Кэш

– И пересчитали деньги?

– Зачем? Пачка была в банковской упаковке, а на ней написано: десять тысяч. Со значком доллар. Зачем мне пересчитывать?

– Что вы сделали с долларами?

– Завернул и пересунул по столу Горелову.

– В своем письме в редакцию вы написали: «Я швырнул эти доллары ему в лицо и приказал удалиться из моего кабинета во избежании того, что я посажу его за взятку должностному лицу при исполнении обязанностей. Что он и сделал». А вы рассказываете, что это было не так.

– Я выразился фигурально. Меня поманивало швырнуть эти бабки в его сытую… в его лицо, но я сдержался. Потому что находился при исполнении. Я сказал: заберите свои деньги и срочно покиньте мой кабинет. Иначе я привлеку вас за попытку дать взятку. Он умылся и пошел.

– Он взял пакет с деньгами?

– Ну да, сунул в портфель.

– Наглая ложь! – не выдержал Горелов. – Ложь от первого до последнего слова!

– Ну какая же ложь? – простодушно удивился подполковник. – Заключенный Гольцов вышел по УДО? Вышел.

– Ложь – про доллары! Ложь, что я для этого приезжал в колонию!

– А для чего? Проведать своего бывшего подзащитного? Так с Гольцовым вы даже не встретились. Разве не так?

Стук судейского молотка прекратил перепалку.

– У представителя ответчика есть вопросы к свидетелю?

– Нет, ваша честь.

– У представителя истца?

– Я не вижу необходимости опровергать эти голословные, ни чем не доказанные обвинения.

– Свидетель, вы свободны.

– Мне подождать в коридоре? – спросил подполковник.

– Можете остаться в зале. Суд удаляется на совещание.

Через десять минут судья вновь появилась на своей кафедре.

– Объявляю решение суда по иску гражданина Горелова к редакции газеты «Мой день» и к гражданину Прокопенко о защите чести и деловой репутации. Суд решил: иск оставить без удовлетворения.

– Это невероятно! – возмутился Рубинштейн. – Вы принимаете решение без единого доказательства!

– Суд всегда руководствуется своим пониманием дела и внутренней убежденностью, – парировала судья. – Вы как юрист должны это знать. Решение принято. Оно может быть обжаловано в десятидневный срок. Заседание окончено.

Подполковник Прокопенко покинул зал и лишь на крыльце расслабил галстук.

– Один вопрос, подполковник, – сунул ему диктофон какой-то молодой журналист. – Вы отказались от десяти тысяч долларов. Это было нелегко?

– Сынок, не напоминай мне об этом! Ты даже не представляешь, как трудно! – ответил Прокопенко и полез в синий «Форд-фокус», за рулем которого сидел молодой человек кавказской национальности.

В следующем номере газеты «Мой день» появилась короткая заметка о заседании Краснопресненского мирового суда под крупным заголовком: «Умылся и пошел». Решение было обжаловано в Мосгорсуде и оставлено без изменений.

Через некоторое время Горелову позвонили из Гильдии российских адвокатов и передали, что его хочет видеть председатель Гильдии, старый юрист, лауреат премии имени Плевако и множества российских и международных наград. Он не предложил Горелову сесть и сам остался стоять, как бы давая понять, что разговор будет коротким.

– Я не хочу комментировать то, что произошло с вами, – сказал он. – Но будет лучше всего, если вы покинете Гильдию по собственному желанию. Не смею более вас задерживать.

Телефоны в офисе будто бы отключили, все разом. От услуг юридической фирмы «Горелов и партнеры» отказались даже те клиенты, которые готовы были платить большие деньги за то, чтобы Горелов взялся за их дела. А известный московский ритейлер, в прошлом крупный криминальный авторитет по кличке Федя Кривой, а ныне уважаемый господин Федор Илларионович Федотов, прямо сказал, не стесняясь присутствующего в кабинете референта Славы:

– Братан, когда адвокат работает на меня, я должен знать, что он работает на меня. Если я знаю, что его можно перекупить, такой адвокат мне на хуй не нужен.

В конце дня в кабинет вошел Слава и положил на стол Горелова листок бумаги, написанный от руки.

– Что это?

– Заявление. По семейным обстоятельствам. Извините, Василий Афанасьевич, мне в лом писать в резюме «Горелов и партнеры». Это, знаете ли, не способствует.

