Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

скачать книгу бесплатно

Тот парнишка в Нью-Йорке, Джек, был точно таким же. Молодые ребята заставляют почувствовать себя желанной, но при этом ты понимаешь, что им все по фигу. У Джека были длинные яйца, вислые, как знаменитые часы Дали. Он ни капли их не стыдился. Джек приезжал ко мне из дома в Хобокене, который делил с двумя другими парнями. Говорил, что моя квартира – грубое нарушение закона о веселье. Она месяцами не получала достаточно веселья. Соскучившись по Джеку, я писала, сплошь маленькими буквами, что-нибудь о чем-нибудь таком, что я хочу ему показать.

Ты пытаешься заманить меня в свою городскую крепость? – отвечал он.

Не знаю, а что, похоже? Просто эта городская крепость рушится под весом грубого недонарушения закона об отсутствии веселья, его необходимо грубо нарушить…

Вик знал о Джеке. Это он дал Джеку прозвище «ребенок». Вик называл так меня, пока я не начала встречаться с этим молодым парнем. «Тебя на выходных разоряет ребенок?» – интересовался Вик. Я рассказала ему о висячих коралловых яйцах Джека. Вик спрашивал, даю ли я ребенку молоко с печеньем после того, как мы заканчиваем трахаться. Если чувствовал, что я злюсь, то говорил: «Просто шуткую, ребенок. Такая женщина как ты, будет девочкой всегда. Он будет счастливейшим придурком на свете, пока ты с ним не покончишь».

Ривер был еще привлекательнее Джека. Я высмеяла этот сон, хоть он и возбудил меня. Пожелала хорошего дня на работе и пошла к своей двери походкой, которая должна была заставить Ривера глядеть на мою задницу. Я была в маленьких серых пижамных шортиках. Таблетки подействовали, и голову повело.

Едва переступив порог, я прижала двумя пальцами местечко на сходе бедер. Я могла бы кончить вот так, в тот же миг. Я хотела это сделать, а потом позвонить Вику, сказать, что у меня появился новенький-свеженький. Меня замутило.

Я не знала, как одеться в первый день на работу в кафе здорового питания. Всегда жалела, что мне не наплевать. У меня есть одежда моей матери, которую я подарю тебе, и пара моих любимых вещей. Ты можешь их выбросить, но я всегда считала, что ткань иметь хорошо. Она хранит воспоминания в доступной форме.

Я зарулила на маленькую парковку. Мой «Додж» смотрелся старым и печальным рядом с двумя бесстыдными кабриолетами. Я прошла мимо студии, но внутрь не заглянула. Знание, что Элис там, меня терзало. Я представляла ее сидящей на скамье, сделанной из цельного дерева, а по бокам – своих мать и отца. Они разговаривали обо мне так, словно я чего-то не понимала. Представлять их втроем вместе – это была одна из самых гадких вещей, какие я когда-либо проделывала.

Когда я вошла в кафе, Наталия полоскала кружки в громадной серебряной раковине.

– Как дела? – спросила я, глядя в большие, как у Бэмби, глаза.

– Э-э, хорошо, – отозвалась девушка и спросила, хочу ли я кофе, что было мило с ее стороны. Похоже, мы собрались сделать вид, что катастрофа, которой мы вместе были свидетелями, вообще не случалась. Я видела, что Наталия нервничает из-за необходимости обучать женщину на два десятка лет старше себя.

Я вполуха слушала обо всем, кроме кофемашины и кассового аппарата. Обе вещи состояли из множества частей, и я нервничала, боясь совершить ошибку. Наталия была не лучшим учителем. Она говорила слишком тихо, слишком быстро и торопливо проскакивала важные вещи по верхам. Чтобы помочь девушке расслабиться, я спросила, откуда она родом. Наталия была такая тупенькая.

– Из Салинаса, – ответила она. – Мой папа работает на ферме.

Большего девушка не решилась рассказать. Обо мне абсолютно ничего не спросила.

Наталия подошла очень близко ко мне, показывая круглую ручку под кофемашиной. От девушки пахло ванильными духами – из тех, какие продаются в аптеках. Когда она набирала сообщения на телефоне, ее красивые розовые ноготки проворно тыкали в экран. Я пролистала руководство по кофемашине. Прочла ингредиенты на шоколадных батончиках.

