что я до дрожи боялась, что наши коллеги решат, будто я запорола дело. Ни на какие совещания Вик не ходил. Лишь набрасывал для меня тезисы. Он снял для себя номер дальше по коридору. В первый вечер мы поужинали и выпили в лобби отеля и разошлись по своим комнатам. Но во второй вечер Вик проводил меня в мою.
Умные немолодые мужчины знают, как забраться тебе под юбку. Поначалу ты ничего не подозреваешь, может даже показаться, что это была твоя инициатива.
На мне было кремовое шерстяное платье, ноги – голые. Я никогда не носила ни колготок, ни легинсов, даже зимой. Еще я надела черные туфли «Мэри Джейн» на высоком каблуке.
Вик был в костюме. Он всегда – неизменно – одевался, как мужчины из рекламы сигарет. Меня не влекло к Вику, но запах его одеколона действовал успокаивающе. Мы смеялись, идя по зеленому с золотом коридору. С нами разминулась какая-то пара, и я помню, как посмотрела на меня женщина. Это ощущение надолго осталось со мной.
В моем номере мы откупорили две среднего размера бутылки красного вина из мини-бара и три самолетные бутылочки скотча, которые Вик выпил «в одно лицо».
Я не помню, как именно это началось, – наверное, сработал инстинкт самосохранения. Уверена, что немалая роль принадлежала мне, проверявшей границы своей сексуальной силы. Степень своей красоты. Но что я помню с безжалостной отчетливостью, так это зеркало на стене напротив окон, из которых я целыми днями слышала, как похрустывали по гравию ухоженные машины. Я поднялась, чтобы взглянуть на себя, потому что Вик сказал, что у меня уголки рта перепачканы красным вином и что я похожа на наркоманку. Ха-ха, ответила я. Но этому мужчине никогда не удавалось заставить меня чувствовать себя уродиной.
Вик подошел к зеркалу и встал за моей спиной. Его голова рядом с моей выглядела ненормально огромной. Мои длинные темные волосы составляли элегантный контраст сливочному цвету платья. Мужчина положил одну руку мне на плечо, а другую на волосы рядом с ухом, наклонив мою голову в сторону. Я наблюдала за выражением глаз Вика, когда он коснулся тонкими губами моей шеи. От этого по позвоночнику вниз пробежала дрожь – отчасти от отвращения, но была в ней и непроизвольная сексуальная реакция. Вик снял с меня платье через голову. Я стояла в туфлях, белом кружевном лифчике и белых трусиках с маленькими красными бантиками по бокам. В те дни я еще наряжалась для кого-то, и мне нравилось верить, что этот кто-то – я. Однажды в небольшом магазинчике кухонной утвари в Сохо я купила фартук с принтом из кроликов, домиков и маленьких девочек, облизывающих мороженое в вафельных рожках.
Потом последовали поездки в Саюлиту и в Скоттсдейл за отличным спа. Там были ванные, отделанные голубым кафелем, и замечательно вкусные суши. Гуакамоле, который готовили прямо рядом со столиком, танцовщицы, исполнявшие танец живота, полное обслуживание.
Со временем отвращение окончательно меня одолело, но долгое время я с ним справлялась. Да и в целом телесности у нас было не так много. Тебе сойдет с рук много разных разностей, если будешь играть правильно. Особенно если мужчина женат – можно говорить о нравственности и о том, что подумал бы твой покойный отец. Можно заставить любовника испытывать трепет, когда он просто берет тебя за руку. А ты между тем проводишь время в теплых краях с пальмами и машинами для гольфа.
Все эти годы я не переставала встречаться с другими мужчинами. Была парочка увлечений, но ни одного по-настоящему серьезного. О некоторых я рассказывала Вику. Я утверждала, что это мои друзья, и позволяла ему самостоятельно справляться с подозрениями. Но в основном лгала. Говорила, что собираюсь встретиться с подругами, а потом ускользала из офиса и бежала к подземке, то и дело оглядываясь через плечо, боясь, что Вик последует за мной. Потом встречалась с каким-нибудь нехорошим парнем, а мой босс ехал домой и патрулировал интернет, ища признаки моего присутствия в соцсетях. Писал мне около одиннадцати: Что поделываешь, ребенок. Вопросительный знак не ставил, чтобы было меньше похоже на допрос. Когда тобой одержим немолодой мужчина, начинаешь понимать человеческую природу на клеточном уровне.