В тот день Горелов допоздна засиделся в пустом офисе, ни о чем не думая. Любая мысль вызывала тупую головную боль. С трудом заставил себя спуститься вниз и сесть в машину. Вечерний трафик ослабел, уже через полчаса он въехал во двор своего дома в Сокольниках и загнал «лексус» в один из капитальных гаражей, пристроенных к бетонной стене, отделяющей парк от жилых кварталов. Когда запирал гараж, сзади раздалось:

– Горелов – вы?

Он обернулся. Стоял какой-то молодой человек в кожаной куртке и в черной вязаной шапке, натянутой до ушей.

– Да, я. Чего вам?

Не ответив, незнакомец взмахнул рукой, и по лицу адвоката словно бы ударили топором. Боль обожгла, кровь сразу залила глаз, потекла по щеке. Сознания он не потерял и успел заметить, как незнакомец спокойно пересек двор и скрылся в темной арке дома. Нащупав мобильник, Горелов позвонил жене, она вызвала скорую и милицию. В институте Склифософского на рану наложили швы и заверили, что никакой опасности для жизни нет.

– Вам повезло, – сказал дежурный хирург. – Приложили, судя по всему, кастетом. Могло быть и хуже. А шрам останется. Но это не беда, рубцы гусара украшают.

Еще совсем недавно нападение на известного адвоката, члена Общественной палаты, пострадавшего за свою профессиональную и общественную деятельность, мгновенно облетело бы все СМИ. Сейчас не появилось ни одной заметки.

Когда сняли швы, Горелов долго рассматривал себя в зеркало. Шрам остался на части лба и рассек бровь, приподняв её и придав лицу точно бы слегка насмешливое выражение. Значительным стало его лицо. Не то чтобы умным, но уже не простецким. Почти таким, о каком он всегда мечтал.

V

Через три дня после нападения на адвоката Горелова Панкратов приехал в Жулебино. Предупрежденный по телефону, Арсен без расспросов впустил его в квартиру, помог раздеться и провел в гостиную, где его уже ждал Гольцов. Не желая мешать разговору старших, он хотел уйти в соседнюю комнату, но Панкратов его остановил:

– Останьтесь, Арсен. Дело касается и вас. Вы знаете, что произошло с адвокатом Гореловым три дня назад? – обратился он к Гольцову.

– Нет.

– Поздно вечером какой-то молодой человек встретил его возле гаража и кастетом рассек левую часть лица. По факту нападения возбуждено уголовное дело, нападавшего ищут. Адвокат не успел его рассмотреть, заметил только, что он был в кожаной куртке и в черной вязаной шапке. Это мне рассказал знакомый следователь из Сокольнического райотдела. В газетах ничего не было…

– А вы как о нём узнали? – перебил Гольцов.

– Из милицейской сводки. Осталась у меня привычка интересоваться сводками, много нового из них узнаешь. Только не спрашивайте, кто мне их показывает.

– И что?

– Меня этот случай заинтересовал. Понятно почему? Потому что адвокат Горелов. Поэтому я съездил в Сокольники. Так вот, приметы нападавшего неизвестны, камер наружного наблюдения во дворе нет, но они есть на улице. И одна зафиксировала, как в это же время от дома отъехал человек на скутере. Он был в шлеме, лица не видно, но скутер хорошо виден. Ярко-желтого цвета. И я не очень ошибусь, если скажу, что он был марки «Honda Spacy 100». Арсен, я не ошибся?

– Нет, – неохотно ответил Арсен.

Гольцов посмотрел на него с недоумением:

– Ты напал на адвоката?

– Я на него не напал, я ему врезал.

– Зачем?

– Георгий, вы неправильно спрашиваете. Нужно спросить: за что?

– За что?

– За предательство.

– Он своё уже получил. По полной программе.

– Что он получил? Позор? – гневно вскинулся Арсен. – Да он завтра о нём забудет!

– Не забудет, – возразил Гольцов. – Его вывели из президиума Гильдии адвокатов, убрали из Общественной палаты и президентского резерва. Такое не забывается.

– Вы умный человек, Георгий, но плохо знаете таких людей. У них нет совести, поэтому они всегда сильнее тех, у кого совесть есть. Она им не мешает, понимаете? Дайте срок, он еще будет не в Общественной палате, а в Госдуме!

– Ты считаешь, что если ему вломить кастетом в лоб, совесть проснется? – поинтересовался Гольцов.

– Не проснется. Но он всегда будет помнить, что это бывает опасно. Посмотрит в зеркало и сразу вспомнит.