Около полудня колокольчик на двери зазвенел, и вошел мужчина. Посетителю было за пятьдесят, он был потрепанным, жалким и красивым.

– Как жизнь, Наталия? – спросил мужчина.

– Хорошо, спасибо, – ответила она.

Он посмотрел на меня.

– А у вас как?

Мужчина проговорил это так, словно ему не нужен был ответ, но мне этого хватило. Я кивнула и улыбнулась.

Я переставила высохшие кружки с сушилки на полку. Мужчина заказал у Наталии зеленый суп. Повариха, сообразительная мексиканка по имени Рита, варила его каждые три дня, и он жил в бидоне. Это было пюре из спаржи, кейла и лука с щедрым добавлением сливочного масла. Весь Каньон сходил по этому супу с ума. Мужчина вышел и сел на веранде.

Он чем-то меня поразил, и я внезапно поняла, чем именно. Этот человек напомнил мне Бескрайнее Небо: так Бескрайнее Небо стал бы выглядеть через десять лет, если считать от нынешнего дня. Элис заставила меня понять такие вещи, мою склонность к определенному роду мужчин, определенному типу дебильного саморазрушения.

– Он здешний завсегдатай? – спросила я Наталию.

– Дин. Да. Он когда-то был знаменитым.

– Как его фамилия?

– Э-э, не знаю. Но он был из «Доктора Джонсона». Их солист.

Когда суп был готов, я сказала Наталии, что отнесу его сама. Я мало что знала о «Докторе Джонсоне». Помнила песню «Отец Джессики», и еще – что они пели стихи Шела Сильверстайна.

Мужчина сидел, откинувшись на спинку стула, расставив джинсовые ноги. Его лоферы были дорогими, а брови рыжеватыми, словно Дин пытался краской скрыть седину. Я видела, что он делал себе подтяжку век. Не могу объяснить, почему меня тянуло к старым, молодящимся мужикам. Еще мне нравились большие носы, бессовестные лица. Мужчины равнодушные, но дружелюбные. Эгоисты. Бывшие школьные квотербеки. Изменники.

– Суп богини, – объявила я, ставя перед Дином керамическую тарелку.

– Благодарю. Вы новенькая?

– Так и есть.

– И в Каньоне тоже новенькая?

– Да.

– И как вам здесь нравится?

– Ой, не знаю.

– Это был дурацкий вопрос. Ненавижу, когда люди задают мне такие вопросы.

Дин улыбнулся. Я отчетливо разглядела в нем его молодое «я». Я видела пожилых мужчин такими, какими они по-прежнему видели себя. Вот почему старики меня так любили: я была солнечной панелью, впитывавшей, преломлявшей и снова заряжавшей энергией.

– Здесь может быть непривычно, – сказал Дин, – зато лучшая атмосфера в Лос-Анджелесе.

У него был тот же акцент, что и почти у каждого мужчины, который мне когда-либо нравился.

Акцент у Бескрайнего Неба, разумеется, был. Он вырос на юге. Его голос звучал героически. Акценты – это тоже ложь.

Я познакомилась с Биг-Скаем в одном славном баре на Уолл-стрит, полуподвальном, с висячими лампами и красными кожаными банкетками. Это случилось во времена Вика. Почти всегда в моей жизни присутствовал один мужчина, которого я желала и тот не давал мне ничего; и в то же время имелся другой, на которого я плевать хотела, но от кого я брала очень много.

Биг-Скай был в кашемировой куртке. А под ней – рыбацкий жилет. Стоило мне только увидеть этого человека, как я в ту же секунду подумала: «Вот лучший мужчина на всем Манхэттене». Наши взгляды сцепились через тридцать футов. У Бескрайнего Неба тоже были голубые глаза, даже более глубокого голубого оттенка, чем у моего отца. Когда мужчина зашагал в мою сторону, я начала потеть. Мгновенная влажность под мышками. Передо мной стояли тарелка устриц и бокал гевюрцтраминера. Бескрайнее Небо направлялся в уборную. Намеренно остановился возле меня, и бартендер познакомил нас. Мы поздоровались и оба сразу поняли, что между нами происходит.