Статус-кво был терпимым. Мы оба получали то, в чем нуждались, хотя я могла бы без Вика обойтись. Вот только оказалось, что он без меня не мог. Свои отношения со мной Вик уподоблял легенде об Икаре. Он был Икар, а я – солнце. От такого сравнения, в которое я искренне верила тогда и продолжаю верить сейчас, мне становилось дурно. Какой девушке приятно быть солнцем над землей, которую и посещать-то не хочется?
Несколько лет все шло отлично, пока не появился тот мужчина из Монтаны. Я называла его Биг-Скай – Бескрайнее Небо – и поначалу так же звал его Вик. Я столкнула своего любовника в глубины того, что способен стерпеть мужчина. Не советую тебе поступать подобным образом, и ты должна знать, что это делает с человеком.
Я думаю, что тем вечером Вик пришел застрелить меня, – вот что я думаю.
Глава 2
Если бы кто-нибудь попросил меня описать себя одним словом, я бы сказала – развращенная. Развращенность была мне на руку. В каком плане, я не могу сказать. Но я выжила, пройдя через худшее. Выжившая – второе слово, которое я бы использовала для себя. Я уже сталкивалась с тяжелой смертью, когда была ребенком. Я расскажу тебе о ней, но вначале хочу поведать о том, что последовало за вечером, который изменил ход моей жизни. Я сделаю это так, чтобы ты могла придержать свое сочувствие. Или, может быть, не испытать никакого сочувствия вообще. Я не против. Куда важнее развеять несколько заблуждений – в основном касающихся женщин. Я не хочу, чтобы ты продолжила замкнутый круг ненависти.
Меня называли шлюхой. Меня осуждали не только за то, что я сделала другим, но и – как это ни жестоко – за то, что случилось со мной.
Я завидовала людям, которые меня клеймили. Тем, кто проживал свою жизнь чистоплотно и предсказуемо. Правильный колледж, правильный дом, правильный момент для переезда в дом побольше. Социально одобренное количество детей, которое в некоторых случаях составляет два, а в других – три. Готова биться об заклад, что большинство этих людей не пережили и одного процента того, что выпало на долю мне.
Но я впадала в бешенство оттого, что они смели называть меня социопаткой. Некоторые даже считали, что это – бесспорная реальность. Я – человек, который полагает, что знает, каким людям следовало бы умереть, а каким – жить. Я еще много что и много кто помимо этого. Но я не социопатка.
Когда Вик прострелил в себе дыру, кровь вытекала из нее, словно крепкое спиртное из бутылки. Я не видела такой крови с тех пор, как мне было десять. Она словно открыла некий портал. Я увидела в этой крови отражение своего прошлого. Я увидела это прошлое отчетливо – впервые. Копы явились в ресторан, фоня сексуальным возбуждением. Всех попросили выйти вон. Мужчина, с которым я ужинала, спросил, справлюсь ли я. В этот момент он натягивал пиджак. Мой спутник имел в виду, справлюсь ли я с одиночеством – сегодня и до конца моей жизни, поскольку его я больше никогда не увижу. Как-то раз этот мужчина поинтересовался, кто входит в мою группу, и я тогда не поняла, что он имел в виду, а теперь поняла. Мертвый человек на полу и был моей группой. Я была частью группы, не признанной Дартмутом. После того как уехали копы, я отправилась к себе в квартиру пешком. Была уверена, что дома никаких углеводов нет, но обнаружила в морозилке упаковку тако. Худшее в переедании – то, что клонопина требуется больше обычного. Моего «прихода» хватило ровно настолько, чтобы обрести решимость. Я решила, что обязательно найду ее.