– Как вам это нравится, Михаил Юрьевич? – с усмешкой обернулся Гольцов к Панкратову. – Здесь не Кавказ, Арсен, здесь Москва. Нельзя жить в Москве по законам гор.

– Это и плохо! – горячо заговорил Арсен. – Законы гор – правильные законы. Честь, справедливость, взаимовыручка, уважение к старшим. Вы, русские, забыли, что это такое. Мы уже год живем в этом доме. Зашел хоть раз сосед, спросил, не надо ли помочь? Нет, не зашел!

– Но и мы ни к кому не зашли, – напомнил Гольцов.

– Потому что живем по русским законам! Каждый за себя. Посмотрите, кто хозяин в Москве? Махмудовы, Иванишвили, Гуцериевы. Ресторан «Прага» – Исмаилов. Гостиница «Украина» – Нисанов. Торговый центр «Европейский» – Илиев. Чеченцы, азербайжанцы, армяне, осетины, дагестанцы. Лица кавказской национальности! Почему? Потому что они поддерживают друг друга. Русские устали, они уже ничего не хотят, энергия в Россию идет с Кавказа. Еще немного, и вы станете в Москве лицами русской национальности. И тогда вам, а не мне, придется таскать в кармане кастет, чтобы отмахиваться от подонков! Извините, Георгий, что я это сказал. Но я должен был сказать.

– Вернемся к нашим делам, – прервал Панкратов наступившее молчание. – Арсен, вам нужно исчезнуть из Москвы, вас ищут.

– Не найдут.

– Я же нашел.

– Вы знали, кого искать.

– Не стоит переоценивать нашу милицию, но не стоит и недооценивать. Там еще есть люди, которые умеют работать. Свяжут адвоката с Георгием и выйдут на вас.

– Георгий для всех погиб.

– Не вечно же он будет погибшим, когда-то воскреснет. И получите лет пять, как рецидивист. Хотите рискнуть? Ваше право, но я никому не советовал бы играть в русскую рулетку. Поэтому садитесь на самолет и возвращайтесь в Осетию. Там не найдут.

– Михаил Юрьевич прав, – вмешался Гольцов. – Но самолет не годится. Поезд тоже не годится. Фамилия остается в компьютере. Поедешь на машине. Она оформлена на тебя, так что никаких проблем. Деньги за квартиру отдам, мне она пока будет нужна.

– Я не возьму у вас деньги, мне не нужны подачки, – оскорбился Арсен. – Квартиру купили вы, машину купили вы.

– Не горячись. Ты мне целый год очень хорошо помогал. Был моими глазами и руками. Без тебя я не смог бы разобраться в своих делах. А про деньги я вот что тебе скажу. Это не подачка. Это беспроцентный кредит. Я даю его не тебе, а твоей семье, твоим детям…

– У меня нет детей.

– Будут. Ты хороший механик. Купи трактор, комбайн, что там еще. Начни свое дело, у тебя получится. А когда разбогатеешь, вернешь кредит. Если уж мы такие гордые и не можем взять деньги даже у друга.

– Но…

– И этот человек, Михаил Юрьевич, что-то говорил нам об уважении к старшим! Не теряй времени, Арсен, собирайся. Скутер сегодня же отгони к станции и оставь. К утру его уже не будет.

Арсен порывисто обнял Гольцова и вышел в соседнюю комнату.

– Ну что, Георгий, – проговорил Панкратов. – Как я понимаю, две позиции в вашей программе закрыты. Следователь Кириллов в «Матросской тишине», адвокат Горелов вычеркнут. Кто на очереди? Прокурор Анисимов?

С лица Гольцова исчезло выражение душевной размягченности, с которым он разговаривал с Арсеном, похолодели глаза, резче обозначились складки в углах рта.

– Прокурор Анисимов умер три года назад. В пятьдесят восемь лет. Инсульт. Быть прокурором и брать взятки – очень большие, знаете ли, нагрузки на нервый. Не всякому по силам.

– Ему повезло, – заметил Панкратов. – Судья Фролова?

– Она жива. Заместитель председателя Таганского суда.

– Кто еще?

– Тот, кого я считал другом. Вы не представляете, Михаил Юрьевич, как тяжело узнать, что тебя предал друг. И ладно бы за большие деньги. Нет, за небольшие. Вот что особенно гнусно.

– Предают всегда за небольшие деньги, – рассудительно ответил Панкратов.

– А за большие?

– Убивают.