Возвращаясь из уборной, Биг-Скай поинтересовался, как мне устрицы. Как последняя засранка, я заговорила о том, почему предпочитаю Западное побережье Восточному, вежливо, но бессмысленно спросив, хочет ли он попробовать. Мужчина с хлюпаньем всосал устрицу с ее каменного бережка, словно понял, насколько сильно я уже хотела его.

Биг-Скай был там с другом – блондином, женатым и жившим в пригороде. Разница между ними ощущалась, как небо и земля. Тот друг был обычный парень в обычном галстуке. Он ездил на работу на электричке, и у его жены не было повода для беспокойства.

Интересно, подумала я, есть ли повод для беспокойства у жены Бескрайнего Неба. Я видела ее фотографию, когда он показывал мне своего маленького сына. Длинные каштановые волосы, подтянутая, неинтересные ноги. У жены Биг-Ская раньше была хорошая работа в городе, что-то творческое, но потом она бросила ее ради ребенка. Эта женщина была из какого-то большого города, из семьи, которая давала Бескрайнему Небу основания ею гордиться. Каждое утро бегала в парке.

Биг-Скай ткнул в своего друга великолепным большим пальцем.

– Он до сих пор в Великий пост отказывается от всякого дерьма, представляешь, какая трагедия?

Я рассмеялась – слишком громко.

В баре, куда в основном заходили расслабиться после работы, народ начал рассасываться около девяти. Бартендер распахнул дверь, и я ощутила прохладный весенний воздух. И озябла. На мне было платье без рукавов. Один из посетителей бара, мой знакомый, подошел ко мне со своей курткой, толстой, из лоскутной кожи, и набросил ее мне на плечи. Куртка была тяжелая и властно погребла под собой мою хрупкую фигуру. Ничего милого в этом жесте не было. Парень словно выкатил свои шары и обмазал меня всю клейким тестом. Мужчины всегда набрасывали мне на плечи свою одежду. Они так метят территорию. Лучше уж до смерти замерзнуть.

Бескрайнее Небо то ли был в уборной, то ли разговаривал по телефону, и я только о нем и думала, но при этом терпела разговоры других людей, потому что в первый день знакомства с таким мужчиной у тебя еще хватает чувства собственного достоинства, ты все еще питаешь какой-то интерес к жизни, не ограниченной завитками его волос.

Биг-Скай вернулся и фыркнул, мол, это еще что такое, содрал с меня кожаную куртку и заменил ее своей кашемировой; он набросил ее мне на плечи, и один из пальцев мужчины мазнул по моей коже, и Бескрайнее Небо сказал: «Так-то лучше, правда?»

Друг ушел, чтобы не опоздать на электричку. Мы проговорили еще час. Биг-Скай был финансистом. Откровенно говорил о том, что происходит, о коллапсе Уолл-стрит.

Бескрайнее Небо посмотрел мне в глаза, прихлебывая свое горько пахнувшее пиво, и сказал, что он и все остальные мужчины в этом баре – жалкая горстка неудачников.

– Мы ни хрена не производим, – прошептал Биг-Скай мне в рот. – Мы торгуем бумагой. Все это ничего не стоит.

Примерно то же самое говорил и Тим, но Бескрайнее Небо зарабатывал еще больше денег. Его бесчестье было величественнее, сексуальнее.

Когда мужчины говорят тебе, что они – куски дерьма, когда они говорят тебе, что они – ничтожества, то делают это потому, что подсознательно знают: ты клюнула. И тогда ты садишься на крючок еще плотнее. Мужчины отталкивают тебя, чтобы притягивать, и самое ужасное – то, что они делают это даже без какой-то конкретной цели.

Я сказала Бескрайнему Небу, что мне нужен бухгалтер, что у меня свой собственный финансовый коллапс. Мужчина улыбнулся и ответил, что у него есть самый лучший на свете счетовод. Сказал, что сам даст мне разумную консультацию по вложениям. Сказал, что этот бухгалтер – тот самый тип, по которому тюрьма плачет, но никогда не получит.