Вик к тому времени, наверное, уже остыл. Я представила себе его холодные щупальца. Когда человек душит тебя тем, что сам считает любовью, то, даже если кажется, что тебе перекрывают кислород, ты, по крайней мере, чувствуешь, что находишься в чьих-то объятиях. Когда Вик умер, я осталась совершенно одна. Мне не хватало энергии, чтобы заставить кого-то еще любить себя. Я была инертна. Vuota – пуста. Слово, которое использовала бы моя мать. Она всегда умела подбирать самые лучшие слова.
Оставался только один человек. Женщина, с которой я никогда не встречалась. Это пугало, поскольку представительницы моего пола меня всегда терпеть не могли. Я была не из тех женщин, которых любят другие женщины. Она жила в Лос-Анджелесе. Я никогда не понимала этого города. Города лиловой штукатурки, преступников и блесток.
Я не думала, что понравлюсь Элис – так ее звали – но надеялась, что эта женщина, по крайней мере, захочет меня увидеть. Ее имя было известно мне много лет. Я была почти уверена, что моего Элис не знала. Впервые за долгое время я ехала куда-то с конкретной целью. Я понятия не имела, как пойдет дело в Калифорнии. Не знала, буду ли я с кем-то трахаться, кого-то любить или причинять кому-то боль. Я знала, что буду ждать звонка. Я знала, что буду беситься. Денег у меня оставалось по нолям, но я не исключала перспективы поплавать в бассейне. Мой путь мог пролегать по самым разным дорогам. Я не думала, что какая-либо из них приведет меня к убийству.
Много лет она была неуловима: ни соцсетей, ни сделок с недвижимостью. Время от времени я пыталась ее искать. Но у меня было слишком мало информации, а кроме того, я до смерти боялась.
Потом однажды я отправилась к стоматологу, потому что мне выбили два зуба. Это сделал мужчина, но, строго говоря, не в припадке насильственной ярости. Стоматолог был дорогой, но человек, ответственный за потерю этих зубов, оплатил его услуги.
Я прождала в приемной больше часа, листая один из вдохновляющих журналов для людей, которые зарабатывают больше пяти миллионов долларов в год. И там была она – на обложке, с четырьмя другими красотками, лучшими в фитнесе, аштанге, айкидо и прочем в Лос-Анджелесе.
Ее внешность настолько привлекла меня, что я прочла статью и увидела в тексте ее имя, которое хранила на клочке бумаги больше десяти лет. Я ахнула, и воздух свистнул в дыре, образовавшейся между моими зубами.
Она выглядела красивее, чем я могла себе представить. Ее груди были само совершенство. Мой прежний бойфренд – даже не бойфренд, а один из поставщиков многочисленных и невнятных утренних пробуждений – однажды сказал так об актрисе, которая обнажила бюст на съемках какой-то сцены. Ее груди, поведал мне парень, поедая дешевое ванильное мороженое, – само совершенство. Я его не убила – и до сих пор горжусь своей выдержкой.
Я годами грезила о ней. Часто мечтала причинить боль. В остальное время это было что-то другое, столь же тревожное.
Через пару дней после смерти Вика моя квартира зияла пустотой. Я была специалистом по отъездам и уходам. Я не знала, где буду жить. Обзвонила несколько хозяев квартир, сдававшихся в аренду недалеко от места ее работы. Но денег у меня было – кот наплакал, и на мой бюджет нашлось не так много вариантов. Дошло до того, что я позвонила в одну квартиру с сайта недвижимости, на главной фотографии которой красовалась ванная с плесенью в швах между плитками, с бутылкой «Селсан Блю»[2 - «Селсан Блю» – шампунь от перхоти.] в душевой кабинке и… собственно, все.
Я нарисовала на карте дикий, совершенно непрактичный маршрут и выехала в Калифорнию на своем «Додже-Стратус». Это была машина донельзя уродливая, но вместительная, и внутрь нее влезала целая куча всякой всячины. Украшения моей матери в серо-коричневой жестянке. Мои лучшие платья, каждое в пластиковом футляре, сложенные поверх пассажирского сиденья. Еще книги Деррида?, фотографии и меню из ресторанов, где я проводила памятные вечера. Душистые масла из святого места во Флоренции. Комочек марихуаны, трубка, 96 таблеток разных форм и цветов, от кремового до голубого. Очень дорогие медного цвета штаны для йоги и горчичного цвета бралетт. Коробки с копченой солью «Молдон» и 20 приземистых картонок пастины, – ее, как я слышала, не бывает в «Ральфс» или «Вонс»[3 - «Ральфс», «Вонс» – сети супермаркетов в Южной Калифорнии.]. Я взяла вещи, которые могли ехать только со мной, которые нельзя было отпускать путешествовать под опекой кого-либо другого. Мой любимый шарф, моя панама. Моя Диана Арбус. Мои мать и отец.