Глава восьмая

ЦЕНА ВОПРОСА

I

Олег Николаевич Михеев понимал, что ввязывается в опасную игру, сдавая Генпрокуратуре следователя СКП Кириллова. По натуре он был человеком осторожным и никогда не шел на обострение ситуации, если этого можно избежать. Но Кириллов сам напросился. Объяви он миллионов пять, Олег Николаевич бы стерпел. Даже шесть. Но тридцать – это перебор. Миллион долларов! Оборзел, Саша, оборзел. Вот теперь сиди и гадай, сколько тебе отвесит российское правосудие, самое гуманное правосудие в мире. Жадность фраера сгубила.

Опасность была, если бы Кириллов стал доказывать, что уголовное дело против Михеева возбудил правильно, подлинность его подписей на платежных документах установила почерковедческая экспертиза, а курьер уверенно его опознал. Что ж, Олег Николаевич и к этому был готов. Он бы рассказал следствию, что Кириллов возбудил дело против Гольцова, вынудил его, финансового директора ЗАО «Росинвест», изъять из отчетных документов и уничтожить платежку о перечислении налогов в обанкротившийся «Сибстройбанк». Чем вынудил? Угрозами перевести из свидетеля в обвиняемые. И тогда получилось бы, что следователь Кириллов систематически занимается фальсификацией уголовных дел. По характеру допросов в Генпрокуратуре Олег Николаевич понял, что Саша на это не пошел. И правильно сделал.

Процедура изобличения взяточника и документирования его преступления оказалась длительной и отнимающей у Олега Николаевича всю нервную энергию. Обвешенный микрофонами и скрытыми видеокамерами, он вел переговоры с Кирилловым в парках и случайных забегаловках, договаривался с вице-президентом «Промбанка» о векселе. Арестом взяточника в ресторане «Пиноккио» нервотрепка не кончилась, пошли допросы, очные ставки с Кирилловым, о которых Михеев вспоминал с брезгливостью. И с этой гнидой приходилось считаться ему, серьёзному предпринимателю, занятому серьёзным бизнесом!

Только в конце марта, когда вызовы в Генпрокуратуру прекратились, Олег Николаевич смог вернуться к своим делам и тут обнаружил, что он потерял в них ориентировку, как человек, который заблудился в знакомом лесу. Всё так и не так. Всё на месте, но не на своём месте. Где север, где юг? Где важное, а где ерунда? С чего, собственно, началась эта штормовая полоса, в которую его втянуло помимо его воли, как потерявшую управление лодку?

Умение вычленить из хаоса событий главное – обязательное умение для любого делового человека, иначе он просто захлебнется в текучке. Олегу Николаевичу не понадобилось много времени, чтобы понять, с чего всё пошло. С появления его имени в рейтинге журнала «Финансы». Без этого не родилась бы в куриных мозгах Раисы мысль о разделе имущества. И у этого мозгляка Кириллова не возникло бы желания отщипнуть тридцать миллионов от его мифических миллиардов. А заплатить пятьдесят тысяч долларов делягам из «Финансов» мог только один человек.

Георгий Гольцов.

При мысли о Гольцове голову Олега Николаевича будто сжимало свинцовым обручем. Он и верил сообщению Панкратова, что Георгий жив, и одновременно не верил. Поверить в это означало признать, что на него свалились такие проблемы, по сравнению с которыми Раиса и Кириллов – мелочи, не стоящие внимания. Еще не свалились, но вот-вот свалятся и раздавят его, как рухнувший от землетрясения дом.

Из-за всей этой нервотрепки Олег Николаевич совсем забыл о фармацевтической фабрике и юристе из «Интеко». И был очень недоволен, когда Марина Евгеньевна доложила, что юрист приехал и настаивает на встрече. Только этого жеребца ему сейчас не хватало.

– Меня нет, – буркнул Олег Николаевич. – Занят. Заболел. Обедаю. Срочно вызвали в Кремль.

– Я так ему и сказала. Он сказал: ничего, я подожду. Он и позавчера приезжал. Вас не было, просидел два часа в юридическом отделе у Яна. До чего нахальный господин. Лучше принять, всё равно не отвяжется.

Олег Николаевич подошел к окну. Во дворе рядом с его «мерседесом» и машинами сотрудников краснел знакомый «порше-кайен». Хищная машина, наглая, её так просто не остановишь.

– Ладно, зовите.