– Напиши или позвони мне, – произнес Биг-Скай. – Я тебя познакомлю.

А потом мужчина сказал, что ему тоже пора идти. Записал свое полное имя, номер и адрес электронной почты на бланке заказа.

В тот вечер я ехала домой, чувствуя себя красивой.

Через пару дней я написала Бескрайнему Небу. Тон моего послания был очень деловым, и мужчина ответил: Как насчет выпить чего-нибудь в следующую среду?

Он не придавал особого значения пунктуации, что мне понравилось, потому что это демонстрировало уверенность и беззаботность. Конечно, ответила я, там же?

Биг-Скай написал: Как насчет спринг лаунж?

Этот бар был примерно в двадцати кварталах к северу от тех людей, с которыми Бескрайнее Небо работал, и от места, где я жила.

Весь путь туда я проделала пешком. Был солнечный день, начало весны. На мне был кожаный открытый топ, джинсы и сапоги для верховой езды. Волосы я собрала в две свободные косы. В голове мелькали ипохондрические мысли. В основном о раке. О черно-синем пятне на внутренней стороне предплечья, которое, как мне думалось, могло быть первым признаком рака крови. Острая головная боль означала, что теперь он распространился и в мозг. Я успокаивала себя мыслью, что, если я умираю, то вскоре придет конец всему, включая и невозможность заполучить этого мужчину – единственного мужчину, к которому я испытывала столь сильные чувства после всего одной встречи.

У меня мелькнула мысль повернуть назад. Но я хорошо выглядела, и какая-то часть меня знала, что мне это необходимо, что нельзя отворачиваться от таких чувств, даже если они беззаконны. Я позвонила тетке, которая велела мне войти внутрь и не валять дурака. Ради бога, это же такой прекрасный день.

И я вошла. И сразу увидела его. В «Спринг Лаунж» были эти старые панорамные окна с мушиными крылышками, застрявшими в швах, и пасхальное солнце светило Бескрайнему Небу в лицо. Вся тревога покинула меня мгновенно. Мужчина выглядел нереально, одетый в тот же рыбацкий жилет и брюки карго. Мне предстояло узнать и полюбить их как его обычную форму одежды. Биг-Скай взял нам по пиву и занял столик в углу.

– Надеюсь, ты не против, – сказал он, – я взял на себя смелость заказать тебе «Стеллу».

Я поздоровалась, поблагодарила его и сказала, что мне нужно в дамскую комнату. Там я посмотрелась в зеркало и вскрикнула при виде своего отражения. Джон Фогерти[11 - Джон Фогерти – американский певец и гитарист, автор большей части песен группы Creedence Clearwater Revival.] заглушил мой вопль. Я влюбилась.

Мы выпили по паре кружек пива, и не было в баре посетителей, сильнее кипевших радостным возбуждением, чем мы. Мы сияли вместе. Я многим гордилась в себе. Тем, что я всегда знала, как улучшить вкус блюда солью, куркумой, пармезаном, лимонной цедрой или кардамоном. Тем, как я умела заставить другого человека ощутить комфорт или почувствовать себя приниженным. Тем, как редко я напивалась или не владела собой. Я гордилась даже своей болью. Она делала меня загадочной и осознанной. Но я никогда не относилась к себе лучше, чем в тот момент, когда солнечный свет падал сквозь грязные красивые окна, когда я сидела рядом с этим мужчиной.

– Ты говоришь, что твой бухгалтер способен оказать мне неоценимую помощь. Я впуталась в несколько невозможных ситуаций.

– Слушай, – сказал Биг-Скай, наваливаясь грудью на стол. – По правде говоря, я не просто пытаюсь помочь тебе. Видишь ли, я волновался, идя сюда. Ждал этого всю клятую неделю.

Я вспыхнула, а потом мы сделали то, что делают люди во всяких незаконных ситуациях. Мы сделали вид, что не было сказано ничего неприличного, но наслаждались теплом, окутавшим нас со всех сторон.

Я несколько раз порывалась заплатить за его пиво. В качестве благодарности, говорила я. Но мужчина все время повторял: «Нет, это так не работает. Джентльмены платят».