Они оба находились в полиэтиленовых пакетиках. На мой взгляд, для отца с матерью это был самый безопасный способ путешествовать. Пакетики лежали в старой картонной коробке из-под клементинов, стоявшей на полу у пассажирского сиденья. Отец некогда называл меня Клементиной – или, во всяком случае, пел эту песенку. Возможно, и то и другое. У него была бородка-эспаньолка, и когда он целовал меня в лоб, я чувствовала себя ангелом.
На Пасифик-Коуст-Хайвей скопилось примерно восемьдесят миллионов машин. Солнце так бликовало на их капотах, что казалось еще более жарким, чем было на самом деле. Пляж в отдалении гляделся сухой, еще более блескучей поверхностью, чем холодная голубая глубина. Прямо перед поворотом в каньон я заметила открытый рыночек с мебелью и украшениями для дома, с дуплистыми дубами, превращенными в столы, с головами богов, отлитыми из эпоксидной смолы.
Я завернула туда, потому что мне нужны были новые вазы для праха. Старые я выбросила. Естественно, для меня это было ужасно – то, что приходилось возить с собой останки в пакетах. Но бесконечно больше меня удручал тот факт, что вместе с вазами я выбросила налипшие на стенки и дно частички праха. Я не могла отделаться от мысли, что они пропали навсегда. В вазе мог остаться палец ноги. Треть лобной кости.
Я выбралась из «Доджа» и пошла мимо высоких стеклянных подсвечников. Провела пальцем черту в пышной пыли на «магическом шаре». Миновала топазовых морских коньков, мексиканские сахарные черепа, аквамариновое морское стекло в веревочных сетках.
Приблизилась к круглолицему пареньку, одетому в толстовку с капюшоном – в такую-то жару.
– Мисс, – промолвил он, – я могу вам помочь?
По радостной улыбке паренька казалось, будто он не ведает, что творится в этом мире.
– Не можете, – ответила я. Я сказала это мягко, но в тот период моей жизни порог толерантности к ненужным разговорам у меня был низок, как никогда.
У этого рыночка была общая парковка с магазином «Малибу Фид Бин». Семечки для птиц, чаны с зерном для лошадей. В каньоне лошадей было много. Женщины с длинными косами ездили на них по скалам. Я представляю тебя одной из них, выше меня, полную достоинства во всех отношениях.
Внутри павильона рядом с висящими петуниями и пыльными розами обнаружились вазы. Одна была черная с желтыми цветами. Стеклянная лягушка с оранжевыми глазами и человеческими пятками, свисавшими с губы. Ваза смотрелась вульгарно, такие можно увидеть в доме каких-нибудь стариков во Флориде. Меня к ней сразу потянуло.
Молодой человек на кассе заметил меня и потом уже не отводил глаз. Я была в белом платье, похожем на ночнушку, тоненьком, как дым. Парень теребил прыщ на подбородке и пялился на меня. Каждый день случается по сотне таких мини-изнасилований.
Я взяла вазу и стала бродить вместе с ней, делая вид, что любуюсь садовыми подушками и нефритовыми собаками фу. Прыщавый кассир разговаривал по телефону. Я слышала за спиной движения еще одного парня, переставлявшего морских коньков с места на место. Люди редко считают, что ты можешь украсть что-то крупнее твоей собственной головы.