Юрист появился в кабинете с радостным и даже изумленным видом человека, который неожиданно встретил старого друга:

– Олег Николаевич, дорогой! Я счастлив, что у вас нашлась для меня минутка! Елена Николаевна доставала меня: почему не решается вопрос? Я отвечал: ну не спешите, человек занят важными делами, ему не до нас. Не знаю, какими делами вы были заняты, но нисколько не сомневаюсь, что они очень важные. Понимаю, что наш вопрос для вас – мелочь. Но для меня не мелочь. Вы же не допустите, чтобы из-за этого потерял работу человек, расположенный к вам всей душой? Это я про себя.

– Вы пришли говорить о деле? – сухо спросил Михеев.

– Простите великодушно. Когда я волнуюсь, меня всегда пробирает словесный понос. А сейчас я очень волнуюсь. Да и как не волноваться? Вот говорят: кризис кончился, кризис кончился. А поди-ка поищи хорошую работу – тогда и поймешь, кончился он или не кончился!..

Говоря это, юрист по-хозяйски отодвинул кресло от приставного стола, уселся свободно, нога на ногу. Он был не в блейзере, как в клубе на Остоженке, а в светлой кожаной куртке с подвернутыми рукавами. Золотой «ролекс», вместо галстука шелковый платок в крапинку. Плейбой, мать его!

– Так вот, о деле, – продолжал он. – Я уже понял, что предложение Елены Николаевны Батуриной не показалось вам интересным. Но не понял почему. Позавчера я два часа разговаривал с вашим юристом. Как его? Ян Серегин. Кремень! Я уж и так, и эдак. На общие темы – сколько угодно. Чуть о ваших делах – стоп. У него даже глаза тускнели. Как у снулого судака. Вот что значит умение хранить коммерческие тайны! У него мне не удалось ничего узнать. Приходится спрашивать у вас. Итак?

Олег Николаевич вспомнил, с каким злорадством представлял себе разговор с юристом. И хотя сейчас ему было не до того, он не отказал себе в удовольствии указать этому нахальному жеребцу его место.

– Видите ли, любезнейший, у нас с Еленой Николаевной разное понимание социальной ответственности бизнеса, – проговорил он таким тоном, каким институтский профессор разговаривает со студентом-двоечником. – Если считать, что главное прибыль, она права. Снести фабрику и построить на её месте элитное жилье – это экономически рационально. Но…

– Разве у вас были другие планы? – перебил юрист.

– Такие же, – согласился Олег Николаевич. – Пока я не разобрался в проблеме. В ней два аспекта. Один эстетический. Вы москвич?

– Нет.

– Откуда?

– Из Ростова. Который не Великий, а на Дону.

– Давно в Москве?

– Пять лет.

– А я коренной москвич, – доверительно сообщил Олег Николаевич. – И мне больно видеть, во что превращается мой родной город. Москва перестает быть Москвой, а становится черт знает чем. Чем-то безликим, средне-арифметическим. Если исчезнет еще один уголок старой Москвы, мы станем духовно беднее. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Продолжайте, я слушаю вас очень внимательно, – серьезно заверил юрист, а глаз наглый, насмешливый. – Какой второй аспект?

– Социальный. Фабрика выпускает лекарства для психиатрических и онкологических клиник. Таких лекарств в России не делает никто, только в Канаде. Они дорогие, не всем по карману. Беда академика Троицкого в том, что у него никудышний менеджмент. Но это поправимо. Если ему помочь, российская медицина только выиграет. Это и заставило меня пересмотреть свои планы.

– Дорогой Олег Николаевич, респект! – неожиданно просиял юрист. – Респект и уважуха! Так сейчас говорят в Сети. Не ожидал. Вы, оказывается, крутой перец! Мы-то думали, что вы начнете торговаться, вымаливать лишний процентик, а вы вон как! Сразу послали Елену Николаевну куда подальше. Безумству храбрых поем мы песню. Кстати, забыл сделать вам комплимент, – перебил он себя. – У вас чудесный особнячок. Даже неожиданно. Посреди Лубянки – уголок старой Москвы. Кругом каменные монстры, а тут всего три этажа, дворик. Прелестно, просто прелестно!

– При чем тут наш особняк? – недовольно спросил Михеев.

– Вроде бы ни при чем. Но это как посмотреть. Я позавчера оставил Яну некий документик. Видели?

– Нет.

– Посмотрите. Очень любопытный документик. Если коротко – дополнение к генплану Москвы. Юрий Михайлович Лужков считает неправильным, что Лубянка, самый центр столицы, занята старыми малоэтажными зданиями, исторической ценности не имеющими. Вместо них нужно построить офисные центры. Так он считает. Ваш симпатичный особнячок тоже полежит сносу. Разумеется, стоимость недвижимости будет возмещена владельцу. По оценке Бюро технической инвентаризации. Получите тысяч пятьсот. Или даже миллион. Рублей. Как вам такая перспектива?