– Я – женщина определенного типа.

– Ладно, угостишь меня выпивкой где-нибудь еще, женщина определенного типа. В этом месте становится людно.

Мы дошли до «Тома и Джерри», бара, в котором год за годом за стойкой стоял один и тот же бородатый бартендер. Бескрайнее Небо выкурил по дороге косяк. Он курил хорошую травку. Это показалось мне сексуальным. Мы прошли мимо церкви в Сохо, и Биг-Скай рассказал мне о ее гравюрах. Он разбирался в истории разных мест. Знал хорошие бары. Бескрайнее Небо был человеком неопределенного достатка, что-то между квартирой с двумя спальнями в Челси и классической «шестеркой» на Верхнем Вест-Сайде. Я сказала что-то смешное, и Биг-Скай рассмеялся, а потом он остановил нас обоих в том квартале Манхэттена, по которому я – в безнадежном будущем – бродила снова и снова, пытаясь воссоздать ощущение того первого вечера. И останавливаясь на том самом месте, где Бескрайнее Небо остановил нас.

– Это так странно! Серьезно. Типа лучшее первое свидание в моей жизни. Вот только я женат.

Я была так счастлива! Я была слишком счастлива. Мне следовало бы сыграть невозмутимость. Я бы отдала что угодно за то, чтобы вернуться назад и сыграть невозмутимость. Мы пили джин с тоником. Бескрайнее Небо хвалил мои волосы и интеллект. Наши бедра соприкасались, мои джинсы со свободными хаки Биг-Ская. Я чувствовала жар его ноги сквозь материю. Я никогда никого не хотела сильнее.

– Я никогда никого не хотел сильнее, – сказал мужчина. – У меня дома жена и младенец. Мне пора убираться отсюда.

Он расплатился, и мы вышли, а снаружи начался дождь, сделавший улицы темнее. Тому маленькому отрезку Элизабет-стрит предстояло стать святыней. Через считаные месяцы возникнет ощущение, будто любовь моей жизни похоронена под сигаретными пачками и опавшими соцветиями магнолии. Биг-Скай стал ловить такси. Одно, не останавливаясь, пролетело мимо.

– Ну, не больно-то и хотелось, – сказал он, смеясь.

Подъехало второе, остановилось, и Бескрайнее Небо открыл для меня дверцу. Когда я садилась, он придержал меня за плечо.

– Слушай, – сказал Биг-Скай.

Иисусе.

Лицо у него было волчье. Длинный нос и умные голубые глаза. Этот мужчина не был похож на лжеца. Его эгоцентричность была сексуальна.

– Можно мне поцеловать тебя в рот? – спросил он.

Нетерпение водителя было осязаемым, но все остальные сейчас не имели значения.

– Да.

Биг-Скай наклонился. Мое сердце превратилось в камень, колотившийся в груди. Поцелуй был с открытыми ртами, но без языков и длился не более трех секунд. В нем было больше секса, в этом поцелуе, чем в любом сексе в моей жизни. Возможно, это и не была любовь, но я не знаю, как назвать то, что я чувствовала внутри себя в тот момент.

Видишь, какой получается замкнутый круг? Я стояла у кафе с солистом фолк-группы семидесятых. Меня влекло к этому линялому мужику, потому что он напоминал Бескрайнее Небо, потому что я жаждала мужчин, которые жили большой счастливой жизнью, частью которой я никогда не буду. Приключение с Биг-Скаем проткнуло меня насквозь. В каком-то смысле он был в ответе за смерть Вика. Один такой мужчина может быть в ответе за все большие и малые вещи в жизни женщины. Женщины, на которой он не женат, о которой вообще не так уж много думает. Но мужчина в этом не виноват. Он – ничто. «Что» – это то, чего тебе, как ты думаешь, недостает внутри. Могу тебя заверить, в тебе есть все, что нужно.

Я не знала, вынесу ли новую встречу с Элис. Мне больше нравится думать, что я затаилась в засаде, точа нож, но на самом деле всего лишь откладывала последнее, чего мне еще оставалось бояться.