* * *
Загрузившись с вазой в машину, я почувствовала, что теперь у меня есть все важные и нужные мне детали. Представители компании-перевозчика должны были встретить меня в доме с итоговым счетом. Полный грузовик предметов, на которых я сидела. Начался подъем по каньону. Жухлая темная зелень пробивалась из засыпанных песком трещин между камнями. Там росли ясенец, венерин волос, ложное индиго и полевица. Местами попадались и цветные пятна, но в основном картинка была коричневой, оливковой и не ухоженной сверх всякого ожидания. Дома, просматривавшиеся с дороги, представляли собой здания в стиле семидесятых, построенные из древесины и замызганного стекла. Виды из них открывались на гремучих змей и выгоревшую траву. А виды в каньоне имели большое значение. Риелтор Кэти повторяла это слово снова и снова. Вид. Под конец оно стало казаться мне совершенно незнакомым.
Еще риелтор говорила о койотах и гремучих змеях. «Но не волнуйтесь», – успокаивала Кэти. Во время разговора по телефону я представляла ее себе рыжеволосой и красивой. Не волнуйтесь, Кевину нравится ловить гремучек и увозить их в более благоприятное место, никаких проблем.
Кевин был бывшей звездой рэпа, жил на снятом мной участке. Интересно, сказало бы тебе что-нибудь его имя? Актуальность мимолетна. Был еще молодой человек по имени Ривер, который обитал в юрте на лугу. Хозяин проживает тут же, рядом, сказала мне риелтор. На случай если какие-то проблемы возникнут. Вам здесь точно понравится. Это ж гребаный рай.
Я карабкалась по дороге-серпантину, пока не увидела указатель на Команч-Драйв. Меня объял ужас, поскольку эта улица вовсе не казалась очаровательной. На ней не было ни одного деревца, а дом стоял у верхней точки крутой гравийной подъездной дорожки. Это была самая высокая точка каньона Топанга, чуть ли не пронзающая собой облака. Больше всего мое новое жилище напоминало подходящее место для метамфетаминовой лаборатории.
Парковки как таковой здесь не было, так что я припарковалась рядом с черным «Доджем-Чарджер» на полоске земли перед крутым обрывом. Вблизи участок с домом напоминал фотки, которые отправляла мне риелтор, но не в том, что было действительно существенно. Она прислала мечту. Кэти прислала вид из стеклянных окон и печь, которая топилась пеллетами. Она не прислала ржавую ванну на улице у входной двери, полную побуревших суккулентов. Рядом с ванной-клумбой обнаружился кованый стол с двумя стульями. Имбирного цвета песок был усыпан галькой, так что ни стол, ни стулья установить ровно не удавалось. Окна в засохших мотыльках. Дом – темно-оранжевый, сложенный из саманного кирпича в форме океанского лайнера. В дизайне не было ничего привлекательного, ничего симметричного. И снаружи, и внутри жилища царила одуряющая, убийственная духота. Как представлю тебя одну на такой жаре – в которой пришлось быть мне, – сразу заставляю себя подумать о чем-нибудь другом.
Мне были даны инструкции – постучаться в дверь Кевина. Он жил в почти прилегающем к моему новому жилью строении. Полагаю, это был дом с двумя квартирами, но с виду так и не скажешь. Кевин должен был выдать мне ключи. Его сценический псевдоним – Уайт-Спейс – Белый Космос. Кэти говорила о Кевине так, как белые женщины определенного типа говорят о чернокожем мужчине, достигшем славы.
Прежде чем постучаться, я обошла участок. Риелтор была права. Вид открывался поистине театральный. Каждый раз, когда мы с Кэти разговаривали, я представляла ее на солнце, за садовым столиком, поедающей маленькими кусочками гравлакс. Уверена, если бы мы с девушкой познакомились поближе, я бы ее возненавидела.
Под горой был виден океан, а на другой стороне каньона – узкие параллелепипеды города, вздымавшегося за деревьями. Линия горизонта не производила особого впечатления. Я дошла до самой высокой точки участка. Он был неизмеримо – на мили и мили – выше шоссейной пробки из телефонизированных машин. Вокруг парила тонкая дымка – думается, облака. Когда мне было десять, тетка Гося объяснила, где теперь мои родители. Там, в облаках. «Но они ведь там вместе?» – спросила я, и она подхватилась с места, чтобы то ли помыть тарелку, то ли закрыть окно.