– Это шантаж!

– Нет, дорогой мой. Это бизнес. Каждый использует те средства, которые у него есть. Вынужден лишить вас еще одной иллюзии. Я примерно представляю ход ваших мыслей. Он такой: а вот продам я особняк, и Елена Николаевна утрется. Не продадите. Как только Юрий Михайлович подпишет дополнение к генлану, коммерческое отчуждение недвижимости станет невозможным.

– Оно еще не подписано?

– Наконец-то вы задали самый главный вопрос. Еще нет. Бюрократические процедуры очень небыстрые. Но это смотря кто приделывает к бумаге ноги. Неделя – вот сколько отпущено вам на раздумья. И это всё. – Юрист постучал по циферблату «ролекса». – Время пошло!

С этими словами еще раз заверил Олега Николаевича в уважухе, бодрой рысью покинул кабинет, процокал подковами по мраморным ступенькам, во дворике нырнул в «порше-кайен». Машина рыкнула мощным движком и вылетела на улицу, как пришпоренная.

Олег Николаевич проводил её тяжелым взглядом. Вот уж верно: если дует, то изо всех щелей. Вернувшись за стол, вызвал Марину Евгеньевну:

– Пришлите ко мне Яна.

– Он в приемной. Ждёт.

– Чего он ждет?

– Разрешения войти.

– Что за китайские церемонии! – разозлился Михеев. – Ему нужно письменное разрешение? Или хватит устного? Извините, нервы совсем ни к черту. Пусть войдет.

– Вам бы в отпуск, Олег Николаевич, – посочувствовала секретарша. – Куда-нибудь на Канары. Хотя бы недельки на две.

– Хорошо бы, – согласился Олег Николаевич. И подумал: «А потом из аэропорта прямиком в «Лефортово». Или в «Матросскую тишину».

II

Начальник экономического отдела Ян Серегин был самым высокооплачиваемым сотрудником «Росинвеста», не считая самого Михеева. И он стоил этих денег. Прекрасно ориентировался во всех делах холдинга, держал в памяти все цифры. Он был как ведущая шестерня сложного механизма, обеспечивающая его устойчивую работу даже тогда, когда Михеев отвлекался на другие дела. Олег Николаевич не помнил ни одного случая, чтобы Ян не выполнил его распоряжения, даже брошенного на ходу, между делом. Единственное, что в нём раздражало – он никогда не докладывал о том, что сделано. Олег Николаевич злился, Ян с недоумением пожимал плечами: «Зачем? Если бы не сделал или не получилось, сказал бы». Случалось, что он проявлял упорство, с чем-то не соглашаясь. И тогда сбить его невозможно было ничем. Приказы выслушивал молча, глядя на шефа тусклыми, как у снулого судака, глазами, и ничего не делал. Объяснений, почему приказ невозможно выполнить, всегда находились десятки. И чаще всего он оказывался прав.

Ян вошел в кабинет и молча положил на стол стопку листков, отпечатанных на лазерном принтере. На первой странице стояло: «О внесении изменений в генеральный план реконструкции Москвы». Текст короткий: «Изменения генерального плана утверждаю. Ю.М.Лужков». Ни подписи, ни числа. Следующие два десятка страниц назывались: «Пояснительная записка». Это и был тот самый «любопытный документик», о котором говорил жеребец из «Интеко».

– Почему сразу не показали? – хмуро спросил Олег Николаевич.

– Сначала нужно было понять, что это такое.

– Понять – что?

– Блеф это или не блеф.

– Блеф?

– Боюсь, что нет. Посмотрите приложение. Там адреса строений, подлежащих сносу.

Олег Николаевич перелистал пояснительную записку. На последних страницах было три десятка адресов. Последним стоял адрес офиса «Росинвеста». Ян объяснил:

– А вот это похоже на блеф. Наш адрес в конце. Я так думаю, что вписали специально для нас. Можно вычеркнуть. Легко.

– А можно оставить?

– Можно оставить, – кивнул Ян. – Тоже легко.

– Тварь! – вырвалось у Михеева. – Эта тварь уже всех достала! И нет на неё управы. Ну что за подлые времена!.. Ладно, всё это лирика. В каком состоянии договор с Троицким?