В этой самой высокой точке обнаружилась костровая яма. Вид у нее – благодаря большим камням и обугленным дровам – был средневековый. Под черным брезентом прятался гигантский запас дров. Бутылка из-под пива «Микелоб», наполненная дождевой водой.
В долине, в пяти сотнях футов подо мной приютилась парусиновая юрта. На поросшей травой тропинке в противоположном направлении стоял маленький красный домик-солонка[4 - Домик-солонка – распространенная в США разновидность домов, по форме напоминающих старинные деревянные солонки, – двухэтажные с фасада и одноэтажные с тыльной стороны.]. Он выглядел как деревенский нужник, типа того, что можно купить в магазинах «Все для строительства и ремонта», но побольше и позатейливее. Это был единственный уголок на всем участке, где росла трава – благодаря дубам. Во всех остальных местах земля выглядела сухой, коричневой, орехового оттенка, но вокруг «большого нужника» травка оставалась сочной и зеленой. По обе стороны голландской двери[5 - Голландская дверь – дверь, разделенная на верхнюю и нижнюю половины, которые можно открывать по отдельности.] стояли два цветочных ящика с бархатцами. Меня встревожила мысль, что этот крохотный домик принадлежит хозяину. Мне не хотелось жить так близко к нему. Но Кэти не обмолвилась о таком тесном соседстве. Ни единым словом.
Я отодрала от тела платье, которое тут же прилипло обратно, ложась на клейковину моего пота. Тогда я еще не знала, что в каньоне душ никакого облегчения не приносит. Через считаные мгновения футболка на теле становится прозрачной.
Я постучалась в дверь к Кевину. Услышала какой-то блюзовый рэп, через пару минут постучала снова, погромче. Кевин приоткрыл дверь всего на четверть и тут же загородил ее своим телом. Внутри пахло какой-то химией.
– Мир вам, мисс Джоан, и добро пожаловать в наши места.
Мужчина был очень высок, красив, глаза смотрели дружелюбно. Правда, не на меня. Сквозь – как будто меня там и не было.
Я протянула руку, Кевин выступил за порог и прикрыл за собой дверь. Мне случалось видеть его на сцене, скорчившегося над микрофоном. Стробоскопы и девчонки в коротеньких шортиках из лайкры. Человек, стоявший передо мной, выглядел так, словно никогда в жизни не танцевал и не разговаривал в полный голос.
– Как добрались?
Я сказала, что хорошо.
– Ох, обожаю ездить на машине! Сто лет не катался. Самолеты меня доконали.
Кевин изобразил длинными руками крылья. К этому времени у меня вспотел даже скальп.
– Меня тоже.
– Вы хотите ключи, как я понимаю? Нужно помочь перенести какие-то вещи?
– Ко мне приедут грузчики, спасибо.
– Ладно, хорошо. Жаль, не могу угостить вас лимонадом – у меня его нет. И тортик с меренгой я не испек. Но я что-нибудь для вас раздобуду. Это будет здорово. Вам здесь понравится, мисс Джоан. Нам всем здесь нравится. Мы как маленькая семья. Вы уже познакомились с Леонардом? А с Ривером?
– Пока ни с кем.
– Вжик, – сказал Кевин. – И влетает леди, – его ладонь порхнула вниз и рассекла воздух у моей талии, – под покровом ночи. Я сейчас принесу вам ключи, мисс Джоан. Идите, устраивайтесь. Приводите дом в порядок.
Вернувшись, мой новый сосед протянул мне два ключа, стянутых вместе изолированной проволокой.
– От почтового ящика, – сказал Кевин, ткнув пальцем в один. – От дома, – указывая на другой. – Нет, погодите, наоборот! – и с удовольствием рассмеялся. – Я сегодня не в себе. Простите, мисс Джоан. Всю ночь просидел над записью. Работаю, а потом весь день отсыпаюсь. Для меня сейчас часов пять утра.
Я взяла ключи, наши руки соприкоснулись, я вздрогнула и подумала: о, ради всего святого. Я посмотрела на Кевина: он оценивал меня; я видела, как этот человек взглядом снимает с меня мерки. Потом мужчина улыбнулся. Он себя преодолел.
